Если сможешь

      Драко был обескуражен. После стычки с матерью он долго не мог прийти в себя. В голове крутились тысяча и одна мысль, сбивая с толку. Миллионы вопросов и вовсе били его по голове, оглушая, ослепляя и отбирая такой орган чувств, как осязание. Он сам до конца не определился ни со своими чувствами, ни с эмоциями, которые их вызывали. И вся та странная каша, завертевшаяся вокруг гриффиндорки и слизеринца, не имела ни объяснения, ни названия.       Он целый день просидел в своей спальне, обдумывая прошедшие два дня. С ним творилось черт знает что.       — Драко, милый, я не говорила с тобой о чем-то подобном, — неуверенно пробормотала миссис Малфой, когда сын пришел к ней с требовательными вопросами, касающихся их небольшой ссоры на лестнице. — И о каких Пожирателях ты говоришь? Когда ты вернулся, твой отец все еще спал, потому что плохо себя чувствовал. Но ты вылетел из столовой, как ошпаренный, и мы с отцом искали тебя до самого вечера. Когда я нашла тебя и мы зашли в дом, я отвела тебя в твою комнату. После мы не виделись.       Нарцисса осторожно подошла к сыну и провела рукой по его светлым волосам. Коснувшись лба, она одернула руку и с ужасом посмотрела на юношу, воскликнув:       — У тебя жар! Мерлин, нужно срочно вызвать лекаря!       Но Драко уже не слышал мать. Не понимая, что происходит, он вышел из библиотеки, игнорируя мольбу миссис Малфой и попытки его догнать.       Спальня, в которой он проснулся на следующее утро после истерики, была в полном порядке. Думал, что это домовики провели уборку, пока Драко спал. Но те лишь прижимали длинные уши к голове, били себя, плакали и утверждали, что не «смели побеспокоить хозяина мистера Драко Малфоя, пока он отдыхал».       Раньше Драко казалось, что он сходит с ума от желания к Грейнджер. Теперь же он был уверен: у него точно не все в порядке с головой. И Гермиона здесь не при чем.       У него пропал аппетит, а затем и сон. Драко совершенно забыл даже о таких банальных потребностях, как сходить и в туалет или почистить зубы. Высиживал в спальне, ходил от стены до стены, лежал на кровати и часами глядел в потолок. После своего прибытия Малфой не удосужился переодеться, хотя находился в Малфой-мэноре уже несколько дней! Его не интересовал ни ненавистный отец, ни Нарцисса, которая сильно беспокоилась за состояние сына. Несколько раз она пыталась с ним поговорить, но безрезультатно. Драко полностью закрылся, не желал выходить, и даже не проветривал комнату, от чего в ней скопилось столько спертого воздуха, что было тяжело дышать. Душно, невыносимо жарко, а Малфой терпел. Боролся со своими тараканами в голове, рассуждал, искал выход из бездны, в которую упал с таким наслаждением. Он чувствовал практически мерзопакостное удовольствие, пребывая в подобном состоянии. Драко забыл о том, кто он, где находился и как его зовут. Все, что осталось — это изредка мелькавшие образы перед глазами, которые уходили, стоило ему только опомниться.       Иногда Малфою удавалось подремать. Но как только получалось забыться, как он тут же просыпался. Раскрывал глаза, пытался пошевелиться, но ничего не получалось. Нечто хватало его за ноги, руки, царапало лицо, шептало слова, которые он никак не мог разобрать. Хотелось закричать. И если внешне Драко выглядел так, будто просто лежит, внутри взрывался целый вулкан. Он был уверен: прошла вечность. В реальности — две или три минуты. Бездействие и невозможность защититься пугали. Но все, что мог юноша — вертеть глазными яблоками, осматривая комнату, и мысленно кричать.       Когда Малфою все же удалось более-менее прийти в себя, первое, что он ощутил — это сухость во рту и головную боль. Будто все это время он безостановочно пил. Юноша тут же приказал принести ему графин с водой, после чего полностью его осушил и запросил еще. Почувствовав омерзение к своему внешнему виду, Драко принял контрастный душ, после которого ему стало гораздо лучше. Переоделся в чистую одежду, оповестил Нарциссу о том, что у него возникло неотложное дело, и отправился на прогулку.       Все, что он помнил — галлюцинацию. Впервые он ощутил на себе все ее прелести. Вспомнилась Грейнджер, которая с таким рвением доказывала ему существование их поцелуя на вечеринке по случаю начала учебного года. Все так, как и тогда: предчувствовал, что было, осознавал каждое прикосновение, которому не отдавал отчета. Но не помнил. И не был уверен в том, что это было на самом деле. Потому что Драко Малфой не мог просто так подойти к Грейнджер, пригласить ее на танец, а затем поцеловать. Не мог. А если и мог, школа гудела бы об этом до скончания веков, а Поттер и Вислый набили бы ему морду.       