Мертвец и любовь

       — Какого… морского черта! — взревел капитан Салазар, сбивая со стоящего перед ним человека потертую треуголку. — Ты — не он!        — Какое проницательное замечание, — тихо пробормотала женщина.        Неуловимо-быстрым движением вернув саблю в ножны, он опустил руку на ее плечо, склонившись почти к самому лицу:        — Кто ты такая?        Она ответила прямым взглядом темных глаз:        — Верòника Сайдшелл. Кузина человека, известного под именем Джек Воробей.        — Пиратка? — выдохнул Салазар, сильнее сжимая плечо женщины.        — Никак нет. Вдова офицера морского флота Ее Величества Королевы Британской Империи.        Со вздохом, полным разочарования, капитан Салазар выпрямился, вглядываясь в нее.        И как он мог так обмануться? Его ввел в заблуждение ее наряд. Но он должен, должен был заметить, что этот «Джек Воробей» движется совсем не так. К тому же следовало помнить о прошедших годах, сейчас Воробей наверняка был выше, чем эта женщина. Лицом они были похожи, только в Веронике Сайдшелл сильнее чувствовалась туземная кровь.        — Сайдшелл, — протянул он. — Знавал я одного Сайдшелла…        — Да, — она улыбнулась. — Это был Сайдшелл-старший, отец моего Фрэнка. Знаете, он до самой смерти вспоминал о той встрече с вами.        Похоже, женщину ни капельки не волновало, что она стоит на залитой кровью, осклизкой от содержимого выпущенных кишок палубе, в то время как его люди добивают последних из экипажа судна.        — Когда Джеки примчался ко мне, умоляя сыграть его роль, потому что вернулся его старый недруг, я почти сразу согласилась. — Она повела свободным плечом. — Надоело сидеть одной в поместье на острове, командуя рабами и старыми слугами. Но, соглашаясь на это, я и не думала, что столкнусь с…        — Ходячим покойником? — усмехнулся он, по подбородку стекла струйка черной печеночной крови.        — С ожившей легендой, — сказала она и чуть склонила голову.        На Армандо Салазара никто так не смотрел уже больше тридцати лет. Но он прекрасно помнил этот взгляд. Полуприкрытые ресницами глаза, легкая улыбка, вздохи. Она флиртовала с ним!        Он ощутил острое желание посмотреться в зеркало — может, проклятие чудесным образом оказалось снято? Но его ладонь на белоснежной ткани рубахи женщины красноречиво свидетельствовала о тщетности таких надежд. Потом Салазару пришло в голову, что все это может быть очередной уловкой со стороны Джека Воробья и его снова охватила ярость.        Резко развернувшись на каблуках, он потащил Сайдшелл за собой, обратно на «Молчаливую Марию».        — Могу я просить… — на ходу начала она. — Я не вижу у вас пистолетов, так что… Удара саблей будет вполне достаточно. Если можно, пусть это будет укол…        — О чем ты говоришь? — остановившись посередине переброшенного трапа Салазар обернулся.        — Считайте это маленькой женской прихотью, — принялась терпеливо объяснять миссис Сайдшелл. — Я, конечно, понимаю — гроба мне не видать. Да и Фрэнк погиб в море, так что… Только не по лицу, будьте так любезны.        Карие глаза смотрели серьезно, без страха. Темные глаза, широкие скулы, смуглая кожа. На каштановых волосах — темно-алая повязка. Убрав руку с ее плеча — Вероника закрыла глаза и вздохнула, ожидая смерти, — Салазар сдернул с ее головы платок и швырнул в воду. И снова потянул на борт своего линкора.        Это случилось вечером. А на утро «Молчаливая Мария» приняла новых гостей — капитана Барбоссу и тех из его экипажа, кому Салазар позволил жить. Пока.        О пленнице своей мертвецы, казалось, позабыли. Пираты поделились с ней запасами пищи и воды. Один из моряков отдал ей свой плащ — ночами на море было прохладно. Так что большую часть времени Вероника мирно дремала, прислонившись к уцелевшему фрагменту фальшборта, чуть в стороне от остальных.        