Случайность - касание судьбы

      Проспав часов шесть, я практически отшвырнул раздражающий будильник. Со стороны это выглядело не как раздражение, а скорее как бессилие. Вслепую скинув его рукой с тумбы и услышав звонкий удар механических часиков о деревянный паркет, мне стало его даже как-то жалко. Всего-то выполняя свою функцию, незаслуженно страдает. Многие люди так живут годами, а некоторые и всю свою жизнь. Даже имея возможность и право возмутиться, что-то изменить, продолжают жалкое подконтрольное существование, а бедный будильник и этого не может, досадно как-то.       Откинув глупые мысли, я еле встал с кровати. Быстро отыскал чистую рубашку, сверху натянул свитер, надел тёмные джинсы и был наготове. Только к чему, я и сам не знал. Не представлял, что ожидает меня сегодня. Ощущение было знакомое и привычное. «Не выходи», — говорило сознание, сплетая в теле усталость и страх воедино. Поколебавшись некоторое время, я схватил рюкзак, быстро накинул пальто, обулся и вышел на улицу, пока мои сомнения не сыграли злую шутку, опять заставив прятаться в четырёх стенах.       Воздух был свежим и прохладным. Ночью шёл снег, и сейчас улочки вновь выглядели волшебно ухоженными, белыми-белыми, поблёскивающими в слабых лучах солнца. Казалось, что зима приходила лишь для того, чтобы навести порядок, замести всю грязь и несовершенство, спрятав под миллионами хрупких снежинок от глаз людских мусор и от своих же в первую очередь. Через какое-то время я понял, что на улице действительно холодно. Лицо кололо от едва ощутимого ветерка, хотя при минусовой температуре он казался жутко сильным. Руки замёрзли, несмотря на то, что я всё время держал их в карманах. Я любил и ненавидел это время года равноценно. Любил за красоту и своеобразную идеальность, а ненавидел за неудобства. Не круто было напяливать кучу одежды, чувствуя себя недозрелой капустой, всё равно ощущая холод. Хотя вот лето я воистину ненавидел, когда даже в лёгкой футболке загибался от жары. Этим летом жара была действительно жуткая, и благо у меня дома есть кондиционер, так бы помер.       Подойдя к университету, я замедлил шаг. Внутри клубилась паника, и неосознанно я поджимал пальцы ног в ботинках, пытаясь как-то успокоиться. Дышать стало тяжело, и каждый вдох казался достижением. Я не решался идти дальше, ступая уже совсем медленно, вход виднелся в считанных метрах. В один момент я просто остановился и вновь начал бесполезные самокопания. Думал, что скажу, если встречу Осаму, что он может мне сказать, что бы я ответил на то или иное его высказывание, и в итоге пришёл к тому, что я понятия не имею, как он может себя вести. Вообще, для человека, который буквально неделю назад собирался прыгать с крыши, он кажется довольно позитивным. Это всего лишь маска, наверное, а что тогда за ней? Странно бы было спросить, почему он хотел свести счеты с жизнью, хотя, если так уж случилось, что случайным спасителем оказался я, не так уж и удивительно для него будет, если я спрошу. — Доброе утро, Акутагава, — голос Ацуши словно вытянул меня из бездны, я уже потерял счёт времени и вообще забыл, что до сих пор стою у входа. — Доброе, — развернувшись, ответил я. В этой странной бежевой куртке он был похож на колобка, а практически полностью замотанное шарфом лицо придавало ещё большей комичности его внешнему виду. Но зато ему хотя бы тепло. — Ты ждёшь кого-то? — с интересом спросил он, хотя это было скорее для того, чтобы просто что-то спросить. — Нет, — ответил я. Волнение понемногу отступало, но я всё равно не хотел идти в этот чёртов универ сейчас. Но раз этот растяпа-староста пристал, то уже не отвяжется. — Чего не заходишь? — На снег смотрю, — ничего лучше я не придумал, так что ответил первое, что в голову пришло. — Нашёл тебя Дазай-сан? — отвлеченно спросил Накаджима. — Тебе какое дело? — Ну, вообще никакого, — помявшись, промямлил он. — Вот именно, — я его перебил и резко шагнул ко входу. С силой открыв дверь, направился на пару.       