Но то, что произошло после его возвращения домой — другое. Подсознание что-то пыталось ему сказать несвязными фразами, доказывало, а он не хотел признавать, в следствии чего оно сыграло с ним злую шутку. Это уже не ощущение. Мысли обрели физическую оболочку и теперь преследовали его на каждом шагу.       Встреча с Грейнджер в торговом центре вывела его и без того хрупкого равновесия. Он надеялся, что встретит ее. Но не ожидал, что эффект будет таким бурным. Потеряв над собой контроль, Драко ринулся за ней. И лишь потом осознал, какую глупость совершил. Грейнджер, которая удивилась не меньше его, находилась, очевидно, в компании матери. Не стоило к ней лезть и подавать хоть какие-то признаки, говорившие об их знакомстве, а значит — заинтересованности. И теперь он стоял возле дома Гермионы, не решаясь постучать в дверь. Что он ей скажет? Стоит ли заводить тему о галлюцинациях? Нет, вряд ли.       Драко уже собирался идти, однако нащупал в кармане пальто бархатистый мешочек, напоминающий о важном деле.       Набравшись смелости, Драко все же постучал в дверь, но вспомнил об этом лишь тогда, когда высокая женщина средних лет высунулась из дома, несколько раз окликнул юношу по имени.       — Здравствуйте, миссис Грейнджер, — поздоровался Малфой, учтиво улыбнувшись.       По веселым глазам миссис Грейнджер было понятно, что она его узнала.       — Ваша дочь дома?       — Здравствуйте. Да, конечно, она дома.       Распахнув дверь пошире, миссис Грейнджер отошла в сторону, открывая невероятно-милую, а от того и мерзопакостную картину. Гермиона, широко улыбаясь, танцевала с незнакомым Малфою молодым человеком. Они весело переговаривались, и Драко не по своей воле заметил, как маглянистый урод — именно так Малфой обозвал друга Гермионы — слишком крепко прижимал Грейнджер к себе. Драко нахмурился. Это ему не понравилось. Совершенно не понравилось.       — Гермиона, милая, к тебе гости! — позвала миссис Грейнджер, но ей пришлось повторить возглас, так как дочь, увлеченная беседой, не сразу услышала мать.       — Если Гре… Гермиона занята, я зайду чуть позже…       — О, нет, нет! Мистер Малфой, уверена, Гермиона будет рада вас увидеть, — ответила миссис Грейнджер, улыбнувшись. Драко насторожился. Сдерживая себя, чтобы не прищуриться, Малфой вновь растянул губы в вежливой улыбке.       — Гермиона, оторвись от Джеймса хотя бы на минуту! — возмущенно повторила миссис Грейнджер, направляясь к дочери. Гермиона, которая наконец обратила свое внимание на мать, отошла от друга на несколько шагов. Склонившись к уху дочери, она указала на стоявшего в дверях Драко.       Ногу сводил незнакомый спазм. Малфою хотелось недовольно нахмуриться, прищуриться, и делать это под звуки быстрого топтания. Потребовалось очень много сил, чтобы не гаркнуть на Грейнджер, которая явно испытывала его терпение.       Гермиона замерла. Увидев Малфоя, она в этот же миг позабыла обо всем на свете: и о Джеймсе, с которым бабушка хотела ее свести чуть ли не с младенчества; и об их разговоре; и о гостях, что заметили шум в коридоре и теперь прислушивались со всем интересом, приглушив музыку; и о бабушке, которая единственная ничего не поняла и продолжала болтать.       Он пришел.       Первое, что захотелось сделать Гермионе — кинуться к нему на шею. Для чего и зачем — не знала. Просто порыв, которому она чуть было не поддалась.       Второе — подлететь к Малфою и треснуть его пару раз сначала за то, что он не самым подобающим образом повел себя в торговом центре, а затем за появление на пороге ее дома.       Кое-как совладав своими чувствами, девушка, не выбрав ни первое, ни второе, спокойно к нему подошла, накинула на плечи зимнюю куртку, переобулась и, выйдя на улицу, захлопнула дверь. Обойдя Малфоя, вышла за пределы калитки дома и отошла чуть поодаль, чтобы их никто не мог подслушать. Отойдя, наконец, на приличное расстояние, она повернулась к Драко лицом.       — Что ты здесь делаешь? — тихо спросила она.       