Олеся

Откровенно говоря, я не думала, что так выйдет, ведь ко мне вот-вот должна была зайти мама Леси. Я даже не собиралась её ругать, просто так вышло, что-то во мне вдруг разгорелось, и я не смогла вовремя потушить, и это было просто ужасно. Мне было стыдно за это. Я ведь педагог с большим стажем, и почему я не смогла сдержаться? Я сидела в классе, глядя на часы и слушая, как они тикают. Тик-так, тик-так. Ох, ожидание меня убивает, честно говоря. Страшновато как-то. Наконец дверь открылась и в комнату вошла женщина… я не очень представляла маму Леси, потому что, конечно, я не думала, что у такого колоритного ребёнка будет столь же колоритная мама, но я отчего-то, сама не знаю от чего, не думала, что ко мне не зайдёт обычная, среднестатистическая женщина. Но в итоге зашла та, которую я как-то ожидала увидеть меньше всего. Это была весьма статная женщина, с такими же как у Леси объёмными волосами, которые лежали на плечах объёмной копной, похожей местами на огромную кучу шёлковых и блестящих волос, а местами напоминающую кучу сена. Но кроме этого у неё с дочерью не было ничего общего. Её тёмные глаза-бусинки, в отличие от светлых голубых глаз девочки, сверкали из-под светлых бровей вразлёт, ладно, у них была ещё форма бровей похожая, а тонкий вздёрнутый нос выглядел так, будто это была голая кость, обтянутая кожей. Её пухлые губы были накрашены такой же винно-красной помадой, как и у дочери, и она, так же как и Олеся стояла с лицом, выражающим вроде бы и полное безразличие, а вроде бы и полное презрение. — Кира Васильевна, — представилась я, вставая и протягивая руку. Она посмотрела на мою руку, медленно и с каким-то презрением поднимая свою в ответ. — Марина Николаевна, — представилась она. Я села назад за учительский стол, обтирая вспотевшие руки о брюки, обтягивающие бёдра. Господи, она тоже была выше меня, и мне казалось, что это я сейчас буду от неё выслушивать, а не она от меня. — По телефону вы сказали, что Олеся нарушает устав… — она смотрела на меня, надув свои губки, и я прямо видела, как её орлиная бровь поползла вверх. — ммм… да, она… — я подняла на неё глаза, отрываясь от своих ладоней, сложенных в замок на столе перед собой, встречаясь с ней взглядом. — Она не соблюдает правила… — позвольте, — она прервала меня на полуслове, я выдохнула, спокойно оседая.– но раньше с этим никогда проблем не было. — она пошла в наступление. — я не была здесь раньше, я и не знаю, как себя вела ваша дочь или как за этим следили, но мне поступил чёткий приказ о том, чтобы я следила за тем, чтобы дети стояли на своих местах во время дежурства. — Возразила я. Женщина возмущённо вдохнула, закатывая глаза. — но раньше за это никто не ругал. — я ещё раз повторю, я не знаю, как было раньше, я лишь выполняю указания, — повторила я, засовывая свою нарастающую агрессию в зад и спокойно отвечая провокатору. — но десять лет за это не ругали, а сейчас… — я перестала слушать её, на третьем-четвёртом слове, потому что мы как овцы ходим по кругу в этом разговоре. Спокойно выдохнув и вспомнив о том, что меня вообще-то в институте учили держать себя в руках в любой ситуации, я спокойно положила руки на стол, ладонями вниз, и закрыла глаза, выдыхая. — хорошо. Пусть это останется позади в виде предупреждения, но… ещё так же я бы хотела поговорить о её тоне во время разговоров с учителями. — и что с ним? Действительно?! Говорят, что дети — отражение своих родителей, и я понимаю, что внешне Леся полная противоположность своей матери, но внутренне… ух, они обе те ещё провокаторши, и если в этой женщине её поведение читалось как манера общения, как образ, то в её дочери это выглядела как наглость, неуважение, как протест, как что угодно, чего не должно быть в приличном человеке. — я прошу вас поговорить с ней относительно него. Она немного… — я посмотрела на неё, думая, что же сказать, чтобы она не оскорбилась. — Резковата… — … резковата? …– повторила она. — Я не думаю, что это резкость. Она просто не молчит и говорит своё мнение, и я думаю, она поступает верно. — всё, что я увидела, это её ноздри на высоко поднятом носу. Хотя их тоже было сложно увидеть на высоте её самомнения. Ух. Крепкий орешек. Может действительно