Случайность - касание судьбы

      На улице слякоть, воздух пропитан холодной сыростью, а земля будто переполнена влагой. Дороги бурлят от грязи, смешанной со снегом и разбросанными ошмётками конфетти из хлопушек, что своим жалким изувеченным видом едва напоминают прохожим о недавно минувших праздниках. Небо серое и будто пыльное, отталкивающе далёкое и пустое. Я всматриваюсь в него через затёкшее водой стекло окна. Пытаюсь отыскать хоть каплю спокойствия в этой жуткой апатии и отчуждённости.       Погода мерзкая, ничего не сказать. Но того хуже, что я, сидя дома, подогнув колени к груди, съёжившись на кровати под большим клетчатым одеялом, не могу избавиться от этого навязчивого холода и сырости. В квартире с тёплым полом и такими успокаивающими бежевыми стенами. В убранной комнате, в комнате своей, в которой я вырос, в которой я горевал и радовался временами, сколько себя помню. Сейчас ощущаю себя тут, как в чужом и новом месте, которое мне не нравится, и будто из принуждения мне приходится находиться тут. Что-то не так, ясно.       Это не стало открытием и никогда им не было. Что-то не так со мной, с этой квартирой, с этой удушливо грязной погодой, что до дрожи в позвонках поселилась где-то внутри меня. Я не ощущаю в себе сил, желания или воли. Просто существую вот так, пока могу, и ничего не в состоянии с этим поделать. Меня знатно накрыло этой дичью, и теперь не знаю, как бы выбраться отсюда. Словно постепенно я опускаюсь под воду, под холодную воду в январском пруду, недвижная гладь которой медленно покрывается непробиваемой корочкой льда; но меня не бьёт дрожь, я не задыхаюсь, не кричу, я просто наблюдаю, смиренно наблюдаю, как отдаляется от меня свет, как всё тускнеет и смывается в какие-то размытые пятна, серые, непонятные. Глубже и глубже я погружаюсь ко дну, которому нет конца. Ни я, ни кто-либо другой не бывал там и не будет, не знает что там, за этим далёким, недостижимым человеком, пространством времени. Жизни. Расстояние, которое невозможно преодолеть. Бесконечность, в истинном её проявлении, которую я, как ни пытался, не могу себе представить и постичь. — Рассказывай, — без лишнего трёпа говорит Мори-сан, а я всё так же витаю где-то далеко, не собравши себя в кучу. — Что-то изменилось, — я не смотрю на него, я не ищу на привычно идеальном белом потолке никаких изъянов, просто гляжу сквозь то, что вижу перед собой, потеряв едва пришедшую мысль. — Что именно? Более точно сформулируй то, что ты имеешь в виду.       Кажется, что я уже видел это, слышал, множество и множество раз, словно попал в петлю времени, где в какой-то из дней снова возвращаюсь к тому самому, что и раньше. — Кажется, что я стал мыслить по-другому, более глобально, что ли, — машинально мотаю головой, поправляя себя самого, — нет, более реально. — Продолжай, — спокойно отвечает мне доктор. — Кто-то бы сказал, что это грустно, — ни с того, ни с сего говорю я, вообще забыв, о чём я хотел рассказать. — Что ты хочешь сказать, и какое значение имеет мнение других людей в данной ситуации? — как и всегда Мори-сан донельзя конкретен и короток в своих высказываниях. Каждый раз думаю, что ему скучно слушать мой бред, но я ведь должен продолжать терапию, в принципе лишённый выбора. Я только это и могу делать, чтобы всем было спокойней. — Я бы сам так сказал, возможно. Ведь всё бессмысленно, — констатирую, никак не поменявшись в лице.       Мори-сан вопросительно приподнимает брови, опускает руки на колени и всматривается в моё лицо. Короткий выдох, ничего не значащий, и привычный мне голос вновь уверенно и спокойно звучит в этом идеализированном кабинете: — Начнём с начала, пожалуй, — он тянется к маленькой тумбе, на которой лежит его чёрный блокнот с ручкой внутри. — Что так гложет тебя в последнее время? Задумайся, прогони в голове до последнего момента события минувших дней и ответь, что ты ощущал, почему пришёл к такому выводу, и что стало причиной?       