Почему-то Гермиона не могла взглянуть на Драко. Щеки смущенно порозовели, и впервые за весь декабрь девушка порадовалась морозной стуже. Опустив глаза, она глядела на носки своих ботинок, нервно переминаясь с ноги на ногу. Под пристальным взглядом Малфоя она чувствовала себя неуверенно, но его появление льстило ее самолюбию. Совсем чуть-чуть.       Драко ничего не ответил. Гермиона исподтишка наблюдала за тем, как юноша высовывает свою руку из кармана. Сжатый кулак раскрылся, позволяя Гермионе увидеть маленький мешочек черного цвета. Малфой протянул его Гермионе, призывая раскрыть. Осторожно взяв мешочек в руку и кинув в сторону Драко непонимающий взгляд, она приняла дар и, раскрутив веревочки предательски-дрожащими пальцами, просунула палец. Не ощутив дна, Гермиона полезла еще дальше, сразу догадавшись, что Малфой применил заклинание незримого расширения. Пальцы нащупали нечто тонкое и холодное, похожее на металл. Вытащив неизвестный предмет, ее взору представился коротенькая цепочка, посредине которой болтался блестящий камушек. Гермиона нахмурилась, разглядывая браслет.       — Это что?       — Не подарок, Грейнджер. Выдохни, — ответил Малфой, усмехнувшись. Его забавляла реакция Гермионы, щеки которой стали еще краснее, а лицо покрылось пунцовыми пятнами.       — Это предпоследнее условие нашей сделки. Надеюсь, после него ты начнешь быстрее рыться в книжках.       — Что-то я не помню, Малфой, чтобы наша сделка предполагала не подарки.       Взглянув на Драко недовольным взором, она протянула руку, в которой была зажата цепочка, юноше, собираясь вернуть ему «не подарок».       — Он заколдован. Я заказал его пару недель назад. Мне надоело каждый раз напрягать мозги, гипнотизируя всех вокруг. Тебе достаточно просто коснуться браслета и подумать о том, что должны видеть люди.       — Иногда полезно поработать мозгами, — едко заметила Гермиона, все еще держа вытянутую руку перед лицом Драко. Малфой, которому не очень нравилось положение, отодвинул ее ладонь.       — Перестань выпендриваться, Грейнджер. Надень и проваливай к своей магловской семейке. Уверен, Джеймс тебя уже заждался, — выпалил Малфой, после чего с раздражением заметил, как Гермиона, будто рыба, раскрывает и закрывает рот, пытаясь выдавить из себя хоть слово. Ее молчание затянулась, и когда Грейнджер поняла, что уже поздно отвечать колкими фразочками, бросила попытку. А Драко пожалел о своих словах. Потому что сейчас он выглядел как самый настоящий трус и слабак, не сумевший сдержать эмоции.       — Тебя задела моя заинтересованность, Малфой? — осторожно поинтересовалась Гермиона, поддавшись вперед. — Что это? В черствое сердечко воткнули иголку?       — Грейнджер… — предупреждающе зашипел Драко.       — Я провела с тобой ночь, а потом не захотела говорить. Могу поспорить, я первая, кто сбежал от тебя после секса, не сказав ни слова. Тебя это задело, поэтому ты решил наведаться ко мне, оправдывая себя тем, будто ты — человек слова. Но оказавшись возле моего дома и увидев Джеймса, которому я явно отдаю большее предпочтение, чем тебе, взбесился. Потому что он оказался лучше тебя. Да, Малфой? И стало обидно, потому что вместо того, чтобы лить слезы в подушку или часами думать о тебе, я развлекалась с другим молодым человеком. Я права? Да у тебя, — поднявшись на носочки, Гермиона приблизила свое лицо к лицу Малфоя, оставляя считанные миллиметры между ними, и снизила свой голос до шепота, — под ложечкой сосет от негодования и детской злобы.       «Ты права», — промелькнуло в голове слизеринца.       — Это не так, — прошипел Малфой, порываясь оттолкнуть Гермиону, но резко оборвал свои действия.       Если он это сделает, то проиграет. Опять.       — Ты никогда не был рыцарем на белом коне. Но, Малфой, ты ужасный эгоист, привыкший получать все, что хочешь. Все должны тебя любить и лелеять, а девчонки бегать за тобой толпами. А когда появляется второй Гарри Поттер, который лучше, красивее, умнее, добрее, идеальнее тебя, и видишь, как этот самый второй Гарри Поттер трогает то, что всего пару дней назад принадлежало тебе, в тебе просыпается бешенство. Самый лучший и замечательный Драко Малфой пришел домой к девушке, а она танцует с другим. Со вторым. Гарри. Поттером.       