«Дорогая мама,
Вопреки твоим предубеждениям, моя жизнь в стенах школы довольно сносна. Как ты и просила, я улучшил свое положение в плане учебы. Преподаватели, несмотря на свои сомнения, относятся ко мне нейтрально, как и у любому студенту Хогвартса. Так же, спешу усмирить твои мысли по поводу директора Макгонагалл, которая писала тебе уже трижды в этом месяце. Я несу свое наказание, регулярно посещая отработки. Спешу заверить, что все происходящее — это чистая случайность, от которой никто не защищен. Тем не менее, я не сказал бы, что недоволен. Если так надо, значит, так и надо. Прошу, не беспокойся за меня и мое здоровье. Что касается моей победы в игре «Квиддич», в которой я был крайне неосторожен, то беру всю ответственность на себя. Никто не виноват в том, что меня случайно чуть было не столкнули с метлы. Я не упал, как выразилась директор Макгонагалл, а лишь слегка покачнулся. Директриса, как это обычно бывает, утрирует.
Я не могу тебе ничего сказать об отце кроме того, что знал исход события задолго до первого слушания. Я не удивлен скорому освобождению. И его свободе, мама, он должен быть благодарен исключительно тебе. Твоя ложь в корень изменила исход войны, а показания Гарри Поттера в пользу нашей семьи и вовсе освободила его от каких-либо обязательств. Единственное, что мне хотелось бы добавить — это уверение в том, что я искренне рад за сохраненное нами имущество. Прошу, не превозноси мои действия. Несмотря на то, что я тайно покинул ряды Волан-де Морта, на моем предплечье красуется метка Пожирателя смерти, коим я останусь до скончания своих веков.
Ты говоришь, что я болен. Но это не так. То, что сделал со мной Волан-де Морт — это не болезнь и даже не клеймо. Это просто сущность внутри меня, с которой я должен смириться. И, конечно же, уже смирился. Мне действительно не сложно. Преподаватели, которые были извещены, помогают мне справиться. В те дни, когда особенно нехорошо, меня запирают в глубинах подземелий. Но поспешу уверить тебя в том, что коморка моя — это не тесная и сырая темница с кандалами. А достаточно уютная комнатка, которую мне даже позволили обставить по своему вкусу. Иногда, если мне надо побыть одному, я сбегаю в свое убежище. Словом, и пишу я тебе из своей, так называемой, «темницы». Здесь присутствует стол, мягкая кровать и даже несколько картин, которые я осмелился приобрести в Хогсмиде. Но, как ты можешь предположить, я не одинок. Я много времени провожу со своими друзьями. Недавно мы отмечали победу над Гриффиндором, так как я, несмотря на толчок, сумел поймать снитч.
У нас очень дождливо. Несмотря на теплые сентябрь и начало октября, погода с каждым днем становится все хуже. Обещаю, что буду одеваться теплее и как можно реже выходить на улицу, чтобы не беспокоить тебя предполагаемой болезнью. И того же прошу от тебя. Ты писала, что тебе становится не очень хорошо, поэтому настоятельно рекомендую вызвать нашего семейного доктора. После осмотра незамедлительно напиши мне. Прошу, мама, не запускай свое и до того плачевное состояние.
Что касается помолвки, то я не могу дать точного ответа, коего ты требуешь. Я хочу все тщательно обдумать, прежде чем дать положительный или отрицательный ответ. Отвечаю на твой вопрос: я редко пересекаюсь с Асторией Гринграсс. Но обещаю узнать ее получше и постараться общаться как можно чаще. Астория учится на пятом курсе и я считаю, что здесь нет места спешке. Нужно позволить ей окончить школу, а потом думать о браке.
Мне неудобно просить тебя об этом, однако не могла бы ты отправить мне книгу, что хранится в твоей личной библиотеке? Я не могу назвать конкретное название, но меня интересуют психические заболевания, распространенные в мире магглов. А также, если тебе будет не сложно, прислать мне несколько книг о проклятиях, влияющих на мозг человека. Прошу не задавать лишних вопросов, поскольку на данный момент я не смогу ответить на них. Как только я разберусь со всем, обязательно поставлю тебя в известность.