Бессильно опускаю глаза вниз, разглядывая покрытый ламинатом пол, и, сам от себя того не ожидая, начинаю слишком откровенный для сложившийся ситуации монолог. — Знаете, я поймал себя на мысли, которую никак не хотел принимать, даже отторгал её, думал, что это глупо и не присуще мне, но в итоге остановился на этом и почти полностью признался себе, что я завидую людям. Меня выворачивает от них, я испытываю отвращение от их глупых слов и поступков, но всё это лишь из-за собственной неуверенности и слабости. Почему они так беззаботны, почему так счастливы и спокойны? Где мне найти это место, состояние, время, чтобы ощутить то же самое, чтобы хоть на пару минут почувствовать себя расслабленным и безмятежным? Я постоянно думаю о какой-то херне, она сводит меня с ума. Я ищу какие-то ответы на вопросы, на которые не ответил до сих пор никто, и осознание того, что я уж точно не смогу разгадать загадки времени или мироздания, вводят меня в бешенство. Всё кажется таким сложным, не понимаю, — на мгновение я закрываю лицо руками, последнее прозвучало уж слишком жалостливо, совсем на меня не похоже. — Я смирился со всем, что было, но это никогда не уйдёт. Не сотрётся память, не вернётся время, но это не отпускает. Я вижу её, вижу свою сестру, лежащую на асфальте, под шлейфом проливного дождя, с закатанными глазами и едва виднеющейся улыбкой, испачканной кровью. Вижу свои руки в крови и своё тело, изувеченное и больное. Понимаете, — всё это время Мори-сан сосредоточенно и спокойно смотрел на меня, вслушиваясь в каждое слово, улавливая малейшие изменения в моей мимике или же голосе, а мне катастрофически требовались минутные паузы, чтобы из этой протухшей каши мыслей вытащить нужное, важное в данный момент и действительно честное, — я не вижу просвета, не вижу будущего, не принимая согласованные обществом ценности и цели. У меня её, как таковой, нет. Я сомневаюсь, что выбрал правильную профессию, я не думаю, что когда-то у меня будет семья или что-то подобное, я просто не знаю, зачем всё это. Всё, что я делаю, какой смысл оно имеет?       Мои слова потухшим эхом ещё мгновение звучали в стенах этой комнаты, а затем пространство заполнило лишь настырное и, как мне казалось, жутко громкое тиканье настольных часов. — Не хочу, чтобы прозвучало грубо, но иногда люди склонны усложнять то, что на деле гораздо проще, — поняв, что я иссяк, Мори-сан сказал это мягко, но уверенно. — Обычно люди твоего возраста редко настолько сильно задумываются о смысле своего существования, но я скажу тебе такую вещь: смысла нет. Если ты его не придумал или тебе не подходит существующий, признанный, почему бы тебе не создать свой собственный? То, за что ты действительно сможешь схватиться, то, что приносит тебе удовольствие или радость. Сложно говорить о таком, сложно это принимать, учитывая то, что сейчас ты пребываешь в полной апатии, но представь себе это, представь место, обстановку, время, в котором бы ты чувствовал себя нужным, спокойным и счастливым. Есть ли такое место, может оно существует только в твоём подсознании, а может и за его пределами. Подумай.       Выжидающе подперев подбородок руками, пальцы которых были сплетены в замок, он смотрел на меня, а в моей голове лишь проскользнула нелепая, но действительно искренняя мысль: «то кафе». Я вспомнил об Осаму, и почему-то грудь щемяще сдавило каким-то жалостливым чувством, тёплым, но невозможно далёким. «Вряд ли», — подумал я и тихо произнес: — Хорошо, я… подумаю над вашими словами. Давайте на сегодня закончим, — усталость обвивала меня, как золотой плющ-сорняк обвивает беззащитные растения, высасывая из них все соки. — Что ж, хорошо, — изрёк доктор, а я начал быстро собираться. — Акутагава-кун, — он окликнул меня, откладывая блокнот на место, — я настоятельно рекомендую тебе провести несколько дней на свежем воздухе. Не заставляй себя, но всё же постарайся выбраться на прогулку. И, если что, обязательно свяжись со мной.       