Гермиона ликовала. Второй раз за сутки она видела на лице Малфоя удивление, смешанное с обескураженностью и непониманием. Она радовалась, потому что смогла дать Драко достойный, по ее мнению, отпор, и ввести его в секундный ступор. И была очень удивлена своей смелостью. В другой ситуации Грейнджер терпеливо выслушала бы Малфоя и ничего не ответила, а в итоге извергла на него словесный поток, который юноша точно не ожидал. Должно быть, так подействовало вино, которое она пригубила вместе с матерью, а затем и два бокала шампанского за семейным столом на празднике. Ей хотелось говорить и говорить, повторять одну и ту же мысль раз за разом. Но Гермиона понимала, что если продолжит, не получит подобного эффекта.       Сначала Малфой не знал что сказать. Ему хотелось сказать: «Это не так, Грейнджер», но повторение недавней фразы выглядело бы глупо.       — Ты явно перечитала бульварных романов. Либо же книги какой-нибудь Шарлотты Бронте, если не Джейн Остен.       — Тебя сложно сопоставить мистеру Рочестеру* или мистеру Дарси*. Мистеру Найтли* — тем более, — парировала Грейнджер, прекрасно понимая, что несет полный бред.       Драко выдержал минутную паузу, а затем, отстранившись, заметил:       — Грейнджер, ты опять пьяна.       — Какая проницательность! В любом случае, — девушка вновь протянула браслет Малфою, — мне он не нужен. Можешь оставить себе. Я и без него обойдусь.       Гермиона соврала. Магические свойства браслета очень пригодились бы и дома, и в школе. К тому же, знак внимания со стороны Малфоя был очень приятен. Она хотела оставить украшение хотя бы для того, чтобы у нее была хоть какая-то частичка их необычайно запутанных отношений. Но чрезмерная гордость сыграла свою роль.       «Не хватало еще Малфоевских подачек», — с раздражением подумала Гермиона, но затем кинула тоскливый взгляд на браслет.       Некоторое время Драко внимательно изучал лицо Гермионы, слегка прищурившись. Он заметил и ее взгляд, брошенный на украшение, и слегка подрагивающий уголок губ. Грейнджер либо хотела расплакаться, либо рассмеяться. В любом случае, поведение Гермионы было еще страннее, чем ранее. Драко не поспевал за сменой ее настроения.       Грейнджер пыталась им манипулировать и намеренно выводила его из себя. Недавно она кинулась в его объятия, а через некоторое время попыталась оттолкнуть подобно тому, как он когда-то с ней поступал. Только чего она добивалась? Признания в любви? Пыталась разозлить? Хотелось почувствовать превосходство?       Драко аккуратно забрал у Гермионы браслет. Девушка взглянула на Драко с неким разочарованием, развернулась и уже собралась уйти, но Малфой вовремя схватил ее за руку, отчего пуховик упал к ногам, и принялся застегивать браслет с необычайной осторожностью. Перекинув цепочку через запястье, он схватился за оба конца металла и, нащупав застежки, зацепил одну за другую.       — Стоило отправить почтой, — с досадой произнес Драко. — Не знаю что я здесь делаю. В любом случае, я тут. Просто смирись, Грейнджер. Я не буду потакать твоему отвратительному характеру или поддаваться на провокационные речи, от которых ты явно чувствуешь себя увереннее… Тебе нельзя пить. Ты знаешь об этом? Потому что ты становишься невыносимой и невменяемой.       — Мне кажется, будто мы поменялись местами, — прошептала Гермиона, сдерживая слезы. — Потому что это я хорошая и спокойная девочка, а ты — мерзкий слизеринец.       — Как приятно. Спасибо за комплимент, — хмыкнул Драко. Подняв пуховик с земли, он отряхнул его от снега и накинул на плечи Гермионы, после чего, немного замешкавшись, подошел вплотную и неуверенно обнял ее со спины.       Снова повисло молчание, которое уже не казалось тягостным. Гермиона наслаждалась свежим воздухом и теплыми руками Малфоя. Драко медленно раскачивался в разные стороны, отчего Гермиона с каждой секундой становилась все спокойнее. Хмель, усилившаяся на улице, отступила. Осмелившись, Грейнджер откинула голову и положила на плечо Малфоя, пришедшее как раз кстати. Она, наконец, осознала всю глупость своего поведения и нелогичность желаний, которые противоречили ее действиям. Действительно, она могла просто принять «не подарок» Малфоя и поблагодарить, а не пытаться вернуть, тем самым показывая себя в неприличном свете. Старая Гермиона никогда бы так не поступила. А новая мучилась из-за нескончаемой нелогичности.       Что же делать? Извиниться? Или мысленно оправдать себя, ничего не говоря вслух?       Оттолкнуть Малфоя? Заявить, что он тоже действует нелогично? Нелогично для себя, для нее, для них обоих?       И все же, она слишком много выпила. Не стоило злоупотреблять алкоголем.       