Преподаватель опоздал на добрые двадцать минут, с чувством извинился и начал семинар. Кто-то готовил вопросы, так что многие зарабатывали себе на возможный автомат, а я, словно находясь вообще не в аудитории, нервно крутил в руках карандаш, местами легонько пытаясь его сломать. Голова немного болела, мысли казались жидкой кашей, я корил себя за то, что не остался дома, за то, что прочитал эту чёртову книгу, и в первую очередь за то, что в тот судьбоносный день вмешался не в своё дело. Вторгся в чужое личное пространство, лишил выбора, можно сказать. Гадко было от всего, от самого себя в первую очередь.       Пара закончилась. В перерыве я невзначай поднялся на пятый этаж, прошёлся вдоль классов, мимо кафедры журфака, спустился на свой этаж и пошёл на следующую пару. Когда все занятия остались позади, я решил сходить на крышу, но, к моей радости или же горести, там никого не было, а за старой обветшалой дверью встречала лишь тишина и мирно лежащий белый снег. Сначала я обрадовался, что смогу немного отдохнуть от суматохи, но буквально через пару минут понял, что эта привычная и нужная гармония жутко угнетает. Разозлившись на то, что чёртов бездушный снег не обладает нужной мне духовной динамикой, чтобы я почувствовал хоть какое-то облегчение, я уныло спустился к выходу и пошёл домой. Время от времени оборачиваясь, опасаясь, что кто-то опять затаится в тени, дабы меня напугать, расстроенный на самого себя, я раздражённо шагал по протоптанной тропинке.       Дни тянулись предательски медленно и однообразно. Каждый день я собирался с мыслями и заставлял себя идти в универ, тая глубоко в сознании мысль о том, что Осаму попадётся на глаза. Но неделя подходила к концу, а его словно и не существовало. Сидя на парах и глядя в грязное окно, я думал, будто весь этот бред мне приснился, и не было никого на крыше, никто не тыкал в меня палкой, появившись словно из воздуха, и ту самую книгу я никогда не читал. Одногруппники предвкушали прелести выходных, перешёптываясь между собой, а я мрачнее тучи пялился в окно, безучастно существуя в этой сумбурной суматохе. Пятница подходила к концу, и моё недоумение росло вместе с неясной мне самому детской обидой. Словно что-то пообещали, а потом невзначай как-то совсем забыли об этом. Перед уходом я поднялся на крышу, но та привычно пустела, лишь серые многоэтажки да такое же серое небо, подобно киселю густели редкие облака.       В субботу мать настояла, чтобы я явился к Мори-сану. Привычно унылый сеанс в этот раз выбесил меня не на шутку. — Как прошла твоя неделя, Рюноске? — лёгкая улыбка на его лице, едва уловимая усталость и всё тот же проницательный взгляд в душу. — Никак, — честно ответил я, — и если хотите, чтобы я описал какие-то события прошедшей недели, то сразу скажу, что их не было. Я тупо ходил на пары, возвращался домой, смотрел в одну точку и думал о том, что ничего не происходит. — Давно у тебя такая апатия? — Всю эту неделю, — примерно я прикинул. Огай знал, что у меня проблемы с эмоциональностью, он знал обо мне практически всё, но меня давно так сильно не накрывало пеленой безысходности и разочарования. — Опиши, что ты чувствовал всю эту неделю и что чувствуешь сейчас, — вежливо попросил доктор, сомкнув пальцы в замок. — Я заставляю себя ходить в университет, когда возвращаюсь домой, то ничего не могу делать, ничего не хочу. Даже какие-то занятия, которые раньше меня интересовали, сейчас кажутся бесполезными. Я перестал рисовать, — признался я, на что доктор Мори слегка прищурился, затем свободно вздохнул. — Хорошо, что изменилось? И что ты имел в виду, когда сказал, что заставляешь себя? — Ну, — я задумался, — пару раз, уже подходя ко входу, меня накрывала паника, словно я начинал задыхаться. Казалось, что вдоха недостаточно, и будто весь мир сейчас… разрушится. — Мори-сан слегка насторожился. — Это что-то вроде панических атак, да? — неуверенно спросил я. — Да, Акутагава, что-то вроде, — на секунду задумавшись, доктор прикрыл глаза, затем внимательно