петушиные бои в открытом космосе

— Мне нужно поговорить с господином Лэем. Это была самая настоящая катастрофа. Повезло Ёнбину или нет, но Айрин всегда была не последним человеком в Гавани, и она очень вовремя вмешалась до того, как истребители выпустили первый залп в звездолёт. В противном случае ей бы пришлось собирать обломки с орбиты и продавать их на своём рынке, что явно не входило в её планы на единственный выходной за последние несколько сол. — Милая… Ёнбин считал, что ему нужно как-то оправдаться перед ней, но она и слова не дала ему сказать — только подняла ладонь, не взглянув на него ни секунды: — Заткнись, откроешь рот только тогда, когда я скажу. И выбора у него никакого не было. О его позоре будет говорить вся Гавань ещё несколько сотен сол: его, словно провинившегося ребёнка, Айрин тянула за уши всю дорогу от посадочной парковки до ближайшего такси, а потом — до входа в высокое здание, разрезающее искусственные облака (в такси они не разговаривали, она сидела, сложив руки на груди, и смотрела в окно, будто прочертив между ними линию). Ёнбин для себя не решил, что страшнее: его красные уши во всех мемах сетки или стойкое сохранение молчания — ему совсем не хочется думать о том, что сейчас чувствует вся остальная команда, оставшаяся на звездолёте под присмотром огромного количества охраны. Такое ощущение, что они не вернулись с Земли, а только вошли в её атмосферу и получили, как всегда, «тёплый» приём. Это всё кажется настолько неправильным, что у Ёнбина совсем не находится слов, чтобы описать, что именно он чувствует при мысли о том, что ждёт его дальше. Айрин выглядит уверенной, когда требует встречи с управляющим Гаванью. Ёнбин никогда не встречал его лично, только слышал о нём разное и выполнял пару поручений по его просьбе, но и те поступали через связного. Конечно, у него были мысли о том, что рано или поздно он встретится с этим человеком лицом к лицу, но определённо не в таких обстоятельствах. — Ты его видел раньше? Она обращается к Ёнбину, когда они стоят в прозрачном лифте и из него видна бó‎льшая часть Гавани с её многоуровневыми постройками и нестабильной искусственной погодой в разных регионах, а цифры на панели медленно сменяют друг друга, поднимая их всё выше и выше.  — Никогда. — А слышал что-нибудь… о том, как он выглядит? Ёнбина удивляет её вопрос: — Нет, а должен был? Айрин усмехается и поправляет лацканы пальто — погода на Гавани и правда совсем ни к чёрту в последние дни, что-то со стабилизаторами и реактором трёх солнц. — Ничему не удивляйся, — она вздыхает на этих словах. — Я начну говорить и оставлю вас: сначала объяснишься ему, потом буду ждать тебя у себя на рынке, чтобы услышать всё лично от тебя, а не через слухи. Не делай глупостей, Ким Ёнбин. Вопросы кажутся совсем лишними, и он послушно кивает. Наверняка вся команда уже поняла, в чём именно суть, но до Ёнбина начинает доходить лишь постепенно, и всё, о чём он мог думать в этот момент — неужели в словах главнокомандующего есть хоть какой-то смысл? Лифт останавливается, и они выходят в просторную залу с приглушённым оранжевым светом, мягко разливающимся по гладко-каменным чёрным стенам. Ёнбин замечает несколько труб, ведущих к противоположному концу залы, где расположились голографические экраны и большое кресло, напоминающее массивный трон — на ум приходит сравнение с логовом дракона, но Ёнбин не смеет озвучивать подобную мысль, смиренно следуя указаниям Айрин. Они доходят до середины залы, когда она жестом велит остановиться, а следом кланяется: — Господин Лэй, здравствуйте, — в ответ ей ничего не последовало, кроме странного, похожего на хрипы шума. — Прошу прощения за это внезапное вторжение, но я пришла просить вас о разрешении возникшего недоразумения с эс-эф. И снова тишина. Ёнбин начал заметно напрягаться, потому что вся ситуация абсолютно патовая и невероятная. Ещё вчера он был преступником вселенского масштаба с открытыми во все отвратительные и грязные уголки галактики дверьми, а сейчас должен слушать, как за него просят перед управляющим Гавани, что строилась прямо на его глазах. — Выслушайте его, Лэй, и примите верное решение, — продолжила Айрин. Несколько мгновений не происходило совсем ничего и только после напряжённого и давящего молчания Ёнбин наконец услышал чужой голос: — Хорошо, оставь нас. Айрин с облегчением выдохнула и тут же почти зло посмотрела в сторону Ёнбина, как бы намекая, чтобы он не делал ничего лишнего. Может, тактик из него так себе, но он и не собирался — сейчас абсолютно всё играет против него и ещё больше рисковать своим положением явно не входит в его планы. Будто бы вечный звук уезжающего вниз лифта не выходил из его головы ровно с того момента, как он закрыл глаза в надежде сконцентрироваться. Ёнбин не знал, как начать объяснять всю ситуацию, о чём можно говорить, о чём нельзя, пытаться оправдываться или нет, рассказывать всё в деталях или обойтись сухими фактами — мысли начали давить на виски. — Он ведь вас вынудил, я прав? — голос тихий, спокойный и отдаёт механическим. Ёнбин вздрагивает и открывает глаза. Управляющий Гавани развернулся к нему и только сейчас Ёнбин понял, какие именно звуки его окружали, врезаясь в тишину: словно бесконечные, трубки, тянущиеся паутиной к чужому телу, и аккумулятор аппарата жизнеобеспечения, просвечивающий яркими индикаторами сквозь свободную майку — первая мысль была о том, что Лэй андроид, но ответ оказался до жути простым. — О, — как будто внезапно заметил Лэй чужое замешательство от своей внешности, — это подарок от мистера До. За предательство. Ёнбин медленно кивнул, мысленно связывая между собой события многолетней давности, о которых знает только из чужих историй. Он был слишком молод в те времена, чтобы воевать, даже оружие не умел держать. — Позвольте повторить вопрос, капитан Ким: он вас вынудил? — Да. Это не было ложью, вопрос даже не требовал ответа. Лэй должен знать это, как никто другой, ему просто нужно было подтверждение, и он лишь как-то грустно усмехается. — Так похоже на Чонина… — если бы Ёнбин не стоял далеко, возможно, он мог бы сказать, что чужой взгляд заметно потускнел, будто Лэй на мгновение окунулся в огромное море воспоминаний. — Он знал, что делает. Тем более, когда закрыл розыск вашей команды. — Я это понимаю. Лэй улыбнулся. Его неподвижная фигура с кучей проводов и трубок возвышалась, словно величественная статуя, хотя и располагался он всегда чуть выше Ёнбина, но эта разница заставляла ощущать себя совсем маленьким. Он будто бы стоит в храме перед молитвой напротив божества — такой Лэй спокойный и словно совсем далёкий, но способный в мгновение ока решить все его проблемы. — Нет ничего странного или страшного в том, что вы попали в такую ситуацию, — чужой голос с каждым словом делался всё мягче и почти заботливее. — Вам стоит осознать простую вещь, капитан Ким. Всё, что сейчас происходит с вами и вашей командой — изначальная цель главнокомандующего Кима. Он ожидает, что вы придёте к нему обратно просить о помощи, потому что это единственное, что вы можете сделать в этой ситуации. Лэй замолкает и внимательно смотрит на Ёнбина, а тот опускает взгляд и совсем не знает, что ему сказать. Он не глупый — конечно же, догадался, в чём дело и почему всё так, только было уже слишком поздно. Можно было предугадать раньше, забыл одно из главных правил: по законам Вселенной, за всё нужно платить. В их случае — даже чересчур много. — Что вы предлагаете? — спрашивает Ёнбин и снова смотрит на собеседника. — Если главнокомандующий ждёт нашего возвращения к нему, а вы говорите, что это единственный выход, то нам стоит улететь? Несколько мгновений Лэй смотрит на него пустым взглядом, а потом смеётся: — Зачем же так резко, капитан? — почти механический смех режет барабанные перепонки, и Ёнбин ёжится. — То, что выход единственный, не значит, что нет потайных. Я подготовлю вам новые пропуски. — И, не давая ему ничего добавить, говорит: — Аудиенция окончена. Можете идти. Ёнбин не сразу отмирает от небольшой растерянности, только несколько мгновений тупо смотрит на медленно отворачивающееся кресло-трон. Это было довольно… быстро. Ему казалось, что придётся распинаться и объяснять ситуацию в деталях, рассказывать, как захватили Тэяна, как они летали на спутник, забирали какой-то артефакт, были на приёме и общались с президентом, а в итоге управляющий даже не захотел всё это слушать. С другой стороны, ему же лучше. Лэй осведомлён о методах Чонина, и хорошо, что он всё понимает без лишних объяснений на несколько часов. — Капитан Ким, — сказанное заставляет его остановиться в тот момент, когда он развернулся к выходу, но он так и не повернулся на звук собственного имени, лишь внимательно прислушался к чужой речи. — Запомните: единственная ошибка главнокомандующего заключается в том, что он слишком самонадеян. Он думает, что все его проблемы мертвы. Когда Ёнбин выходит, девушка из персонала передаёт ему, что мисс Айрин просила сразу же лететь к ней, так как она планировала устроить скандал и забрать остальную команду на рынок (именно такими словами). До другого конца Гавани пришлось арендовать шаттл и лететь самому в долг: его счёт в банке заморожен, словно он преступник в мире, где каждый второй хотя бы раз кого-то убил — он попросит денег у Айрин и вернёт ей, как только его счета снова будут действительны (Ёнбин знает, что может не возвращать, но ему совсем не хочется пользоваться этим преимуществом, когда он в ситуации полной беспомощности, а не просто решил позлить Айрин). В этой части Гавани, несмотря на сбои с системой погоды по всей станции, всегда либо жарко, либо ужасно ветрено. Ёнбин выходит из шаттла и оттягивает ворот майки, надеясь, что это ему поможет хотя бы ненадолго избавиться от внезапной духоты после холодного севера. На стоянке виден их звездолёт, который своей тенью загораживает добрую часть заправского рынка. От этого становится легче, в тени в любом случае не должно быть так жарко, а внутри ещё наверняка система охлаждения… Ёнбин вздыхает и идёт внутрь. — Объяснишь? Айрин задаёт этот вопрос прямо с порога и выглядит совершенно уставшей и злой. Он не может отрицать, что в этом есть и его вина. Возможно, она даже занимает не последнее место. — Ребята тебе не объяснили? Вся команда сидела тихо и, судя по всему, старалась не отсвечивать. Недалеко сидели девочки, видимо, прервав свою работу, лишь бы полюбоваться на цирковое выступление. Да уж, он бы и сам посмотрел на чью-нибудь казнь, но он никак не ожидал, что ей окажется его собственная. — Не поверишь, — язвительно начала Айрин, — они сказали, что объяснишь ты. Ёнбин метнул тяжёлый взгляд в сторону своей команды, вздохнул и, слегка помедлив, ответил: — Прости за то, что не сказал, что Тэяна похитили. — И? — И о том, что не рассказал о планах главнокомандующего. — Ещё что? — Прости за то, что не сообщил всё это и не обратился к тебе за помощью, — и устало опускает голову, тупо пялясь то на пол, то на свои ботинки в дорожной пыли. Со стороны девочек послышались лёгкие издевательские смешки, которые подхватила остальная команда — ну конечно, Айрин уже всё знала, просто ей нужен был повод, чтобы вытряхнуть из него извинения и чуть ли не отчитать, как маленького ребёнка, перед всеми остальными. В этом вся она, и он не будет винить её за это: любовь — чувство, которое прощает абсолютно всё, даже такие мелкие насмешки. Было глупо с его стороны не понять, к чему ведёт вся эта экзекуция на потеху остальным, но, по крайней мере, ему всё равно стоило попросить у неё прощения: за тайны, умалчивания, отсутствие хотя бы простого сообщения — Ёнбин слишком живучий, чтобы умереть, но ей всё равно было бы приятно знать, что с ним всё в порядке. — Ладно, ты прощён, — Айрин театрально закатывает глаза. — Но нам в любом случае надо будет поговорить. — Понятно, взрослые разговоры… Нам, детям, пора в песочницу, — встав, громко произнесла Сыльги и отряхнула рваные джинсы. — Я тогда отлучусь в аптеку, у нас провизия заканчивается, — отходя к выходу, сказал Хвиён. Ёнбин только кивает, а Айрин почти ласковым материнским тоном произносит: — Будь к ужину! С нынешней репутацией их команды идти в крупные аптеки, торгующие абсолютно всем, что нужно Хвиёну, было бы слишком глупо и опрометчиво — видеть эти странные, опасливые и злые взгляды в свою сторону совсем не хочется, а спиной чувствовать, как волосы на затылке взмокают от ощущения вспоротого живота при отсутствии ограничений — подавно. Хвиёну, да и остальным тоже, в принципе, можно было разозлиться на того же Ёнбина или Тэяна, да даже на главнокомандующего, но в этом нет никакого смысла, раз они добровольно пошли на подобный благотворительный вечер, без опаски пили, ели и смотрели шоу, даже пообщались с президентом… Конечно, они заслуживают статус предателей, несмотря на то, что это была вынужденная мера временного перемирия. Управляющий, вероятно, отнёсся к ним благосклонно, но мерзкое чувство от этого никуда не пропадает. У Хвиёна всегда был запасной вариант аптеки на случай, если в других, более крупных и близких, закончится запас лекарств, которые ему нужны. Узнал он о ней задолго до того, как пришёл в команду — некоторые знакомства из старой жизни обеспечили связями и информацией, которая, казалось бы, никогда не пригодится, однако в нужный момент неожиданно обрела пользу. Законы Гавани запрещают сбыт и продажу наркотических веществ, но это не значит, что заядлые преступники никогда не найдут лазейку, чтобы избежать всех возможных проблем. Если бы Айрин знала, в какое именно место идёт Хвиён, то никогда бы не дала ему денег и отправила за провизией Йери. Не то чтобы Хвиён сомневается в эрудированности последней, просто он привык решать такие вопросы самостоятельно, тем более в подобной ситуации. Он взял шаттл Джой и полетел на запад, туда, где обычно собирается весь сброд преступного мира, который отказывается жить мирной жизнью и продолжает травить себя в глубинах западных кварталов. Хвиён не был там постоянным гостем, но знал, где можно оставить транспорт, чтобы его не угнали — почти от самой границы запада пришлось идти пешком. По слухам, запад Гавани выглядит примерно так же, как не оправившиеся от катастроф районы Земли: гнилые муравейники с кучей мусора, постоянными крупными сбоями в искусственной атмосфере, огромными каменными джунглями, закрывающими все три солнца от взора и не оставляющие ни шанса хотя бы одному лучу пробиться в самые недра этого бесконечного пекла из людских извращённых душ. Никому из команды здесь не нравилось. Правда, Хвиён никогда за всё время их знакомства с Чани не спрашивал, слышал ли он вообще о том, что происходит в этой части Гавани, пока остальные процветают и выглядят так, будто бó‎льшая часть населения не является преступниками. Чани здесь наверняка не понравилось бы, но ему всё же, наверное, не привыкать жить в подобных условиях. Западный квартал тянулся медленно, маленькими, узкими и грязными улочками. Один раз Хвиёну пришлось подняться на пятнадцатый этаж стрёмного борделя — какой-то парень в полупрозрачной блестящей накидке уговаривал его остаться на ночь и сказал, что даже