Грейнджер не так много употребила, как казалось на первый взгляд. Но пила она очень редко, на голодный желудок — тем более. Именно поэтому вино ударило в голову, а шампанское, сопровождающееся под радости наступившего праздника, придало ее поведению глупой смелости и веселости. Ей хотелось прыгать, скакать, смеяться, болтать без умолку, танцевать, но усталость брала верх.       Рождество. Малфой.       Они встретились в рождественскую ночь, успели поругаться.       «Нет. Не Малфой был инициатором, а я. Черт возьми, Грейнджер, что с тобой происходит?» — мысленно завопила Гермиона, не зная куда деть свой разум и мысли, которые крутились только вокруг двух вещей: удивительное стечение обстоятельств и стыд.       Да. Ей было стыдно. Стыдно перед Драко Малфоем. Перед человеком, которого она ненавидела. Перед слизеринским хорьком, которого всего полгода назад готова была задушить. Перед парнем, которому никогда не доверяла.       А сейчас? Доверяла?       Захотелось, чтобы все встало на свои места. Чтобы Гермиона возненавидела Малфоя, а он — ее. Чтобы из его рта продолжали выливаться гадости и язвительные насмешки. Чтобы он хотя бы один раз обозвал ее грязнокровкой, которое каждый раз ударяло по голове тупым топором. Гермиона была уверена: стоит Малфою ее оскорбить, как ее отвращение вернется. Обязательно вернется!       Она должна его ненавидеть. Должна! Обязана! Но не могла…       Малфой перевернул всю ее жизнь. Сменил правила игры, которые были ей знакомы. И теперь она не понимала: за что он борется? Чего добивается? А она?       Не могла ненавидеть, потому что выросла. Выросла, а тараканы в голове остались. Скелеты продолжали царапать костями дверцу шкафа, в который были когда-то загнаны.       Малфой тоже вырос. Быть может, даже раньше, чем она. Гермиона выросла в полноценной семье, у нее всегда были под боком настоящие друзья. Она стремилась к полному отличию, имела цель в жизни — победить в жестокой войне между чистокровными и маглорожденными. А теперь, одержав победу, не знала куда направить свою энергию. Поэтому решила вложить ее в свою внешность, которой была недовольна после одного противного высказывания, которому изначально не придала никакого значения? Поэтому пошла по наклонной? Поэтому перестала ощущать давно забытую мерзость?       Малфой чувствовал то же самое?       Нашел то, что заставляет держаться на плаву. Не сойти с ума окончательно. Не убить себя «Авада Кедаврой» или каким-нибудь истинно магловским способом.       Гермионе надоело играть. А Малфой только вошел во вкус. Пришел в ее дом, учтиво переговорил с ее матерью. И теперь стоял здесь, посреди магловского Лондона, обнимал ее, раскачивал. Просто был рядом. Наплевал на все принципы и предрассудки. Накинул на ее плечи, черт возьми, пуховик. Подарил ей подарок под названием «не подарок».       Глупо. Странно. Непонятно.       Ей не хотелось стоять с ним в рождественскую ночь, но желала, чтобы этот момент никогда не прекращался. Сколько уже прошло? Десять минут? Двадцать? Час? Только для них двоих время обязано было остановиться. Но оно все текло, текло, текло… быстро и незаметно, как весенние ручейки.       Что ты делаешь, Грейнджер? И, что самое важное, что делает Малфой?       Гермиона с удивлением заметила, что не ощущает холода. Драко был очень теплым, его жара хватало на двоих. Присутствие юноши будоражило и уносило ее куда-то далеко-далеко, где было место только для него и для нее. Только тогда, когда Малфой был рядом, Гермиона могла забыть о своих проблемах.       Ей было хорошо. Но это неправильно.       — Мне пора возвращаться, — тихо произнес Драко, выпуская Гермиону из своих объятий. Мороз тут же окутал девичье тело, а по спине пробежались мурашки. Грейнджер ощутила непреодолимое разочарование, а следом — негодование.       «Зачем ты все испортил, Малфой? Зачем прекратил?»       — Мне тоже, — ответила девушка, поворачиваясь к нему лицом. Драко все еще стоял в нескольких сантиметров от нее. Но не настолько близко, чтобы можно было погреться.       Еще. Нужно еще ближе.       Давай, скажи это! Попроси остаться. Попроси задержаться хотя бы на пять минут! Попроси поцеловать, еще раз обнять или прийти позже. Попроси сохранить эту иллюзию еще на мгновение. Попроси хотя бы проводить до дома. И плевать на многочисленных родственников, которые наверняка будут следить за каждым действием Гермионы и странного молодого человека.       Драко будто прочитал — или, может, не будто? — мысли Гермионы.       — Я доведу тебя до дома.       