Стоя в дверном проёме, я киваю, кинув короткое «спасибо», и покидаю кабинет.       Погода меня выбешивала. От филигранных стараний белоснежной зимы и её изящества не осталось и следа. Под ногами — болото, поодаль от тропинки — куча мусора, какие-то обрывки упаковок, банки, всё те же использованные хлопушки и, по видимому, чья-то рвота. Как же мерзко. Хоть перестало моросить дождём вперемешку с мокрым снегом, но под ногами почва смешалась в буро-серое болото, и мои ботинки противно хлюпали по этой субстанции. Руки в карманах, взгляд едва сосредоточенный на дороге и на том, что вокруг. Мне холодно, и это ещё больше подпитывает общее состояние раздражения. Я не был сегодня в универе, да каникулы скоро закончатся. Хотелось увидеть Дазая, но я понимал, что мне нечего ему сказать. Я не знаю, чего хочу, я и себя не знаю на данный момент, уже на протяжении довольно долгого времени. Несмотря на сомнения и бессмысленные переживания, я всё-таки направился по дороге, ведущей в кафе.       На улице было довольно людно, несмотря на отвратительную, по моему мнению, погоду. Люди всё так же занимались своими делами, общались и куда-то направлялись, как и всегда. Опустив ручку дверцы со стеклянным окошечком, я зашёл внутрь, дверь противно скрипнула и с глухим щелчком закрылась. В помещении было темно, лишь пара почти догоревших свечей рассеивали общую атмосферу мрака. И будто ненастоящий и пыльный лучик света пробивался сквозь окошко в двери, падая на пол. Никого не было.       Сначала я было хотел кинуть одежду на стул и заварить себе чай, как вдруг передумал и молча, ещё раз оглядев помещение, пошёл прочь, оставляя за спиной старое безлюдное кафе. Но едва я коснулся двери — она открылась, а я в недоумении, схватившись за дверную ручку, подался вперёд, чуть не упав. Передо мной появился Осаму с каким-то пакетом в руке. Кажется, удивлён он был не меньше, чем я, но в момент его лицо изменилось, губ коснулась лёгкая улыбка и, глядя на меня, он радостно произнёс: — Вот так встреча, неужто уже уходишь?       Я замялся, отойдя в сторону, тем самым пропуская его внутрь, и тихо ответил: — Здравствуй, вот уже собирался, — как-то совсем неловко вышло. — Как жаль, — будто излишне обречённо протягивает Дазай, ставя пакет на барную стойку. — Опять мне одному коротать скучные минуты в этом заведении, — наигранно грустно говорит он. — Могу остаться, если хочешь, — предлагаю я, вразрез с самим собой, а затем откидываю все сомнения и неуверенность. Меня изрядно смущает его общество, но сейчас этого так не хватало, так хотелось просто посидеть и ни о чём не думать. Ведь за этим я и пришёл сюда, но, не обнаружив его тут, решил уйти. — Если тебя не затруднит. Не хочу навязывать унылое времяпровождение кому-то, кроме себя. Если хочешь, — невзначай акцентирует внимание на последних словах, а я уверенно выдаю: — Хочу, — закрыв дверь, подхожу к вешалке, оставив на ней пальто, сажусь за один из столиков и, сплетя пальцы под столом, молча жду чего-то. — Как замечательно, когда желания совпадают, — как-то странно звучит из его уст, а затем, в привычной мне шутливой манере, он спрашивает про чай.       Мы сидим друг напротив друга, из стеклянного чайничка прозрачной серой ниткой струится тёплый пар. Чашка зажата в моих руках слишком уж сильно, я напряжённо гляжу внутрь, стараясь отыскать там что-то эдакое, на деле же: коричневато-зелёная жидкость чуть переливается, и единственное, что удаётся обнаружить, так это пару кружащихся на дне чаинок и само дно чашки.       