Олеся

В школе стояла тишина. Я шла по тёмному коридору, под ногами то поскрипывал паркет, то тихо взвизгивали отломанные плитки. Было ещё так рано, что даже не включили счётчики и нигде нельзя было включить свет, поэтому иногда я шла, касаясь рукой стены, придерживая то пакет, то сумку, иногда балансируя в темноте от падения или укланяясь отвнезапно возникающих в темноте углов. Щёлкнув замком в свой класс, я зашла внутрь. Яркий белый свет с засыпанной снегом улицы слепил меня, поэтому, щюрясь, я пошла к шкафу. Оттуда пахло пылью и бумагой старых книжек, я слышала аромат моих духов, которыми я брызгала на шарф; хоть я тут и протирала. Снимаю пальто, вешаю на крючок и поворачиваюсь к зеркалу, похлопывая себя по щекам, побелевшим от холода, поправляю спутавшиеся ресницы. В школе все девочки раскрашенные ходят, с неприлично ярким макияжем на лице, ведут себя вульгарно и вызывающе, на радость мальчикам. А у них в голове одни гормоны, поэтому школу иногда можно перепутать с притоном. Чувствую себя лишней, чувствую, что я не от их мира. Я как-то незаметно перешла из стадии молодой девушки, вчерашней студентки, которая боялась случайно выругаться при учениках, в училку, которая смотрит на своих учениц и чётко понимает, что она уже очень далека от них и даже не пытается встать рядом. Когда и как это произошло? Со стороны учеников я выгляжу как что-то по ту сторону стекла, всегда рядом, но без возможности прикоснуться. Как скрытая фигура, которой уготовоно лишь место зрителя. Я достала расчёску и начала расчесывать волосы, которые начали электризоваться от пластика. Опустив руки, встала прямо напротив зеркала, как будто буду фотографироваться на паспорт, и начала рассматривать себя то склоняя голову набок, то поднимая нос. Маленькая и румяная, с сухим лицом, глубоко посаженными серыми глазами, с тонкими волосами и крючковатым носом, я видела себя на фоне этих девочек совсем другой. На фоне длинных ног, на фоне их тонких талий и длинных лебединых шей, на фоне их густых и пышных волос я была как дешовая копия, как уценённый товар, который уценили, потому что никто не хочет покупать такую блёклую вещь; со своим невысоким росточком и прочими недостатками, которых у меня было вагон и маленькая тележка, я чётко понимала, что если во мне и есть какая-то прелесть, то она точно не в красоте. Захлопываю шкаф, направляясь к столу, пошаркивая пятками балеток по полу. Тело превратилось в камень, я не могу пошевелиться, глядя на свой стол. В вазе стоят цветы. Маленький букетик из аккуратных маленьких цветов, обёрнутых бумагой, как будто светившихся от солнечного света. Страшно подойти. От кого этого? Это мне? Что будет, если я их возьму? Можно ли мне их брать? Шагаю к ним, оглядывая его со всех сторон. Думая, что это всё-таки не мне… осматриваю их, боясь потрогать, дрожащая рука висит в воздухе над ними, не в силах заставить себя прикоснуться к ним. У меня было точное ощущение того, что если я их возьму, то что-то случиться. Что-то непоправимое, что-то, к чему я не готова. Внутри лежит карточка, ничего же не будет, если я прочту? Даже если это не мне, то я просто верну все как было, хотя совесть вряд-ли даст мне после этого спокойно спать. Аккуратно вытягиваю её, выпутывая ленту из лепестков. Дрожащие пальцы не могут найти край, чтобы открыть её, и когда я все-таки смогла поддеть его и открыть, вся залилась краской. От самых ушей, до пяток, пряча лицо в этой бумажке. Детский сипловатый смех вырывается наружу, когда я читаю эти несколько слов, и я сама себе не могу признаться, что мне сейчас так хорошо.