Грейнджер кивнула, всеми силами сдерживая свою радость.       Они шли слишком медленно, оттягивая момент расставания. Разговаривали на нейтральные темы по типу домашних заданий на каникулы, о бале, который ждет их после возвращения в Хогвартс. О празднике. И обязательно произносили: «Надо поторопиться». А торопиться было некуда. Казалось, после каждой произнесенной фразы их ноги шли еще медленнее, чем до этого.       Макушка дома Гермионы становилась все больше и больше. Виднелись окна второго этажа, через пару шагов — стена первого. Если приглядеться, можно было разглядеть калитку. А вот и крыльцо.       Драко не стал заходить на территорию дома. Он остановился возле калитки, а Гермиона, которая прошла на два шага вперед, обернулась. В ее глазах промелькнуло удивление, но оно быстро стихло.       Ну конечно. Зачем Малфою проводить ее до самой двери?       Ничего не говорили. Стояли в паре шагов друг от друга и молча глядели. Глаза в глаза. Взгляд Малфоя все еще давил, казался стальным, холодным и тяжелым, но именно его Гермионе не хватало больше всего на свете.       — Тогда… я пойду? — неуверенно спросила девушка, ругая себя за глупый тон. Неужели она произнесла столь простую фразу с… чем? Отчаянием? Нежеланием уходить? Жалостью?       Драко неуверенно пожал плечами.       — Да, наверное.       Наверное. И что, мать твою, означало его «наверное»? Ему тоже хотелось потянуть время? Тоже не хотелось ее оставлять? Или он чего-то ждал…       — Спасибо, Малфой. Я верну браслет сразу после того, как он перестанет быть полезным.       «Дура, дура!» — орало подсознание. — «Зачем ты это сказала?»       — Разумеется.       Да. И все же, он не влюбленный мальчик, решивший порадовать девочку, которая ему нравилась. Это действительно не подарок, а обычная договоренность.       — Но он мне тоже не нужен. Так что оставь себе.       Слова, сказанные Драко, были полностью переполнены безразличием и холодом.       «Ему все равно, Гермиона. Да, он мог отправить сову, но, может, были и другие причины, по которым решил навестить тебя. Все, что ты ему наговорила — ерунда. Стыдись, идиотка».       — Прощай, Малфой, — в тон слизеринцу произнесла Грейнджер и, развернувшись, направилась к дверце калитки. Но не успела она сделать и пяти шагов, как Драко ее окликнул, из-за чего сердце в груди пронеслось кульбитом, а затем резко ухнуло вниз. Тут же обернувшись, Гермиона уставилась на Драко. Она совсем раскраснелась от волнения. Ладони непривычно вспотели, а по телу продолжали бегать мурашки. Ей хотелось закричать от нетерпения: «Что, Малфой? Говори же скорее, пожалуйста! Говори, иначе я упаду. Умру прямо здесь и сейчас от переизбытка непонятных мне чувств и от волнения. Ну? Чего же ты молчишь? Скорее, пожалуйста, только скорее».       Ни по лицу, ни по глазам Драко нельзя было ничего выяснить. Он держал маску непринужденности, стоял смирно, как солдат, но и будто бы вальяжно, словно происходящее никоим образом его не трогало.       Грейнджер хотелось подойти и треснуть его пару раз.       — Прогуляемся?       «Да, да, да! Прогуляемся! Пошли, я согласна идти куда угодно и как угодно, только давай не будем расходиться».       — Меня ждут родители, — с сомнением пробормотала Гермиона. Внезапно она очень заинтересовалась своими ботинками, на поверхности которых можно было разглядеть еле заметные разводы от грязи.       «На дворе зима. Почему они кажутся такими неопрятными?» — пронеслась отвлекающая мысль в голове. Грейнджер обратила внимание на обувь Малфоя. Без сомнений, они были вычищены до блеска.       — Не сейчас, — поспешил добавить Драко. — Меня тоже ждут. Но через пару часов я буду свободен. Правда, если ты не хочешь, то…       — Можно, — перебила его Грейнджер, мысленно вновь обозвав себя идиоткой.       — Хорошо. Я зайду за тобой… — Драко на секунду замолчал. -… в четыре.       В последний раз проведя по Гермионе взглядом серых глаз, Драко развернулся, отошел на несколько метров, осмотрелся и, не заметив никого из прохожих, трансгрессировал.       Гермионе хотелось упасть в обморок. Утонуть в сугробе. Заснуть.       Нет.       Завизжать, громко рассмеяться, захлопать в ладоши.       Нет.       Отрезать себе ноги, чтобы коленки не дрожали.       