вызвать её, было плохой идеей? Наверно, стоило бы провести беседу с самой Лесей, а не с её мамой. Хотя на тот момент я и не знала, что дочь будет чуть вменяемее, чем мать, ведь на ребёнка было бы проще повлиять, чем на полностью сформировавшуюся личность. — называйте это как хотите, но это точно нельзя назвать уважением. — Тихо ответила я, как будто невзначай проронив эту фразу, глядя на свои руки перед собой. — вы хотите сказать, что она не уважает вас? Я клянусь, в её глазах прямо читалось то, что она сама не видит, за что меня можно уважать. — да, — осмелилась я. Хотя осмелилась — громко сказано, потому что для такого громкого заявления, я зря отвела взгляд в сторону и понизила тон так, что он едва-едва не переходил на шёпот. Не стояло говорить это, глядя в окно. — ну, знаете, — она встала, возвышаясь надо мной, как гора. Она прямо вспыхнула от возмущения, хоть и старалась не подавать виду. Она развернулась на каблуках, так что её шуба и шарф чуть не обтёрлись о моё лицо, и собиралась уйти. Я её не стала останавливать. Нечего спорить с дураком, всё равно из этого чаще всего ничего не выходит. Я так и осталась сидеть за столом, продолжая смотреть на свои руки, сложенные замком. Улыбаюсь. Вот и мой первый разговор с родителем и, кажется, он провалился ниже плинтуса. — до свидания, — спокойно сказала я, когда она со злостью захлопнула за собой дверь, так, что косяк чуть не слетел. Усмехнувшись, я достала тетрадки, начиная проверять задания. Глупости какие. Честно говоря, я сделала для себя один верный вывод — прежде чем звать родителей, стоит поговорить с самими детьми, и это глупое запугивание вызовом родителей в школу — это сиюминутный страх, который уже спустя несколько секунд сменяется ненавистью, но… я точно знаю, чего не ожидают все дети, взрослые или нет, это не важно. Абсолютно всех детей вводит в ступор доброе отношение. Они словно питаются агрессией, начиная подначивать ещё больше. Что ж. на этом поле для вас пастбищ нет. — что думаешь? — о чём? — я сидела на качелях, глядя, как Лиза висит кверху ногами на турнике. — мать в школе, Кира её обработает, придет — влетит, — пояснила она, спрыгивая с турника и садясь на лавочке передо мной. — я тебя умоляю, — рассмеялась я. — моей матери палец в рот не клади — откусит по локоть. Она эту Киру, как щенка обработает. На чашах стояла в моей голове мама и Кира, и весы однозначно и с большим отрывом перевешивали в сторону мамы, потому что… ну, Кира. Она такая мягкая, такая посредственная, что рядом с напористостью моей Марины Николаевны, она сломается как щепка. Во дворе появилась моя мать. У неё как всегда было то довольно лицо, по которому я поняла, что она одержала победу, и я могу не волноваться за себя. Уж точно, проблем с Кирой больше не будет. Она довольная прошла мимо нас, здороваясь с Лизой, и ушла. Дома всё было в целом как обычно, кроме того, что сегодня был повод для маминого пира. Она сидела в гостиной, распивая вино, в знак того, что день сегодня был особенно удачный, ведь она смогла задавить своим авторитетом, который входил в комнату раньше неё минут на сорок, ещё одну жертву. — была у Киры? — я прыгнула рядом, переключая канал. — Кира? Так вы её называете? — усмехнулась она. — Не удивительно, что она для вас не авторитет. — Она взяла из моих рук пульт, переключая назад. Да, в этом тоже есть доля правды, ведь нельзя уважать человека, которого ты даже не называешь официально. Мы с Кирой фамильярничали, как могли, на что она в ответ только улыбалась, хотя в какой-то момент это переросло из глупых издёвок в совершенно обычную вещь, потому что её имя ей подходило. «Кира» — это ведь даже звучит как-то уютно, а эти её блузочки, и шапки с помпонами, эти балетки… ох, она была на вид такой маленькой и пушистой, если честно, выделяясь среди остальных и не вписываясь не в стан колоритных старух ни в общество молоденьких и напамаженных. — я думаю, она больше ничего тебе не скажет. Всего-навсего надо было на неё чуть надавить. Даже не стала возражать. — Ох, этот довольный голос. Мне кажется, у неё ещё неделю будет хорошее настроение, ведь сегодня она одержала триумфальную победу, раздавив авторитетом беззащитного котёнка. — блеск. — я