Осаму попивает чай медленно, держа чашку за ручку, подперев другой рукой голову. Он не спрашивает, как я провожу каникулы или как у меня дела, потому что, как мне кажется, он и так всё знает. Будто бы читает мою жизнь, словно чувствует все мои сомнения и переживания, просто завидев меня вдалеке. Но именно в этот момент почему-то так хотелось, чтобы он что-то спросил. — Что не так? — будто чувствуя, что мне бы хотелось высказаться, невзначай спрашивает он. До меня сразу доходит, что имеется в виду. — Я не очень хорошо чувствую себя в последнее время, — честно признаюсь я. — Потому что я поставил тебе ещё один вопрос, на который ты не в состоянии ответить? — предполагает Осаму и попадает в точку. Всё ведь началось из-за этого. То, к чему я пришёл сейчас, все это началось после нашей последней встречи. — Вероятно, и поэтому тоже, — тихо отвечаю, сильнее сжав в руках чашку. Не понимаю, от чего, но на душе стало чуть спокойней. Не скажу этого вслух, но я был рад видеть его. Был рад, что он в порядке. — Не стоило так торопить события, я извиняюсь за то, что сильно надавил на тебя тогда. Мне жаль, что так вышло. — Не жаль ведь, — беззлобно говорю я, всматриваясь в его глаза, на что Осаму бросает короткий смешок и сразу отвечает: — И впрямь, не жаль. Я не хотел тебе лгать, приврал, чтобы успокоить твои переживания, — это звучит честно, хотя я всё равно вижу какой-то подвох. В его выражении лица сложно что-либо прочитать, а если быть точнее, мне кажется, что на самом деле он будто постоянно играет на эмоциях. Словно просчитывает наперёд мои ответы, знает реакцию на какие-то слова или же действия. Будто никогда не бывает серьёзен. — Лучше уж говорить как есть, а не врать, хоть и во благо, с твоих слов, — я делаю глоток чая и ставлю чашку на стол слишком нервно, из-за чего удар стекла о деревянную поверхность звучит очень уж громко. Сам не ожидал, что так выйдет, становится неудобно. — Ладно, не важно, — безразлично бросает Дазай, чуть откидываясь на спинку стула, с наслаждением отпивая чай. — Именно такими вот мелочами люди подрывают доверие, — как-то слишком серьёзно звучит, будто в упрёк. — Хочешь сказать, что ты мне доверяешь в какой-то мере? — шутливо спрашивает Осаму. Его глаза загорелись любопытством, а на лице вновь расплылась ехидная улыбка. — Думаю, что ты и так знаешь, — нить разговора оборвалась, и я потёр усталые глаза рукой, чтобы хоть немного отогнать уже накатывающую сонливость. — Не спешишь сегодня никуда? — почему-то интересуюсь я, будто надеясь на какое-то продолжение этого ленивого дня. — На самом деле навалилось много дел, но настроения заниматься ими у меня совсем нет, — тянет он, сладко потягиваясь, — так что я бы продолжил ничем не заниматься, пока есть такая возможность. — Ясно, — не знаю, зачем я это спросил. — А ты хочешь что-то предложить? — с интересом спрашивает он, наклонившись над столом чуть ближе ко мне. — Нет, вовсе нет, — осекаюсь, подавляя смешанные эмоции. — Тогда может примешь моё предложение? — словно по-детски протянул он. Я на мгновение задумался. — Смотря на то, в чём оно заключается, хотя, в отличие от тебя, мне есть чем заняться, — нагло вру я, потому что понимаю, что, вернись я домой, так же продолжал бы загонять себя и не делать ничего из того, что нужно. — Давай пройдёмся, — без особой инициативы предлагает Дазай, кажется, и не ожидая от меня отказа. — Давай, — как-то на автомате говорю я, хотя предпочёл бы остаться в тёплом кафе, нежели шататься по улице в такую мутную погоду.       