Конечно, как только выжившие увидели ее, вернее, ее наряд, посыпались ожидаемые шуточки и предположения (разумеется, только после того, как оба капитана ушли на мостик). Но Вероника провела три года, вращаясь в высшем свете английской колонии на острове Пятого Воскресенья После Пасхи, а затем — пять лет, общаясь с чернокожими рабами и загоревшими дочерна надсмотрщиками, так что постоять за себя умела. Женщину быстро оставили в покое.        Капитан Барбосса обещал привести Салазара к Воробью до восхода солнца. Большинство его людей считали всю затею безумием. Вероника и сама так думала, но, в отличие от пиратов, предпочитала держать свои мысли при себе. Что позволило ей не удивиться, когда на горизонте показался силуэт «Умирающей чайки». Впрочем, не в привычках миссис Сайдшелл было чему-либо удивляться. Поплотнее завернувшись в просоленный плащ, она снова закрыла глаза, рассудив, что уж перед тем, как убить, ее разбудят.        — Я выманю Джека в море! Позвольте мне! — кричал Барбосса.        — Хорошо. Но если нет…        — Я сделаю это, — уже спокойнее произнес пиратский капитан. — Тем более, что у вас его сестра…        — Ох, нет, — сказала Вероника. — Не выйдет. Понимаете, пусть у нас и любят говорить, что семья превыше всего, но, боюсь, для Джеки дороже всего его собственная шкура.        Салазар велел подвесить людей Барбоссы, потому миссис Сайдшелл до этого момента мирно продремала в бухте полусгнивших канатов (старая уловка из детства «спи, когда хочешь есть» все еще действовала).        — Что? — спросила она у уставившихся на нее капитанов — один смотрел с обидой гончей, у которой из пасти вырвали загнанного зайца, другой с болью человека, у которого из-под ног ухнул в бездну последний осколок надежды. — Я же не говорю, что ничего не получится! Такой старый лис, как капитан Барбосса, наверняка что-нибудь выдумает. Просто не стоит пытаться разыграть мою карту — для Джеки я все равно что мертва. В конце концов, я сама знала, на что шла. Ну, почти.        «Снова ее этот взгляд из-под ресниц, Madre de Dios!» — капитана Салазара едва заметно передернуло.        — В мою каюту ее! — рявкнул он.        Стоящий рядом матрос, от которого, признаться, мало что осталось, схватил Веронику за руку.        — Эй! Я вдова морского офицера, имей уважение!        — Полегче с сеньорой, — поморщился Салазар. — Все-таки дама.        — Слушаюсь, капитан. — Призрак отпустил ее и дал знак следовать за ним.        Вероника подняла сжатую в кулак ладонь, высунула кончик языка и издала весьма неприличный звук ему в спину. И только после под изумленными взглядами остальных двинулась следом за матросом к юту.        — Что за женщина! — восхищенно покачал головой Барбосса, когда она уже не могла его услышать. — Стала бы пиратом — все Карибы лежали бы у ее ног! Да что Карибы — весь мир!        — Если не выманишь Воробья…        — Он будет ваш еще до заката, — сразу помрачнел мужчина. — Слово капитана!        Когда Салазар вошел в свою каюту, Сайдшелл сидела сбоку от его стола на чудом уцелевшем стуле, насвистывая «Шар Ланнигана» и выплетая из волос многочисленные бусины. Их она бросала в давным-давно пустующую чернильницу его письменного набора.        У нее были очень красивые густые каштановые волосы и совсем не было музыкального слуха.        Сев за стол, Салазар откинулся на спинку кресла и посмотрел на женщину:        — Этот пират дал слово выманить Воробья до заката.        Когда он вошел, она перестала насвистывать, только тонкие пальцы продолжали быстро перебирать пряди.        — Да, — сказала она.        — Думаешь, у него есть свой план?        — Да.        — Почему ты не стала проситься с ним?        — Вы бы меня не отпустили, — не поднимая глаз тихо заметила Вероника.        — Верно. — Салазар встал и отошел к окну, черные волосы струились за его спиной. — Насколько хорошо ты знаешь своего кузена?        — Не очень хорошо. Фактически мы не встречались с тех пор, как мне исполнилось десять.        — Жаль. Я надеялся узнать у тебя о его трюках.        — А разве вы…        — В том каменном мешке единственным источником информации были по глупости заплывшие туда. Они рассказывали разные слухи. Слишком фантастические, чтобы быть правдой.        — Фантастические? — Салазар все еще стоял спиной и не мог видеть ее лица, но почувствовал — женщина подняла голову и смотрит прямо на него. Ее тон изменился, так, что, будь Армандо Салазар жив, у него бы поползли по коже мурашки. — Когда Фрэнк умер, я еще целый год ждала его. Ждала, не вернется ли он ко мне. В каком угодно виде. Я приняла бы его любого. «Фантастические!» — сказал мертвый капитан погибшего корабля. Вы вернулись с того света. Да, это проклятие! Но вы здесь, передо мной. Элизабет Суонн — Элизабет Тернер — позволено видеть своего мужа раз в десять лет. Почему этого не случилось с нами? — последние слова она еле слышно прошептала.        Повисла пауза. Салазар вглядывался в джунгли острова, где прятался его заклятый враг, но не видел их. Потом Вероника заговорила снова:        — Я лежала там, в темноте нашей с ним спальни и прислушивалась, не раздадутся ли его шаги. Ведь бывает, мертвые возвращаются. Но мой муж не вернулся.        — Вашему мужу повезло уйти из жизни навсегда, — помолчав, сказал Салазар. — Ему не пришлось провести тридцать лет, не видя ни солнца, ни звезд, не ощущая ни ветра, ни тепла. Только холод морской воды и смертную боль. Существовать так, не имея возможности окончить эту пытку, лишь с призрачной надеждой на освобождение, со страхом, с ужасом, что твой враг, заточивший тебя не живым и не мертвым в эту могилу, умрет, не дав тебе совершить месть…        Он услышал, как Сайдшелл поднялась и подошла ближе.        — Бедный вы, бедный. — Тонкие руки обхватили его талию, сплетаясь на груди.        Если бы его сердце билось, то сейчас оно бы замерло. К Армандо Салазару никто не прикасался уже больше тридцати лет.        Воспользовавшись своей способностью призрака, он развернулся к Веронике лицом.        — Я и не думала, что это настолько мучительно. — На пушистых черных ресницах женщины блестели слезы.        Капитан Салазар смотрел на ее лицо, так похожее и непохожее одновременно на лицо Воробья и не мог решить, что делать дальше.        — Сеньора Сайдшелл, — наконец выдавил он. — Я… Мне нужно посмотреть карты.        Выскользнув из кольца ее рук, Салазар вернулся за стол. Вероника едва слышно вздохнула, подошла к его постели. Села.        — Знаешь. — Новый вздох. — Все те ночи, что я ждала Фрэнка… Я столько раз представляла, как он входит. Воображала себе все те ужасы, что могли приключиться с ним. — Еще один, о, еще один вздох. Потом Салазар услышал, как она стягивает сапоги. С приглушенным стуком упал на пол один, затем и второй.        В детстве Салазар видел в одном доме, где они с матерью были с визитом, ручную белку. Зверек неустанно бегал в колесе в большой клетке. Он тогда долго простоял перед ней — белка бежала так неистово, точно пыталась таким вот образом выбраться на волю.        — Представляла их себе, пока мне не начинало казаться, что он и вправду рядом со мной.        Картинка из прошлого живо встала перед глазами капитана-призрака: его собственные мысли бесплодно носились сейчас по кругу, как та несчастная белочка.        — И тогда я начинала ласкать себя, представляя, что это Фрэнк. Ты не против, если я… — Со стороны его койки донесся тихий шелест распускаемой шнуровки. Колесо закрутилось еще быстрее. - … повторю это сейчас? — Она снова долго и медленно вдохнула. Такой же долгий выдох перешел в короткий стон.        Спицы колеса в слились в одну неразличимую поверхность, а затем оно с негромким хлопком исчезло, оставив после себя лишь темноту. Точно завороженный, Салазар поднялся и подошел к алькову. Миссис Сайдшелл лежала на расстеленном чужом плаще, рубаха была выпущена, пояс расстегнут.        