Кое-как добравшись до дома, Гермиона шмыгнула внутрь. Горячий воздух тут же окутал ее тело, из-за чего щеки и нос неприятно щипало. Повесив пуховик на крючок и скинув ботинки, девушка прошла в столовую, где были собраны гости. Музыка была сведена до минимума, а присутствующие перешептывались между собой, хихикая. И лишь старшая миссис Грейнджер не пыталась скрыть своей заинтересованности. Она говорила что-то о «привлекательном молодом человеке» и о том, что «у Гермионы всегда был хороший вкус», в конце добавив:       — А какие у него манеры, манеры!.. Нет, вы видели его волосы? Единственное, что мне в нем не понравилось. Такой молодой, а уже красится. Но, наверное, так даже лучше… В старости седые волосы будут менее заметны. Все вспоминаю покойного мистера Грейнджера, пусть земля ему будет пухом. Как только ему исполнилось тридцать пять…       — Баб, он не крашеный, — привлекая к себе внимание, произнесла Гермиона. Поведение родственников и их друзей и забавляло, и злило.       — Правда? — удивилась женщина, покачав головой. — Милая, ты уверена? Вот даже покойный мистер Грейнджер…       — Да, бабуль, я уверена, — слишком резко ответила Гермиона, нахмурившись. Ей совсем не хотелось слушать очередную историю про дедушку, которые повторялись из раза в раз по несколько тысяч на дню. Но миссис Грейнджер совсем не обиделась. Она расхохоталась, махнула рукой и начала зазывать гостей к столу. Однако на этом вопросы не закончились. Женщина вцепилась в Гермиону мертвой хваткой, заваливая ее всевозможными вопросами. У Гермионы не было никакого желания отвечать, но ей не хотелось расстраивать свою чересчур любопытную бабушку.       — А он хорошо учится?       — Хорошо.       — А у него много друзей?       — Достаточно.       — Он злоупотребляет табаком или алкоголем?       — Нет, бабуль, не замечала.       — Вот это правильно, — кивнула миссис Грейнджер, которую уже начал одергивать сын. — Помнится мне, покойный мистер Грейнджер часто баловался сигаретами. Я ему говорю: «Мистер Грейнджер, зачем вы убиваете свои легкие?», а он мне: «Я убиваю свои легкие, потому что им это очень нравится. А когда вы, миссис Грейнджер, трясете меня нравоучениями, я получаю еще большее удовольствие от вашего бубнежа!» И что вы думаете? Покойный мистер Грейнджер, да пусть земля ему будет пухом, до того допыхтел, что слег. Ох, а однажды! — женщина рассмеялась. — Вы же знаете, у мистера Грейнджера был очень скверный характер. И как-то раз я заметила, что кухонный потолок покрылся сажей. Я ему говорю: «Дорогой мистер Грейнджер, вы видите? Потолок почернел!», на что он поинтересовался, к чему я это говорю. «Потому что, многоуважаемый муж, мне неприятно заниматься домашними делами, так как я ежедневно замечаю черноту, скопленную по углам», — ответила я. И мистер Грейнджер мне отвечает: «Моя дорогая жена, потолок покрылся сажей не из-за моих сигаретных испарений. Он отображает цвет вашей темной души». Я и не думала разозлиться! Рассмеялась и что-то ему пробормотала. Сынок, ты же знаешь, — обратилась к мистеру Грейнджеру женщина, — за пятьдесят лет брака я твоему отцу и слова дурного не сказала. Поэтому попросила его побелить потолок, раз ему так нравится баловаться папиросками на кухне. Мистер Грейнджер заважничал! — воскликнула женщина, смешно сморщив нос. — И говорит: «Моя кухня! Как сам захочу — побелю». Я его просила да просила, просила да просила, просила да просила… Сынок, ты же знаешь, у меня ангельское терпение! Но всему приходит конец. Я попросила соседского мальчишку помочь мне с потолком. Он его так аккуратно побелил, что я пришла в восторг от его работы! Вечером мистер Грейнджер вернулся домой. В тот день я сварила суп, в который положила добрую часть говядины и свеклы. Я поставила перед ним тарелку, подала ложку, говорю: «Мистер Грейнджер, обратите внимание на потолок». Он взглянул на потолок и грозно так спросил: «Кто это сделал?». Я даже растерялась, представляете? Сынок, ты же знаешь, я редко впадаю в растерянность… ну так вот, я ему говорю: «Сэр, это соседский мальчик отбелил потолок». Представьте себе! — воскликнула миссис Грейнджер, прижав ладони к груди. Женщина поддалась вперед и обвела присутствующих недоуменным взглядом. — Он так разозлился, что ударил кулаком по крышке стола. Это же какую нужно иметь силу, чтобы тарелка с супом взлетела к потолку, испачкав поверхность супом! Вы представляете? А затем встал, откинул стул и ушел гулять с друзьями. Я так расстроилась… Чуть было не заплакала. Ты же знаешь, сынок, я плачу очень редко… Так этот старый дурак, да простит меня мистер Грейнджер, потом целый год обращал внимание на это красное пятно и говорил: «Надо побелить… надо побелить…» Я, не наученная горьким опытом, опять позвала соседского мальчика. И мы воевали с мистером Грейнджером еще один год! Я белила, а он пачкал. Вот что был за упрямый человек!.. Спустя полтора года разум все-таки встал на место. Потолок он покрасил, но спустя еще два с половиной года. Зато на кухне, — довольно проговорила женщина, улыбнувшись, — больше не курил.       