«Макаровой К. В. На свете нет ничего красивее глаз, читающих это. »

Лицо само непроизвольно начинает улыбаться, мыщцы напрягаться, чтобы подавить улыбку, которая рвётся наружу как птица из клетки. Бьётся, высовывает голову, но я держу её, хотя и очень хочется отпустить её в полёт. Прячу записку в кармашек на груди, похлопывая его, чтобы осознать, что это всё ещё там, а цветы убираю на подоконник. Лишние вопросы нам ни к чему, хотя по моему лицу наверно не трудно будет догадаться, что что-то произошло. Сижу, улыбаясь заполняю документы и планы. Перед глазами работа, а в голове цветы. Сижу сама себе улыбаюсь, понимая, что у меня за спиной стоит этот букет и смотрит на меня. Незаметно пролетел час, я как семиклассница смотрела на эти цветы и думала о словах, написанных в карточке. Иногда доставал и вертела в руках, поворачивая к себе то надписью, то рисунком, вертя ленту между пальцев. Со звонком вошёл класс. Я спешно засунула карточку назад в кармашек и начала готовить урок. Идёт урок, они сидят и пишут, пока я хожу между рядами, заглядывая им в тетрадки, чтобы исправить то то, то сё. А в голове другое. Это не на свои мысли я отвлекаюсь, чтобы исправить, а наоборот: отвлекаюсь от мыслей к уроку. Но так не должно быть! Господи, одна карточка, а я уже растаяла. Кто это прислал? Несомненно, знак приятный, но от кого он, просто так или с какой-то целью? Боже мой, растаяла как школьница перед цветами, а ведь буквально за полчаса до этого я считала себя другой, взрослой, человеком, перешагнувшим эту ступень. А сама так безумно сейчас стою и чувствую, как уголок карточки тычет мне в кожу и чувствую приятную тяжесть от неё. — Кира Васильевна. — Голос вырвал меня из шахты, которую я сама себе выкопала и рылась в ней. Поднимаю глаза от своих ног, на которые я смотрела, вертя носком об пол, думая, на человека, нарущающего мой покой. — сегодня дополнительные будут? — это Леся. Стоит с тетрадкой, и справшивает у меня про какие-то дополнительные. — я… Да, да. Конечно, да, приходите, — спохвотилась я, резко вапрямдяясь и вставая. — После уроков, да? Весь день как на иголках. Чьё это, это мне, а от кого, зачем? Столько вопросов и ни одного ответа! Могу я их принять или нет. За что мне их прислали, за какой поступок или качество? Действительно ли оно у меня есть? А кто? Кто это? Он не подписался, даже текст напечатан, а не написан от руки. Как учитель русского, я знаю миллион подчерков большинства друзей и знакомых, но это… Человек знал, как сохранить тайну. Даже на вахте не видели, кто это принёс, курьера не было, и человека с букетом тоже, так что я даже вернуть это не смогу. Ужасно. Я не должна была их брать, не должна была вообще ввязываться в эту историю. Получение тайных подарков — это всегда неловкость, потому что ты никогда не знаешь, заслужил ты его или нет, и вообще от кого он, что это значит, действительно ли ты его заслужил. А даже если заслужила, то делать это в школе… Где я приличный педагог — Кира Васильевна — стараюсь держаться сдержанно и спокойно. Когда я просто Кира, которая сидит дома в мягких брюках и очках съехавших на кончик носа, грызя кончик ручки, когда я сижу у себя на кухне в трусах или в школе в аккуратном платье — ни один из этих персонажей не походит под шаблон человека, которому дарят цветы просто так. Я же не роковая красотка, не обоятельная хищница, я просто Кира. Обычная такая себе Кира в балетках за пятьсот рублей, с пятном от чая на лифчике и проблемным волосами. Все занятия шли долго. Я сидела как на пороховой бочке, то и дело вставая с места и расхаживая по классу, то начиная переминать и заламывать пальцы, то поправляла волосы, даже ручку на нервах начала грызть, а я себе этого не позволяла в школе никогда. Наконец последнее занятие. Бесконечное. Как невротик сижу, постукиваю ногой об пол, топаю носком ботинка, то и дело поглядывая