Мы молча не спеша одеваемся, Осаму относит чашки в мойку около барной стойки, но не затрудняет себя их мытьём. Выходим на улицу, я запахиваю ворот пальто — мерзкий сырой холодок так и льнёт к моей шее. Неприятно холодит голову и руки, но я стараюсь отвлечься от этого. Небо уже не извергает на землю мокрый снег, но теперь дорога вся в воде, смешанной с грязью. — И куда по такой погоде можно пройтись? Жуть просто, — не выдерживаю я, уже чувствуя, как намокает обувь. Однозначно хреново намочить ноги при такой температуре. Тошно уже от этой слякоти. Я безумно люблю дождь, тёплый летний ливень, который будто делает всё вокруг ярче и вдыхает жизнь, гонит засуху и удушливый смрад беспощадной жары прочь. Но такое вот зимнее месиво под ногами меня никогда не радовало, хотелось поскорее спрятаться где-то в тепле, укрыть и тело, и душу от этой тошной погоды. — Если хочешь, то можем зайти ко мне, — невзначай бросает Осаму, а я сначала принимаю это за шутку. Но потом на секунду впадаю в ступор. — В смысле? — спрашиваю в недоумении, хотя чего тут тупить? — Да ты не подумай чего, господи, — закатив глаза, произносит он, словно скептично. — Паранойя делает с людьми страшные вещи. Я живу один, могу угостить тебя чаем. Ещё на днях я расщедрился на йогуртовый торт, но не рассчитал того, что не съем его в одиночку. — Пока что всё звучит уж слишком радужно, чтобы я со спокойной душой принял твоё предложение, — ищу подвох в его словах, но по итогу выходит, что он действительно серьёзен. — А я и не настаиваю, так что поступай как знаешь. В таком случае, может, мне удастся помереть от передоза сладкого. Это прекрасная смерть, возможно, — он театрально взмахивает руками, будто представляя себе подобное в реальности. — Диабетики так не считают. — улавливаю его улыбку, а затем колкость. — Где ж ты такого унылого чувства юмора набрался?       На это я просто отмалчиваюсь. Что-то из головы все мысли стёрлись, приходится тупо пялиться под ноги, забываясь от холода и общества Осаму. Оказалось, что живёт он и впрямь не далеко от меня.       Тихо звякнула низкая железная дверца калитки, мы прошли к двери в многоэтажный дом. Осаму достал из кармана связку ключей и открыл парадную. На железной двери покоились практически стёртые обрывки объявлений, кладбище наклеенных друг на друга бумажек. — Лифт не работает, — коротко осведомляет меня он, как только мы заходим внутрь, направившись к лестнице. Я, ничего не говоря, направляюсь следом. Спустя уже шесть лестничных проемов, я всё-таки решаюсь спросить: — А на какой нам этаж? — На последний, — грустно выдыхает Дазай, устало волоча ноги по ступенькам. Я принимаю свою судьбу, продолжая идти за ним. Это шестнадцатиэтажка, так что полпути уже пройдено. — Давно лифт не работает? — спрашиваю я, просто чтобы спросить. Ведь идём мы в тишине, и слышится только шарканье подошвы ботинок о цементные ступеньки и едва уловимое дыхание. — С того момента, как я сюда переехал, — бросает Осаму, придерживаясь за стёртые перила. Он поднимается не спеша и как-то устало. — Ясно.       Лестничные пролёты, потрёпанные временем, серые, невзрачные — порой эта общая атмосфера жилых многоэтажных домов напоминает мне осиные ульи, такие же хлипкие и многонаселённые. Невольно подмечаю, что у меня практически точно такая же парадная, так что даже как-то привычно.       Оказавшись на последнем этаже, я устало наклонился, упёршись руками в колени, переводя дух. Дазай тем временем открыл дверь. — Добро пожаловать, — улыбаясь, ехидно говорит он, пропуская меня в квартиру. Я игнорирую его любезность и захожу молча.       В прихожей чисто, у стены шкафчик с парой-тройкой вешалок для одежды, другие мелкие принадлежности в виде щётки для обуви, валика для чистки вещей, какой-то клубок толстых ниток, расчёска. Всё лежит ровненько и аккуратно.       Разувшись, я медленно иду вглубь квартиры, куда уже направился Осаму. Интерьер обычный, тут и сказать нечего. Не знаю, чего я ожидал, хотя, честно признаться, вообще и не думал, что окажусь когда-то в его квартире. Но, пока мы шли сюда, я невольно строил какие-то догадки, что ли, о том, как же выглядит его жилище. Но сейчас все мои предположения просто стёрлись.       