сделает скидку, называл красавчиком и уверял, что тот не пожалеет. Парень тащился за ним пару этажей, пока не схватил за руку, и этим сделал большую ошибку, которая отразилась в приставленном к виску бластере. Оставшаяся часть пути прошла для него без приключений, как и всегда: он сделал ещё несколько пробежек по грязным стеклянным переходам между зданиями, прошёл сквозь пару притонов и в конце концов оказался в нужном ему здании закрытой аптеки — в ней дороже чуть ли не в два раза, чем в остальных, даже несмотря на то, что владельцу явно сложнее достать многие товары, которые есть в доступных больших аптеках центра Гавани. Но у него сейчас выбора ровно ноль, пускай и с бюджетом дела обстоят ещё хуже — деньги ему дал единственный человек, который знает, что он здесь, и это Джухо. У него тайников с деньгами слишком много, всегда боялся, что придёт время бежать и оставаться одному. — Добрый вечер, господин, — как только Хвиён заходит внутрь, он громко здоровается с владельцем, глуховатым сутулым старичком. Тот, может, и выглядит довольно безобидно, но каждый в округе знает, что если ты попытаешься у него что-то украсть, то выйдешь либо без руки, либо не выйдешь вообще. Хвиён слышал об этом, но проверять не захотел, лучше он отвалит старику денег за купленные лекарства и уйдёт целым. Владелец аптеки только кивнул ему, едва заметив, и сразу же вернулся к прочтению книги. Сама по себе аптека не представляла собой ничего особенного: тусклое освещение, небольшое стерильное помещение, белый кафель на полу, несколько стеллажей по рядам и летающие, слегка жужжащие круглые камеры-наблюдатели (они моментально засекают Хвиёна и небольшим роем летят прямо к нему, как маленькие назойливые мошки собравшись прямо над его головой). Он к ним привык и не старался отогнать, как было в прошлые разы, когда на их корпусах сужались красные индикаторы от возмущения подобной наглостью. Это вызывало смех, и иногда Хвиён делал так ради забавы, когда приходил сюда, но сейчас он только спокойно почти наслаждается их мерным гудением где-то над ухом. Ему нужно было собрать всего ничего — несколько препаратов, которые помогли бы восполнить затраты на того же Роуна, но Хвиён зависает над двумя микстурами и не может понять, есть ли в них хоть какое-то отличие, как вдруг от неожиданности вздрагивает и чуть не роняет упаковки на пол. — Бери первое, второе в неправильных дозах убьёт моментально. Камеры-наблюдатели, будто испугавшись, точно маленькие любопытные птички взмывают вверх. Хвиёну понадобилось несколько коротких мгновений прежде, чем он смог заставить себя повернуться и с беззаботным выражением лица ответить: — Тестовые разработки лаборатории не убили, этот раствор тоже не возьмёт. — Тебя, — мужчина напротив пожимает плечами, — но в твоей маленькой команде вряд ли кто-то переживал на себе эффект подобного препарата. Хвиён молча отворачивается, чтобы вновь сверить составы на упаковках, и в конечном итоге берёт второй, а первый ставит на место. Мужчина за ним усмехается и моментально спрашивает: — Как понял, что я лгу? Хвиён тихо смеётся, прежде чем ответить: — Давон и Роун — лабораторный клон и человек из политической семьи, в которой чуть ли не с рождения вырабатывается устойчивость к подобным… продуктам, — он берёт ещё несколько случайных лекарств и вновь переводит взгляд на собеседника: — Тебе ли не знать, Богом. — Предпочитаю не вспоминать о том, от чего бежал, — Богом опять пожимает плечами и внимательно, почти изучающе смотрит на Хвиёна. — Тебе идут длинные волосы. — Я собираюсь их обрезать. Не хочу быть похожим ни на тебя, ни на отца. — Мы всегда были больше похожи на мать до того, как болезнь свела её в могилу. — Тем более обрежу. Воцаряется гулкая тишина, разбавляемая только шагами Хвиёна между стеллажами в поисках всех средств, которые могут ему понадобиться на время заморозки его счёта. Первым точно разблокируют Ёнбина, держать его счета закрытыми — преступление против экономики Гавани, следом — все остальные, но Хвиёну кажется, что до него дело дойдёт в последнюю очередь. — Я слышал, ты виделся с президентом, — Богом делает несколько шагов к стеллажу рядом. Охранники-камеры с механическим пиликанием подлетают чуть ближе. — Слухи быстро расходятся, — Хвиён возвращается к поиску. — Как ты меня нашёл? — Это было не особо сложно, но я действовал наудачу, — тот со скучающим видом проводит взглядом по баночкам с лекарствами. — Подумал, тебе нужно будет пополнить запасы после долгого отсутствия, но из-за обстановки ты сможешь пойти только в одно место, и я не ошибся. — Ты редко ошибаешься. Богом только улыбается на эти слова, не смотря на Хвиёна. Они слишком давно не виделись. Хвиёну кажется, будто человек, стоящий рядом с ним, совсем чужой, а всё, что указывает на родство между ними — похожая причёска и черты лица, лишь с первого взгляда кажущиеся такими одинаковыми, но при большем рассмотрении становится заметно, что они разные. На одном остался отпечаток работы на правительство, на другом — напоминание о собственноручной травле своего организма, чтобы никогда не думать о вещах, которые делает его семья. У обоих всё в прошлом, но это всё равно не делает их ближе. — Президент упоминал тебя, — внезапно говорит Хвиён. — Чем же ты ему насолил? Богом улыбается и выдаёт какой-то лёгкий смешок: — Ты разве не знаешь? — Не знаю чего? — тот недоверчиво к нему оборачивается. — Взорванный корпус лаборатории пару солнечных лет назад, — его голос такой спокойный, будто он говорит о чём-то совершенно обыденном. — Ёнбин взорвал его по моему заказу. Хвиён смотрит на него молча внимательно, пытается понять, не соврали ли ему, но вскоре понимает, что усилия тщетны — Ёнбин и правда мог бы взяться за это, он не идёт на крупные дела, полученные не по заказу. Риск есть всегда, но идти на дело по чужому заказу намного легче, чем самому искать наиболее скорую смерть. Ёнбин это всегда понимал, как никто другой. Дело со взрывом корпуса лаборатории Хвиён не застал — на тот момент он проходил реабилитацию и планировал, как сбежать из больницы, — но он многое слышал о том, что это было довольно опасно, особенно с учётом того, что бомбы Давона не слишком безопасные даже до взрыва. Но всё прошло замечательно, Ёнбин ещё и засветился на камерах и его лицо украшало каждое интервью главнокомандующего — Богом знал, кого нанимать, чтобы уйти красиво. — Откуда президент знает, что это был ты? — спросил Хвиён и положил последний тюбик мази в корзину для сегодняшнего шопинга. — Я ему сам сказал. — Оу. Слишком простой, чтобы пытаться угадать в его действиях какой-то подтекст, слишком несерьёзный для роковых решений и слишком самовлюблённый, чтобы отдать кому-то целиком свою славу — в этом был весь Богом, и его сложно за это осуждать. Хвиён несколько секунд смотрит на носки своих кроссовок. Мысли по-дурацки путаются, потому что он внезапно осознал, что немного скучал по брату, хоть и ненавидит свою прошлую жизнь. Ёнбин про него говорил «гены пальцем не размажешь», и сложно это признавать, но он категорически прав. По факту Ёнбин никогда не ошибался: ни в выборе дел, ни в людях, ни в собственных высказываниях — Хвиёну, кажется, тошно от этого. Тошно от того, что все вокруг него всегда оказываются правы. — И что, живёшь в этом гетто? — спрашивает он, поднимая взгляд на Богома. — Шутишь? Нет, конечно, — тот смеётся тихо; маленькая камера подлетает к нему так близко, что он смог аккуратно погладить её указательным пальцем (будь она котёнком, то сразу бы замурлыкала). — Я живу на юге, у меня там бизнес. Заглядывай как-нибудь. — Пожалуй, откажусь. Хвиёну меньше всего хотелось возвращаться в прошлое, от которого он так отчаянно бежал, как будто закрой он глаза — и все кошмары исчезнут и ему не придётся вспоминать лицо брата и его попытки вытащить Хвиёна из того, во что он впутался много лет назад. Но это был его выбор, он совершил его, когда полез в стоки и самые укромные уголки станций Сатурна, чтобы помочь другим, жертвуя своим здоровьем. Самым большим позором тогда было принять помощь от брата, который через неделю сбежал и оставил после себя кучу проблем с отцом и взорванную лабораторию. От мыслей об этом по спине проходит неприятный холодок, а ладони становятся липкими. Эта встреча явно не совсем то, что входило в его планы. Хвиён возвращается к рынку Айрин и решает первым делом заглянуть внутрь, спросить, нужно ли им что-то из лекарств, но застаёт только саму хозяйку, лениво листающую за стойкой ленту новостей на голографической панели. Он хотел было уйти, но вдруг стал свидетелем невероятного события. Айрин останавливается на одной из статей: там фотографии Ёнбина и команды с благотворительной вечеринки — Хвиён даже со своего места видит, что все получились довольно выигрышно, только Айрин как-то недоверчиво приглядывается к снимкам, листая несколько штук туда-сюда, будто не понимает, что видит перед собой. Стоило бы спросить, что не так, но она тут же усмехается, качает головой и, цокнув языком, выдыхает еле слышное: «Позёр». Мысль о том, что Айрин, вероятно, не узнала Ёнбина на фотографиях, звучит довольно абсурдно, но Хвиён глотает шутку и вновь собирается уходить, как вдруг его перехватывает чья-то рука и тащит в темноту коридора к запасному выходу. Произошло это настолько внезапно, что он приходит в себя лишь через пару секунд и успевает только затормозить, останавливая своего «похитителя», однако стоит ему открыть рот, как его тут же зажимают ладонью. Если бы не следующие слова, Хвиён был бы готов наудачу ударить, но: — Попридержи коней, — шикает Йери, отпуская его запястье, и включает фонарик на своей панели, чтобы они могли видеть друг друга. Он щурится от яркого света, а после облегченно выдыхает и расслабляется: — Ты зачем так пугаешь? — Если Айрин услышит, мне конец. — Что ты натворила на этот раз? Йери закатывает глаза и укоризненно смотрит на него, а затем торопливо объясняется, звеня браслетами на запястьях: — Пока ничего, но я хотела предложить тебе и Чани пойти со мной и Джено на вечеринку в центр через час примерно. Что скажешь? Идея была довольно спонтанной, чтобы согласиться, но слишком хорошей, чтобы отказаться, поэтому, едва услышав предложение, Хвиён кивнул и незамедлительно отправился на звездолёт, чтобы оставить там лекарства и найти Чани. Уговорить его на подобное не было проблемой. Чани сонно почесал щеку и пожал плечами, а после ответил, что ему нужно немного времени, чтобы собраться — и всё. Казалось, разговор должен был пройти сложнее, но никаких трудностей не возникло, и когда Хвиён вышел из душа, Чани уже сидел в его каюте и изучал голограммы человеческих сердец. — Так интересно? — спросил он, вытирая волосы. — Просто красиво, — Чани безразлично пожал плечами и повернулся к нему. Было в этом что-то нечитаемое, но Хвиён не большой спец в подобном и смог только предположить, что творится в его мыслях, когда чужой взгляд скользнул по нему змеёй, обвившись вокруг мокрой шеи. Так бы могло пройти несколько долгих минут прежде, чем они оба оторвали бы друг от друга взгляд с посылом, который так и остался бы неозвученным, однако Хвиён «очнулся» от наваждения первым и легко улыбнулся. Им не стоит забываться. — Почему ты так быстро согласился? Я думал, тебе не слишком комфортно на больших мероприятиях. — Я хочу провести время с пользой, — Чани легко улыбается. — К тому же, альтернатива в виде сидения на корабле под истории Чеюна про то, как он угнал очередной крутой звездолёт, не особо манит. Хвиён смеётся и согласно кивает — слушать эти истории и правда не самая лучшая идея. Они вчетвером встретились неподалёку от рынка. За рулём автомобильного шаттла сидел Джено и с улыбкой поприветствовал нового члена их небольшой компании. Он всегда умел располагать к себе людей, поэтому, когда Чани уже через несколько минут смеялся над его шутками, ни Йери, ни Хвиён не были удивлены. Пунктом их назначения стал небольшой клуб в самом центре Гавани — красивом и блестящем, собранным из стекла и огромных вывесок с яркими указателями, надписями, рекламой и названиями десятков элитных по местным меркам заведений. Глаза разбегаются от обилия невероятно красивых вещей, и Хвиёну приходится закрыть Чани рот, нажав снизу на подбородок, чтобы тот перестал так откровенно пялиться. Чани видел много завораживающих мест: водопады и источники станций Венеры, закрытые заповедники Земли, горы на станциях Марса, но центр Гавани, так похожий на центральную станцию, по-настоящему блестит и сверкает. Он понимает — здесь хочется провести всю ночь и заглянуть в каждое заведение, пройтись по всем улицам и сфотографировать каждый угол, но Джено останавливает шаттл и Йери хватает Чани за руку, чтобы утащить за собой прямо в здание с наружным антуражем в стиле какой-то древней эпохи. Золотая вывеска сияет сотнями ярких огней и слепит глаза, он смог рассмотреть лишь песчаную кирпичную кладку и львов с крыльями — возможно, будь здесь Тэян или Инсон, кто-то из них смог бы объяснить, что это значит. Не то чтобы ему было интересно, просто он не любит что-то не понимать, однако этот вопрос вполне можно отложить на потом (или вовсе забыть про него). Внутри золотой свет льёт из прожекторов и освещает затемнённое помещение в несколько этажей со столиками, расставленными полукругом, и многоуровневым круглым танцполом посередине. Чани бьется лицом о свисающий стебель одного из многочисленных растений и слышит рядом смех Хвиёна — его не перебивает даже громкая клубная музыка, ощущение, будто чужой голос щекочет его кожу совсем близко. Его слегка будоражит мысль о том, что он был бы совсем не против, если бы это произошло наяву. Их столик на пятом уровне, и пока они поднимаются, Чани никак не может налюбоваться окружающим блеском — по заданиям он успел побывать в разных местах, но кажется, что ни одно из них не похоже на то, что из себя представляет кипящее жизнью сердце преступного мира. В момент, когда он задумался о том, что все здесь присутствующие или разыскиваются, или являются родственниками разыскиваемых всей коалицией, его слегка передёрнуло. Он должен чувствовать себя в этих стенах как дома, но для него чувство уюта не появляется нигде, кроме корабля команды и его каюты, которую он по счастливой случайности делит с Хвиёном. Сравнил ли он Хвиёна с понятием дома? Вероятно, но Чани не хочет об этом думать. Как только они доходят до столика, Йери усаживает их, а сама убегает к бару, сказав, что напитки и закуски выберет сама — сегодня всё за её счёт (Хвиён слышал, что Айрин завершила какую-то крупную сделку и получила кучу денег, которую поделила между собой и четырьмя девочками). — Йери говорила, ты какой-то очень крутой парень. Джено садится вальяжно и смотрит прямо в глаза, но ни в его движениях, ни во взгляде, ни в словах не чувствуется издёвки или сомнения, только чистое дружелюбие, уверенность и расслабленность, будто они знают друг друга достаточно давно. Чани улыбается ему в ответ и сам садится удобнее, закидывая одну ногу на другую. — Ну, типа того, — он пожимает плечами. Хвиён усмехается: — Если что, — кивает в сторону Джено, — ему можно доверять, так что рассказывай