Береги себя!
С искренней Любовью,
твой Драко.
P.S. Отправь мне книги сразу же, как получишь это письмо.»
Юноша поставил свою подпись под своим именем, после чего принялся осторожно запечатывать. Руки отчего-то дрожали, и причину своего волнения Драко не мог объяснить. На мгновение он остановился, собираясь с духом, а затем оставил фамильную печать Малфоев. Драко подошел к своему филину, стремясь поскорее привязать письмо к его лапке, но остановился. Стоит ли? Быть может, лучше переписать письмо и не просить Нарциссу об одолжении? То, во что Малфой собирался ввязаться, никак его не касалось. И Драко сильно сомневался, что адресат будет доволен.
Филин уже отправился в полет, а Драко лежал в свой кровати, подложив руки за голову, и продолжал размышлять. Он шел на отчаянный и слишком безрассудный шаг, который не мог остаться без внимания. Нет, он, определенно, болен. И самый большой глупец на всей планете, раз решился.
«Книги ничего не значат. Это всего лишь любопытство. Я в любой момент могу вернуть посылку обратно», — убеждал себя юноша.
Он во многом врал. И Драко было совестно перед матерью, однако он не хотел беспокоить ее лишний раз. Нарцисса и так была подавлена. Ее главным занятием стал разбор всего того дерьма, которое оставил после себя Люциус. И несмотря на то, что Малфой-младший успокоил мать и даже высказал свою «радость» по поводу освобождения отца, в реальности же он был… зол? Расстроен? Нет. Сильно разочарован. Малфои не бросают свою семью в беде, и именно под действием этого лозунга Драко давал положительные характеристики в пользу отца в Визенгамоте. И до последнего надеялся, что Министерский суд признает Люциуса виновным.
«Кто много посмеет, тот у них и прав. Кто на большее может плюнуть, тот у них и законодатель, а кто больше всех может посметь, тот и всех правее! Так доселе велось и так всегда будет! Только слепой не разглядит! *» — вспомнил Драко цитату из какого-то маггловского романа, с которым он познакомился этим летом. Раскольников**, определенно, прав. Люциус Малфой ввязался в войну, стремясь извлечь из нее хоть какую-то выгоду, а не по слепой вере в «смехотворного полукровку». И, тем не менее, был виноват. Его оправдание — это просто непредусмотренность, алчность Министерства, стремящееся получить как можно больше. Один из Пожирателей смерти был на свободе, потому что люди, занимающие главные посты, просто закрыли глаза на все его злодеяния.
— Только слепой не разглядит… — прошептал Малфой, усмехнувшись. — Да уж, действительно слепые, раз не «посмели» увидеть.
Драко осмотрел глазами свою коморку, в которую вернулся сразу после того, как отправил письмо. Помещение мрачное и жуткое, но чистое. Малфой следил за порядком в своем убежище, потому что ненавидел грязь. Пусть она и была предназначена исключительно для его зверя, а не для него самого, Драко любил ее посещать. Расположившись на скрипучей и заржавелой от старости кровати, он окинул взглядом помещение. Небольшое, но довольно просторное для него одного. Каждый дюйм каменных стен благородного замка был защищен невидимым барьером, не позволяющий тем развалиться, когда Драко яростно громил все вокруг. Металлическая дверь крепко запиралась в момент его превращения, и была настолько тяжелой, что даже тролль не сумел бы ее открыть своей дубиной. Возле воображаемого окна, которое Драко когда-то нарисовал мелом, стоял маленький комод, именуемый «письменным столом», а рядом расположился такой же старый, как и кровать, стул. Малфой мельком взглянул на тюремные кандалы малинового цвета. В редкие случаи Драко удавалось не разорвать цепи благодаря исходящей от них магии.