посмотрел на меня. — О чём ты думал в те моменты? Ты чего-то боялся или предвкушал что-то нехорошее? Что говорило тебе твоё сознание? — Что я поступаю неправильно, — я и сам не мог точно сформулировать, что именно я ощущал в те моменты, — мне было страшно от того, что я не знал, как себя вести и… — Ты же понимаешь, что любой твой поступок — правильный, — перебил меня Огай. — Нет правильных и неправильных вещей, есть только то, как мы поступаем. Вне зависимости от того, какая реакция окружающих будет на наше действие. Если ты не нарушаешь чьё-то личное пространство или не причиняешь кому-то вред, то это твоё право на любое поведение, независимо от предрассудков и общественного мнения. — Я знаю, — раздражённо ответил я. — Не удивлён, что ты знаешь, — он чуть улыбнулся. — Ты не можешь дальше нести на себе вину за случайность, особенно если это уже случилось. Всё, что происходит в мире, происходит так, как должно. Что бы ни случилось в дальнейшем, выбор, на который ты решился, определённо лучший.       Я давно не думал о прошлом, и, выйдя из кабинета, ещё долгое время не мог отделаться от этих мыслей. Воспоминания о сестре стали совсем серыми, словно дым, они таяли на фоне чистого голубого неба, и разглядеть их было с каждым разом всё сложнее и сложнее.       Всю субботу и воскресенье я валялся на кровати, не снимая пижамных штанов и домашней футболки. Пару раз делал себе чай. Взял старый альбом, карандашом провёл косую линию, что в будущем должна была стать согнувшейся плакучей ивой у подножья безмолвного озера. Но линия так и осталась линией, а сломанный карандаш был отброшен на пол вместе с альбомом.       В понедельник, практически не спавший, я плёлся на занятия, и сил не хватало ни на мысли, ни на эмоции. На экзамене по вышмату я уныло разглядывал вопросы, на которых взгляд упрямо не фокусировался, и в итоге сдал практически пустой лист — сделал только последний вопрос. Направившись домой, я решил, что на следующий день ноги моей тут не будет. А ещё надо отдохнуть от ничегонеделанья, вот только как это сделать, я понятия не имел. — День добрый, Акутагава-кун, — послышалось со спины и прошибло по всему телу, я резко обернулся и узрел радостного Осаму, что шёл за мной, — припозднился сегодня, — он виновато потёр голову с таким невинным видом, будто это обычное дело. — Мне кажется, что ты припозднился на целую неделю, — не без раздражения сказал я. — Хм, целая неделя прошла, как быстро летит время, — как-то отвлечённо произнес он, будто действительно потерялся во времени. — Ты так ждал нашей встречи? Я польщён, — хитро улыбнувшись, он театрально приложил руку к сердцу. В замешательстве я смутился, так как отчасти он был прав, но, с другой стороны, я жутко злился на его безответственность. — Скорее ждал отмены встречи, — соврал я, стараясь быть максимально серьёзным. — Даже так? — посмеялся он, что задевало ещё сильнее. — Огорчу тебя, но отмены не получится. Пошли, — он развернулся в противоположную сторону, и, не оборачиваясь, медленно зашагал. Будто знал, что я пойду за ним. Казалось, что без особого труда он читает мои мысли, и, словно кукловод, управляет эмоциями и телом. Манипулятор. — Куда мы идём? — поинтересовался я. — Не волнуйся, это очень уютное и безлюдное место, — ответил Дазай, и слова его звучали мягко и убедительно. — Ты ведь редко выбираешься куда-то, я прав? — Потому что в этом нет нужды, — уверенно сказал я. — Разве? — протянул он. — Даже в нашем сером городе есть пара удивительных мест, которые стоит посетить. Во всем мире-то их сколько, невообразимые красоты людских и природных стараний, — мечтательно рассуждал Дазай. — Тогда... — я хотел спросить, но сразу смолк. — Что тогда? — с интересом повторил Осаму. — Ничего, — я смотрел под ноги, стараясь не пересекаться с ним взглядом. Чувствовал себя жутко глупо. — Часто ты боишься высказать свои мысли? — В этом нет ничего плохого, неуверенность присуща всем людям, — казалось, что любое моё высказывание он высмеет. — Психотерапевт сказал тебе об этом?       