Обычная квартирка-студия, с прихожей, гостиной, соединённой с кухней овальной аркой, и ванная. Стены выкрашены в приятный глазу бежево-серый, на полу деревянное покрытие светлого цвета, а мебель неброская и удобная на вид, грамотно входящая в цветовую гамму интерьера. Низкий столик с ноутбуком и какими-то папками и горами бумаги, большой плазменный телек, чуть покрывшийся едва видимым слоем пыли, длинные тускло-мятного цвета шторы до пола, а за ними прозрачно-белая занавеска. Пара картин с пейзажами придают этой комнате ещё больше уюта и какой-то каноничности. — Чай, кофе? — спрашивает Осаму, скинув с плеча сумку. Он поставил её на пол возле столика. — Чай, пожалуй, — безразлично отвечаю я, продолжая словно заворожённо осматриваться. Натыкаюсь на шкаф у стены, доверху забитый книгами. Пробегаюсь взглядом по названием, как-то легко касаюсь полки и медленно провожу по корешкам. — Можешь взять что-то почитать, — резко отдёргиваю руку, разворачиваясь на голос, — если хочешь.       Дазай стоит, оперевшись о стену плечом. На его лице выражено некое умиротворение. Как в моём сне. Волосы немного растрёпаны, взгляд спокойный и глубокий, видящий меня, которого порой теряю я сам. Его изящные руки скрещены на груди, а белая рубашка чуть примялась снизу, но от этого не менее идеально ему подходит. Обычные чёрные брюки, чуть зауженные к низу. Всё в нём видится мне таким, каким должно быть. Кажется, что я превозношу его над обычными людьми в несколько десятков раз, словно…       Я резко тряхнул головой, отгоняя ненужные мысли. — Потом как-нибудь. Что-то сейчас вообще ничего не хочется, — отхожу от шкафа, кладу возле дивана свой рюкзак. — Как знаешь, чай заваривается. Идём на кухню.       Я зачем-то кивнул и направился за ним. Отодвинул стул от круглого деревянного столика и присел. Передо мной уже стояла чашка, а в маленьком керамическом чайнике заваривался чай; из носика струился ароматный горячий пар. Дазай достал из холодильника торт, тоненьким кухонным ножом отрезал пару кусков и разложил по тарелкам, не забыл и про столовые приборы. — Спасибо, — тихо сказал я, едва он пододвинул ко мне маленькую тарелочку со сладким. — Приятного, спасибо, что составил компанию, — растянувшись в улыбке, ответил мне Осаму, отламывая кусочек торта. Затем налил мне и себе чаю. От его слов мне стало как-то неловко и, потупив взгляд, я слишком уж сосредоточенно начал ковырять сладкий десерт. Мы ели в тишине, и я совсем задумался, как за окном послышался стук, затем ещё раз, а после стал повторяться постоянно, всё усиливаясь. Начался ливень. Тяжелые холодные капли бились о стекло, словно маленькие камешки. А далеко в небе слышался глухой гром. В мгновение вспышка молнии вспорола чёрное небо, заливая ярким светом всё вокруг, а затем то снова потемнело. Лишь тучи, нагнетая, рычали громом, а дождь всё бился об окно. — Вот блин, — отчаянно протянул я, а Осаму напротив как-то саркастично хмыкнул, спрашивая: — Неужто дождь не любишь? — он уже съел свой кусочек и теперь, довольный, просто сидел в ожидании, закинув ногу на ногу. Чай ещё слишком горячий. — Люблю, но не когда приходится под ним идти куда-то, — жалобно протягиваю я, чуть взъерошив пальцами волосы. — Жуть какая, там сдохнуть можно, судя по такой погоде. — Умереть от молнии не самая плохая участь, — возвышенно просвящает меня Дазай. — Даже вот, говорят, можно выжить и получить сверхспособности. Было много очевидцев, которые утверждали данное аномальное явление. Кто-то после удара молнии начал читать мысли, а кто-то видеть будущее, — звучало это зловеще и настораживающе. — Ты в это веришь? — наивно спрашиваю я, хотя понимаю, что это полный бред. — Конечно нет, — со смешком отвечает Осаму, пробуя чай, тот уже вроде немного остыл, — но забавно, что люди сами верят в то, что придумали. Некоторые особенно суеверные даже специально ходили в грозу с железными палками, телефонами и прочими