петушиные бои в открытом космосе

«Дыра», так они её называли, была отвратительным местом, полным различных мастей подонков и убийц. Чонину она чем-то напомнила западную часть Гавани — такая же грязная, мрачная, с постоянными дождями и высоким муравейником из бесконечных зданий, надземных проходов и туннелей. Чонину не нравилось ни там, ни здесь. Некоторое время ему приходилось жить в подобных условиях, всегда мокнуть и ходить по замусоренным улицам — меньше всего хотелось возвращаться в этот ад. (Он знал, что настоящий ад — Центральная станция, но места, подобные этому, не слишком отличались от лоскутной цивильной богемы человеческой жизни.) Чонин бы соврал, сказав, что сюда его привели порыв души и воспоминания о былых днях. Сегодняшний визит в «Дыру» был официальным. Он до сих пор не знает, что именно заставило Хакёна поставить один из корпусов лаборатории в таком месте. На Земле полно территорий, на которых можно было бы построить хоть три корпуса за раз, но глава лаборатории был непреклонен в своём решении, когда выбрал эту станцию подле колец Сатурна. Чонин пытался его понять: в пребывании на этой станции всё-таки были свои плюсы. Незначительные, по мнению Хакёна. Ни для кого из правительственного верха не было секретом, что Хакён проводил опыты над местным сбродом, поставив на них метку «во благо науки». Чонин один раз стал свидетелем пары экспериментов на тех, кому не посчастливилось превратиться в подопытную крысу для новых безумств и ненормальных фантазий поехавшего и уверенного в собственной неприкосновенности «светила будущего науки» — именно так прозвали его журналисты и сборище таких же умалишённых фанатиков, даже не подозревающих о том, как именно делались эти научные прорывы. Чонину не хотелось лететь ещё и из-за этого. Лухан не мог, а соблюсти официальную процедуру в надобности присутствия военнослужащего в комиссии нужно было. А ещё эта напасть с Бэкхёном... Чонин знал — нужно было молчать об истинной цели визита, но сказал Чондэ и совершил ошибку. Лаборатория встретила его мрачно. Тихим открытием кодовых замков и тусклым теплым освещением. Чонин хотел бы сбежать отсюда, да подальше, но выбора у него не было. Не то чтобы он испытывал страх... ему даже неизвестно, что это такое. Однако здесь всегда была слишком странная атмосфера, вызывающая ощущение, будто из тёмных участков коридора кто-то протягивает костлявые обглоданные пальцы — Чонин их видел однажды, когда наблюдал за опытом. Его до сих пор передёргивает от омерзения, когда он вспоминает, как непонятная бесцветная жижа стекала по защитному стеклу после того, как неудачный подопытный Хакёна взмолил о пощаде, ударив раскрытой ладонью по поверхности прямо перед лицом Чонина. Маленькие ошмётки кожи в жиже вызывали рвотные позывы у всех наблюдающих, и ему повезло, что это зрелище не нашло в нём ни капли страха. Только омерзение. Тогда это казалось последним разом, когда он прилетит сюда, но крики, слышимые за бронированной дверью, вернули его в действительность. Бэкхёна держали солдаты. За крепким стеклом, разделяющим комнату, стояли двое: Хакён и его лучшее и вместе с тем худшее вложение. Тэён всегда была преданной, выносливой и опасной. Чонин это знал и понимал, что бунт её горячего темперамента — лишь вопрос времени. Пытался ли он предотвратить случившееся? Нет. У него всегда было преимущество перед другими, но смотреть, как разрушаются чужие жизни — единственное развлечение, которое у него осталось. Опасность Тэён была довольно очевидным фактором, который для Хакёна был фактической игрушкой, средством для экспериментов, сладким наваждением, тающим на губах привкусом возможных результатов. Но он ошибся, слишком уж переоценил материал для исследования, забыв, что идеальный оригинал не равен идеальному клону. Насколько Чонину известно, все её клоны умерли либо сами, либо от руки уполномоченных солдат. Однако Хакён никогда не останавливался и этим решением подписал себе смертный приговор. Тэён намеревалась подорвать лабораторию. Сначала этот порпус, потом перейти к остальным и дойти таким образом до Земли. Однако Хакён был бы слишком глупым, оставь он её мятежный нрав без присмотра и контроля всего, вплоть до мыслей. «Это было слишком просто», — заявил он, когда Тэён взяли под стражу. Его