Отставив трость, он склонился, поставив колено на край постели и прижался к ее полуоткрытому рту. Одной рукой оперся о переборку, другую пропустил под ее спину, приподнимая женщину.        Вероника подалась навстречу, отвечая на поцелуй, зарылась пальцами в темные, колышущиеся, словно под водой, волосы и снова застонала. С некоторым трудом управляясь с перебитыми перед самой смертью ногами, Салазар встал обеими коленями на койку, одно оказалось между ног женщины, чем та и воспользовалась, зажав его.        Вероника ожидала вони тлена и разложения, но ничего этого не было, лишь привкус крови — не мясной, как от свежей, лишь пряно-железистый — гарь от горящего дерева и порохового дыма, а над всем довлел запах моря.        Забрав из-под нее руку, он навалился сверху, женщина обхватила обеими ладонями его голову, осторожно, нежно исследуя пальцами правую, более поврежденную сторону лица. Бедрами она все норовила прижаться к нему поближе. А потом испустила глухой стон разочарования. На миг Салазар прервал поцелуй и заглянул в ее затуманенные глаза, но Вероника тут же приподнялась, обхватила руками его шею, пытаясь распустить узел черного платка, а алые губы коснулись черного рта.        Нижней частью тела она все продолжала вжиматься в его. Поразительный оптимизм. Или, может, нечто другое? Левая рука Салазара скользнула ей под рубаху, в то время как Вероника, захватив зубами его нижнюю губу, терлась о его бедро.        Способная мыслить часть капитана Салазара подала сигнал: миссис Сайдшелл должно быть очень мешают эти узкие брюки. «Женщина в штанах, какой ужас!», — пробилось на поверхность праведное возмущение прежнего Армандо. Странно, он-то думал с тем, живым, давно покончено.        Пройдясь грубыми, в трещинах пальцами по выделяющимся под тонкой горячей — о, какой горячей! — кожей ребрам, по касательной дотронувшись до податливой мягкости ее груди, он вытянул руку и стал тащить с нее брюки. Вероника приподнялась, помогая ему, но когда штаны оказались спущены до колен, лишив ее свободы действия, издала невнятно-протестующий звук, впрочем, оборвавшийся, когда прохладные пальцы скользнули ей между ног.        Не отрываясь от ее рта, исследуя внутреннюю поверхность ее губ и щек, сплетая свой язык с ее, он начал медленно, осторожно поводить сложенными вместе пальцами по жарким, покрытым тугими завитками волос складкам. В первое мгновение Вероника замерла, потом застонала и с удвоенной энергией затеребила застежки у него на груди.        Разорвав поцелуй, Салазар навалился на нее, так, что женщине пришлось убрать ладони. Широкими плечами прижимая ее к кровати, он зарылся лицом в ее разметавшиеся по постели великолепные волосы.        — Капитан… Салазар! — перехваченным голос вскрикнула она.        Даже сквозь плотную ткань мундира он чувствовал, как бешено стучит ее сердце, ощущал ток крови. Что-то в нем желало ощутить ее всю полнее, раздевшись. Но он не хотел, чтобы она видела, во что превратило его проклятие Треугольника Дьявола. Достаточно было и того, что на виду — лица и рук.        Разведя пальцы, он принялся водить ими по ее нежной плоти, оглаживая, перебирая. Точно играя на музыкальном инструменте.        — Сними с меня штаны, — часто дыша, попросила женщина, — я же так не смогу…        — Сможешь, — усмехнувшись, шепнул он в ответ.        Когда его большой палец отыскал комочек нервов, доселе скрытый в складках, Вероника выгнула поясницу и поддалась вперед, едва ли не зарычав. Подняла руки, обхватила его, гладя ладонями, что точно сами по себе испускали солнечный жар, широкую спину. Подергала ткань, обнажая его талию и когда ее ладони прикоснулись к холодной, как морская вода в глубокой расселине, коже, застонала.        