Собравшиеся гости разразились смехом. Даже Гермиона, которая уже много раз слышала эту историю, улыбнулась.       Ей не понять чувств бабушки. Но она знала, что старшая миссис Грейнджер неспроста все время вспоминает моменты, связанные с мужем. О чем бы она не говорила, хотя бы раз, но вставит словечко о покойном.       И у бабушки, и у дедушки был скверный характер. Оба были уперты, горды и своенравны. Многие считали, что они ненавидят друг друга, потому что часто спорили, ругались и вели свою тайную игру, которая обоим доставляла невероятное удовольствие. Но они были счастливы в браке. Любили друг друга такой любовью, о которой многие могли только мечтать. В их отношениях сложилась своя идиллия, они разработали свои правила и порядки.       Миссис Грейнджер-старшей трудно пришлось после смерти мужа. Она продолжала упорно следить за собой, влюблять в себя дряхлых стариков, бегать по подружкам и наставлять невестку на «правильный путь». Когда мистер Грейнджер умер, женщина только и сказала:       — Старый дурак. Сам виноват.       Но стоило приглядеться, как можно было уловить боль и отчаяние, которые не погасли даже спустя десять лет.       Никто и предположить не мог, что миссис Грейнджер каждое утро, просыпаясь, смачно матерится, потому что ей придется прожить еще один день без компании любимого человека.       Никто и предположить не мог, что миссис Грейнджер каждый вечер пьет бренди, а затем скуривает целую пачку сигарет, разглядывая семейные фотографии, видеокассеты и дневники, которые муж вел до конца своих дней.       Никто и предположить не мог, что миссис Грейнджер, прежде чем лечь спать, клала на подушку фотографию мистера Грейнджера и, засыпая, обнимала пижаму покойного. Ей все казалось, что муж сидит на кухне, курит и читает какую-то глупую книжку, за которую миссис Грейнджер часто его ругала.       Никто и предположить не мог, что миссис Грейнджер, просыпаясь ночью, забывала о том, что мужа уже нет. И поэтому злобно кричала: «Старый хрыч, иди в кровать! Уже поздно!». А когда приходило понимание того, что «старого хрыча» давно уже нет, всхлипывала, выпивала еще один стакан бренди, закидывалась снотворным и засыпала. Но сон ее всегда был неспокоен.       Никто. Но только не Гермиона, которая часто проводила выходные у бабушки.       — Вы давно встречаетесь?       Гермиона вздрогнула. Она с сочувствием посмотрела на бабушку и, мягко улыбнувшись, отрицательно покачала головой.       — Это мой друг из школы.       — Хороший же друг! — воскликнул Джеймс, указывая на «не подаренный» Малфоем браслет. — Дорогой подарок.       — Подарок? Как же я это пропустила! — воскликнула миссис Грейнджер. Подскочив, она тут же пересела к внучке и, схватив ее за руку, преподнесла запястье к лицу. — Ох, ну надо же… — пролепетала она, разглядывая серебряную цепочку. — Должно быть, у него богатые родители, раз он может позволить себе подобные вещи?       «Да, бабуль, он богат. Очень богат. Настолько богат, что может скупить половину Лондона. Но это богатство его предков, скопившееся за многие века существования. Когда-нибудь все, что имеет его семья, станет его. Но за деньги, власть и положение в обществе он тоже должен заплатить огромную цену», — мысленно протараторила Гермиона, а вслух сказала:       — Да, наверное.       — Что значит — «наверное»? Не наверное, а точно! — воскликнула старушка. — Осторожнее, милая моя, с богатенькими мальчиками. Счастья они мало принесут. Вот, например, покойный мистер Грейнджер…       И бабушка начала рассказывать историю о том, как муж добивался ее руки, когда она уже была помолвлена с неким «сэром Диггинсоном», который уже к тридцати годам скопил огромное состояние. Но Гермиона не слушала. Взглянув на браслет, она провела пальцем по цепочке и еле заметно улыбнулась.       Малфой не подарил ей подарок. Но он подарил ей «не подарок», который был в сто крат удивительнее восьми чудес света.