голограмма периодически отворачивалась, пока он наблюдал за тем, как Тэён кричит и клянётся, что задушит его голыми руками, стоит ей освободиться. «Она слишком легкомысленная, раз думает, что хоть один человек в этом здании ей поможет», — сказал он, и Чонин тогда поймал себя на мысли, что Хакён специально всё сделал так, чтобы Тэён проявила свои истинные намерения. Наверняка, будь она чуть умнее, то не купилась бы на подобные фокусы, но у Хакёна и на этот счёт, скорее всего, нашлась бы пара тузов в рукавах его безупречно белого халата. Даже сейчас он в нём; стоит, держа в руках заряжённый бластер, и выглядит при этом так спокойно, почти умиротворённо, что Чонин бы точно признал в нём настоящего монстра, если бы не знал наверняка, что он — обыкновенный человек из плоти и крови. Просто безумный. Чонин ровняется с солдатами, держащими Бэкхёна, чтобы тот не сорвался и не начал стучать по стеклу, даже не зная, что она его не видит и не слышит. Точно было плохой идеей рассказывать Чондэ. Чонин же знал — Бэкхён будет в курсе и полетит за Тэён, не волнуясь ни о собственной репутации, ни о должности, ни о других последствиях своего опрометчивого решения. Чонина сюда направили по большей части проследить за устранением проекта, а уже во вторую очередь — за Бэкхёном. — Мы все кого-то теряли, — бесцветно сказал Чонин, смотря на то, как Тэён готова прогрызть Хакёну глотку. — Она предательница, Бэкхён. — Она — наш солдат, генерал-полковник Ким! — Бэкхён уже не пытался вырваться. Он знал, что приказ — в случае чего, стрелять на поражение. — Дезертир, — парировал Чонин, всё ещё даже не удостоив его взглядом. — Хакён держит её как животное. Процедура наказания должна быть лояльнее. — Он не воспринимает её как человека. Может быть, я открою тебе секрет, но мы все для него — не более, чем материал для исследований. На её месте мог бы стоять кто угодно, кто находится под его надзором. Даже ты. Или я. Его не волнует личность, только фантазии о совершенном клоне. Как Мун Бёри, например. Бэкхён слушает его молча. Конечно, он всё это понимает не хуже других. Просто он никогда не думал, что что-то может пойти настолько «не так». Он знал Тэён давно. Не соврал бы, сказав, что половину жизни точно. Самый близкий человек. Стоящий сейчас на эшафоте, привязанный и закованный в металлические ошейник и браслеты — эта картина похожа на кошмар. Бэкхён думал, что в таком плачевном положении окажется он, но никогда — она. — Это не повод настолько бесчеловечно её убивать, — почти выплёвывает Бэкхён в ответ, не найдя других слов. — Я ничего не могу сделать, майор Бён, — переходит на формальный тон Чонин. — Будь здесь генерал-полковник Лу, ничего бы не изменилось. Это — лаборатория Хакёна и его приказ, который он сам и приводит в исполнение. Ни у нас, ни у главнокомандующего Чжана, ни даже у президента Кима здесь нет никаких полномочий после того, как Тэён сама поставила свою подпись на участие в экспериментах. Ей стоило внимательнее читать контракт. — Не мои проблемы, что никто не может противостоять сумасшедшему ублюдку, — Бэкхён переходит на совсем грубый тон и не жалеет об этом, когда тут же получает удар под рёбра. Он шипит и жмурится от резкой боли, кусая губы, но не издаёт ни звука. — Она, конечно, вас не слышит, майор Бён, но я слышу прекрасно, — не отводя взгляда от Тэён, с улыбкой говорит Хакён. — Я бы советовал вам быть осторожнее в выражениях. В этот момент Чонин чувствует, как будто лёгкий, едва ощутимый поток воздуха нежно касается его скулы и линии челюсти, слегка ерошит приглаженные волосы на затылке, а следом в голове, словно по привычке, появляется предупреждение об опасности — чей-то тяжёлый, прожигающий спину взгляд. Он недоумённо оборачивается, стараясь не показаться подозрительным или испуганным, но за спиной никого нет. Только дверь на кодовом замке. Он мотает головой, стряхивая с себя липкое, неприятное ощущение, и возвращается к разговору. — Вам тоже не стоит бить сотрудника Центральной станции просто из-за того, что он не может держать язык за зубами, — говорит Чонин прежде, чем Бэкхён успевает открыть рот и начать ухудшать своё положение ещё больше. Хакён на это только ухмыляется. В это время Тэён, услышав о присутствии Бэкхёна за стеклом, совершает неосторожность