свой маленький секрет и удиви его. Несколько мгновений Чани смотрит выжидающе, а Джено — всё так же, будто мало заинтересован, при этом глаза в неоновых огнях горят интересом. Чани просто сдаётся. — Я — объект два нуля. — Что? Джено от удивления подаётся вперёд и открывает рот, не в состоянии ничего толком сказать или сделать, попросту смотрит на Чани и, кажется, совершенно не может поверить в услышанное. Музыка из колонок гремит битами, отбиваясь от всех поверхностей. Чувствуется, как вибрирует диван, будто проглатывая каждый новый звук. Люди вокруг шумят, кричат на танцполе, подпевают — жаль, что они не в vip-зоне, где можно включить изоляционный купол и не слышать всего того, что происходит за его пределами, чтобы спокойно поговорить. Чани на самом деле удивлён этому: Хвиён и Йери состоят во влиятельных группировках и являются достаточно узнаваемыми преступниками для того, чтобы иметь какие-то привилегии, но выбранный столик всё равно далёк от vip-зоны. Чани поднял голову и посмотрел наверх — интересно, сколько там уровней… От размышлений его оторвал лёгкий тычок в бок. — Джено, с тебя тысяча, — Хвиён улыбнулся во весь рот и победоносно откинулся на спинку дивана. — Я же говорил, что ты даже не сможешь предположить. — Да уж, — тот незадачливо чешет затылок и цокает языком. — Ёнбин всегда забирает всё самое лучшее? Чани уже это слышал, но просто пожимает плечами. Откуда ему знать? — А ты сам кто? — спрашивает он. — Не думаю, что какой-то законопослушный чел. Джено смеётся: — Йери с такими не водится, — и улыбается, чтобы более спокойно ответить: — Я курьер. И гонщик. По лицу Чани можно было считать лишь несколько эмоций, но единственное, что Джено уяснил точно — тот вообще не понимает, о каких гонках идёт речь. Это удивляло. — Ты никогда не слышал о гонках на Сатурне? — А должен был? Лицо Джено вытягивается от изумления. В галактике сложно найти того, кто хотя бы раз не слышал о таком явлении, как сатурновские гонки на выживание, где главный приз каждый раз составляют просто невероятные суммы. — С учётом того, какие деньги там ставятся на кон, то да, — он усмехается. — Гонки проводятся каждый цикл, маршрут вокруг колец на внешнем круге и на внутреннем, бонусный раунд в щели Максвелла. — Кольца стали настолько нестабильными за последние два века, а кто-то ради наживы лезет внутрь? Самоубийцы, — Чани смеётся, почти не веря в то, насколько абсурдным ему это кажется, но, наверное, стоило бы привыкнуть к тому, что теперь таким стало всё вокруг. За столько лет активной жизни от мелкого вора до известной во всей галактике личности Чани побывал во многих местах, но его мало интересовали новости, которые не касались его заданий. Даже несмотря на то, что Сатурн — один из популярных регионов, Чани редко слышал о том, чтобы там происходило что-то настолько масштабное: то ли ему везло этого не видеть, то ли он предпочитал отфильтровывать подобное, когда вылетал на задание. По крайней мере, он точно никогда не сталкивался ни с гонками, ни с теми, кто о них говорил. Наверное, стоило бы узнать о них больше, возможно, в будущем ему когда-нибудь пригодятся эти знания, но он не сильно в этом уверен. — Деньги невероятно большие, — Джено цокает языком. — Если умеешь управлять звездолётом, тебе стоило бы попробовать, хотя сомневаюсь, что после того, как Ёнбин посодействовал тому, чтобы мистер Со сел в «Афину», членам его команды будут рады на этой вечеринке. Хвиён хотел бы возразить что-то на этот счёт, а у Чани появились вопросы, но в этот момент вернулась Йери с двумя голографическими переносками и четырьмя коктейлями: все искрятся, переливаются и выглядят так, будто в них бурлит самая настоящая лава — тема разговора сходит на нет моментально, растворяясь в блеске бокалов. Однако за выпивкой быстро завязываются новые разговоры: Йери немного рассказывает про Гавань, а Хвиён обещает сводить во все названные злачные места, раз сейчас у них появилось достаточно времени, Джено же вставляет несколько глупых, но смешных шуток и делится парой историй из работы курьером, вскользь упомянув какого-то парня-механика, про которого ничего толком не рассказал — в целом, Чани довольно быстро проникся общей атмосферой и стал рассказывать пару случаев из своей жизни, какие-то дела в роли «Объекта Два-Нуля» или про то, что смог увидеть, пользуясь анонимным статусом. Все проблемы начались после пятого коктейля, когда Джено кинул себе и Йери в бокал по таблетке и предложил Хвиёну, на что тот только в отказе покачал головой, а Чани непонимающе посмотрел на них всех. — Это всего лишь стимулятор, — сказал Джено, и Чани, немного подумав, согласно кивнул. На самом деле, Чани не большой фанат выпивки. Под алкоголем даже без действия стимуляторов его тянет курить и делать глупые поступки, поэтому из двух зол он выбрал второе и, сделав несколько больших глотков, пошёл на танцпол. Это не было обдуманным или просто хорошим решением, это было неожиданным порывом. Ровно таким же, как и момент, в который он взял Хвиёна за руку и потянул за собой. На танцполе оказалось многолюдно и громко. Ему приходится кричать, чтобы Хвиён услышал просьбу не отходить далеко, ведь мало ли, потеряется, но чужой смех слышен всё так же отчётливо, как на входе, будто и нет этой ревущей музыки и битов, на которые отзывается каждый миллиметр тела — страшно, если это реакция не на них. — Я буду рядом, — Хвиён кивает и улыбается. Чани, на самом деле, не нуждается в чужом наблюдении и нахождении в такой близости, в неизвестном для него клубе он не в первый раз, такое времяпрепровождение какой-то период входило в привычку. Поэтому сейчас в этом не было совершенно никакой надобности, но Чани очень хотелось забыть о том, как он проводил время в прошлом, хотя бы сейчас, когда всё, что с ним происходит, можно списать на алкоголь. Во время танцев он всегда целиком отдаёт себя музыке, закрывает глаза и пытается прочувствовать ритм, влиться в него, забыться хотя бы на несколько мгновений, когда есть только он и больше ничего. Но сейчас Чани не закрывает глаза, он смотрит на Хвиёна и чувствует, как кровь приливает к щекам тем самым золотым коктейлем из лавы и блеска, ударяет в мозг водоворотом эмоций и желания, и в этот момент он понимает, что на танцполе становится чересчур тесно и жарко, даже хочется сбежать. Однако люди уходят на второй план в тот момент, когда Хвиён перехватывает его ладонь и притягивает ближе к себе, настолько, что между ними остаётся лишь слой одежды, прилипшей к коже от пота. Голова кружится от того, как он сжимает свои пальцы на спине Чани, а улыбка мигом расплывается яркими красками, софитами и цветомузыкой. — Что сейчас происходит? — Чани улыбается в ответ и выдыхает вопрос рядом с чужой щекой. — Мы танцуем, — невозмутимо отвечает Хвиён. Сейчас на них никто не обращает внимания — все вокруг слишком заняты собой и атмосферой, размешанной бурлящим в сердцах алкоголем. Это прибавляет Чани уверенности в тот момент, когда он усмехается и, взявшись за чужие ладони, поворачивается и прижимается к Хвиёну спиной. Он прижимает их к своему телу, держит свои поверх и судорожно выдыхает, когда чувствует едва осязаемое касание губ к коже на шее — он соврёт, если хотя бы подумает о том, что не фантазировал об этом ещё тогда, на приёме у президента. На музыке сложно сосредоточиться. Чани теряется в ощущениях того, как чужие руки гладят его живот, пальцы нетерпеливо перебирают складки майки и спускаются ниже, к кайме брюк, останавливаясь в опасной близости к краю. Становится тяжело дышать, а вокруг всё расплывается и приходится закрыть глаза, лишь бы не затошнило от того, как сильно кружится голова. Чани кажется, что он сходит с ума, когда Хвиён поворачивает его к себе, обнимает за талию и наклоняет так резко, что они оба чуть было не падают, а самому Чани становится нехорошо и он хочет попросить поднять его, но тут же забывает обо всём, когда понимает, что они слишком близко друг к другу. Настолько, что отросшие волосы Хвиёна прядками щекочут щёки, а между их губами расстояния практически нет: потянись чуть вперёд — и они тут же соприкоснутся, и Чани хочется это сделать до ужаса и мыслей о том, что его пугает настолько сильное желание. Оно охватывает бурей, цепляется к коже и будоражит кровь (интересно, Хвиён думает о том же самом, когда смотрит на него вот так?). Через секунду всё рушится. Наверное, не стоило соглашаться на стимулятор: перед глазами картинки того, как Хвиён притягивает его ближе, как они целуются, как чужие пальцы всё-таки касаются его живота, сжимают кожу и оставляют отметки, как они вдвоём уходят подальше от чужих глаз и… Чани совсем теряет контроль и Хвиёну всё-таки приходится его поднять. Привкус разочарования оседает на языке и где-то внутри тяжёлым комом. Чани вздыхает и неловко улыбается, Хвиён делает то же самое в ответ — возможно, он знает, возможно, реакция организма была слишком сильной. Чани не хочет думать об этом. Пришлось сделать небольшой перерыв в алкоголе и поесть какие-то экзотические закуски, просто поболтать о жизни, но на танцпол он больше не вышел: казалось, сделай он это — и все внутренние демоны точно выйдут наружу, обнажив его самые страшные и похотливые мысли. Они его и не покидали, пока он уплетал одну тарталетку с осьминогом за другой, но в какой-то момент ему всё же пришлось пойти в туалет и минут пять глупо смотреть на своё мокрое от воды лицо, делая вид, будто Хвиёна, стоящего в паре метров и наблюдающего за этим состоянием, вовсе нет рядом. — Тебе не стоит переживать из-за того, что случилось, — вдруг говорит тот. Он всё-таки знает. Его голос отражается от гладких тёмных стен и будто влетает в Чани внезапной стрелой. Он мотает головой и внимательно смотрит, пытаясь сфокусировать взгляд. — Не бери на свой счёт. Возвращаются они в четвёртом часу утра по земному времени, когда три солнца ещё не прошли свой цикл и их лучи не сияют ярко над рельефом Гавани. Джено позвонил какому-то своему другу и он довёз их, оставив Йери, Хвиёна и Чани рядом с рынком, а они уже втроём разошлись возле входа в здание. — Надо будет повторить этот вечер, — сказала шёпотом Йери и, дистанционно выключив камеры рядом со входом, проскользнула внутрь настолько тихо, насколько могла, лишь бы не разбудить всех девочек и в особенности Айрин, которая, конечно же, знает обо всех ночных вылазках и обязательно потом устроит небольшой допрос и мягкий выговор, так, для вида. Хвиён и Чани успели только кивнуть, а после аккуратно побрели к стоянке, обойдя всё здание рынка и пару раз чуть не упав, споткнувшись о какие-то металлические остатки старых шаттлов, утонувших в песке и грунте за долгое время хранения. Вероятно, они совсем не нужны ни Сыльги, ни Вэнди. Когда они доходят до звездолёта, Хвиён аккуратно открывает ангар и помогает Чани забраться наверх, но в последний момент, когда они переступают порог, Чани наступает на собственный шнурок и спотыкается. Они вдвоём будто снова оказались на том танцполе, окруженные незнакомыми людьми, замершие, словно никого вокруг не существует, даже несмотря на то, что сейчас их окружает только тишина звездолёта, разбавляемая лишь тихим пиканьем датчиков закрывающегося ангара. Чани кажется, что это может быть подарком судьбы, второй попыткой, в конце концов он уже не настолько пьян, а действие стимулятора оказалось скоротечным и без особых побочных эффектов, которые могли появиться потом. Он ничего не знал о прошлом Хвиёна, не знал, почему именно он отказался его целовать, хотя мог это сделать совершенно спокойно, но на всё есть причина. Возможно, когда-нибудь она раскроется и Чани станет жить легче или сложнее, он сам не знает, но в голове мельтешит лишь вопрос: «Почему нет?». Хвиён снова смотрит на него: сейчас — удивлённо, почти испуганно, и главное — крепко-крепко держит, не давая упасть окончательно. Чани слышит, как громко стучит чужое сердце, и хочет прикоснуться к груди, почувствовать вибрацию от каждого удара. Кровь у самого стучит в висках, заставляя протрезветь окончательно, выгнав остатки опьянения из организма насовсем. Сейчас и правда идеальный момент. «Сейчас» глухо отдаётся в голове, когда Хвиён подаётся вперёд и оказывается так близко, что Чани ощущает его дыхание на своих губах. «Пожалуйста…», — думает Чани и чувствует, как кровь приливает к щекам. — «Сейчас». Время замирает в тот момент, в который чужие губы еле мажут по его, а из динамиков раздаётся громкое «Бу!», которое заставляет их упасть на пол и испуганно оглядеться по сторонам. Похоже, в такое время не спится не только им. Вообще-то, Джухо не такой злой. Он мог дать им спокойно поцеловаться, а потом тихонько шутить над ними в моменты, когда будет подходящее для этого время, или вовсе не делать ничего и стереть именно этот кусок, но идея о том, чтобы напугать пьяных малолеток во время ночной проверки появилась в его голове слишком внезапно, чтобы он успел её обдумать. Возможно, Джухо когда-нибудь даже пожалеет о том, что не дал им насладиться тишиной и уединением на пороге звездолёта, но точно не сегодня. Горячие капли знакомо обжигают кожу. Вокруг Тэяна та самая будоражащая каждый сантиметр тела и уголок сознания обстановка — личная душевая главнокомандующего, в которой сейчас находиться непривычно жарко. Капли стекают по лицу, падают на щёки, попадают в глаза, будто растворяются мгновенно, заставляя пряди волос неприятно липнуть к лицу. Тэян понимает, что не может выйти отсюда, и почти задыхается от духоты, прислоняясь лбом к влажной каменной стенке. Из-за шума воды он едва различает другие звуки вокруг и не слышит, как открывается дверь, как шуршит чужая одежда и как прямо за ним оказывается кто-то ещё. Этот кто-то слишком неожиданно обнимает его со спины, ведёт ладонями по животу вверх, будто изучая тело и проводя пальцами по каждому редкому шраму на коже. Тэян замирает и может только громко выдохнуть, но его голос заглушается водой, которая обостряет каждое новое прикосновение. Ему кажется, что он сейчас сойдёт с ума от того, как резко скручивает живот от возбуждения и подкашиваются колени. — Тэян, — мягко выдыхает знакомый голос совсем рядом, будоражит кожу и заставляет мурашки спуститься вниз по спине. Хочется ответить, но у Тэяна будто пропал голос, всё, что он может — выдать глухой стон, которому сам удивляется, словно его издал вовсе не он, а кто-то другой. Почему-то именно в этот момент сознание кричит о том, что надо убежать, надо выбраться из настойчивых объятий и не падать всё глубже в омут, но тело будто не слушается и не хочет этого делать, поддаваясь искушению, лишь поэтому Тэян невольно продолжает таять под прикосновениями к своему телу, которые становятся откровеннее, а затем к ним прибавляются мокрые и горячие поцелуи, окончательно сводящие с ума. Тэян щекой прижимается к стене и упирается в неё ладонями — камень давит, наверняка останутся ссадины, но думать об этом сейчас слишком глупо, почти невыносимо, однако эти мысли почему-то не покидают его голову, несмотря на то, что все остальные превратились в полную кашу от возбуждения. Ему хочется повернуться и посмотреть в чужие глаза, но он не может перебороть