Одна на двоих жизнь

      Любовь — это не секундное помешательство. Не минутное влечение. И вовсе это не часы, проведённые с тем человеком, которого, кажется, любишь.       Любовь — это прощение. Прощение за все. Мартен прекрасно знал об этом, смотря за спящим Логиновым, рассматривая замысловатые тени, бросаемые светом небольшого светильника у кровати.       Мартен знал, что такое любовь, просыпаясь ночью оттого, что затекла рука и жутко хотелось повернуться на другой бок, но теплое сонное дыхание в шею не позволяло этого сделать.       Мартен знал, что это любовь, когда в темноте Оберховской ночи проводил кончиками пальцев по светлой щетине на скулах Логинова.       Он знал, что такое любовь, когда чувствовал где-то в груди, как бьётся то самое… То самое любящее и готовое биться вечно ради русского, сердце.       Мартен знал, что такое любовь, когда проснулся от слишком уж нежного и легкого поцелую утром, когда нужно было покидать их город любви — Оберхов.       — Покушаешься на мою честь, пока я сплю? — Фуркад удивленно вскинул брови и улыбнулся, заметив некоторое замешательство в янтарных глазах.       — Тебя по-другому нельзя было разбудить. Ты спал, как убитый.       — Если считать, что я не спал всю ночь…       — И почему это ты не спал? — не поверил Логинов, нависая над Фуркадом.       — Потому что ты пинался, — Мартен попытался сдержать улыбку, увидев счастливое лицо русского, — чуть не вытолкал с кровати…       — Не привык спать с кем-то в кровати. Тем более с мужчиной…       Саша тут же смутился и, стараясь скрыть свое красное от стыда и стеснения лицо, попытался встать, но Фуркад ловко перехватил Логинова, и тот снова плюхнулся на кровать.       — Саша, — француз пододвинулся к мужчине, — тебя это беспокоит?       Русский неуверенно кивнул.       — Я… — Саша закусил губу, — просто… Когда я… Когда я влюбился в тебя…       Мартен улыбнулся так искренне, как только мог, чувствуя, что вот-вот взлетит от какого-то слишком уж приятного и тягучего чувства где-то в животе.       — … то я думал, что это пройдёт… Что это временно. И что такое бывает… Но…       — Это не прошло? — прошептал Фуркад, прижимая дрожащего Логинова к себе.       — Нет. Я влюблялся сильнее с каждым днём. С каждым твоим словом. И даже с грубым. Я ненавидел… Я ненавидел себя, потому что ты терпеть меня не мог, а я ничего не мог поделать с этой своей проклятой любовью…       — А как давно ты увидел свой шрам в виде буквы «М»?       — Летом… В июне я уже начал забывать о тебе. Старался забыть. И когда почувствовал жжение, то сразу понял, что это ты…       — Но почему? Почему именно я?       — Я тебя любил, а ты меня ненавидел. Судьба решила подшутить надо мной…       — Это не так, — француз поцеловал Логинова в щеку, — это не правда.       — О чём ты?       Мартен виновато опустил глаза.       — Я тебя не ненавидел.       — Но… — Саша непонимающе посмотрел на растерянного мужчину.       — Да, я вёл себя ужасно. Но это не потому что ты мне не нравился… А потому что…       — Я понял, — кивнул русский, — не говори.       — Саша, тогда, когда ты оказался со мной на пьедестале, ещё до ЭПО, — Мартен нервно сглотнул, — я понял, что ты мой новый соперник. Ты мой новый… Кто-то новый в моей жизни, понимаешь?       Логинов натянуто улыбнулся.       — Ты мне не веришь? — француз притянул мужчину ближе к себе.       — Мартен, я… Я не привык верить людям… И ты так говоришь, чтобы меня успокоить, но не надо…       — Саша, — Фуркад взял Логинова за подбородок и прошептал, — ты веришь мне?       Мужчина бегло прошёлся по смуглому лицу, остановившись на карих глазах и уверенно кивнул.       — Да, верю, — улыбнулся русский и тут же получил поцелуй от этого злобного, на первый взгляд, француза.       И всё-таки они оба знали, что такое любовь.       Оба знали, что такое любовь, когда держались за руку, пока никого не было рядом.       Они знали, что такое любовь, целуясь на пустом стадионе в Рупольденге и обнимаясь под стоны завывающего ветра. Снежная стихия была вне любви.       Они знали, что такое любовь, соприкасаясь замерзшими от мороза носами, засыпая перед ответственной гонкой, утопая у друг друга в глазах.       Они оба знали, что такое любовь, смотря по вечерам мультики, сдвинув кровати в номере француза.       Они знали, что эта любовь — не из легких, но они оба знали, что нашли то, что искали. Если кто-то и мог так любить Фуркада, то только Логинов. И если кто-то и нуждался в теплоте, то это Фуркад, влюбившийся, и, наконец, растаявший.