и потерянно смотрит в его сторону, будто надеясь увидеть его за зеркальной поверхностью. Её выражение лица меняется с озлобленного на обеспокоенное, моментально выдав её слабое место. Для Хакёна оно ничего не значило, причинить вред сотруднику Центральной станции означает лишь подписать себе смертный приговор. Однако этот факт делал всю ситуацию несколько щекотливой. — Майор Бён, я рад, что вы почтили меня своим присутствием, но если собираетесь меня останавливать, то, увы, у вас ничего не получится. Тэён не выйдет отсюда живой. Чонин усмехнулся чужой дерзости, в этом был весь Хакён — наглый, самоуверенный и всё ещё повернутый на своих страшных и пугающих творениях и фантазиях. — Вы не можете так поступить! — кричит Бэкхён ему в ответ и в его голосе всё ещё теплится небольшая надежда на другой исход. — Могу, почему нет? Вопрос встал ребром. На момент воцарилась тишина. Чонин внимательно смотрит на Хакёна, не сводящего взгляд с Тэён, потом на Бэкхёна, что так отчаянно смотрит на них двоих — патовая ситуация. Театр одного актёра, жаждущего крови. — Потому что... — Бэкхён резко подаёт голос и облизывает пересохшие от волнения и напряжения губы, — потому что проект «О» всё ещё жив! С каждым новым словом его тон становился всё тише, а Чонин, на лице которого прежде было лишь безразличие, внезапно приходит в замешательство: — Проект «О»? — спрашивает он удивлённо. — Разве не вы в рапорте главнокомандующему Чжану заверяли, что все ваши проекты мертвы, Хакён? Тот несколько мгновений молчит, а после коротко усмехается так, будто никакого рапорта и вовсе не было: — Это секретная информация, генерал-полковник. К тому же, проект «О» в любом случае слишком слаб, чтобы выжить. — Хакён, — голос Чонина стал твёрдым, как сталь, а лицо помрачнело ещё больше (Бэкхён, взглянувший на него, знал, что это не предвещает ничего хорошего). — Откладывайте казнь. Я хочу увидеть проект «О» прежде, чем... Раздался выстрел. — Хорошо, — сказал тот, улыбнувшись и отбросив слегка дымящийся горячий бластер в сторону. — Выходите, поворачивайте направо и следуйте за мной. Безжизненное тело Тэён рухнуло, как только датчики на ошейниках и наручниках открылись и позволили ей упасть. Последнее, что уловил Чонин, выходя из помещения — её пустой взгляд в их сторону и крик Бэкхёна. Чонин никогда раньше не видел внутренние корпуса клонов. Обычно этим занимался Хань, в этой теме он более организован и... человечен. Возможно, будь именно он сегодня вместо Чонина, всё было бы иначе и, наверное, Хакён мог бы сделать скидку, оставив Тэён живой, но на каких-то отвратных условиях, на которые Хань обязательно согласился бы и начал бы выполнять их немедленно. Чонин не такой. Всё просто — ему всё равно. Хакён ведёт его запутанными дорогами сквозь искусственный внутренний сад без признаков жизни, наполненный только звуками журчащей воды из небольшого источника под платформами, по которым они ступают, а потом проходит в такие же тихие, почти «мёртвые» жилые корпуса, что наверняка в большей степени пустуют от отсутствия, как это Хакён говорит, «пригодного материала». Уже там они идут недолго. У Чонина начинает болеть голова от бесконечного белого и он выдыхает, когда они останавливаются возле не пронумерованной двери с одним лишь датчиком, к которому Хакён прикладывает свою панель на запястье. — Не боитесь, что её взломают? — шутит Чонин прежде, чем открывается дверь. — Тем, кто захочет это сделать, придётся взломать мой мозг, — безразлично отвечает тот. Когда дверь открывается, перед Чонином — лишь просторная комната с окном на искусственный сад и ещё одна обычная деревянная дверь, видимо, в душевую. И снова всё белое. И посреди этого белого — человек, тоже в белом. Чонин жмурится. — Проект «О», — дежурно представляет Хакён и становится боком, отходя чуть назад, чтобы открыть полный вид для Чонина. Тот отвлекается от книги, что исчезает с голограммы, стоит только чужому голосу прозвучать за спиной, и поворачивается. — Это его имя? — перед Чонином парень не старше его самого, по внешнему виду, по крайней мере. Проект «О» смотрит внимательно и устало, но как-то... сухо. Чонину сложно подобрать слово к этому взгляду, что направлен прямо на него. Взгляду, что кажется пустым, но есть в нём что-то такое... — Его имя