себя, только жмурится периодически и старается не думать о том, какую ошибку совершает. Касания с каждым мгновением становятся жёстче и возбуждение растёт вместе с желанием, чтобы это то ли быстрее началось, то ли закончилось — противоречивые ощущения сводят с ума с каждым новым поцелуем и прикосновением. Он чувствует, как пальцы впиваются в его кожу, осознаёт, что там появятся отвратительные огромные синяки и метки, которые будут проходить слишком долго, чтобы можно было их скрыть, и тяжело выдыхает — он и правда чересчур много думает. Клуб пара выходит на грани со стоном. — Тэян, — в этот момент он резко открывает глаза и ему кажется, что чужой голос звучит слегка искажённо, будто возникли помехи. Когда он наконец-то хочет повернуться, чтобы понять, проблема в его голове или на самом деле что-то не так, то опускает взгляд и видит, как пальцы на его бёдрах становятся отвратительными, огромными чёрными когтями. Они до крови впиваются в его кожу, но закричать он всё ещё не может, только внутренне ужаснуться и попытаться выбраться из-под прикосновений и поцелуев, превращающихся в укусы, раздирающие его кожу. — Тэян, — голос становится грубее, искажённее и неправильнее. Тэян кусает губы и всё ещё пытается закричать, вырваться, но несколько когтистых лап хватают его, царапают, будто пытаются проникнуть внутрь его тела, чтобы сжать, выпотрошить и сожрать органы. Тэяна начинает тошнить, а падающая сверху вода превращается в склизкую тёмно-кровавую жижу. Когда она стекает по его лицу, он внезапно осознаёт, что может повернуться и закричать, но вопль так и застревает в горле, потому что последнее, что он видит — это огромная уродливая пасть. Через мгновение он подрывается в поту и с тяжёлым дыханием. Из его рта вырывается сдавленный вскрик и Тэян, распахнув глаза, начинает трогать своё лицо, волосы и тело под мокрой от пота одеждой. Он судорожно осматривается вокруг, только лишь через пару секунд осознавая, что он на звездолёте в своей каюте. Соседняя убранная койка пуста, а на его прикроватной голограмме стоит стакан с водой. Датчики портативного компьютера издают короткий звук, обозначающий готовность к работе, а в иллюминаторе — бесконечное светлое небо над Гаванью. Всё спокойно. Тэян жадно выпивает воду и продолжает тяжело дышать, осматривая ладони и руки. Голова болит до невозможности, а когда он встаёт, то чуть было не падает от того, как мир вокруг резко начинает кружиться и плыть перед глазами. Вспомнились первые ощущения после того, как Чонин снял с его виска артефакт, тогда было примерно то же самое, только в двукратной степени отвратности — его рвало два дня, сейчас можно лишь молиться, чтобы это не повторилось. Он ставит стакан на голограмму и трёт лицо руками, а потом снова осматривается и долго смотрит в зеркало, пытаясь прогрузить то, что видит — неожиданно всё становится каким-то инородным, как будто он снова спит. Лёгкий щипок кожи на руке даёт понять, что это не так и до этого был всего лишь сон, всего лишь очередной из той сотни кошмаров, что снится ему после времени, проведённого у Чонина, но именно сейчас Тэян не понимает одного… Если это сон, почему, опустив взгляд на свои бёдра, он видит чёткие отпечатки синяков? Ему понадобился час или около того, чтобы прийти в себя, и ещё час, чтобы заставить себя пойти в душ и привести в порядок свой внешний вид. Головная боль никуда не делась, но выглядеть он стал хотя бы немногим лучше, но к Хвиёну стоило бы зайти чуть позже, чтобы он вколол ему что-нибудь, как обычно, или дал очередную горсть таблеток на ближайший десяток сол — обычно такой набор помогал, но в этот раз Тэян почему-то сомневается в их действенности. На капитанском мостике послышался какой-то шум, поэтому первым делом он направился именно туда и был крайне удивлён, увидев там большую толпу из своей команды и «псов». Все дружески общались друг с другом, улыбаясь, споря и выпивая, будто и не было между ними никаких распрей некоторое время назад до того, как Тэян оказался в резиденции Чонина. Почему-то на мгновение показалось, что ему совсем здесь не место: они веселятся, а его выворачивает наизнанку в буквальном и переносном смысле, и это ощущение становится ещё отчетливее, когда Тэян встречается взглядом с Роуном и замирает. Ему кажется, что его видно насквозь: заметен любой изъян, синяки на бёдрах, пот на висках, волнение — это совсем не скроешь, но разве будут другие делать вид, что всё в порядке, если заметят? Тэян еле трясёт головой и трёт виски. В тот же момент он собирается уйти и заняться чем-нибудь другим, может, даже пройтись до центра Гавани, но его хватают за руку в ту же секунду, как он разворачивается, и первая реакция — резко отдёрнуть ладонь. Тэян поворачивается с почти испуганным взглядом, но напротив — только Роун, его Роун, и он облегчённо выдыхает. — Что-то случилось? — тот теряется и подходит ближе, но Тэян делает шаг назад, будто боится, что тот через ткань его спортивок всё-таки увидит эти отвратительные пятна синяков, расплывшиеся по бёдрам. — Ничего, — он мотает головой. — Я просто подумал, что не смогу влиться в общее веселье. Было неожиданно увидеть их здесь. Выражение лица Роуна с удивлённого меняется на тёплое и понимающее, когда он слушает его и улыбается: — Брось, — он мягко берёт Тэяна за руку и между ними проходит разряд тока, будто он делает это в первый раз. — Давай немного поболтаем с ними, а если тебе станет хуже или ты поймёшь, что тебе некомфортно, мы пойдём в каюту или выйдем куда-нибудь прогуляться. «Мы». Тэян тает моментально и кивает. Ему на самом деле не хватало этого тепла. — А где Ёнбин? — спрашивает он, когда берёт в руки поданный стакан сока. — А? — Роун будто бы непонимающе оглядывается, а потом к нему приходит осознание вопроса: — А… Он вместе с Айрин. — Так рано? Тот лишь пожимает плечами и аккуратно обнимает Тэяна на глазах у остальных. Хочется сказать: «Ты что, с ума сошёл?» или «На нас все смотрят», но слова теряются в куче мыслей, когда Тэян понимает, что все слишком заняты и увлечены разговорами, чтобы хоть как-то обратить на них внимание, поэтому он выдыхает и расслабляется в ту же секунду. Несмотря на то, что он успел поболтать с «псами» ещё на вечеринке президента, пропасть в общении и взаимопонимании слишком бросалась в глаза. Тэяну стало слишком неловко от факта, что он не знает, о чём говорить с людьми, которые похитили его, а сейчас находятся в общем веселье и, вроде как, должны стать его друзьями. Хотя бы просто знакомыми, этого вполне достаточно, но внутренний конфликт не даёт расслабиться до конца. Он жмётся к Роуну и переплетает пальцы, сжимая их, боясь, будто тот может отпустить его ладонь, каждый раз, когда они заводят разговор с кем-то новым. Но в целом всё было не так уж и плохо. Тот парень, с которым очень хорошо поладил Чеюн на почве одинаковых специализаций, Чжухон, оказался удивительно дружелюбным, несмотря на то, что поначалу произвел впечатление слишком серьёзного человека. Тэян расслабился в его обществе. Для того, кто противостоял президенту, сейчас Тэян кажется довольно испуганным. Он пытается списать это на слишком реалистичный сон, который продолжает преследовать его в мыслях, когда Чжухон рассказывает о своём прошлом обычного солдата — это единственное, что заставляет удивиться. И «псы», и их команда, все как один, казалось бы, имеют довольно странные судьбы, но не Чжухон. Он только пожимает плечами, говоря о том, как ему повезло, что удалось выделиться и попасть к главнокомандующему под крыло, и добавляя, что совсем немного не хватило, чтобы попасть в состав той самой «великолепной пятёрки». — Их пилот настолько высококлассный? — Тэян делает глоток сока. Он никогда не углублялся в данные о «Джи-Файв», знал только, что изначально их было пятеро, после добавился ещё один, но вскоре исчез, а на его место периодически ставят Цербера, который чаще всего работает один. В знаниях о них не было для Тэяна никакой надобности. Элитный отряд никогда не преследовал их, устраняя более опасные угрозы за пределами галактики и улаживая там же дипломатические конфликты, Цербер — тем более. Им до них нет дела — почему Тэяну, который даже не выходит в поле, должно быть? Именно поэтому вопрос, который он задал, не выглядел для него слишком странно, однако на лице Чжухона читалось непонимание. — Его зовут Джинён, и он самый лучший пилот в галактике. Губы Тэяна вытягиваются в лёгкую «о». Это имя ему ни о чём не говорит, а рядом стоящий Роун только согласно кивает на сказанное — ну конечно, было бы странно, если бы он не знал, кто это. — Он был на благотворительной вечеринке тогда? — спрашивает Тэян; возможно, ему удастся вспомнить. — Да, но он быстро ушёл, не любит такие мероприятия, — Чжухон чешет подбородок. — Его было сложно не заметить, он умеет выделяться из толпы, хоть иногда его слегка «звёздная» внешность перекрывается яркими образами БэмБэма. Его-то ты уж точно должен помнить. Да, Чжухон прав. Тэян помнил, как выглядел тот молодой человек в красном костюме, но остальные расплывались, вместо лиц будто белый шум и, как ни старайся, кого-либо другого было сложно вспомнить. Возможно, в другой раз, когда они повстречаются (если это произойдёт), он обратит внимание, но сейчас это не кажется столь важным. Сейчас всё внимание Тэяна концентрируется на прикосновениях Роуна и обстановке вокруг. Он осматривается и видит, как Инсон сидит рядом с Давоном, а рядом громко смеются Кихён и Минхёк, и они вчетвером, похоже, обсуждают что-то очень весёлое или просто забавное. Не ускользает от внимания Тэяна и то, что в какой-то момент Чжухон переводит взгляд на эту четвёрку и на мгновение его глаза становятся то ли грустными, то ли как будто совсем пустыми — Тэян знает этот взгляд. Так на Сехуна смотрел Чонин, когда тот ухаживал за цветами в саду или кормил рыб, так Чеюн смотрит на Джухо, когда тот не видит, так Сольа смотрит на Экси, когда та говорит о новом оружии. Этот взгляд — просьба помощи утопающего в собственном океане эмоций, он затягивает и не отпускает. Тэяну хотелось бы знать, что творится в голове у Чжухона и на кого именно он так смотрит, лишь бы игнорировать то, что такой же взгляд направлен на него прямо сейчас. Он некоторое время молчит, водя пальцем по кайме стакана, а потом внезапно задаёт вопрос: — Почему я не видел Кихёна в тот день, когда вы меня похитили? Вопрос отвратительный. Чжухон поворачивается и нервно усмехается, а Роун вздыхает. Вообще, им не особо нравилось поднимать эту тему, потому что случившееся не получалось даже в шутку переделать, а говорить об этом и подавно не хотелось, но раз вопрос задан, то, наверное, стоило бы на него ответить. — Ему не место на подобных… мероприятиях, — Чжухон попытался найти слова, но вышло так себе, поэтому он лишь нервно взъерошил волосы и улыбнулся. — Почему? — у Тэяна эта тема не вызывала каких-то травматических воспоминаний, как будто похищение — пранк. «Псы» не обращались с ним плохо, когда доставляли его главнокомандующему. У него была нормальная еда и постель, целая, пусть и небольшая, каюта на таком огромном корабле с несколькими единицами персонала и самими «псами» — можно сказать, это был почти что круиз эконом-класса. — Я думаю, Инсон может рассказать тебе подробнее или просто показать досье Кихёна, чтобы ты почитал на досуге. Но имей в виду: число убийств, совершённых его руками, близко примерно к половине того списка, что был у мистера До на войне за независимость Гавани, а методы схожи с теми, что любят ребята, которых не подпускают к участию в колизейных боях, — Чжухон договаривает и пожимает плечами. Тэян неуверенно поворачивается в сторону мило болтающей четвёрки и пытается понять, как образ мягкого и вполне дружелюбного парня с розовыми, как жвачка, волосами может вязаться с кем-то настолько кровожадным. Возможно, в этом и есть вся суть того, что именно такие люди и числятся в элитных отрядах. Обычно Чонин оставляет наблюдение за лабиринтом на Бэкхёна или других администраторов, которые не слишком сильно загружены работой, но в этот раз он задержался на Центральной станции, разбирая документы, которые посыпались на него после благотворительной вечеринки один за другим, и решил просмотреть все камеры самостоятельно, отозвав наблюдающего сотрудника ненадолго за пределы помещения. Наблюдение за лабиринтом велось круглосуточно: камеры почти на каждом шагу, измеряющие каждый миллиметр, не оставляющие ни капли личного пространства — построенная на страхе и жажде власти тюрьма для одного-единственного человека, который рисковал стать монстром в любой момент (по крайней мере, именно так написано в официальных заявлениях). Чонин всегда успокаивал себя тем, что поступил правильно: он мог спокойно его убить и не пришлось бы сейчас мучиться с охранной системой безопасности и вечными обновлениями программных обеспечений, но вместо этого самый опасный человек в галактике заточен в огромном лабиринте с сотней коридоров, ведущих друг в друга или попросту в никуда. Иногда Чонин думает, что мог бы быть на его месте, но это была бы непозволительная роскошь: остаться один на один с собой в бескрайних пучинах собственной тюрьмы — у него был подобный эксперимент и повторять его ещё раз он не имеет ни малейшего желания, поэтому он сделал всё, чтобы больше не попасть в такую ситуацию, когда всё, что у него будет — он сам и бесчисленное количество монстров у него в голове. На камерах, как и всегда, ничего не происходило ни в течение пяти минут, ни в течение получаса, что Чонин провёл там, наблюдая за тем, как Лухан трапезничает тем, что для него доставили обслуживающие андроиды Афины. Чонин бы соврал, сказав, что он не в курсе, что тот ест — он знает почти наизусть, и это похоже на сумасшествие. За время, проведённое подобным образом, можно выучить почти все повадки, привычки и вкусовые предпочтения, но с Луханом они знакомы достаточно давно, чтобы свести на нет любые сомнения в наличии этих знаний. Лухан перестал смотреть в камеры через один земной год. Пребывание в этой большой тюрьме стало его обычным существованием, он принял её, как новый вечный дом, а Чонин, в свою очередь, каждый раз думал о том, что стоит Лухану вновь посмотреть хотя бы в одну из камер, хоть на короткое мгновение взглянуть в безжизненную чёрную линзу — и его ненависть прожжёт кого угодно, кто окажется по ту сторону. Даже самого Чонина. Его — в особенности, и именно поэтому он всегда уходит быстро, хотя мог бы просидеть там за наблюдением весь день и ночь. Обычно он просто встаёт и молча покидает помещение, будто выйдя за чашкой кофе, а через пару минут возвращается наблюдающий, и именно сейчас, в этот незначительный перерыв Лухан на камерах вдруг дёргается и начинает прислушиваться, словно в его привычной обстановке что-то изменилось. Он кладёт столовые приборы, прикрывает глаза и легко улыбается. Наконец-то. Они очень редко пили алкоголь, когда оставались наедине. Ёнбин выбирал чай или сок, говоря, что предпочитает видеть лицо Айрин в ясности, а она на это лишь улыбалась, подхватывая инициативу. Так и сейчас — они остались вдвоём в её личных покоях, и вокруг них — только тишина, умиротворение