— Весело! — внезапно воскликнул Малфой, грустно рассмеявшись. Вздохнув, он с усилием воли поднялся со своей кровати, которая в миг показалась самым мягким ложем на свете, и покинул свое маленькое убежище, крепко запечатав дверь охранным заклинанием. Улица не блестела дневным светом, но и до ночи еще было далеко. Драко вновь устало вздохнул. Ему не хотелось идти на отработку, которую ему придется выносить вместе с Грейнджер. Они уже встречались несколько раз, но их работа проходила молча. Лишь изредка они перебивались фразами, относящимися исключительно к работе. Ни слова о напряжении между ними, ни оправданий с чьей-либо стороны, ни колких фразочек, ни даже ссор. В первый день Грейнджер попыталась завести с ним разговор, однако Малфой отвечал нехотя и с полным безразличием. Он знал, что задевает гриффиндорку. Должно быть, Драко должен был почувствовать едкую радость, однако ничего. Абсолютно ни-че-го. Малфой сдержал свое слово. Он не чувствовал больше ни ненависти, ни отвращения, ни чувства благородства, ни стремления вновь оказать ей помощь. Когда Гермиона споткнулась и разодрала коленку, он даже не предложил ей руку, чтобы помочь подняться. И старый Драко поступил бы точно также, потому что Малфоям не пристало спасать гриффиндорские задницы, запачканные грязной кровью. Он даже не насмехался над ней, отчего Грейнджер, оскалившись, закрыла свой рот, наконец, на замок, и перестала даже здороваться со слизеринцем кивком головы, на который Малфой, к слову, не отвечал.
— Эти камни надо перетащить в сторону. Они мешаются под ногами, — единственное, что она сказала ему за последние несколько дней. И они молча перенесли кучу в угол, а когда разгребли их «дом», пристроили на место.
Ах, нет. Она назвала его криворуким идиотом, когда Драко, взмахнув волшебной палочкой, ударил ее, стоящую за спиной, локтем по голове.
И, тем не менее, продолжала посматривать. Мысленно Драко смеялся, когда ловил ее взгляды. Грейнджер гипнотизировала его своими большими карими глазами, прожигая все его существо. И при этом наивно полагала, что Малфой даже не догадывается. А он знал. Знал, как она поглядывала на него в Большом зале, на совмещенных уроках, на отработках. И если Драко все же встречался с ней глазами, смущенно отворачивалась, пытаясь придать себе самый непринужденный вид.
Дура.
И все равно продолжала глазеть, что уже начинало раздражать. Драко и без того был зол на себя, потому что решил не переписывать письмо матери. А Грейнджер, наивно поглядывающая на его белобрысую макушку, подливала масло в огонь.
«Ну вот что ей надо? Глупая гриффиндорская идиотка! Надеется на извинения, когда сама была не права?» — рассуждал Драко. Он не хотел подавать виду, что знает о ее маленьких пакостях. Не сорвался даже тогда, когда Грейнджер, так стремящаяся привлечь его внимание, запустила в него жалящим заклинанием прямо в Большом зале, пока никто не видит. Драко отбросил ее заклинание «Протего» и, закончив трапезу, отправился в слизеринскую гостиную в сопровождении своих друзей.
— Грейнджер, хватит смотреть на меня так, будто я восьмое чудо света. Ты уже свалилась. Хочешь напортачить с уборкой и в этот раз? — слова непроизвольно сорвались с его губ.
Черт!
Драко же хотел быть совершенно безразличным. И он был. Что же пошло не так?
Всему виной была ее навязчивость.
— Поумерь своё самомнение, — огрызнулась девушка, удивляясь тому, как Малфой, работавший почти в ста метрах от нее, сумел поймать ее.
— Если бы не твои вечные поглядывания в мою сторону, мое самомнение не выросло бы до глобальных размеров. Так что работай, Грейнджер, работай, а не отвлекайся! Тебе стоит строить коридор, а не глазки.
Гермиона фыркнула. И все же, восторжествовала. Драко Малфой, наконец, заговорил с ней.