на часы. Облизнула губу, снова посмотрела поверх очков на циферблат. Двадцать минут. Долго, очень долго… Я приняла решение, оно мне далось тяжело, то это лучшее, что я смогла придумать, поэтому мне не терпелось. — Лесь, — мне было больше некого попросить. Она была тем единственным человеком, которого, если что, то я не боялась посвятить в эту тайну и в котором я была уверена. С ней вообще спокойнее было, и чувствовала где-то внутри, что даже если она узнает, то ничего страшного, ужасного или стыдного не случиться, что она, как добрый, пусть и тайно, но всё-таки добрый, человек, поймёт и поможет. Она задержалась в классе, пока я ждала, что все выйдут, чтобы продолжить. Хотела сама, но раз уж она тут, решила трусливо сбежать с поля боя. Признаюсь, я ухожу, опалённая огнём битвы, поджав хвост. Когда за последним человеком дверь закрылась, я снова посмотрела на неё. — можешь эти цветы отнести к вахте, там курьер будет, — я кивнула в сторону букета. В её глазах было негодование, она смотрела на меня так, как будто я делала что-то совершенно не логичное, будто выжила из ума. — Я их возвращаю… наверно ошиблись адресом. Вру. Непроизвольно дергается тело от этой лжи. Не умею врать, не умею! Но делать нечего, пусть так. Забываю, что она знает, когда я волнуюсь и вру, но вспомнив, понимаю, что уже поздно. Она не стала меня переубеждать, взяла коробку и вышла из класса. Наконец-то они не у меня на глазах. Наконец-то ничто больше меня не тяготит, эти адские цветы наконец больше не смотрят на меня так, будто я предала весь свет. Дверь тихо хлопает. Я поворачиваюсь на стуле, поднимая руки с ладоней, радуясь, что все теперь как обычно… Нет. Они снова тут. Она зашла все стой же коробкой цветов, черт. Черт. Черт! — курьер сказал, что все правильно. — Она снова ставит их на стол передо мной, и я снова с ними один на один, снова она смотрят на меня так, будто я их не заслужила, словно они не мне, и я вообще не должна их трогать и видеть. — красивые… Смотрю на неё и вижу, как она сначала смотрит на эти цветы, а потом на меня, смотрит и оценивает мою реакцию. А я поднимаю на неё глаза полны вопросов и отчаяния. Складываю руки перед собой, снова опуская взгляд на злосчастные кустовые розы. — хочешь, забери себе. — Машу рукой, как будто я готова расстаться с ними очень просто, но на самом деле этот жест больше показывал то, что я видеть их не готова, не то что трогать. Мне прикасаться к ним не хотелось, как будто я трогала что-то запретное, не преднозначенное для моих рук. — но они же вам. Резко поднимаю на неё глаза, думая, что сказать в ответ. Глупо так выгляжу, наверно, с таким наивным детским взглядом, говорящим о том, что я не готова к такому выбору, и я с жалость в глазах просила меня к нему не принуждать. Да, они мне, но не скажешь же, что мне не хочется их получать, что они мне неловко их получать. — да… Но… Мне их деть некуда, а тут оставлять не хочу… — Ложь, снова ложь. Смотрю на нее. — Забирай. Дома в вазу поставишь. — ну вы хоть открытку заберите, — она поворачивает цветы ко мне стороной, куда я час назад так аккуратно постаралась привязать карточку так, как она была, хоть и уголок у неё за день в кармане номного потёрся. Она подовигает их ко мне, когда я неуклюже достаю карточку, снова видя этот текст и ленту. Заливаюсь краской одновременно и от смущения и от стыда. Я отвратительный человек. Леся уходит с букетом, легко выскакивая на улицу. А я остаюсь сидеть, вертя в руках эту бумажку, которая тяготит мне сердце. Я не могу спокойно на неё смотреть. Хоть и очень приятно, но мне не хочется её видеть, потому что мне правда кажется, что она не мне. Но все это такие глупости. Я в кинула руки, засовывая её в карман, и встала, начиная собираться домой. Теперь она всегда будет лежать в этом кармане, чтобы напоминать и возбуждать все самые прекрасные и ужасные эмоции.