и мягкий тёплый свет от оранжевых ламп. Столько времени Ёнбин знает её, столько времени они проводят вместе, но у него даже сейчас не находится слов, чтобы описать её красоту и то, как сильно он от неё без ума. Его пальцы осторожно касаются её щеки, и она улыбается так ярко, что это почти ослепляет — лёжа друг напротив друга в нескольких сантиметрах, они всё ещё ближе, чем в любой другой момент, когда им удаётся побыть вместе. Между ними — эмоции, яркий бушующий океан, цунами, поглощающее каждый день их разлуки. Айрин только в одном его взгляде видит бесконечную любовь и самоотверженность, готовность прямо сейчас пойти за ней в любое пекло. Она же, в свою очередь, готова сделать всё, чтобы оплата за такую большую любовь превышала вдвойне. Если бы в один момент Ёнбин сказал ей, что собирается в другую галактику, она бы не раздумывая полетела за ним. Куда угодно, на сколько угодно — её это никогда не волновало, потому что отношения с ним — её самая крупная и дорогостоящая сделка, которую она будет держать до конца и отдаст любые деньги в мире, лишь бы та не сорвалась. Это почти сумасшествие, но, прожив столько времени, Айрин не стыдно наконец-то полностью открыть себя и своё сердце для кого-то другого. — У меня есть кое-что для тебя, — Ёнбин вздыхает и лезет в карман своих брюк. Он кажется очень напряжённым и волнующимся. Айрин улыбается, но ей кажется, что она не совсем понимает, что именно он хочет сделать, хоть и с какой-то стороны всё же догадывается, и её мимолётные мысли оказываются верны, стоит ему достать небольшую коробку. Эта коробка выглядит обычно: чёрный металлический корпус с тусклой синей подсветкой, иероглифы на юпитерском, обозначающие фирму и марку изготовителя — просто и со вкусом, но чертовски дорого. Айрин знает производителя и то, в какую сумму обошёлся этот подарок Ёнбину. Лучшие ювелиры в галактике продают свои изделия в скромных обёртках с таким же скромным дизайном, но сделаны они из дорогостоящих материалов, невероятно идеальные, точные, резные. Её беспокоит лишь одна мысль: когда он успел? — Ты же знаешь, что я не очень люблю украшения, — это правда, Айрин редко носила что-то кроме кулона-ключа или одного-единственного кольца на левой руке, но она соврала, сказав бы, что не будет носить то, что ей подарит Ёнбин. — Я думаю, это тебе понравится, — он улыбается и лёгким нажатием открывает коробку. Лицо Айрин меняется с расслабленного и улыбчивого на удивлённое, можно спутать с испуганным. В коробке, как она и предполагала, кольцо, только не одно, а целых два. Она вопросительно смотрит на Ёнбина, надеясь найти хоть какие-то ответы в его глазах, но не обнаруживает в них ничего, кроме трепета. — Что это значит? — она слегка усмехается, но нервозность выдаёт её с головой. — Не знаю, наверное, просто хочу, чтобы ты стала моей женой. — Что? Ёнбин сказал это совершенно серьёзно, без капли сомнения или иронии в своей типичной манере, лишь лёгкая улыбка и ожидание, а Айрин как-то внезапно потеряла дар речи. Она никогда не думала о браке, тем более с таким человеком как Ёнбин. Ей всегда казалось, что даже несмотря на её большое желание сделать так, чтобы он всегда был рядом, рано или поздно он улетит куда-то и не вернётся, оставив её одну, и ей придётся с этим смириться. Ёнбина невозможно удержать на одном месте, а уж с одним человеком — и подавно. Его команда и то, что сейчас происходит — отличный пример. Она знает, что вся ситуация и план Ким Чонина отлично сыграли на том, что сейчас каждый из них захочет найти себе новую жизнь, свободную от преступлений. Как будто второй шанс, второй день рождения или что-то в этом духе. Ёнбин не будет исключением, каким бы смыслом жизни ни казались ему его прежние дела. И сейчас прославленный на всю галактику капитан предлагает связать их узами брака. Её растерянности нет конца от понимания того, что этот человек настолько серьёзно относится к ней, что решился на подобное. — Ну так… что? — Ёнбин продолжается улыбаться, держа коробку с двумя простыми кольцами. — Я… Она не успевает договорить, потому что в тот же миг, когда она собралась озвучить единственно верный ответ, в соседнем кабинете раздалась сирена, оповещающая о катастрофе. Когда из панели Шону раздался звонок от главнокомандующего, Тэян хотел предложить Роуну пойти прогуляться по пустыне до доков в нескольких километрах отсюда, но прогулку пришлось отложить. Вокруг всё резко затихает, потому что ничего столь важного, что могло бы потребовать личного звонка, точно не планировалось, поэтому всё внимание было резко обращено в сторону капитана «псов». — Добрый день или вечер, Шону, не знаю, что у вас там… о… Вы с «эс-эф»!.. И вам здравствуйте, — Чонин выглядел непривычно взволнованным, его волосы были взъерошены, а камзол формы расстёгнут на горле, чего он никогда себе не позволял, ведь это показатель неопрятности. — Здравствуйте, господин главнокомандующий, — Шону мягко улыбнулся и кивнул, не готовый к тому, какой поток неприятной информации хлынет на него в следующий момент. — Вынужден прервать ваше веселье, потому что у нас проблема, — начал Чонин. В этот момент на капитанском мосту появился слегка запыхавшийся Ёнбин. Тэян отметил, что тот явно не планировал прибегать сюда, прервав свой романтический вечер. Всем своим видом он показывал, что явно уже что-то знает. В глаза бросилась ещё одна маленькая деталь — кольцо на правой руке, обычное, без гравировок, его точно раньше не было. Тэян непонимающе моргнул. — Доброго времени суток, капитан Ким, — спокойно поприветствовал его Чонин с голограммы. — Шону, дело серьёзное, я бы хотел, чтобы вы с командой переместились на свой звездолёт и мы бы обговорили все детали там. Шону хотел было согласно кивнуть, но оказался прерван Ёнбином: — Не стесняйтесь, главнокомандующий, — он подошёл ближе. — Я знаю, в чём дело, можете рассказывать, я в любом случае сообщу об этом команде. Чонин думал возразить, но его лицо в какой-то момент резко поменялось, как будто он осознал, что могло произойти и откуда Ёнбин всё знает — конечно же, он знает. — Ах… я понял, — он улыбается, но слишком нервно, его обычная самоуверенность и некоторая холодность трещат по швам. — В таком случае, не буду томить. И всё же Чонин делает небольшую, почти драматичную паузу прежде, чем продолжить и одним предложением разрушить первый за долгое время хрупкий момент спокойствия: — В щите защиты Лабиринта Минотавра брешь. Ёнбин прибежал на звездолёт так быстро, как только смог. Система оповещения об угрозах на Афине у Айрин работает без ошибок — он никогда не задавал вопросов, зачем она ей, но внезапно её полезность оказалась превыше всего. Возможно, уйти от неё со словами, что ему нужно разобраться, было самой большой его ошибкой, но он никогда этого не узнает. Суть проблемы была проста: если сбежит Минотавр — всему конец. Никто никогда не знал его истинной угрозы, были лишь догадки, потому что в официальных документах этот уровень всегда засекречивался и был доступен ограниченному кругу лиц (остальные просто не задавали вопросов), но сейчас возникла та ситуация, в которой скрывать какую-либо информацию было бессмысленно, если главнокомандующий хочет предотвратить то, что может ознаменовать конец для него или его карьеры. «Рицинус» — так называли его уровень опасности. О Минотавре всегда ходило много разных слухов, но к несчастью, все, кто мог подтвердить их или опровергнуть, оказались мертвы или считались пропавшими без вести. Удивительное совпадение, что единственный, кто владеет всей информацией о том, что произошло тогда, несколько земных лет назад — это главнокомандующий, который закрыл дело Минотавра сразу же после своего назначения и допустил к камерам лишь тех, кто прошёл проверку на все сто процентов, и, конечно же, отстроил всю эту огромную тюрьму для единственного человека, который всегда был слишком полезен, чтобы его убить. Это не наказание, это способ медленно свести в могилу. Главнокомандующий сказал: Джи-Файв не будут разбираться с этой проблемой. Сказал: Эм-Экс, у вас десять минут на сборы. И на этом всё. Когда он отключился, на капитанский мост легло тяжёлое, почти осязаемое молчание. Одна минута прошла в полной растерянности и непонимании того, что на самом деле им нужно делать. Обычно «псы» рвались вперёд, стоило только главнокомандующему отдать приказ, но на этот раз никто не спешил. — Я полечу с вами, — резко и уверенно сказал Джухо, сделав шаг вперёд. — Нет, — в один голос отрезали и Ёнбин, и Вонхо, но второй продолжил: — Это наше задание. — Что не даст мне тебя ослушаться? Твои пушки? — тот только усмехнулся. — У вас нет времени и ресурсов, чтобы собрать нормальную команду, а лишних людей в таких случаях не бывает. Разве я не прав? — Вообще-то он прав, — подтвердил Хёнвон и пожал плечами. Объективно все понимали, чем чревата миссия. Из-за уровня опасности она могла закончиться смертельно, тем более, когда на подобные задания отправляли лишь великолепную пятёрку и Цербера в помощь, но сейчас… Тишину разрезал лишь слишком резкий выдох Ёнбина, подписывающий всем смертный приговор одним своим изменённым решением: — Мы полетим все. Было ли дело в командном духе или все просто сошли с ума, но никто даже не отпирался. Все молча единогласно приняли эту позицию и начали быстро собираться на взлёт. Сыльги подняла из подземного ангара два боевых звездолёта, подходящих для управления небольшими командами, и провела быстрый инструктаж по их управлению — это совсем необязательно, но это было не более чем поводом задержать их на чуть подольше, потому что она совсем не знала, когда увидит кого-либо из них в следующий раз и увидит ли вообще. Афины находились на прямой трассе от Гавани. Упрощённый путь побега, золотая жила для контрабандистов и воров, а ещё — верная смерть. Из Гавани в Афину никто никогда не направляется, лишь наоборот. Так летят только глупцы; даже в подобной ситуации, когда хрупкое равновесие между преступным и не-преступным миром Галактики готово вот-вот затрещать по швам, поступок Ёнбина, решившего, что они полетят все вместе, выглядит самоубийственно. — Я бы согласился с любым твоим решением, но мне интересно узнать, — Чеюн спрашивает тихо и аккуратно, когда на капитанском мосту одного из боевых звездолётов они остаются вдвоём. — Откуда тебе было знать, что остальные не откажутся? Несколько мгновений Ёнбин стоял в тишине, а затем коротко усмехнулся и сказал: — Если бы я отпустил Джухо одного, ты бы сказал, что полетишь вместе с ним и ничто тебя не остановит. Ну, или не сказал бы, просто полетел. Потом Инсон заявил бы, что не отпустит вас, а за ним увязался бы Давон, там бы подключилось геройство Роуна, а он, как ты знаешь, идёт в комплекте с Тэяном. Хвиён согласился бы, потому что всем нужен хороший медик, а Чани пошёл бы за компанию. В этой ситуации и у меня не осталось бы никакого выбора. Чеюну сложно было с этим не согласиться. Иногда кажется, что у их команды один коллективный мозг. Рельеф Афины соответствовал тому, что на Марсе: красная выжженная подчистую пустыня с горами и кратерами — бывшая научная станция, так и не сумевшая принести плоды исследований, ранее заброшенная и ныне служащая тюрьмой. Многие, конечно, назвали бы её так с натяжкой, ведь она специализируется на колизейных боях, но при этом никто не заставляет в них участвовать, пока отбываешь срок, а об условиях содержания можно было только мечтать. Госпожа Сола включила Афину и Арес в свою программу по улучшению условий жизни для всех слоёв общества — не сказать, что это чрезвычайно помогло, но какие-то плюсы всё же имелись. Однако самой вкусной вишенкой на торте оставался лабиринт: плоский металлический треугольник площадью около пятисот квадратных километров, распластавшийся будто бы параллельно корпусам тюрьмы на противоположной стороне станции, окружённый лишь огромной пустыней на сотню километров вокруг. Он был виден даже из космоса, блестящий, красивый, истинный архитектурный шедевр для заточения кого-то, кто слишком ценен. Даже с этими знаниями он не переставал вызывать восхищение масштабом проекта, потому что вместе с невероятными видами на подлёте приходило осознание, что вниз он простирается на сотню метров, а в ширину — ещё больше: главнокомандующий не был уверен, что у Минотавра не хватит терпения изучить каждый угол, но выделять целую станцию для заточения одного человека было слишком рискованно. Над входом уже разгорелась ожесточённая бойня: несколько неопознанных звездолётов устроили перестрелку с правительственными истребителями, автоматические системы защиты были наполовину выведены из строя, а вход грозил вот-вот обвалиться. Ясно было только одно — нужно рисковать, по-другому не получится, даже если идея прилететь на Афину выглядела по меньшей мере странной шуткой для стендапа в клубе у Хосока. На обсуждение плана было не так много времени. Проверить, не сбежал ли Минотавр, можно только одним способом, и он заключался в том, чтобы пробраться в лабиринт самостоятельно. — Если мы пойдём все вместе, будет слишком рискованно, к тому же кому-то надо помочь солдатам отбиваться от нападения, — высказался Минхёк больше из-за того, что ему совсем не хотелось спускаться в лабиринт. — Я согласен, — подхватил Кихён, а за ним неожиданно для себя согласился Инсон и ещё несколько человек. Ёнбин задумчиво почесал затылок: у них не так много вариантов и времени, решать нужно быстро, а их слишком мало, чтобы играться с шансом потеряться в этих коридорах— он знает, что его быстрое решение мало кому понравится, но всё равно решает сказать: — Я могу пойти один, это будет безопаснее для всех нас и мы понесём меньше потерь, но мне нужно, чтобы вы обеспечили мне свободный путь. — Ты шутишь? — Чеюн неверяще усмехнулся. — Я понимаю, что ты единственный из нас, у кого репутация неубиваемого, но это не значит, что так и есть. — У тебя есть ещё варианты? — Вообще-то у меня есть, — спор так и не успел начаться, потому что Шону слишком быстро отреагировал на предложение Ёнбина, не успев достаточно хорошо обдумать все «за» и «против»: — Я тоже пойду. Это заявление вызвало новую волну обсуждения, в которой против были вообще все. Идти в лабиринт вдвоём было самым настоящим самоубийством, но отсутствие нужного количества людей для того, чтобы отправить внутрь больше и оставить на поддержку ещё несколько человек, переворачивало приоритеты с ног на голову. — Это глупо, Ёнбин, вы не можете пойти туда вдвоём, — Тэян почесал лоб и взъерошил волосы. Его можно было понять: он только-только вернулся к команде и не был готов потерять кого-то снова, тем более, когда речь идёт о реальной угрозе жизни, но другого выхода не было и это он тоже прекрасно осознавал. — Понимаю твоё беспокойство, но я из вас самый опытный, и будет лучше, если спущусь именно я. К тому же, я уже сказал, что помощь нужна наверху. Не думаю, что мы с Шону не сможем справиться с теми, кто пробрался в лабиринт, — Ёнбин вздохнул и постарался скрыть лёгкое волнение, вцепившееся в него с того момента, как он принял это решение. — У нас будут карты и ключи, — добавил Шону. — Таким образом мы сможем избежать вреда от системы защиты