Откуда он всё знает? Неужели действительно вот так можно — предполагать наугад, будто тыкая пальцем в небо, и попадать в самую точку?       Я резко развернулся и уже было направился обратно, как он продолжил: — Мне говорили то же самое. — Рад, что наши психотерапевты были схожи во мнениях, — не без сарказма ответил я. — Жаль, что это не работает, — с наигранным сожалением вздохнул Дазай.       Мы дошли до какого-то кафе с зашторенными окнами, на двери сквозь стеклянное окошко виднелась вывеска «закрыто». Несмотря на это, Осаму зашёл внутрь, а я направился следом. В помещении было довольно темно, лишь свечи освещали маленький уютный зал, а потёртые деревянные столики — около пяти штук — стояли близко друг к другу. На настенных полках стояло множество книг, некоторые были покрыты едва заметной плёночкой пыли. Ни растений, ни каких-то примечательных элементов декора. На первый взгляд всё слишком просто, но эта простота создавала какой-то старинный уют, и сама атмосфера способствовала спокойствию и расслабленности. Длинная барная стойка у стены, возле неё тумба с проигрывателем, а близь тумбы пара коробок, судя по всему, с пластинками. Казалось, что время в этом заведении однажды остановилось и более никогда не восстановит свой ход. — Присаживайся, где хочешь, — гостеприимно сказал Осаму, отправив на длинную деревянную вешалку своё пальто вместе с шарфом. Направился к стойке. — Какой чай желаешь? — Обычный, — ответил я в недоумении, а затем добавил, — любой. — Что ж, как скажешь, — пройдя за барную стойку, он начал возиться с чайником и с какими-то баночками, о чём оповещал звон стекла. Я неуверенно повесил пальто на ту же вешалку, присел за первый попавшийся столик и спросил: — А тут разве больше никого нет? — настороженный, я сидел как на иголках, удивляясь странности этого места и такому спокойному хозяйничеству Дазая. — Не-а, — протянул он, — тут ты сам себе официант и сам себе бариста, приходишь и делаешь что хочешь, денег оставляешь столько, сколько считаешь нужным. Здесь время не ограничено, и ты можешь взять себе любую книгу, — настолько увлечённо объясняя, он что-то обронил на пол, — только желательно, конечно, ничего не угробить, — виновато протянул. — Что же это за странное место? — не укладывалось в голове, и я вообще не мог представить, что что-то подобное существует. Какой же доход тогда? Только убытки, скорее всего. — Одна женщина раньше держала этот бар, а теперь только избранные посещают его, — с подносом в руках, на котором стояло две чашечки и железный чайник, Осаму подошёл к столу и аккуратно поставил всё на него. — Мой друг проводил тут поэтические вечера, — он словно осёкся, а затем грустно добавил, — раньше.       Мне хотелось спросить, что же изменилось, но я понял, что эту тему лучше не развивать, и коротко ответил: — Понятно, — наверное, со стороны я выглядел жутко зажатым, но, несмотря на это, сейчас — впервые за долгое время — чувствовал себя хорошо. — Я плохо завариваю чай, — было начал оправдываться Осаму. — Не то чтобы я ценитель, — закатив глаза, успокоил его я. Разлив чай по чашкам, некоторое время мы сидели молча. Дазай сел напротив меня, и мы просто наблюдали, как тёплый пахучий пар струится из чашек. Чай был травяной, с какими-то цветами, судя по запаху. Сделав глоток, я легко улыбнулся, было довольно вкусно. Чего греха таить, я безумно любил чай. — Ты часто сюда приходишь? — спросил я. — В последнее время — нет, — ответил Осаму, будто поймав ностальгию. — Но это место всегда открыто. — Объясни, пожалуйста, — неуверенно начал я, но он как будто сразу понял, о чём я. — Не переживай по этому поводу. Я не жалею о том, что ты остановил меня, — абсолютно спокойно ответил Дазай, наслаждаясь чаем. Взгляд его был спокойным и рассудительным, он казался собранным и совершенно уверенным в своих словах человеком. — Мне кажется, — предположил он, — что тот случай был большим потрясением для тебя, — и чуть улыбнулся. Я прикрыл