— А кто виноват в том, что нам приходится терпеть общество друг друга на отработке?
— Я не терплю твое общество.
— А что же тогда? Наслаждаешься? — поинтересовалась девушка, в каждую букву вкладывая весь свой яд, скопившийся за долгие недели молчания.
— Мне все равно, — ответил, словно отрезал, Драко. Окинув ее ледяным взглядом, юноша вернулся к своей работе. Гермиона вновь попыталась его поддеть, однако Малфой уже не реагировал на ее выпады. С каких пор Гермиона Грейнджер пытается разозлить Драко Малфоя, который, как она когда-то, полностью ее игнорирует? Мир перевернулся с ног на голову.
Гермиона была оскорблена. И поэтому, раздраженно поджав губы, вернулась к восстановлению кирпичей, что во время нападения рассыпались на мелкие кусочки. Если бы все их части сохранились, Гермиона и Драко давно уже закончили бы свою работу. Однако каждый экземпляр приходилось тщательно исследовать, а затем подвергать множеству заклинаний, чтобы придать им первоначальный вид и пристроить в стене. Хогвартс таил в себе множество тайн. Одна из них — это неповторимые заклинания основателей, которыми они напичкали каждый уголок школы. Загадку разгадать так никто и не сумел, поэтому все разрушенное приходилось восстанавливать, иначе Хогвартс потеряет свое величие и звание самого защищенного места на планете Земля. Школа и так растеряла половину своей магии благодаря второй магической войне. Каждая песчинка была на счету.
Грейнджер не могла объяснить свое поведение. Она понимала, что пристальное внимание к Малфою рано или поздно раскроет ее. И его равнодушие злило. Было бы проще, если бы Драко продолжал отвечать на ее колкости, задевать друзей и оскорбительно относиться к нечистокровным студентам. Однако Малфой всего себя отдал учебе и общению со слизеринцами, в перерывах посещая тренировки по квиддичу и отрабатывая наказания. Она же, Гермиона, была похожа на хитрую кошку, которая изучала своего противника, прежде чем напасть.
Гарри, Джинни и Рон уже заметили ее странную страсть к слизеринскому хорьку. Поттер, который был посвящен в тайны Гермионы, относится к этому снисходительно. Джинни задавала миллион вопросов, ответы на которые Гермиона предпочитала умалчивать, а Рональд, злившийся на нее из-за трехсот баллов, не разговаривал. Полторы недели назад накричал, обвинил ее во всех смертных грехах, а затем объявил бойкот. И был очень удивлен, когда Гарри не поддержал его действия, недовольно покачивая головой.
Как Поттер и предполагал, Гермиона быстро наверстала утерянное. Она со всем рвением отвечала на занятиях, поднимала руку на каждый вопрос преподавателя, всю свою работу преподносила с блеском. Как итог, еще пятьсот сорок пять баллов в кармане у факультета Гриффиндор. А Рон продолжал с ней не разговаривать.
— Детский сад, честное слово, — прошипела она, со злостью захлопывая учебник по Травологии, который сумела восстановить путем несложных заклинаний. Бедная книжка, потрепанная и успевшая покрыться плесенью, была как новенькая. Отсутствовали даже пометки ее прошлых носителей.
Ее недовольство было отправлено в адрес рыжеволосого друга, когда тот, на предложение Гермионы проверить его домашнее задание, попросил не лезть в его «частную жизнь» и удалился с гордо поднятой головой. Грейнджер была в ярости.
За громким «ай» последовало недовольное «ну почему мне так не везет?». Увлекшись своими мыслями, Гермиона снова споткнулась, больно ударившись копчиком. Действительно, почему? В последнее время она только и делала, как падала, ударялась, поскальзывалась и спотыкалась, отчего стала еще более частым посетителем у мадам Помфри.
— Ах, все, Малфой, я так больше не могу! Хватит возиться со своей идиотской стеной и помоги мне!
— Я не обязан.
Гермиона моментально вспыхнула. Совершенно позабыв о боли, она подскочила на ноги, как новенькая, и подлетела к слизеринцу.
