— Как давно это началось?
Голос у врача спокойный, размеренный. Будто искусственный. Человек не может так спокойно реагировать на его недуг, Салли это давно уяснил. В его параноическую голову, пришедшую в себя каких-то два часа назад, закралось подозрение, что врач вовсе не заинтересован разговором. Это одновременно и раздражало, но в то же время… было так привычно, что становилось всё равно. Вот просто. Параллельно, и всё. Этот человек должен, обязан его выслушать и помочь, он давал клятву какому-то дофига важному греческому мужику. Но нет, «в его силах» просидеть на жопе ровно, развести руками и отправить домой, прописав список обезболивающих и лекарств, внезапно, для спидозников, ещё, может быть, какие-то витамины. И всё это на листе размером с портянку.
— Что конкретно?
Молодой мужчина в белом халате не очень тактично сделал в воздухе жест, которым умудрился обвести всего юношу разом. Юный Фишер опустил взгляд в колени. Белая комната с редкими трещинами, обнажающими прошлую тускло-синюю окраску, успокаивала. Несмотря на достаточную, предсумеречную освещённость, здесь всё равно сияла не вписывающаяся в интерьер небольшая люстра, представляющая подобие чёрного сплющенного конуса и единственную лампочку в нём. Из-за света кожа казалась матово-белой, с проступающими синими разводами вен. Протез лежал на подоконнике и будто подсвечивался от вездесущей белизны. Кажется, ещё немного, и он сам ассимилируется с этой комнатой. Салли тянул время, разглядывая то свои руки, то белые стены. Слева от стола, примерно в двух футах от кудрявой неоново-голубой головы мужчины располагалась вмятина неизвестного происхождения. Ещё немного, и он год постройки и настроение проектировщика определит, ей-Богу!
— После смерти его матери, — наверное, «спас» ситуацию Фишер-старший. — Спустя приблизительно неделю.
Отец сидел в другом конце кабинета с злополучным рюкзаком в руках и отстранёно смотрел на беседующих. Забраться к нему в голову было бесполезно, хоть Сал очень этого хотел. По его словам, он никогда не винил своего сына в смерти жены. Но это только на словах.
— Это продолжалось около полугода, потом затихло, но следы оставались. И вот, когда мы переехали в Нокфелл… точнее, спустя месяц, всё начало повторяться снова.
Врач, мистер Сомниум, как гласил его бейдж, пожелтевший и загнутый с одного края, закивал и без интереса чиркнул что-то в новенькой амбулаторной карте пациента.
— У кого-нибудь из родственников такое встречалось?
— Нет.
Ага, если бы встречалось, род Фишеров стал бы знаменитым на весь мир. Не каждый день встретишь человека, превращающегося в ходячий букет.
— Скажи, Салли, после приезда в Нокфелл ты перенёс… какое-нибудь моральное потрясение?
«Если он скажет, что это всё от нервов, я ему тресну», — проскрипело в недрах сознания Салли. Дверь кремового цвета открылась, и на порог ступил молодой человек с ещё более кудрявыми персиково-розовыми волосами. Он не сразу заметил присутствие пациентов, а когда это произошло, он вздрогнул, но тут же поспешил справиться с собой. Надвинув на нос идеально протёртые очки, он закрыл за собой дверь и прошёл в кабинет. Мистер Сомниум тут же отвлёкся и буквально прилип взглядом к вошедшему, который старательно раскладывал по столу справа файлы, только что снятые с колец огромной притащенной им папки.
— Влюблённость, например.
Это было слишком внезапно. Зато кожа Салли больше не была такой бледной. По крайней мере, в районе лица. Жар чувствовался физически. Врач заметил, что попал в точку, а пришелец продолжал хозяйничать и только изредка кидал удивлённый взгляд на всех присутствующих.
— Я прав?
«Прав, чёртов мудак, прав!», — хотелось закричать во всё горло. Каков нахал, он сам себе-то признаться боится, а тут это говорят вслух. Салли боялся даже предположить, что происходит с его отцом. А уж о реакции на признание или отсутствие такового, так вообще… колени подкашивались. И это в сидячем положении. Ладно, не такой уж это конец света, лишь бы не начал спрашивать про имя, род деятельности и длину носа.
— В какой-то мере да, — получилось хрипло и неуверенно, никто не поверит. — Не думаю, что дело в этом.
— Я бы не был так уверен, у подростков на этой почве мо…
— Как это связано с первыми случаями моей болезни?
Выдерживать эту пытку становилось всё сложнее. Сложнее не психануть и не вылететь отсюда как ошпаренный. Врач вздохнул:
— Непринятие. Неизвестность. Чувство вины. Боязнь ответственности. Причин много. Общих причин.
От интенсивности махов головой из стороны в сторону, от лица отсоединилось несколько лепестков, падая на сжатые пальцы. Если бы только сейчас в кабинете не было отца… он бы, возможно, признался. Незнакомому человеку. Высказал бы всё, что об этом думает. Как надоели ему эти ребусы из уст врачей и психологов, как хочется всё узнать и не париться, чтобы один конкретный человек не увидел твоё лицо. Даже парень в очках, кажется, это почувствовал, а отец оставался непоколебим и вообще не ощущал нервных вибраций, исходящих от сына.
— В общем, — нарушил тишину врач, — могу я узнать названия препаратов, которые ты принимаешь на данный момент?