Прижимая тыльную сторону косточки большого пальца к ее нервному узлу, кончиками других он ласкал зовущие его врата. Он даже не мог понять, нравится ли ей это, и если да, то что именно. Не мог с уверенностью распознать реакции женщины. Прежде в этом не возникало нужды.        Она продолжала ерзать и пару раз попыталась приподняться, так что Салазару пришлось снова придавить ее плечами.        Наконец он ощутил ее готовность. Для уверенности еще раз прошелся пальцами, чуть сильнее, чем нужно бы прижимая мягкую раскрасневшуюся плоть к скрытым под ней костям. Вероника изогнулась и протяжно застонала, следуя его движению. Салазар переместился ниже, стал покрывать поцелуями ее шею, оставляя черные засосы. Сложил вместе указательный и средний пальцы и вошел в нее.        Миссис Сайдшелл с резким звуком втянула воздух и замерла. Он тоже. Это был миг, растянувшийся в вечность, он все длился и длился.        Потом, судорожно выдохнув, она вдруг как-то вся обмякла, вытянула ноги, опустила руки, закинула за голову. Приподнявшись на локте, он раздвинул подбородком вырез ее рубахи, стал жадно целовать полукружия ее грудей. Медленно вытянул пальцы и снова ввел, чувствуя, как приятно — Салазар сам удивился, насколько приятно — ее лоно охватывает их.        Постепенно он убыстрил темп, который Вероника подхватила, слегка покачиваясь на пятках. Он входил все яростнее, все глубже вжимаясь действующими как ограничитель суставом безымянного пальца и основанием большого в ее податливую плоть, но где-то над тьмой, по-прежнему окутывающей его создание, горела огнями святого Эльма мысль: «Осторожнее, осторожнее. Не причини ей боль, не рань ее. Живые так хрупки, их так легко сломать». Потому он только отчаянней целовал ее левый сосок, прикусывая зубами, лаская языком.        А потом Вероника начала кричать. Это был утробный крик раненого зверя, перешедший в торжествующий вопль охотника. Салазар ощутил это — начавшуюся у нее внутри серию валов экстаза, что прокатилась по всему ее телу, так же захватив волной наслаждения его руку. Замерев вместе с ней, вытянувшейся подобно струне на колках, он пытался продлить эти мгновения странного единения. Ее соски торчали точно вершины башенок корабля, грудь вздымалась в бешеном ритме.        Салазар хотел забрать руку, но Вероника сжала бедра, приподняла голову и просипела пересохшим горлом:        — Еще.        И он дал, что она просила. В какой-то момент — он и вправду не мог потом припомнить, кто же их снял — ее штаны оказались на полу, а она — у него на коленях. Женщине наконец удалось справиться со всеми застежками его наряда, и она упоенно целовала мертвую кожу. Целовала широкую грудь, мощную шею, покрытое старыми ранами лицо. Играла губами со струящимися волосами.        И отчего-то это оказалось хорошо и правильно.        Достигнув пика наслаждения еще два раза, Вероника успокоилась. Каждый последующий был слабее предыдущего, и Салазар подозревал, что ей просто хотелось побыть с ним так близко подольше.        Они лежали на его узкой койке, ее голова на его плече, ее ладонь на его груди. Периодически женщина провалилась в сон — он чувствовал это по ее расслабившимся мышцам, — а затем вдруг вскидывалась, судорожно шаря рукой и тотчас успокаивалась. Словно боялась, что он исчезнет подобно утреннему туману или облачной фата-моргане. Во время ее коротких пробуждений Салазар успевал задать миссис Сайдшелл по паре вопросов.        — Сколько вам лет?        — Двадцать семь.        — Кажетесь моложе.        — Сейчас ты скажешь, что вдовство хорошо сказывается на женской красоте…        — Нет. Не скажу. Вы долго прожили с мужем?        — Три года. Три счастливых года…        — Не ссорились?        — Ссорились, конечно. Я всякий раз просила Фрэнка взять меня с собой. Но он только отшучивался, говорил: «Женщина на борту — к несчастью», — она тихо фыркнула. — В шестнадцать я ходила на «Элефанте» и ничего, никаких несчастий. Хотя то был, конечно, не настоящий корабль, так, скорее лодчонка, что курсировала между островами…        — Дети?        — Не сложилось.        — Жалеете?        — Не знаю. Когда Фрэнк погиб, Сайдшелл-старший был уже два года как в могиле. Его не сломали испанские клинки, но добила тропическая лихорадка… Жаль его, Аластер был славный старикан, он мне нравился. Так вот, после смерти Фрэнка путь в тамошнее высшее общество мне был заказан. Не думаю, что хотела бы для своих детей судьбы изгоев. Хотя мне самой наверняка было бы легче. И тогда я бы вряд ли ввязалась в авантюру Джеки. — Вероника задорно сверкнула глазами. Солнце давно село, но свет ярких звезд разгонял мрак капитанской каюты. — Аластер вами восхищался. И воспитал Фрэнка на легендах о вас. Человек, едва не избавивший Карибское море от пиратской чумы… Хотя я считаю, что от них нельзя избавиться. Это как крысы — сколько не трави, появятся новые… — В тишине раздался громкий звук — это забурчало у нее в животе.        Салазар озабоченно подскочил:        — Сеньора Сайдшелл!        — Я, конечно, понимаю, что это корабль мертвых, — опустив ресницы проговорила она, — но, может, здесь отыщется что-нибудь пожевать или хотя бы попить?        Он запустил руку в волосы.        — Я не уверен. Но…        Поднялся, подошел к стене, стал выдвигать ящики встроенного шкафа и, после некоторого времени шумных поисков повернулся к окну с бутылкой вина. Протер стекло рукавом рубашки, осмотрел на просвет мутноватое содержимое. Пожал плечами:        — Не уверен, не пропало ли оно.        Штопором вытянул пробку, понюхал горлышко, затем махнул рукой, протянул бутылку ей:        — Не могу различать запахов.        — Что же, — протянула Вероника, в свою очередь изучив содержимое, — оно все же больше похоже на вино, чем на уксус. А…        — Большая часть посуды погибла при взрыве. Остальное я перебил. А если что и осталось, это выкинули — зачем призракам кружки и тарелки?        Она задумалась.        — Чернильница! Выкинь бирюльки, я просто не хотела мусорить у тебя.        Вытряхнув содержимое тяжелого хрустального сосуда в пустой пролет окна, Салазар вернулся к ней.        — Это тебе, — налив половину чернильницы произнесла она, — а бутылка мне. Не спорь, в одиночку пьют алкоголики! Из горла, впрочем, тоже, но тут важен символ.        Слегка чокнувшись о чернильницу пыльной бутылкой, Вероника сделала осторожный первый глоток. Потом еще два и удовлетворенно откинулась на стенку переборки. Женщина медленно смаковала вино, а когда заговорила, стало понятно, что выпитое уже ударило ей в голову.        — В этом была суть Фрэнка. Борьба с пиратством во имя Ее Величества. Ну, а Джеки… он тогда сам был — воплощенное пиратство. Рано или поздно, но они должны были столкнуться. У обоих хватало ума — или благородства — не пытаться использовать меня в качестве щита или наживки. Когда «Печальная ундина»… Когда весть о ее гибели дошла до нас, я все еще продолжала надеяться. Его могли взять в плен, продать в рабство. Он мог лежать где-то в госпитале, израненный, потерявший память… Но живой. — Она сделала длинный глоток. — Джеки прислал одного из своих людей. Он ведь был там, знаешь ли. Черт, да ведь это он пробрался тогда в крюйт-камеру и поджег порох! А Фрэнк оставался на борту. Даже когда в прямом смысле запахло жареным.        — Нет-нет-нет! — точно прочитав его мысли, с жаром продолжила Вероника. — Джеки поступил абсолютно правильно! Если бы он сообщил мне обо всем сам, боюсь, я бы не выдержала и застрелила его прямо на своем пороге. Ну, а тот матрос, старик в свои сорок с лишним, с гнилыми зубами, с недостающими пальцами, на деревянной ноге — чем он был виноват? Поэтому я велела накормить его и отпустить восвояси, дав немного денег.        — Воробей мог бы и прислать кого-то более…        — Ха! А вот если бы его посланец был молод и хорош собой, я бы не успокоилась, пока бы не выследила и не придушила Джеки собственными руками. Наверное кровное родство все же дает какое-то понимание мотивов другого человека.        — Кто ваш отец?        Сайдшелл хмыкнула.        — Кто-то из них. Ты их видел? Всех как в одной форме отлили. Не уверена, что даже моя мать смогла бы точно указать в-виновника.        — А ваша мать…        — Квартеронка. Сильно заметно, да?        — Я бы сказал, что вы похожи на француженку.        — А, ну это тоже есть. Всего намешано.        — Не хотели бы отыскать своего отца?        — Зачем? Чтобы узнать, что он еще большая сволочь, чем я думаю? Ты не подумай, он потом присылал нам деньги. Пару раз суммы, тянувшие на небольшое состояние, но чаще гроши. Он или, может, кто-то из их семейки. Поговаривали, что моего папаши уже нет в живых — сгинул на виселице, или умер от дурной болезни, или откинулся от пьянства. Не все ли равно? Мне просто повезло, что я слишком чувствительна и не переношу вида бессмысленной бойни. Иначе б мне одна дорога…        Салазар вспомнил ее поведение при их встрече и уточнил:        — Бессмысленной?        — Ага, — Вероника хихикнула. — Вид бойни осмысленной мою тонкую душевную организацию не смущает. Когда мне было десять, к нам заявился Джеки. Он тогда остался без корабля, ну и решил заскочить посмотреть на сестренку. Он научил меня фехтованию. Не этим красивым финтам, — она широко взмахнула рукой, — а как бы половчее выпотрошить противника и самой при этом остаться в живых. И он поделился со мной своей страстью к морю. — Она запела: — Море… ты слышишь, море? Твоим матросом хочу я стать, — и завалилась головой ему на колени — несмотря на все ее попытки Салазар снять с себя брюки так и не дал, — поворочалась, устраиваясь, подарив ему пару тоскливо-ностальгических минут, поджала ноги к груди.        — И этому человеку ты стала помогать… — задумчиво, без осуждения протянул он.        — И согласилась почти сразу! Джеки даже не пришлось задействовать свое знаменитое искусство парламентера, — пробормотала она, а потом неожиданно спросила почти трезвым голосом: — Знаешь, что на мой взгляд самое страшное?        — Что? — проводя рукой по ее волосам, по обнаженным плечам, по бедрам, поинтересовался он.        — Что каждый старается жить по правде. Но правда, она у каждого своя. А в результате кто-то обязательно умирает.        Он промолчал, продолжая гладить ее теплую кожу — без похоти, без желания. Да и какое желание может быть у призраков? У них есть только память.        За дверью нарочито громко откашлялись, а затем негромко постучали:        — Капитан?        — Что еще? — не торопясь вставать, откликнулся Салазар.        Вероника подняла голову, села, ставя на пол полупустую бутылку.        — Воробей сбежал с острова, капитан.        — Что?! — Салазара сдернуло с койки в мановение ока. — Как?!        — Он… Он удирает сейчас на «Черной жемчужине», капитан, — говоривший начал заикаться.        Темнота, до этой минуты все еще окутывавшая сознание капитана Салазара мягким коконом, рассеялась. Он снова стал собой — несущим смерть призраком мщения.        Он повернулся к Веронике и прошипел:        — Если все это было отвлекающим внимание трюком…        — Ах ты!.. — задохнулась она, нашарила и метнула чернильницу.        Пролетев призрака насквозь, сосуд ударился в стенку, оставив в траченном временем дереве вмятину и упал на пол, роняя темные капли.        Одним не очень ловким движением завернувшись в плащ, миссис Сайдшелл забилась в дальний угол его койки и зашипела в ответ, сверкая отражающими свет звезд глазами, как дикая кошка:        — Больше не приближайтесь ко мне, сэр.        Подхватив с постели свой китель, саблю и трость, Салазар выметнулся из каюты, пройдя прямо сквозь дверь. За его спиной в нее что-то ударило — судя по глухому звуку, один из ее ботфортов.