— Да ты же ничем толковым не занимаешься! На один камень уходит минимум сорок минут, а пристраивание его в стену — пять. Чем ты так занят?
Драко не ответил. Он внимательно осматривал стену, проверяя каждую начерченную на нем руну. Малфой не любил делать свою работу дважды, и поэтому относился к ней со всей внимательностью и ответственностью. Глупо было полагать, что Гермиона Грейнджер, имеющая блестящую оценку по древним рунам, могла ошибиться.
— Малфой, ты тут не один!
— Отвали, Грейнджер, — рыкнул юноша, свирепо сверкнув своими серыми глазами.
Нахмурившись, Гермиона направилась на ступени, ведущие на Астрономическую башню. Присев на одну из уцелевших, девушка вернулась к своему занятию. Через некоторое время к ней присоединился и Малфой. Взвалив разрушившиеся камни в специальную коляску, он присел чуть ниже и, подав ей один из обломков, сам принялся за восстановление. Но Гермионе уже было все равно на его помощь. Она, как это было до этого, уже не следила за Драко. Весь ее интерес куда-то улетучился, в то время как юноша, явно заинтересовавшийся, мельком на нее взглядывал. Но Гермиона, в отличие от него, этого не замечала.
— Через час ужин. Надо закругляться.
— Мне все равно, — процитировала его гриффиндорка, пожимая плечами. — Ты можешь идти, если хочешь.
— Не пойдешь на ужин?
— Лучше посижу здесь подольше. Надо поторапливаться. Иначе мы к окончанию Хогвартса не закончим.
— Ты утрируешь.
— Нисколько.
Драко выдавил привычную усмешку. Поднявшись, он отряхнул коленки от пыли, прекрасно зная, что ему это не поможет, и направился в сторону главной лестницы, бросив «как хочешь». В то время как Грейнджер продолжала даже тогда, когда объявили отбой. Искры из волшебной палочки, вылетающие каждую секунду, заменяли ей дневной свет. Девушка была совершенно погружена в свои мысли, не замечая, как время льется со стремительной скоростью. Лишь тогда, когда, по меньшей мере, тридцать три кирпича были готовы, она позволила себе прерваться. Перенеся их к стене, она направилась прямиком в душ, спеша смыть с себя всю пыль и грязь. Глядя, как вода окрашивается в мутный оттенок, она внезапно вспомнила о вечерней тренировке, которую откладывала уже несколько дней. Спать совершенно не хотелось. И поэтому, переодевшись в теплый спортивный костюм, она отправилась на пробежку. Погода вновь подвела, но даже капли дождя не остановили ее. Более того, придавали некое чувство спокойствия и уверенности в себе. Это было то самое состояние, когда хотелось перебирать прошлое и разбираться в себе.
Во что превратилась ты, Гермиона Джин Грейнджер?
Это вопрос девушка задавала себе каждый день.
В ничто. Гермиона Джин Грейнджер превратилась в ничто. И это осознание ударило, словно гром среди ясного неба. Гермиона внезапно остановилась. Она подняла голову, пытаясь рассмотреть небо, однако капли воды попадали в глаза, раздражая сенсорный орган. Гермиона хотела было расплакаться от жалости к себе, но вдруг рассмеялась. Раскинув руки в сторону, девушка принялась кружиться вокруг своей оси, продолжая задорно хохотать. До тех пор, пока в голове все не помутнело, а к горлу не подступила тошнота. Рухнув на песок, гриффиндорка несколько минут приходила в себя, а затем взглянула на Черное озеро. Она даже не понимала всю задорность прошедших лет, проведенных в Хогвартсе. Вспомнила, как на Турнире Трех Волшебников ей пришлось стать мотиватором для Виктора Крама, который вытащил ее из глубин озера.