Незаметно выдохнув, юноша перечислил весь список своих так называемых «лекарств». Мужчина кивал и даже ничего не писал. Его ассистент спешно покинул комнату.
— Выбрось их.
Было слишком внезапно. Нет, прям СЛИШКОМ.
— Но предыдущие врачи говорили мне, что они нуж…
— Это были предыдущие врач. А я это я. — Мужчина выдержал паузу. — Если эти таблетки «нужны», то они должны были тебе помочь, так?
Юноша смиренно кивнул. Выбросить так выбросить. Он ничуть не против. Тем более, один из этих препаратов давал не очень приятный побочный эффект.
— Те врачи были опытными людьми, — о, нет, Генри Фишер решил вступиться за сына в определённо не лучший момент, — таблетки поддерживают его иммунитет. Если бы они не помогали, у него бы ничего не прошло.
— Салли принимает их по сей день без перерыва?
Фишер старший осёкся. Естественно, он глотает их каждый день, и за последние несколько лет умудрился пропустить приём только пару раз.
— Всё, что он мне назвал, лекарства от ветряной оспы, против кожного зуда и слабые витамины. Где-то в инструкции хотя бы одного из них есть пункт «нательное поле»? — расслабленное гладко выбритое лицо вмиг стало серьёзным. — Не думаю. Зато я смею предположить, что, если поместить Салли под профессиональный медицинский присмотр, организовать строгую диету и изолировать от внешних раздражителей, мы сможем выявить корень проблемы и помочь ему. Вы хотите помочь своему сыну?
Такого напора не выдержали оба. К юноше медленно приходило осознание, что врач намекает на госпитализацию, причём немедленную, а его родитель просто не знал, что ответить. Можно ли доверять этому молодому человеку? Может, да, может, нет. Русская рулетка, не иначе. Помещение снова погрузилось в тишину, будто в вакуум. Какая хорошая звукоизоляция, ха-ха…
«Может, мне и правда будет лучше в изоляции? Без Ларри. Тот сон, который мне приснился… он странный. Нет, я привык к разного рода глюкам, но эти глюки часто оказывались пророческими. Можно ли проецировать это на каждый свой сон? Является ли Ларри угрозой? Или он не виноват, как в том случае с протезом, и я сам себе враг? Не знаю. Я ничего не знаю. Я устал. Я хочу найти ответ. Мне нужна изоляция», — наконец-то Сал смог собрать свои мысли в кучу.
— Я согласен.
***
— Чувак, чтоб ты знал, нельзя так людей пугать.
С этими словами Ларри умиротворённо вздохнул и положил руку на плечо стоящего перед ним одноклассника. Сал невольно перевёл взгляд на конечность парня: он почти забыл про свой тупой сон, и тут его как током шарахнуло. Добрая половина его сущности хотела стереть этот сон из памяти или хотя бы заставить себя воспринимать его за очередную отнедосыпную наркомань по типу инопланетян в ластах и салатовых трусах в фиолетовый горох. Но была ещё одна половина, которая толкала его на подозрительные взгляды и сдержанность в словах. Очевидно, что выигрывала пока вторая половина.
— Прости.
И снова молчание. К счастью, не продлившееся долго. Сал приоткрыл дверь и жестом пригласил Джонсона войти. Путь до комнаты они тоже преодолели молча, и это очень напрягало. Обоих. Это было слишком необычно, чтобы счесть за случайность. Не то чтобы они трепались как девчонки всё время, просто… обычно даже атмосфера полного доверия и доброжелательности была сродни содержательному диалогу. Они могли идти и по какой-то причине не разговаривать, но в то же время оба чувствовали, что «всё хорошо, он рядом», и этого было достаточно. Сейчас в голове была пустота. Молчание. Находившийся в этот момент на кухне мистер Фишер угрюмо кивнул в знак приветствия, но энтузиазма не прибавилось. Как начать разговор? Вдруг нарвётся на неприятности? Если бы истеричные вопли и/или лютую агрессию кроме Ларри должны были поглотили только стены, было бы гораздо проще. Можно было бы сказать всё, что думает, если позволят нервы, не опасаясь спалиться. Аааа, как же ему надоело это «если бы»!
— Меня положат в больницу.
Как гром среди ясного неба. В психиатрическую? В хирургическое отделение? Невролгическое? Если последнее бывает, конечно…
— Надолго? — скрывать негодование напополам с беспокойством становилось всё сложнее.
Спросить бы в лоб, но нет сил. Преграда. Замок. Когда это вообще останавливало Ларри Джонсона? Да никогда! А тут ишь ты, нарисовался, не сотрёшь!
— Десять дней, — ответил Салли.
Хочется довериться. Открыться.
Кто враг?
Ларри? Или Салли сам себе?
Знать бы.
— Ничего серьёзного. — Подумав, прибавил юноша.
— А если конкретнее?
— Не могу.
— Чё не можешь? Сказать?
— Да.
Приехали, ёптабля. Никогда такого не было, и вот опять. Только сейчас до Ларри дошло, что он стоит, даже не опираясь, у двери, как будто был тут впервые. И было ему лет десять. Салли же из-за этого тоже стоял, правда, на расстоянии, у стола, положив ладони на столешницу и царапая её ногтями. Мда, ещё немного и его уже от повышающегося в воздухе мерзкого напряжения не так, как он уже раз пятьсот за день подумал, а вполне физически шарахнет током.