сидела так, словно это моя победа. Утро в школе было как нельзя лучше. Я была крайне вдохновлена тем, что было между маман и Кирой, и, однозначно, я могла позволить себе сделать всё что угодно. Но всё это вмиг рассыпалось в пух, когда пришла Кира. Я завидела её в конце коридора. Она как обычно вышагивала в своих балетках, так что её аккуратные ножки были слышны ещё за углом. На ней было маленькое серое платье с воротничком, и она шла с такой странной спокойной улыбкой, что я даже на секунду задумалась, может тот разговор с мамой и не был в такой жёстком ключе, как она его мне преподнесла? Или Кира не восприняла его всерьёз, или не приняла во внимание? И я так обрадовалась, что она, заклеймённая поражением, посмотрит на меня, что стянет эту улыбочку с лица, пройдёт мимо, не в силах мне ничего сказать, но когда она приблизилась ко мне, остановившись, всё это куда-то улетучилось, после её слов: — не зайдёшь ко мне ненадолго? Я шла за ней, как заключённый с конвоиром. И когда мы были в классе, и она закрыла за нами дверь, я поняла, что бежать некуда. А она, так спокойно и безмятежно опустилась за свой стол, с такой улыбкой приглашая меня присесть напротив. — Лесь… — она остановилась. — Всё нормально, можно обращаться к тебе «Леся»? Я замерла. Это так странно. Появилось странное ощущение. Я не знаю, что это было, потому что эта новенькая городская училка так внимательно сейчас повела себя, уточняя, что даже стало неловко. Не подавая вида, я кивнула, пытаясь делать вид, что мне абсолютно всё равно и это я тут главная, а вовсе не она. — хорошо. — Она сложила руки перед собой в замок. Она всегда так делала. Эта поза полного покоя и расположенности к тебе. Кажется, это называется… открытая поза? — Лесь, я хотела бы поговорить с тобой относительно того случая. Мы обе поняли, о чём она. Я так удивилась, когда она это произнесла, ведь в моей голове я уже была победителем, я уже выиграла у неё, а сейчас она как будто выстрелила мне в спину, подойдя с тыла. Хитрая, однако. — я понимаю, что раньше были, возможно другие порядки, но сейчас за вас отвечаю я, и я бы хотела, чтобы вы выполняли то, что должны. — Она взяла вожжи разговора в свои руки, начиная говорить. Она словно не ждала от меня ответов даже. — Я хочу извиниться, что всё, что было — было на глазах у половины школы, но всё же, я не думаю, что сделала это зря. — она посмотрела на меня исподлобья, делая на последних словах особый упор. Ох уж этот психологизм. А она не так проста, как кажется. Вот вроде бы казалось, Кира и Кира, Васильевна, вроде бы такая простая… а нет, не тут то было. Всё-то она про нас уже знает, всё-то она видит, и как она это делает, подбираясь как партизан к тем вещам, которые могут так сильно повлиять. — извинения принимаются, — ответила я. Она явно ждала чего-то другого, но точно не этого, и когда до неё дошёл смысл слов, она рассмеялась, глядя на меня, а я, кажется, как дура сижу с лицом-кирпичом, ведь я точно ожидала очередной порции возмущения. — так ты прислушаешься ко мне? — она утёрла раскрасневшиеся веки. — я подумаю. — Мне не хотелось признавать то, что своим очарованием и внимательностью она смогла достучаться, поэтому изображая сосульку, я спокойно попыталась ответить. — спасибо, — она встала, проводя рукой мне по плечу. Я уж дёрнулась. — Ну всё, беги на пост. Я ушла от неё немного в недоумении, но, несмотря на моё легкое презрение к ней и неуважения, я всё же пошла на пост. Получается я её недооценивала. Она решила идти другим путём. Не через мать, а напрямую, выбивая землю из-под моих ног, хотя, если мы говорим о земле и прочих метафорах, она всё же как-то это сделала. Так спокойно, что, несмотря на ощущение проигрыша, я как будто всё ещё в её руках, и она не отпускает меня, чтобы я не упала в бездну, образовавшуюся под ногами. Такая себе метафора стёртых старых порядков и образование новых, пока она держит меня за руку, чтобы я не потерялась в образовавшееся пространстве. Кстати говоря о маме. Не буду её разочаровывать тем фактом, что наша Кира вовсе не жертва, а настоящий полководец и стратег, и знает своё дело. Иначе мне никак не объяснить тот факт, что её проигрыш превратился в звёздный выигрыш.