Сехун, — сказал Хакён. — Это имя ему выбрала госпожа Ким. «Называет её госпожой, убив пару минут назад. Смешно». Чонин несколько секунд помолчал, держа зрительный контакт с клоном, и кивнул: — Главнокомандующий Чжан ждёт ваш рапорт по прилету на Центральную станцию, я сообщу вам, когда вы сможете выйти с ним на связь для аудиенции. Рапорт не понравился никому. Ни главнокомандующему, ни генералу-полковнику Лу, ни генералу Сону. Убийство солдата на территории лаборатории не являлось серьёзным правонарушением, потому что по факту она считалась дезертиром, но вот факт, что Хакён начал скрывать разработки — совсем другое дело. Вторая новость не понравилась уже только Чонину. — Генерал-полковник, — обращаясь к нему, главнокомандующий выглядел определенно довольно устало. — Вам придётся отвечать за отряд, который мы направим в корпус лаборатории. Вы будете курировать их работу в течение всего времени, что они будут проверять соответствие всех норм. С этого момента всё покатилось к чертям. Задачей Чонина было три раза в неделю посещать этот корпус лаборатории Хакёна и следить за проверками. Ничего сложного: просто ходи, ешь постную еду и дыши парами химикатов — сказка, а не командировка. Всё бы ничего, но в какой-то момент Чонин стал летать в лабораторию четыре раза вместо положенных трёх, потом — пять, а затем и вовсе перестал улетать оттуда, поселившись в свободной комнате внутреннего корпуса для клонов. Причиной тому был проект «О». Они заговорили впервые, когда тот поливал сад, а Чонин прогуливался от безделья и пытался понять, чем себя занять, и нашёл его. Одинокого, почти сливающегося с белизной вокруг, если бы не чёрные волосы и зелёные листья. Это был недолгий разговор про погоду и общее состояние проекта. Чонину, в общем-то, было всё равно, как и всегда, но ему стало интересно, что в нём такого особенного, раз Тэён дала ему имя. (Она давала имя каждому клону, которого видела, но из разговоров персонала Чонин понял, что проект «О» был чуть ли не её любимым. Кто-то сказал, что она назвала его семьёй.) Честно говоря, Чонин не помнит, почему, но в какой-то момент через две или три их встречи и разговора, наполненных повседневностью и поначалу — лишь тонким флёром скуки, а после — заинтересованностью и вниманием, он осознал — его тянет. Безумно, терпко и невыносимо, до покалывания на кончиках пальцев и затруднённого дыхания, взмокших от волнения волос на затылке и сбившихся мыслей. Ему казалось, что он сошёл с ума. Быть не может, чтобы столько десятков лет, столетий совсем не знать, как это — любить, а тут — бац! — и упасть в омут спокойного взгляда и тихой речи, тонких запястий и короткого ёжика тёмных волос. Сехун (он перестал называть его проектом «О» довольно быстро) открылся ему не слишком охотно. Скорее, просто пару раз поделился тем, что ему нравится из литературы и кино, а потом показал несколько выведенных в лаборатории цветов — и всё, Чонин попал. Это был прямой выстрел в сердце навылет, у него попросту не было выбора, кроме как умереть и воскреснуть, повязнув в том, что, как он думал, никогда уже не познает. Да так сильно, что в какой-то момент он просто пришёл и сказал: — Полетели со мной, а? — Ты тупой? — услышал в ответ он. — Я брак. В этом не было ни капли лжи. Ухаживать за нестабильным клоном, оставшимся без оригинала, довольно сложно. Хакён сказал, что это абсолютно бесполезная трата времени, на что Чонин спросил «Сколько?» и Хакён назвал сумму. У Чонина было решение. Это было и остаётся сложным. (Бэкхён не говорил этого при Сехуне, хоть и по полному печали и злобы взгляду всё и так было понятно, но Чонину один раз сказал, что ненавидит всё, что напоминает о ней. И Сехуна в том числе.) Почти невыносимо понимать, что в любой момент Сехун может угаснуть, словно спичка в бесконечном море из безысходности, но Чонин делает, что может. Ему всего лишь нужны артефакты, те, кто достанут ему последние паззлы мозаики, чтобы он смог вернуть свою силу и доказать, что такое решение стоит нарушенного обещания. Он знал, на что шёл, знал, что легко не будет, но когда он во сне обнимает Сехуна, прижимается к нему ближе и слышит, как, пусть и слабо, стучит чужое сердце, всё в этой глупой и такой маленькой для их совместного будущего Вселенной кажется возможным.