Идея, мелькнувшая в ее голове, тут же была воплощена в жизнь. Раздевшись до нижнего белья и покрепче сжав волшебную палочку, она медленно зашла в воду. Стоило разгоряченному телу соприкоснуться с холодной жидкостью, как по телу пробежались мурашки. И в озере Гермиона увидела спасение от нещадного ветра, что проснулся так внезапно.
***
— Мне не нравится, что ты так много времени проводишь с этой грязнокровкой, — недовольно произнесла Пэнси, вертя стакан с янтарной жидкостью между пухлыми пальцами.
— Сама же говорила, что к Грейнджер нужно относиться снисходительнее, — напомнил Драко, делая глоток горячего чая — самое то после тяжелого трудового дня в холодную осеннюю ночь.
— Я не так сказала, — насупилась слизеринка. — Я лишь сказала, что умею быть благодарной. Это не меняет моего мнения.
— Определись уже.
Драко чувствовал, как каждая его клеточка расслабляется. Он не смотрел на свою собеседницу. Все его внимание было приковано к языкам пламени, танцующим в камине. Поленья успокаивающе потрескивали. И юноша позволил полностью отдать себя отдыху, что был ему сейчас просто необходим.
— С чем? С моим отношением к Грейнджер? Оно тебе известно. Хватит, Драко, меня раздражает твое поведение!
Пэнси со звонким звуком поставила опустевший наполовину стакан на крышку журнального столика.
— И сейчас я иду спать.
«К Блейзу», — промелькнуло в голове у Малфоя. Юноша усмехнулся своим мыслям.
— Спокойной ночи, — ответил он вместо своей догадки. Пэнси, бросив ему короткое «спокойной», ушла в спальню для девочек, оставляя Драко в полном одиночестве. После войны он любил находиться наедине с собой, однако сейчас, когда где-то за стенами подземелий Гермиона Грейнджер усердно работала над восстановлением разрушенного вместе с ним коридора, оставаться одному совершенно не хотелось. Он ерзал в кресле, отчего плед, в который был закутан еще до ухода Пэнси, спал к ногам. Переживал из-за письма к матери, ответ от которой ждал, к ужасу его, с огромным нетерпением. И боялся, что Нарцисса все же задаст несколько неуместных вопросов. Или, возможно, догадается о мотивах сына, что было совершенно невозможно. К удивлению Драко, когда утром за завтраком он получил посылку от матери, в записке не читалось ни одного даже скрытого подтекстом вопроса. Коротка записка лишь гласила:
«Будь осторожен.
С Любовью, твоя мать
Нарцисса Малфой».
И подпись в конце. Драко не сумел сдержать столь непривычной ему улыбки. Мама, как всегда, поняла его и не посмела перечить единственному сыну. И на душе стало так тепло, что Малфой был уверен: никто не испортит его приподнятое настроение.
***
Гермиона не спала всю ночь. Она вернулась под утро, промокшая до нитки. И перед дверями ее ждал незапланированный сюрприз — коробка со сладостями и бутылка, наполненная тыквенным соком. Девушка пораженно уставилась на подарок. Она хотела было тот же час отправиться к Гарри и поблагодарить его за внимание, но это было так нетипично для друзей. Они отправляли ей скромную корзинку, наполненную небольшим количеством фруктов и парой сэндвичей. Сейчас же перед ней лежала коробка золотого цвета, перевязанная зеленой лентой. И содержимое ее не напоминала школьный ужин.
«Может быть, это Рон так решил извиниться?» — размышляла Грейнджер, заходя в комнату. Она совсем позабыла о том, что каждая косточка была пропитана мурашками, а ноги и пальцы рук сводило от холода. — «Рон не любил слизеринские цвета… Слизерин. Нет! Бред какой-то…»
Неужели Драко Малфой снизошел до того, что отправил грязнокровной обидчице подарок? Действительно, бред. Однако… Нет. Гермиона остановила поток догадок, спрятала коробку в тумбочку и, захватив чистое белье — и, главное, сухое, теплое! — направилась в душ. Она нисколько не жалела, что отправилась на пробежку, пусть и поздно ночью. Не жалела и о том, что искупалась в Черном озере, из-за чего наверняка после сна будет чувствовать себя разбитой и уставшей, жаловаться на забившийся нос и мучиться от болей в горле. И отчаянно пыталась себя убедить в том, что подарок прислал Рон, Гарри или Джинни, слизеринские цвета которой не только шли благодаря ясным глазам и огненно-рыжим волосам, но и очень ей полюбились еще на первом курсе.