и не потеряться. Это всё ещё было опасно, но другого выхода не оставалось. С ними мог бы пойти Кихён, но он больше понадобится наверху, его навыки и жажда крови наконец смогут показать себя во всей красе и, кажется, он больше всех доволен происходящим. Другие его восторг совершенно не разделяют. Ровный металлический треугольник и небо над ним превратились в настоящее поле битвы. Красные клубы пыли поднимались ввысь каждый раз, когда на самом краю кто-то врезался в землю или стрелял, искры и отлетевшие снаряды превращали каждый шаг в очередной ход в русскую рулетку, а взрывы от падения звездолётов и еле заметные красные пятна на поверхности вместе с телами вызывали непроходящее чувство паники. Первыми пошли «псы» — на борту их звездолёта остались лишь Чжухон и Чангюн, остальные сразу же полетели в гущу событий, расчищая путь с земли и с воздуха. Ёнбин скомандовал ждать и спикировал вниз с помощью портативного ранца. Его команда должна была помедлить, прежде чем лететь за ним. Когда он приземлился, то тут же был вынужден уклониться кувырком в сторону от летевшего в него (или не в него) снаряда, и, оказавшись в относительной безопасности, поднял голову: вокруг царил самый настоящий хаос. Пока прибудет достаточное подкрепление, будет слишком поздно, им нужно действовать максимально быстро. Найти Шону оказалось непросто — клубы пыли и дыма застилали, кажется, каждый миллиметр пространства. Ёнбину пришлось подстрелить двоих прежде, чем он смог хоть как-то сориентироваться и чуть не оставить дыру в плече другого капитана. — Осторожнее! — крикнул Шону, но слышно его было всё равно плохо, поэтому он решил, что жесты будут лучшим способом общаться до тех пор, пока они не заберутся внутрь. Вход расположен в самом центре треугольника (ходит слух, что в тюремных корпусах его прозвали сердцем Афины — вышло довольно символично). Подразумевал ли Чонин именно это, когда работал над проектом лабиринта, или нет, вряд ли станет известно, но после этой бойни в любом случае придётся делать глобальный ремонт и переносить вход в другое место. Ёнбин и Шону пробегают через дымовую завесу, периодически останавливаясь, экономя силы — они спустились не совсем близко к центру, чтобы наверняка выжить при падении, и сейчас им приходится тратить ресурсы на то, чтобы попасть туда, отстреливаясь и периодически связываясь с командами, запрашивая поддержку с воздуха. «Как только мы туда зайдём, то останемся без связи, они смогут видеть лишь индикаторы наших панелей», — так сказал Шону перед тем, как они разошлись по звездолётам, ещё будучи на Гавани. Это было необходимой мерой безопасности, на которую главнокомандующий пошёл, чтобы полностью быть уверенным в надёжности лабиринта. Честно говоря, он был готов абсолютно на всё, чтобы сделать лабиринт недосягаемым красивым диском, украшением Афины и напоминанием о том, что смерть — не худшее из всех существующих наказаний. Ёнбину не хотелось оставаться без единственного способа связи с командой, но ему приходилось идти и не на такие меры во время своих дел (к сожалению, это первое, когда они все находятся в такой опасности). Ситуацию не улучшало и то, что доверие к Шону не было безусловным. Не то чтобы Ёнбин доверял хоть кому-то настолько сильно, но вся ситуация вызывала некоторые опасения. Айрин сказала бы, что это нормально, потому что они живут в мире, в котором доверять можно только себе, и то не всегда, потому что кто угодно может ошибаться. Поворачивать уже было некуда, поэтому Ёнбин лишь натянул защитную маску на лицо, когда они подошли ко входу. Там стояло несколько человек и зияла небольшая дыра, достаточная, чтобы туда пролез рослый мужчина. Пришлось устранить их прежде, чем они оба смогли попасть внутрь: бой выдался довольно коротким, дым и шум от взрывов и перестрелок дал им преимущество при нападении. Шону кивает Ёнбину, как только разбирается с последней помехой, и они оба прыгают в дыру от взрыва. Прыгать было совсем не страшно. Страшно стало тогда, когда они сделали несколько шагов вперёд, спустились с нерабочей подъёмной платформы и включили фонари. Прямо перед ними начинался кровавый ад. Шону предупреждал о системе безопасности лабиринта, да и сам Ёнбин был наслышан о ней, когда прокрадывался на базы близ Афины и подслушивал разговоры во время очередной кражи или угона. Военные слишком редко следят за языком, не подозревая, что их могут услышать лишние уши. Ёнбину бы и не пригодилась эта информация, но вот он стоит в лабиринте, перед ним простирается длинный тёмный металлический коридор и он весь залит кровью, а на полу лежат десятки тел, и никто не знает, сколько им надо пройти, чтобы эти тела закончились. Если бы не маска, то кого-нибудь из них точно стошнило бы прямо на пол. Возможно, это даже прибавило бы какую-то изюминку к общему интерьеру. — Это система безопасности, — сказал Шону и снял маску; голограмма его панели показывала, что уровень токсинов в норме. Ёнбин последовал его примеру: — Ты можешь её отключить? — Сейчас. Он проделал несколько манипуляций на панели, введя ключ, и коридор на карте, горевший красным, поменял свой цвет на бледно-зелёный. Где-то на других уровнях находился Минотавр, и им нужно было нейтрализовать его прежде, чем сюда проберётся кто-либо другой и воспользуется тем, что путь дальше очищен и все ловушки отключены. Сложно было сказать, кем были люди, которые лежали вдоль коридора на несколько десятков метров вперёд. Некоторые из них были одеты в форму охраны, на некоторых размозжённых конечностях узнавались татуировки, заляпанные кровью, но всё так же обозначающие принадлежность к бандам — значит, наёмники. Ёнбин поймал себя на мысли о том, что дело совсем плохо, раз кто-то, вознамерившись освободить Минотавра, заплатил огромные деньги тем, кто оценивает риск в количестве нулей на купюрах. На некоторые тела было совсем невозможно смотреть. Им пришлось вновь надеть маски, чтобы от запаха крови и вида изуродованных тел с вывалившимися органами и распластанными кусками мяса их не вывернуло наизнанку, пока они проходили мимо всех тех, кто либо защищал лабиринт, либо пытался пробраться в него глубже. Страшно представить, сколько пообещали этим людям за то, что они вытащат Минотавра. Целью Ёнбина и Шону не было убить его, нужно было лишь задержать до того, как прилетит подкрепление из Центральной станции. Всего ничего, найти и нейтрализовать — подобные задания никогда не пугали ни одного, ни второго, но сложность конкретно этого заключалась в том, что в лабиринте никто никогда, кроме главнокомандующего, не бывал. Это неизведанная территория, в которой можно ориентироваться лишь по карте, а каждая стена, каждый метр на полу напичкан ловушками. Они знали: те не реагируют лишь на Минотавра и главнокомандующего — лабиринт будто построен для них двоих, но только один имеет право выбраться отсюда. Система коридоров в лабиринте запутанная, сложная. Шону и Ёнбину пришлось перепроверять некоторые пути по несколько раз, потому что они трижды наткнулись на тупик, посмотрев не туда и потеряв время. Самым страшным было то, что они оба понимали, что Минотавр всё ещё здесь, но может ждать их где угодно. Даже с их навыками, оружием и сноровкой, кажется, им двоим попросту не справиться с тем, кого главнокомандующий посадил медленно сходить с ума, и кто знает, насколько опасным он стал за все годы, проведённые в одиночестве. — Разве на нём не должен быть отслеживающий браслет или чип? — спросил Ёнбин, удивлённо почесав щеку. — Чип, в руке, — Шону вздохнул, ещё раз просмотрев карты. — Но мне кажется, он попросту его вытащил. Приступ тошноты вернулся с новой силой, стоило только представить, как Минотавр разрезает куском разбитого стекла плечо и расковыривает рану, чтобы достать маленький кусочек чипа, а потом, как ни в чём не бывало, заматывает плечо бинтом или случайной тканью — именно так себе представляет Минотавра Ёнбин. Хоть он и видел его мельком один раз, когда был совсем молодым и не слишком интересовался кем-то из политики и военных сил, сейчас его образ в голове был слишком размыт, чтобы представить, как именно тот может выглядеть. Они двигались по карте осторожно, постепенно отключая ловушки, расставляя маячки движений и осматривая чуть ли не каждый миллиметр коридоров. В некоторых были двери с давно сломанными замками, они заходили внутрь, осматривались, но не видели ничего странного. Это были обычные комнаты по типу складских или технических помещений, какие-то развлекательные уголки явно для того, чтобы Минотавр не заскучал за столько лет в тюрьме и не свихнулся раньше времени. Однако в какой-то момент всё начало идти не по плану. Они бегом зачистили почти два из десяти уровней, когда у них внезапно пропали индикаторы их датчиков на панелях; в этот момент они остановились. Шону повернулся к нему и только по взгляду понял, что произошло, даже не сразу осознав, что индикатор на собственной панели потух — там, наверху, никто не узнает, живы они или нет. Находясь в замешательстве несколько коротких мгновений, они оба стояли в тишине, не представляя, что делать дальше, но всё будто так и должно было быть: в эту секунду они застыли на развилке, уходящей в два противоположных коридора. В фильмах ужасов главное правило — не разделяться, но из ужасов у них остались только кровавые стены на самом верху, глухая тишина и полумрак однотонных серых коридоров лабиринта, поэтому они осмотрелись по сторонам, кивнули друг другу и разошлись. Ёнбин не знал, сможет ли он одолеть Минотавра или прийти на помощь к Шону, но другого выхода не оставалось. Если бы они пошли вдвоём, то был бы велик шанс, что Минотавр уйдёт и выберется из лабиринта раньше, чем они успеют это предотвратить, и тут уже не помогут ни сноровка, ни подготовка, ни маяки движения. Идти одному по полумраку оказалось немного… своеобразно. Ёнбину довольно тяжело подобрать нужное определение, возможно, из-за того, что он попросту отвык работать один и знал, что рядом с ним всегда кто-то есть, но только не сейчас, когда он двигается по коридору, расставляя маячки и проверяя всё подряд. Карта, благо, работает исправно и связь внутри остаётся стабильной. Ему бы хотелось знать, что сейчас происходит снаружи, потому что его впервые настолько сильно пугала неизвестность — ни одно из их прошлых заданий не было похоже на это. Половина тех преступлений, что висит на плечах Ёнбина, никаким образом не лежит на остальной команде, но сейчас, когда они все замешаны в славном спасении галактики от безумства Минотавра, ему слишком страшно от мысли, что первое, что он услышит, когда поднимется — это новость о том, что кто-то умер. В следующую секунду, как только он заходит за очередной поворот, ему приходится забежать обратно, потому что в него тут же стреляют. Лазер оставляет чёрный след и небольшую вмятину на стене напротив. Ёнбин смотрит на неё несколько мгновений, анализируя ситуацию, и только после этого выходит из-за поворота вновь, активируя небольшой блок-щит с помощью наручной панели — он на стадии разработки, Сыльги просила как-нибудь протестировать, вот и нашёлся отличный повод. Последовало ещё два выстрела: от одного получилось уклониться, второй попал в щит. Ёнбин, не задумываясь ни секунды, выстрелил несколько раз из бластера и снова укрылся щитом, толком не рассмотрев, кто перед ним стоял. И в этот момент всё затихло. — Твою мать, — он шикнул, когда щит самовольно исчез, а наручная панель слегка заискрилась. Видимо, щит не слишком надёжный, а чужой бластер попал прямиком по руке. Ёнбин успел подумать о том, что нужно будет сказать об этом Сыльги, прежде чем быстро разъединил закрепляющие замки и панель упала на пол, задымившись. Вероятно, очень повезло, что все данные всегда резервно копируются в базу их звездолёта, а копия есть у Айрин, а то было бы жаль потерять столько информации. — Тц… сука, — прошептал Ёнбин, наступив на панель, раздавливая её тяжёлым ботинком. Тот, кто на него нападал, явно был уже мёртв. Ёнбин подошёл к нему и, не увидев крови, нахмурился, наклонившись чуть ближе. На груди зияла дыра, пробившая сердцевину — андроид, точно не Минотавр, тот был человеком. Значит, помощник? Обслуга? Вероятно, заключённым нужен кто-то, чтобы не сойти с ума, к тому же этот кто-то должен заниматься обслуживанием лабиринта и его технической составляющей. Главнокомандующий продумал всё более, чем хорошо. Андроид выглядел совсем как мальчишка: молодой, симпатичный, вылизанный, такие нравятся девочкам-подросткам и богатым мужчинам, но явно не тому, для кого отстроили всю эту тюрьму. Ёнбин не удивится, узнав, что Минотавр мог уничтожать всех высланных ему в качестве помощников андроидов: от злости, протеста, тоски или боли — не так уж и важно, он бы наверняка их ломал, выставляя прямо под камерами как немое послание о непокорности и жажде мести. Ёнбин не знал, что именно послужило причиной того, что Минотавр оказался здесь, мог доверять лишь собственным догадкам и отрывкам из памяти, в которых мог выцепить то, что слышал раньше, побывав в разных местах, но одно он знал точно. Минотавр вряд ли оставит хоть кого-то живым, если ему помешать отсюда выбраться, и Ёнбину кажется, что он сам может струсить, если не прекратит думать об этом. Неожиданно к его ногам что-то прибивается. Он опасливо смотрит вниз, наводя бластер, но возле его ботинок лежит лишь небольшой моток золотых ниток. — Что? — невольно вырывается у него. Моток ниток? Ёнбин осматривается вокруг и прислушивается ко всем звукам, даже делает несколько шагов назад, чтобы рассмотреть коридор поодаль, кидает туда один маленький фонарик, который укатывается дальше в ту сторону, откуда он пришёл, но там никого нет, а перед ним — лишь «тело» андроида. Ситуация начинает смахивать на плохой ужастик и нервный смешок выбивается из груди на автомате прежде, чем он возвращается к мотку. Однако стоит ему наклониться, чтобы взять его в руки, как тот тут же, будто по велению неведомой силы, ускользает у него из-под пальцев и рвётся вперёд. Понадобилась пара мгновений, чтобы Ёнбин сориентировался и побежал следом, наплевав на то, что лишь отрывками запомнил карту, и на то, что надо бы раскидать маячки. Клубок быстро перемещается по коридору, оставляя за собой след из нити, постепенно разматываясь и становясь меньше, как будто это возможность найти дорогу обратно, но для него ли? Останавливается клубок лишь один раз, когда Ёнбин внезапно выбивается из сил на короткое мгновение и начинает медлить, чтобы в конечном итоге встать на месте и сделать передышку. Наверное, будь клубок живым существом, то Ёнбин бы сказал, что тот, остановившись, будто задал немой вопрос «почему?», но так и не сдвинулся, пока Ёнбин сам не выпрямился и не пошёл вперёд. Темп стал медленнее ненадолго. В какой-то он момент всё равно ускорился до того, что Ёнбин даже не заметил, что нить кончилась ровно тогда, когда он в кого-то врезался. Драка началась незамедлительно. Без панели сражаться было слишком сложно, но Ёнбин проживал не лучшие времена и без неё, поэтому сориентироваться, поняв, что перед ним не Шону и не очередной андроид, было вполне легко. Единственная проблема состояла в