глаза на мгновение, затем посмотрел на него немного подавленно. — Может и так, — согласился я, вообще жалея, что спросил. — Люди иногда хотят закончить своё существование, и это нормально, — Дазай беззаботно пожал плечами, словно для него это действительно не имеет какого-то веса. — Психотерапевты так не говорят, — обеспокоенно изрёк я, на что он лишь рассмеялся. — Конечно нет, но жизнь штука занятная, — подперев подбородок ладонью, он спокойно смотрел на меня, а я же визави неотрывно искал что-то в чайном отражении. — Не каждый справляется с прожитым грузом или его отсутствием. Сколько книг, господи, тонны литературы по правильным путям существования, и всё равно никто так и не понял, как же жить в этом проклятом мире.        Я был с ним полностью согласен, но, тем не менее, предположил: — Люди сами его находят, верно? Просто у кого-то на это уходит целая жизнь.       Осаму задумался, а затем устало вздохнул: — Найти — лишь полпути. Что делать после потери?        Где-то в груди кольнуло, и я промолчал. Разговор закончился как-то сам собой, и мы просто пили чай. Я старался не думать о прошлом, погружаясь в раздумья о истории этого места. Затем Дазай предложил поставить музыку, я лишь необдуманно кивнул. Лёгкий щелчок, и шуршание проигрывателя заполнило помещение, затем звук поставленной на пластинку лапки, и воздух залило тягучим звучанием саксофона. К нему присоединились ударные и клавиши — медленный расслабляющий джаз возвращал дыхание этому заведению. — У тебя проблемы с социализацией, верно? — с интересом спросил Дазай. Я нервно сглотнул. Мне не хотелось об этом говорить. Через силу кивнул. — Знаешь же, что избавиться от этого можно лишь выходя из зоны комфорта и переступая через себя? — я кивнул повторно, как кукла, которая соглашается со всем, что говорит её владелец. — Ты как забитый котёнок, которому предлагают еды, а он даже под страхом смерти от голода боится людской руки.       Я счёл это за оскорбление и раздражённо поднял голову. В карих глазах не было насмешки или неприязни, возвышенности. Читалось лишь спокойствие и уверенность, они затягивали куда-то далеко, заставляя забыться, словно гипнотизировали. Медленно он протянул ко мне руку через столик, едва сгибая в локте. Я в ужасе раскрыл глаза и задержал дыхание. Тело замерло само собой — всё, что мне оставалось, так это обездвижено смотреть на изящные тонкие пальцы в считанных сантиметрах от меня. — Не надо, — едва слышно сумел выговорить я, но будто в никуда. Приглушённая музыка поглотила мои слова. Я поджал колени, а руки под столом стальной хваткой вцепились в бёдра. Чувствовалось тепло чужой ладони возле щеки. Я смотрел, как сквозь стены и расстояние в тело проникла мелкая дрожь, предательски быстро бьющееся сердце отдавало ноющей болью — казалось, что оно сейчас разорвётся. Весь мир разорвётся на куски, а я буду детонатором. Он легко коснулся моих волос возле уха. Зажмурившись и сжавшись на этом проклятом стуле, я думал лишь о том, что умру. О том, что как прежде не будет уже никогда, не будет и как-то по-другому. Практически невесомое касание к щеке словно прожгло кожу, а по позвоночнику прошёл электрический разряд, поражая мой мозг. — Не думал, что всё настолько плохо, — на месте только что жгучего тепла осталась пустота. Я хотел заплакать, мне думалось о том, чтобы разозлиться на этого человека и больше никогда не видеть его, но, открыв глаза, я увидел лишь лёгкую улыбку на его губах, а во взгляде какую-то теплоту и ни капли сожаления. — Однако не всё потеряно, — изрёк Осаму, приподнимаясь из-за столика. Взяв с вешалки пальто, он накинул его на плечи, аккуратно повязав на шее лёгкий чёрный шарф. — Благодарю за прекрасно проведённое время, но я вынужден откланяться, — театрально вежливо произнёс он и направился к выходу. — Ты можешь в любое время приходить сюда.       Старая дверца со стеклянным окошком глухо закрылась.       Я сидел в ступоре, пытаясь переварить только что произошедшее. И не мог. Чай совсем остыл.