Да, это Джинни, определенно.
Горячие капли воды никак не согревали. Гермиона стояла под душем, пытаясь полностью отдаться приятным ощущениям, которые нагло перебивали боли по всему телу. Пройдясь по себе душистым гелем для душа и тщательно промыв волосы, девушка оделась в заранее приготовленную пижаму и нагнулась в поисках тапочек.
«Опять забыла!» — раздраженно подумала гриффиндорка. Разозлясь на себя, девушка вдохнула побольше горячего пара, набралась храбрости и выскользнула из душевой комнаты. Пятки, соприкоснувшиеся с холодным камнем, тут же захотелось левитировать куда-нибудь в теплые страны. Забравшись под одеяло, она попыталась уснуть. Но не смогла. И, как предполагала, утром была совершенно разбита. Еле хватило сил, чтобы обмануть мадам Помфри, и Гермиона напомнила себе, что стоит поскорее заняться исследованием зелий. Она планировала подменить сосуды, чтобы в последствии не прятаться от лекарши.
— Вас вчера не было на ужине, — заметила женщина, прищурившись. Словно пыталась вытянуть правду из недр души Гермионы. Слишком проникновенно. Слишком пристально. Как будто мадам Помфри — это надзиратель, а она — ее пленница.
— Я не успела из-за отработки. Но друзья позаботились о том, чтобы спать я легла сытой, — попыталась отвертеться девушка, смело отвечая на пронзительное внимание целителя.
— Что ж, хорошо.
— До свидания.
Гермиона еще никогда не уходила из Больничного крыла с такой скоростью, с какой она ретировалась сейчас, ругая себя на чем только свет стоит. Оказавшись в коридоре, она даже сорвалась на бег, отчего потом долго не могла прийти в себя, прислонившись к стене.
К
той самой.
Чертов Малфой!
Взвыв, Гермиона, отдышавшись, поспешила в Большой зал. Завтрак подходил к концу, однако Джинни и Гарри ее все-таки дождались. Отсутствие Рона расстроило девушку. Ей отчаянно хотелось помириться с другом, и, наконец, объясниться, как советовал Гарри. И, конечно же, сегодня ей было некому подкладывать свой завтрак. Выдавив улыбку, пытаясь скрыть свое разочарование, Грейнджер присела перед друзьями, которые, уже позавтракав, весело переговаривались. Поттер обнимал рыжеволосую девушку за плечи, шепча той что-то на ухо, а Джинни, краснея от его комплиментов и глупых фразочек, тихо хихикала. Гермиона представила, как сейчас сидела бы так с Роном. Он нашептывал бы ей какие-нибудь милости, а она весело хохотала, пытаясь скрыться от щекочущего дыхания. И… ничего. Никаких чувств, сожалений и эмоций. Гермиона лишь еще сильнее поникла от осознания, что, возможно, навсегда потеряла лучшего друга. Совершенно неидеального, но такого полюбившегося.
— Выглядишь не очень, — прокомментировал Поттер, с улыбкой встретив подругу.
— О да, спасибо, — ответила Гермиона, улыбнувшись уголками губ.
— То есть… я не это хотел сказать, — смутившись, принялся бормотать Поттер. Он охнул от сильного толчка своей девушки, что заехала ему локтем в бок, сопровождая свое действие осуждающим взглядом.
— Как тактично, Гарри, — подметила Джинни, а затем, обойдя стол, присела рядом с Гермионой.
— Прости, Гермиона. Я действительно не то хотел сказать, — вновь извинился Поттер, совсем стушевавшись.