том, что у Минотавра — а это явно был он — было достаточно времени для того, чтобы тренироваться и совершенствовать своё тело и боевые навыки, и даже явно повреждённое плечо не умаляло его преимуществ. Ёнбин в этом слишком уверен, и его вера подкрепляется фактами, когда он случайно пропускает удар и получает кулаком под рёбра. Кашель застревает в горле, он сгибается и делает шаг назад, пытаясь дотянуться до бластера на кобуре, но и его одним ударом выбивают из руки и откидывают в сторону, а его самого с силой отталкивают к стене. Ёнбин шипит, махая рукой, и поднимает взгляд: Минотавр не выглядит устрашающе, скорее как слишком уставший студент, но было в его взгляде что-то такое, что показывало его истинный возраст и всю накопленную ярость, огонь, испепеляющий всё на своём пути. Ему хватило лишь мгновения, чтобы понять, почему главнокомандующий так сильно боится, что Минотавр выйдет на свободу. Тот, кого он посадил сюда столько лет назад, и тот, кто сейчас стоит перед Ёнбином — это два разных человека, и второй уже не человек вовсе. Сошедший с ума монстр, готовый убить всех на своём пути к свободе ради собственной справедливости. В чужой жажде можно утонуть. Ёнбин почти это делает, будто загипнотизированный, наблюдая за безумием, плещущимся в чужом взгляде, но успевает увернуться, когда удар мог бы прилететь ему прямо в лицо — кулак разбивает металл и превращает небольшой кусок покрытия стены в мелкую крошку. Ёнбин нервно сглатывает, когда дальше следует ещё пара таких ударов, заставляя его уклоняться со всей возможной и имеющейся у него ловкостью. У него нет вариантов, кроме как продолжить бой, что он и делает, стараясь подобраться ближе к бластеру, но Минотавр, конечно же, материализуется на пути. Кажется, что оружие его вовсе не интересует, будто он может убить голыми руками, и Ёнбин не сомневается и в этом, когда его запястье перехватывают и заводят руку за спину, почти выкручивая плечевой сустав и прижимая к стене лицом. — Кто ты такой? — неожиданно спрашивает Минотавр, его голос остаётся спокойным и совершенно не таким злым, каким мог бы быть. Просто удивительно уставший. — Интересно узнать имя перед тем, как убить? — Ёнбин и не надеется на другой исход. — Нет, хочу знать, кого именно подослал этот трусливый ублюдок, чтобы меня ликвидировать. — О, — Ёнбин усмехается и понимает, что на лице Минотавра, возможно, сейчас очень большое замешательство, — я не подчиняюсь главнокомандующему, я пират. Ким Ёнбин, к вашим услугам. Ожидать, что Минотавр освободит его после этого небольшого представления, было бы глупо. Тот лишь на секунду меняется в лице, как будто его осеняет: — Ах, капитан Ким… любимая игрушка главнокомандующего, — чужое звание он выговорил с презрением. — Наслышан. Он любил поговорить о тебе, когда навещал меня в виде голограммы. Надеюсь, он и сейчас наблюдает за тем, как я делаю то, что он сам не смог. — Какая честь, — их разговор — не более, чем манёвр, чтобы хотя бы ненадолго отвлечь Минотавра. Сразу же после собственной фразы Ёнбин разворачивает корпус и бьёт Минотавра локтем по лицу. Удар оказался довольно неожиданным для того, чтобы он отпустил Ёнбина и прижал ладонь к лицу, но недостаточным, чтобы тот не успел подставить подножку и выкрасть время и для себя. — Давно я не получал по лицу, — Минотавр усмехается, вытирая одеждой стекающую кровь. — Но погеройствовать не получилось. Возможно, у Ёнбина был бы шанс хоть как-то выйти в плюс и успеть выхватить бластер, отлетевший не так уж и далеко, но Минотавр никогда не терял хватку, тренируясь каждый день с мыслью только о мести. Ёнбин знал таких людей и понимал, что сейчас у него нет шансов, есть только возможность крепко сжать зубы, когда на его руку, находящуюся всего в паре сантиметров от бластера, наступает ботинок. — Не сегодня, капитан Ким, — его голос мягок, насмешлив, не тот, который Ёнбин хотел бы услышать перед смертью. Минотавр поднимает бластер и цокает языком, придирчиво осматривая его, изучая, убирает ботинок с чужой руки. Ёнбин этим пользуется и приподнимается, чтобы отползти и сесть совсем рядом у стены. Эта ситуация заведомо была проигрышной, и другого выхода у него нет. Он мог бы пытаться бежать, но бластер в любом случае окажется быстрее. Лучше умереть с достоинством. — Не переживайте, капитан Ким, я передам главнокомандующему какую-нибудь слащавую фразу от вас, когда буду вспарывать ему горло, — говорит Минотавр и в ту же секунду стреляет. Выстрел приходится на бок, даже не в сердце — неловко промахнулся, новое и непривычное оружие для него. Минотавр только пожимает плечами, а затем смотрит в камеру в углу, подмигивает ей и в тот же момент поспешно уходит, оставляя Ёнбина медленно умирать. Было в этой ситуации что-то лирическое. Ёнбин всегда знал, что умрёт в бою, на миссии, от руки главнокомандующего, как угодно, но точно не от старости — других вариантов никогда не было и быть не могло. Он знал, на что шёл, когда соглашался пойти сюда только вдвоём с Шону, без кого-либо другого, когда отвергал бегущего за ним Джухо, сказав, что всё в порядке, а много людей — лишние проблемы. Этот шаг и правда был самым настоящим самоубийством и, кажется, все это осознавали и без каких-либо лишних объяснений. Он тихо усмехается, держась за рану, и шикает от боли, опуская взгляд. На его пальце сияет от освещения коридора кольцо; залитое кровью, оно не должно было выглядеть так в первый день его формального брака. То, что он никогда не женится по-настоящему, Ёнбин тоже знал, потому что семья и дети — это не про него и не с ним, но Айрин, кажется, всегда была именно той, ради кого он готов был изменить всем своим принципам и ранним решениям, лишь бы она до конца жизни осталась с ним. К сожалению, не все желания сбываются без лёгких погрешностей. Как ни странно, перед глазами не пролетели минувшие годы и те, что он ещё мог бы прожить. Он не думал о том, чего не успел сделать, не думал о том, как круто было путешествовать с командой, и о том, что умрёт не преступником и даже не героем. Все его мысли занимала лишь надежда на то, что с командой всё будет в порядке и они выберутся из этого кошмара, в который полетели по его же дурацкой воле. Помощи было ждать так же наивно, как и лететь сюда, но когда он услышал гулкий звук чьей-то поступи, то удивился. Неужели Минотавр решил вернуться прямо за ним? Чтобы что? Добить? Взять в качестве заложника? Как глупо. Ёнбин смотрит в темноту коридора и видит размытый силуэт. Но это не был Минотавр. И не Шону. Ёнбин никогда не видел этого человека и сомневался в том, что незнакомец мог бы быть им. — Здравствуй, Ёнбин. Мужчина перед ним не слишком высокий, в костюме, волосы в лёгком беспорядке, а полы длинного безразмерного пальто тянутся по земле и окутаны лёгкой дымкой — одним словом, он совсем не похож на того, кто мог бы оказаться здесь случайно. Интересно, заметил ли Шону движение? Где он сейчас вообще? Жив ли?.. О последнем Ёнбин даже не хотел думать, потому вновь посмотрел на незнакомца с некоторым удивлением. — Мы знакомы? — в какой-то момент его начали посещать мысли о том, что это глупая предсмертная галлюцинация. — Нет, и я не галлюцинация, — будто прочитав мысли, незнакомец легко улыбается, но эта улыбка не вызывает доверия. — Я пришёл тебя спасти. — Не думаю, что с этим, — он красноречиво указывает на ранение и руки в крови, — вы сможете мне помочь. — Нет ничего невозможного, Ёнбин, тем более, когда из этого можно извлечь выгоду. Разве это не твой принцип работы? Ёнбин мгновение молчит, а затем хрипло смеётся: — Тогда вы не по адресу, а я уже не преступник. По крайней мере, пока что. — Ты меня не понял. Незнакомец подходит ближе и садится на корточки совсем рядом, так, что Ёнбин может рассмотреть пелену усталости на чужом лице, будто отражающую невероятное количество прожитых лет. Такой груз он видел на лице главнокомандующего, иногда замечал и у Айрин, но связать между собой в подобном состоянии не мог, мозг категорически отказывался работать в этом направлении, заострив весь ресурс лишь на выживании. — Я попрошу тебя о маленькой услуге, — взгляд незнакомца падает на ладонь, прикрывающую рану, и в его глазах не остаётся незамеченным странный зелёный отблеск, но тот исчезает быстро, стоит незнакомцу вновь посмотреть на Ёнбина прямо и даже мягко. — Ты должен разойтись с госпожой Айрин, разбить ей сердце, стать врагами — как сам пожелаешь, метод меня не волнует, для меня важен лишь результат. Это мой заказ. Цена — твоя жизнь. Ёнбин, не сдержавшись, рассмеялся, услышав самую большую глупость за последнее время, а после закашлялся, и на его чистой до этого руке, которой он закрывал рот, появилось несколько крупных капель крови. Незнакомец заметил это и снова улыбнулся как-то почти снисходительно: — Время на исходе, Ёнбин, — его лицо на мгновение будто темнеет, но улыбка не исчезает. — Я думаю, ты неправильно меня понял. У тебя нет другого выбора, потому что верный ответ на это предложение только один. — Что мешает мне отказаться? — тот выдыхает слишком устало и продолжает разговор, понимая, что силы лучше экономить. — Просто оставьте меня здесь. Моя смерть и так разобьёт ей сердце. — Ты прав, но скорбь от утраты и разочарование в людях — это две совершенно разные вещи. — Мне плевать, я в любом случае не смогу дать вам то, о чём вы просите. Продавать свою душу незнакомцу, пообещавшему спасение за странную цену, Ёнбин не собирался. Ставки на свою жизнь он никогда не делал и на предсмертном одре делать тоже не собирался. Любая подобная возможность всегда может обернуться обманом. — Так и знал, что надо было предлагать спасение не твоей жизни, а жизней команды. Согласился бы сразу, я прав? На ответ у Ёнбина не хватило времени. Он успел издать непонятный звук вылетевшего зачатка фразы, когда глаза незнакомца стали сначала тёмными и мутными, а в следующий миг озарились белоснежным ослепляющим светом, чужая рука припала к груди и такой же слабый свет начал исходить из-под его пальцев, будто бы что-то выжигая или пытаясь достать. Ёнбин не чувствовал боли, успел лишь заметить, как странно обломки от стен, оставшиеся после битвы с Минотавром, взмыли вверх, как вместе с ними поднялись волосы незнакомца, открывая его лицо, которое могло бы принадлежать кому угодно, но Ёнбин его точно никогда не видел, а после услышал короткую фразу, раздавшуюся прямо возле уха, когда тот придвинулся чуть ближе: — Передай Айрин, что я вернулся. И он упал в темноту. Когда Тэян смотрит на голографические экраны с видимостью того, что происходит вне корабля, его начинает тошнить. Он давно не видел настоящую битву, даже по новостям, для него любая война казалась каким-то далёким событием, в которое он никогда не будет вмешиваться, но вот он завис на орбите на пару с Инсоном и Чеюном, ожидая, что всё, как и всегда, закончится хорошо. Однако тот кошмар, что происходил внизу, скрываемый облаками пыли и дымом от взрывов и показываемый лишь на экранах, заставлял думать о том, что в этот раз всё точно хорошо не закончится. Чеюн, сидящий в кресле пилота и редко отбивающийся от мелких истребителей, еле заметно нервничал, очевидно захотев вырваться в настоящую битву там, внизу, но приказ Ёнбина был чёткий — боевые капсулы пойдут под управление Джухо и Давона, а Чани, Хвиён и Роун пойдут в наземный бой. Это было глупо и опрометчиво, соглашаться вот так идти на бой, когда подобного опыта у них никогда не было… Тэян эгоистично думает о том, что он бы мог сейчас быть где-то на станции близ Тефия вместе с Роуном, просматривать каталог квартир и есть местную кухню, запивая знаменитой алкогольной шипучкой, главным неофициальным спонсором нелегальных гонок по кольцам, но он здесь, а Роун внизу. Он убил уже десятерых. — Будь осторожен, — сказал ему Тэян перед тем, как он пошёл к люку, чтобы выпрыгнуть наружу и полететь на верную смерть. Тот только улыбнулся ему, нежно провёл ладонью по щеке, а после коротко поцеловал в лоб. Забота друг о друге — это всё, что у них осталось. — …Давон, подлети чуть ближе и целься вправо, — голос Инсона неожиданно заставляет осознать, что Тэян глубоко ушёл в свои мысли. Он слышит, как в динамиках раздаются вакуумные звуки битвы и выстрелы атомных пушек, а затем — забавный смех Давона и его фразу о том, что Инсон слишком сильно опаздывает. Не важно, что это разница в несколько секунд, Давон успевает это заметить быстрее, чем слышит указания. С Чеюном связывается Чжухон, лавирующий по небу над лабиринтом на чересчур низкой высоте, и сообщает о том, что зачистка возле входа прошла успешно, другие пока не спешат подходить и пытаться остановить, но «дыра» охраняется как следует. Большой опасности нет. Кроме, пожалуй, одной. — Можете считать меня сумасшедшим, — говорит он, смеясь и делая небольшую паузу для того, чтобы сконцентрироваться на цели и выстрелить, — но мне кажется, я видел кого-то из команды проекта «М». — Брось, они все погибли, — подключается Кихён. — Но, если что, я буду рад перерезать такой личности горло. — И из динамиков раздался характерный звук и сдавленные хрипы кого-то, кому очень не повезло попасть в его руки. При численном превосходстве со стороны нападающих один только Кихён по праву может заменить десяток обученных солдат. То ли дело в том, что он может превратить в оружие всё, что угодно, то ли в том, что для него битва — не более, чем забава, но результат всегда один: множество убийств, а на нём — лишь пара царапин и сломанная рука как максимум, восхитительно. Тэян наслушался от Чжухона, а теперь думает лишь о том, что лучше бы вместо Ёнбина пошёл именно Кихён, или вместо Шону, как угодно было бы лучше, если бы там был кто-то настолько опасный на их стороне. — Роун, как обстановка? — решая переключиться на что-то другое, спрашивает Тэян, чтобы не думать о том, в какой опасности Ёнбин находится сейчас. — В норме! Чани убил двоих, я не знал, что он умеет стрелять, — он по-доброму усмехается. — Хвиён помогает дежурному патрулю, они ранены, но большой опасности нет. Джухо обезвредил пару истребителей. Всё как и всегда. Ничего необычного, поэтому Тэян лишь улыбается и выдыхает. Проблемы начинаются тогда, когда пропадает индикатор Ёнбина. Тэян несколько раз прожимает соединение, но ничего не происходит, и он испуганно смотрит на Инсона, а тот — на Чеюна, и в ответ они оба получают такой же взгляд — индикатор Шону тоже пропал. Именно тогда начался ад. Тэян потерял счёт того короткого времени, что они провели в неведении, стараясь в спокойной обстановке курировать действия остальных, но первым, кто заметил, что что-то не так, был именно он. Всё произошло быстро: сначала Чжухон сообщил о том, что зафиксировал движение в нескольких метрах от входа в лабиринт, после туда подлетела капсула и из входа выбежал человек без опознавательных знаков — капсула при подлёте подняла облако пыли, рассмотреть что-либо, даже имея сенсоры, было просто невозможно, было лишь знание, что он живой. Чжухон сделал несколько выстрелов, но они все были заблокированы защитным полем, другим до входа было добираться сравнительно долго, вся концентрация боя сосредоточилась в паре сотен метров, сейчас его окружали