вещами, которые хорошо проводят электрический разряд, и ждали, пока их жахнет молния. Кстати, примерно так работает религия, — улыбнувшись, он сделал глоток и отставил чашку на стол. — Думаю, что шансы умереть от подобного гораздо выше, чем выжить, — предполагаю я, на что Дазай лишь кивает. — Так что лучше наслаждайся наблюдением извне, — чуть акцентирует на последнем слове Осаму, улыбаясь. — Если он скоро не кончится, то придётся наслаждаться снаружи. — грустно говорю я, сжимая в руках чашку. Как-то совсем сил нет, желания нет куда-то идти и что-то делать. У Дазая очень уютно, как бы странно это ни звучало в моей голове, но сейчас я чувствую себя с ним более-менее раскрепощённо и открыто. — Можем пока фильм посмотреть или ещё чем заняться, — буднично говорит он, — можешь просто почитать книгу, а я поработаю. Надо доделать за два дня диплом, а я всё никак не могу настроиться.       Я ещё раз глянул в окно, будто с надеждой, что дождь кончился, но на улице царил какой-то хаос. Ветер гнул деревья к земле, а они под тяжестью своих ветвей жалобно поскрипывали, словно еле удерживаясь от падения. Мне не хотелось мешать ему и обременять своим присутствием, но если он действительно не против, то почему бы и нет? — Ну, можно что-то посмотреть.       Не люблю смотреть телевизор, да и фильмы какие-то не особо мне заходят, но сейчас надо было как-то убить время. Мне не хотелось оставаться с Дазаем в мёртвой тишине, чувствовать на себе его взгляд и утопать в параноидальных мыслях. Сейчас я так отчётливо ощущал какую-то тошнотворную усталость и немощность, что не хотелось ничего делать. С дождём в мою голову приходила тёмная грусть, окутывая сознание со всех сторон скорбной вуалью. Я чувствовал себя в такие моменты уязвимым и слабым, это мешало, это не нравилось и давило к земле без возможности подняться. — Боевик, комедию или мелодраму? — затараторил Осаму, перечисляя все жанры, которые только знал. — Ужасы? — Да, можно какой-то ужастик, — я просто остановился на последнем. — Тогда идём.       Взяв чай, мы направились всё в ту же гостиную, и Дазай, открыв ноутбук, начал искать фильм. Спустя практически полчаса поисков мы нашли что-то вроде бы годное и смотрибельное — «Астрал».       Я присел поодаль от него, практически на другом краю дивана, Осаму включил телек, и мы начали просмотр. Фильм был едва ли страшным, скорее смешным и жутко глупым. На скримерах Дазай угорал, а я лишь непонимающе наблюдал то за ним, то за происходящем на экране тупизмом. Типа призрак, который всех пугал, открывал двери, накидывал простынь на бабу, всё в таком духе, ну полнейший бред. Сюжет до жути тривиальный и нудный. Я сам не заметил, как расслабился, как глаза стали медленно закрываться под тяжестью век, и как я неуклюже сполз в сторону по спинке дивана, упираясь головой во что-то тёплое. На середине фильма я тупо уснул. — Эй, Акутагава, дождь закончился, — слова пробивались сквозь серую муть сознания, как первый солнечный лучик сквозь грузные и объёмные тучи. Я заставил себя приоткрыть глаза и немного потянулся, устало зевнул и только потом понял, где нахожусь, и что только что спал на плече Осаму. В мгновение отодвинулся к самому краю дивана, а затем резко вскочил на ноги. — Сколько я спал? Сколько сейчас времени? — паника охватила мгновенно, едва до меня нашло осознание того, что я некоторое время просто висел на плече Дазая, мирно посапывая, видя уже забытый сон. — Шесть утра. Не паникуй так, я сам уснул, как фильм закончился, да только шея теперь болит, — он будто демонстративно потёр рукой шею, чуть склонив голову на бок, а затем на другой. — Не хотел тебя будить. Ты довольно крепко спал. — Я не предупредил мать, она наверно жутко волновалась, как вообще так вышло.       