— Ничего страшного. Видок у меня действительно не очень. Всю ночь ворочалась, — пожаловалась гриффиндорка, успокаивающе погладив друга за плечо, перегнувшись через стол.
— Должно быть, ты сильно устаешь на этих дурацких отработках.
— Да, Джинни, есть такое.
Гермиона вздохнула и придвинула к себе тарелку с омлетом. Аппетита не было совершенно. Раньше Грейнджер относилась к еде равнодушно, однако сейчас и вовсе с неким отвращением. Тошнота подступила к горлу, когда гриффиндорка попыталась засунуть в рот вилку, на которой были нанизаны жареные яйца, смешанные с молоком.
— Давай мы поможем тебе? — предложил Гарри, пытаясь сгладить ситуацию. — Заодно будем навещать тебя. Малфой, наверное, сильно достает тебя.
— Не очень, — буркнула Гермиона. Жевать с набитым ртом не входило в ее привычку, однако Грейнджер не хотела оставлять предложение Гарри без ответа. К тому же, хоть какой никакой, но возглас, помог ей проглотить еду.
— Ты же знаешь, что можешь доверить нам все на свете! — встряла Джинни, которая совсем не верила в то, что Драко Малфой оставил ее подругу без своего едкого внимания.
— Нет, правда. Мы игнорируем друг друга и совсем не разговариваем.
— Хочешь сказать, что и Малфой тоже? — неверующе переспросил Поттер, округлив свои зеленые глаза.
— И Малфой тоже, — кивнула Гермиона. Она отодвинула от себя тарелку с омлетом, не сумев засунуть в себя хотя бы еще один кусочек еды, и с жадностью припала к кофе с молоком, предварительно очистив его от сахара.
— Чудеса какие-то! — воскликнула Джинни, рассмеявшись. Гермиона лишь смущенно улыбнулась. Осушив бокал, она поднялась со скамейки, перекидывая сумку через плечо.
— Идемте на урок.
— Но ты совсем ничего не съела! — возмущенно воскликнул Поттер, поправляя очки на переносице.
— Я так устала, что не хочу даже есть, — попыталась оправдаться Гермиона, с мольбой глядя на друга. Тот, недовольно покачав головой, поднялся вслед за подругой. Джинни хотела было возразить, но юноша остановил ее взмахом руки.
— А насчет предложения о помощи, — продолжала Гермиона, когда друзья уже следовали к кабинету Трансфигурации, в котором уже через десять минут должен был начаться урок. — то, думаю, это плохая идея.
— Почему? — тут же поинтересовалась Джинни, перегородив дорогу подруге, предварительно скрестив руки на груди.
— Это наша с Малфоем вина. И мы будем отвечать за свой проступок без чужой помощи. Кстати, — Гермиона обвела взглядом друзей, прищурившись. — Это вы подложили мне коробку со сладостями?
— Коробку? — переспросил Поттер, нахмурившись. — Какую коробку?
— Может, это сделал Рон?
— Он ничего мне не говорил… — с сомнением пробормотал Гарри. — Может быть, он так хочет загладить свою вину перед тобой? Или это знак внимания с его… — Поттер замялся, подбирая нужное слово, однако Гермиона его сразу поняла, вспоминая ночной разговор пару недель назад.
— Я поговорю с ним, — заверила Гермиона, слабо улыбнувшись. А затем, обняв обоих друзей, тут же перевела тему.
— Мне все интересно, когда директор Макгонагалл научит нас превращать людей, например, в карманные часы?
И знала, что стальные глаза смотрят на нее в упор. Поэтому смеялась настолько громко и весело, насколько это возможно. Специально игнорировала пристальный взгляд Малфоя, лишь на мгновение позволив себе пересечься с ним взглядом. В глазах слизеринского хорька читалась усмешка, в ее — смелость.
Драко Малфой, однако же, не сдержал свое слово.
* Цитата принадлежит роману «Преступление и наказание» Ф.М. Достоевского.
** Родион Романович Раскольников — главный герой романа «Преступление и наказание».