лишь обломки и трупы. За незнакомым силуэтом появился ещё один, Чжухон хотел выстрелить, но быстро осёкся — из выхода выбирался Шону, связь с ним и его индикатор в мгновение вернулись. Шону выстрелил по силуэту несколько раз, почти истратив заряд, но всё было зря, он слишком долго поднимался. Стало понятно, что бежал он за Минотавром. Миссия была мгновенно провалена, когда капсула поднялась и устремилась к орбите, намереваясь, вероятно, сделать сверхзвуковой прыжок. Чжухон сразу же полетел за капсулой, обстреливая её всеми имеющимися зарядами, но щит будто был непробиваемым — он слышал о такой штуке на рынке у Айрин, но стоит она непозволительно дорого, простые преступники такое себе не могут позволить, но если это группа «М»… Сомнений не оставалось. — У нас нет шансов, — скомандовал Шону. — Прекратить огонь, начинаем собираться, возможно, успеем нагнать их после сверхзвукового прыжка. От них должен остаться след. — Где Ёнбин? — вопрос от Инсона прозвучал раскатом грома. Шону несколько секунд молчал, а после выдал короткое и почти сухое: — Я не знаю. Тэян хотел было что-то возразить, сказать, что им нужно вернуться в лабиринт, но тут же его так и не начавшийся поток мыслей прервал слегка нервный голос Чеюна: — Собираемся быстро, все. На орбите заряжается мощная пушка, она нацелена на лабиринт. — Откуда сведения? — спросил Инсон, повернувшись. — Чангюн только что прислал данные. У нас около десяти минут. Ни о каких поисках Ёнбина и речи не шло, все прекрасно это осознавали: либо Ёнбин сейчас объявится сам, либо всему конец. Давон и Джухо забрали остальных с поля боя, помогли отбиться Хёнвону, Вонхо и Минхёку, чтобы их забрал Чжухон, и полетели к кораблю, по пути сбив пару беспилотных вражеских истребителей, оставшихся нетронутыми во время основного боя. Это всё выглядело как позорный побег, и непонятно лишь, чьей именно стороны. Когда команда поднялась на борт, Роун подошёл к нервничающему Тэяну и мягко коснулся его плеча: — С ним не было связи? Тот только отрицательно мотнул головой, а через мгновение вцепился ладонью в панель, сжав пальцы до едва ощутимой боли, его глаза в удивлении расширились, а дыхание будто остановилось — лазерный яркий луч пролетел мимо стекла на носу корабля и почти оглушительным выстрелом попал в середину лабиринта. Если бы у Тэяна получилось, он бы закричал, но он не мог: бессилие и оцепенение сжали его тело так, словно он снова попал в один из своих кошмаров. Казалось, что лёгкая встряска от ударной волны даже не потревожила его. Он продолжать стеклянными глазами смотреть на то, как многолетняя огромная постройка, мнимый символ, падала вниз, уходя под землю тонной камней, пыли, трупов и металла, и чувствовал, как вместе с этим уходит часть его, часть каждого, кто стоит с ним на борту этого корабля. Давящая тишина в попытках найти, что сказать, прервалась внезапно. — Подключитесь к любому галактическому каналу прямо сейчас, — голос Вонхо в динамиках на мгновение отрезвил, он звучал шипяще и прерывисто из-за последствий ударной волны, но общий посыл был понятен. Чеюн, первым выйдя из прострации, быстрым движением нажал на панели несколько кнопок и вывел голограмму на огромный экран перед бортовым компьютером. — Господин Лу… — еле слышно выдохнул Роун почти испуганно, стоило изображению развернуться на весь капитанский мост. Тэян непонимающе повернулся к нему, а затем снова взглянул на экран, и только после этого до него дошло — перед ними Минотавр. Значит, «псы» всё же не смогли догнать капсулу и обезвредить их, раз запись идёт в прямом эфире и тот, видимо, чувствует себя очень даже хорошо, несмотря на весьма побитый вид. — Здравствуйте, главнокомандующий Ким, — его лицо было слегка уставшим, волосы взъерошены, а над губой красовалась свежая ссадина, он говорил медленно. — Знаете, что нужно сделать, чтобы убить человека? Всадить нож ему в горло? Прострелить сердце? Голову? Гораздо интереснее лишить его всего, чем он дорожит. Сегодня, главнокомандующий, я лишил вас не слишком важной, но достаточно приятной части вашей жизни. — Несмотря на спокойную интонацию, его взгляд горел сумасшествием вперемешку с азартом и ненавистью. — Я убил Ким Ёнбина, и он — лишь начало вереницы смертей, которые последуют перед тем, как я обличу каждое ваше преступление перед Советом и всей Галактикой и заставлю вас умолять меня о прощении. Вам стоило меня убить, главнокомандующий, а теперь попробуйте найти меня и обезвредить раньше, чем я разрушу вашу жизнь. До скорого. И когда сообщение выключается, вместе с ним будто заканчивается воздух в лёгких у всех вокруг. У Сочжон всегда был чёткий план действий на любую непредвиденную ситуацию, но когда на неё наставили дуло и выстрелили фразой о смерти Ким Ёнбина, она впервые в жизни не знала, что ей делать дальше. Единственно верное, как она посчитала, решение было принято спонтанно — она решила выехать к чёрному рынку, а вместе с ней и все девочки, то ли за компанию, то ли поддержать. Ожидать тёплого приёма было глупо, она никогда не была любимицей Айрин, хотя и конфликта между ними никакого не было, но зная, в каких та отношениях с Ёнбином, было бы глупо предполагать, что она вообще захочет разговаривать, поэтому встречать её вышла Сыльги, на которой не было лица вовсе — хоть она и пыталась скрыть это за лёгкой грустной улыбкой, её бледное лицо всё равно выдавало каждую эмоцию. Рядом со стойкой кассы сидела Вэнди и грызла ноготь большого пальца. Йери и Джой нигде не было видно, но спрашивать и не хотелось, ответ явно не понравится. — Новостей нет? — В последний раз час назад, они сделали гиперпрыжок и скоро должны вернуться, — Сыльги не смотрела ей в глаза, только поджимала губы и старалась отвлечься на какие-то случайные вещи в помещении. — А раненые… — из-за спины Сочжон вышла Луда, — есть? Ну… кроме… Уточнять не хотелось, Сыльги выдохнула: — Раненые есть, но ничего серьёзного. Хвиён сказал, что нужен будет отдых, наблюдение, пара лекарств и не более. Воцарилась отвратительно напряжённая тишина. Никто из присутствующих давно не сталкивался с тем удушающим горем от утраты, которое, словно петля, сжимается на шее с каждым новым вдохом. Именно так Сочжон и описала бы своё состояние, стоя напротив Сыльги и сжимая в ладонях плетёный яркий браслет из бисера. Ждать эс-эф пришлось недолго, между их прибытием к рынку разница всего в десяток минут. Массивный боевой звездолёт с треском и небольшим задымлением приземлился напротив заправки. Одно из крыльев мгновенно отвалилось — это был звездолёт «псов», которым явно понадобится некоторое время, прежде чем они выйдут, не рискуя оказаться похороненными под грудой металла; следом за ними, через пару мгновений, приземлился более целый звездолёт эс-эф. Сочжон выбежала первой, путаясь в ногах и чувствуя, как начинает медленно захлёбываться в накатывающей истерике от осознания, что из открывающегося отсека ангара сейчас выйдет всего восемь человек. Она останавливается в нескольких метрах, чуть не падает, скользя по песку и поднимая клуб пыли, когда на землю с оглушительным стуком опускается металлический трап. Время на этот момент перестало существовать: осталась лишь сама Сочжон и глухое ожидание со щемящей болью, разливающейся кислотой по всему организму с каждым мгновением. Они выходят по очереди, медленно, некоторые хромая: Тэян помогает Роуну спуститься — тот, видимо, повредил ногу во время битвы; Чани разминает плечо, а остальные идут совсем неспеша с видом побитых собак. Вкус проигрыша застывает на языке и теряется в ощущении глубокой утраты. Сочжон хочет рухнуть коленями на тёплый песок и закричать, но останавливается, чуть было не выронив браслет из рук, когда выходит Хвиён, а рядом с ним, опираясь на чужое предплечье, идёт Ёнбин — побитый, в пыли, грязи и крови, но живой. Увиденное кажется нереальным. Сочжон не оборачивается в этот момент, но уверена, что все присутствующие так же, как и она, застыли с немым вопросом на лицах в ожидании хоть каких-то объяснений. А сам Ёнбин встречается с ней взглядом и улыбается устало (он будто повзрослел на десяток лет или, может, это только кажется), а после его улыбка меркнет, когда он смотрит куда-то ей за спину. И ей вновь не нужно оборачиваться, чтобы знать, кто там, но ни она, ни кто-либо другой не знал, что в этот момент разбилось одно сердце. — Я не знаю, как это произошло, — говорит Хвиён и пожимает плечами. На Ёнбине ни одной крупной раны: только несколько царапин, ссадины и синяки по всей спине и ушибленная нога — ни о какой смерти и речи быть не может, он дышит и ходит, разговаривает нормально, с рефлексами всё в порядке. Хвиён и сам поверить не может, потому что, будучи в подавленном состоянии, зашёл в медицинский отсек и чуть не поседел мгновенно, когда увидел вполне целого Ёнбина, сидящего на кушетке и вымазавшего всё кровью, то ли своей, то ли чужой — Хвиён разбираться тогда не стал, это было уже не так важно. — Я не могу объяснить, как так вышло, но я на самом деле умер, а потом оказался на звездолёте. Я провалился в темноту, открыл глаза — и я на кушетке в медотсеке. Тэян держался за голову, а Чеюн наливал себе крепкую настойку из запасов Сыльги — они не могли в это поверить, все видели своими глазами, как недра Афины поглотили весь лабиринт, когда луч пронзил корпус треугольника. Это было необъяснимо и вызывало одни вопросы. То, что у Ёнбина были ответы на каждый из них, никто не знал. Никто, кроме Айрин, стоящей напротив него и смотрящей так, будто им срочно нужно поговорить, потому что он ей ещё ничего не сказал, но она уже знала, что конкретно услышит. Это не могло произойти без вмешательства тех, чьё имя должно было кануть в лету. Однако сейчас времени на эти разговоры совсем не было, все вокруг были в замешательстве и сидели в тишине, анализируя происходящее, как вдруг с улицы раздались шум и крики. Выбегать ни у кого не было сил; все, кто находился в помещении, спокойно вышли вслед за Джухо, что стоял ближе всех к выходу. Всё равно что-то страшнее того, что произошло на Афине, уже вряд ли случится. На улице стояли «псы», впереди которых был Чжухон, совсем потерянная Ченсяо и Луда, разделявшая их и направляющая бластеры в обе стороны. — Что здесь происходит? — вытирая слёзы рукавами кофты, Сочжон отпустила ладонь Сольа и быстрым шагом направилась к этой компании. Ёнбин, вышедший почти самым последним, непонимающе уставился на происходящее, но через мгновение, даже несмотря на то, что он ничего не слышал и лишь наблюдал за образовавшейся картиной, паззл в его голове сложился. — Ченсяо продавала данные «псам»! — зло выдала Луда и сжала бластеры крепче, как только увидела, что Чжухон попытался сделать шаг вперёд: — Стой на месте. — Что? — Сочжон резко остановилась и растерянно посмотрела на Ченсяо, а потом обернулась и взглянула на Сольа в поисках поддержки. Та, стоя в нескольких метрах, поджала губы и отвела взгляд, тяжело вздохнув — она знала. Единственный человек, которого никто никогда не подумал бы уличить в предательстве. Сочжон перевела полный отчаяния взгляд на Ёнбина, и этого стало достаточно для того, чтобы оба вспомнили разговор, когда она сказала, что не доверяет никому в команде, постоянно ожидая ножа в спину. Один из её самых больших страхов оправдался в тот момент, когда, казалось бы, другой чуть не стал реальностью. Кошмары друг за другом свалились ей на голову; происходящее напоминает ужасный сон, из которого она не может найти выход, чтобы проснуться. Наверное, даже заточение на Аресе не было настолько чудовищным, как осознание, что доверять она и правда не может никому. — Сочжон, я… — Ченсяо глотает ком в горле, когда поворачивается к ней. — Я могу объяснить. Та её не слушала, просто смотрела в песок и щебень под подошвой своих ботинок. Все звуки вокруг слились в один. — И что ты объяснишь? — встряла Луда, продолжая на повышенных тонах. — Как сливала всё «псам»? И сколько они тебе заплатили за это? Ченсяо поджала губы, поняв, что не может и не хочет ответить. Предательство — не та вещь, которую стоит прощать, да и с её стороны глупо было надеяться на то, что её измена останется тайной. Рано или поздно они бы пересеклись с Чжухоном в месте, в котором соберутся все их друзья и команды. Это было лишь вопросом времени. — Мне найти Роуна? — Тэян, понимая, к чему ведёт вся ситуация, решил без лишних слов предложить вариант переговоров, повернувшись к Ёнбину и Айрин, что встала рядом с ним. Ёнбин посмотрел в её сторону, на момент испугавшись тому, что смотрит на неё будто новыми глазами, а после, дождавшись её кивка, ответил коротким «да». Переговоры в подобных случаях малоэффективны, но Роун — единственный из них, кто умеет правильно их проводить и подталкивать людей мыслить здраво. Вряд ли Луда убьёт кого-то, конечно, но перестраховаться не мешает. С другой стороны, вопрос могла бы решить сама Айрин, но её вердикт был бы жёстким — запрет на закупку и посещение рынка до выяснения обстоятельств; может, она даже могла бы сообщить Лэю об этом. Стрельба на территории запрещена и все об этом знают, она не стала делать предупреждение сейчас: то ли из-за давящих мыслей о случившемся в лабиринте, то ли из-за того, что понимает лучше других — кровопролития не будет, это способ контроля ситуации и не более. Звездолёт эс-эф оказался, как и всегда, припаркован позади рынка на vip-парковке для постоянных и самых любимых клиентов. Роун должен быть там, он говорил, что ему нужно переодеться и принять душ, смыть всю чужую и свою кровь с кожи. Тэян не стал мешать, ушёл с остальными, а сейчас возвращается обратно в надежде, что тот не уснул от усталости. Когда трап опускается на землю, Тэяна нагоняет Давон. — Ты не видел Инсона? — Нет, он куда-то пропал? — Перед потасовкой он вспомнил о том, что в файлах нашего архива есть куча старых легенд и мифов, — Давон глупо усмехается, а Тэян непонимающе на него смотрит. — Тому, что Ёнбин каким-то образом оказался на звездолёте нет ни одного научного объяснения, так что Инсон решил прибегнуть к мистике. С какой-то стороны это было даже логично. На звездолёте стояла тишина, за исключением звука работающих приборов и механизмов — после их прилёта Джухо и Чеюн проверили работоспособность, сбился только датчик времени. На капитанском мосту никого не было, поэтому они вдвоём направились к каютам как к единственному месту, в котором они оба могли быть, но когда Давон открыл дверь своей и не увидел внутри Инсона, у Тэяна закралась отвратительная мысль, которая могла возникнуть лишь у него. Ему понадобилось мгновение, чтобы отмести её подальше и выдохнуть — это результат его жизни в доме Чонина, по-другому и быть не может. Он снова выдохнул, когда подошёл к двери их с Роуном общей каюты и приложил ключ-карту к датчику. Дверь открывается за пару секунд, но их хватает, чтобы подумать о худшем, однако когда Тэян ступает внутрь и осматривается, он понимает, что внутри никого нет. Лишь одна деталь цепляет его взгляд прежде, чем он успевает подумать о том, что им нужно пойти искать в другое место — на полу лежит кубок, который Роун украл на том рынке, и на его боках медленно тускнеют символы на неизвестном языке.