Я потёр ладонями лицо, тут же отыскав свою сумку, проверил телефон — пять пропущенных. Это не так много, но всё же я должен был сказать ей хотя бы куда иду, и что всё в порядке. — До твоего дома тут пешком минут десять от силы, — зевая, на ходу говорит Осаму, я же делаю пару шагов назад, пытаясь собрать мысли в кучу и выстроить план по оправданию, да и вообще по дальнейшим действиям, — Акутагава, успокойся, — он стоит прямо передо мной, глядя сонно и уставши, — иди домой, если хочешь, могу пройтись с тобой. — Нет, — как-то резко говорю я, а затем, сразу же успокоившись, уже тихо добавляю, — без надобности, я помню, как отсюда идти. — Тогда собирайся, в любом случае, ничего плохого ведь не произошло.       Дазай улыбается, и в моей груди что-то тяжело отдаёт каким-то странным чувством. Может на самом деле мне хотелось, чтобы всё было по-другому, чтобы он выкинул опять какую-то херню, и я бы наверняка мог о нём забыть, чтобы я навсегда оставил глупые надежды и веру в то, что не всё потеряно. А в итоге? В итоге я сам же нарушаю свои правила, сам же не контролирую себя и сам же себя в этом виню. Бред какой-то, а он так спокоен, так по-домашнему искренен и добр. — Спасибо за времяпровождение, — сам не верю, что говорю это, невероятно смущённо и тихо. Уже обувшись, стою и чего-то жду. Осаму открывает дверь, как-то беззаботно отвечая: — Не за что, я рад был провести вечер таким образом. Скоро увидимся.       После этих слов я развернулся и направился вниз по лестнице, не оглядываясь. Мне совсем не нравилось то, что происходит, но я не хотел, чтобы это прекращалось.       Раннее утро воистину потрясало своим обличием. После бушующей грозы и проливного дождя всё вокруг выглядело таким свежим и новым, хоть деревья и казались какими-то потрёпанными, а в больших лужах и на почти растаявшем грязном снегу валялись обломки веток и кусочки коры. В целом, ощущение преображения этого не особо приятного времени года по-другому предстало в моих глазах. Замеченная мною красота и тусклый солнечный свет сквозь затянутое бесцветными облаками небо не отменяла ощутимого холода, так что, отбросив любование, я быстрее зашагал в сторону дома.       Ключ в замочной скважине повернулся не так тихо, как мне хотелось, хотя это бы вряд ли избавило меня от извинений и объяснений перед матерью. В прихожей свет не горит. Тихо отставляю ботинки к двери и вешаю пальто в шкаф. С кухни слышатся шаги — мягкое, но быстрое шарканье ног по паркету. — Всё хорошо? — первое, что спрашивает мать. Её глаза будто стеклянные, а под ними извечные тёмные складки — следствие тяжёлый рабочих будней. — Да, — замявшись, я быстро придумываю оправдание, — прости, пожалуйста, я зашёл к другу фильм посмотреть, уснул и забыл позвонить.       Она облегчённо выдохнула, тонкими руками обнимая свои плечи. — Я так испугалась за тебя, Рю, ты представить не можешь, — мне казалось, что она заплачет, но, в мгновение буквально смахнув рукой слёзы, она даже немного радостно сказала, — мне на работу надо. У тебя точно всё хорошо? Друг из университета? — мне так не хотелось сейчас об этом говорить, что я просто устало кивнул, взявшись ладонью за запястье. — Ну хорошо тогда.       Она быстро собралась, пока я ставил чайник, и напоследок крикнула из прихожей: — В следующий раз обязательно позвони, я тебя прошу! — Хорошо! — ответил я, заливая кофе кипятком. Входная дверь хлопнула, и я остался в долгожданном одиночестве. А ведь сегодня надо было идти в универ. Хотя ничего важного там и не было. Глупость, нельзя просто так прогуливать. Но сколько я провёл времени дома в бесцельном самокопании, пялясь в одну точку? Думал о том, что надо извиниться перед глупым старостой. Я действительно в прошлый раз перегнул палку, он так помог…       Бестолку размышляя о грядущих событиях, я провёл день в сладком безделье, просто ожидая, пока наступит следующий. Жизнь приобретает странные краски.

Мне снилось холодное лето.