Шутка

И они сняли комнату в ближайшем отеле. Вернее, Меган её сняла, а Верити ей позволила. У неё была гордость, конечно – но касалась она обычно других вещей. Всё это было глупо, пошло и чертовски захватывающе. То, как запросто Меган подхватила её на руки, чтобы опрокинуть на кровать. Как нетерпеливо соскоблила с себя одежду, не потрудившись ни поднять её с пола, ни сложить. Под костюмчиком не оказалось ничего, что намекало бы на её ненормальную физическую силу: просто ладное, белое тело женщины в отрезке от двадцати пяти до сорока, не тронутое ни загаром, ни бритвой. Пара лишних киллограмов. Родинки точно там, где были у Верити. Что за чёрт. - Ещё насмотришься, - шепнула Меган. Вытряхнула её из джинс, толстовки, белья, прижалась к губам жадно и жарко, но отчего-то неловко. Зубы столкнулись со стуком, и Верити фыркнула, отстраняясь: - Так пьяна или так давно никого не было? Меган широко и мокро лизнула её щёку: - Никогда. Я ждала настоящей любви. И они засмеялись. Потом они валялись в обнимку, отдыхая, и Верити всё думала: она пошутила или нет про «никогда»? Имела ли она в виду только женщин? Опыта у неё не было, это точно, но было всё равно хорошо. Когда в постели можно посмеяться вдвоём над неудачей вместо жгущей неловкости, и исправить всё вместе – это здорово. И редко. - Так что, - Верити лениво потянулась, прижалась теснее, - ты и правда на меня запала? - О, я запала на тебя с первых твоих слов. - Ты запала на меня после того, как я сказала «я закричу»? Меган поцеловала её в шею: - Ты не это сказала. - Именно это. - Ошибаешься. Верити повернулась к безликой тумбочке, чтобы взять с неё колу, глотнула немного – та выдохлась и согрелась, так что на вкус было мерзко. - Ну и что я сказала? - Это не так важно, - Меган отобрала у неё бутылку и выдула за пару глотков, не поморщившись, - иди сюда. Мне понравилось. Я хочу ещё. Следующий день, и ночь, были одними из… нехороших. Из тех, когда она сомневалась: была ли это в конце концов хорошая идея: сбежать со Спрингером в холодный ангар на Аляске и тусить вместе долго и счастливо? Потому что «счастливо» у них выходило не всегда. В такие дни – в такие утра – Верити казалось, будто она уже всё знает, что ей уже ничего не интересно. Что сгорело всё, что могло гореть. Но потом узкие окна под потолком прокалывал свет, алый и густой, а мерные, насквозь мёртвые звуки в корпусе Спрингера дробились и собирались во что-то, похожее на музыку. Похожее так, как человек в чём-то похож на обезьяну, на кого-то, кто был до обезьян. Вот тогда Верити чувствовала себя живой. Это причиняло ей боль. Такую, что невозможно было пошевелиться. Только лежать и осязать, сглатывая, сглатывая, сглатывая холодную скользкую смерть, чтобы только она не дошла до глаз, не принесла облегчения. Потом Спрингер вздрагивал и просыпался. Шарил по груди, вытаскивая кабель, улыбался ей, говорил "Привет, Верити", осторожно брал в руки и нёс умываться. Сегодня всё происходило точно так же. Свет, непролитая смерть, кабель, улыбка, приветверити и холод от рук, проникающий даже сквозь одеяло, в котором Спрингер таскал её, как мать младенца, потому что по утрам внутри Верити было слишком горячо, а снаружи - просто какая-то ядерная зима посреди июля. - Я нашла севе подрушку, - сказала Верити сквозь горькую пену и зубную щётку. - Что? - Спрингер полировал дентопласт за компанию, и его голос раздавался из горла, глухой и звеняще двоящийся. - Меган! - Верити выплюнула щётку, - Секс! - и пену тоже, - Та, которая с плакатом стояла. Это пиздецки странно, Спрингер. Она пиздецки странная. Чокнутая. - Ну, это я и так понял, - сказал он, - заметь, я не спрашиваю, как она. Это было бы грубо. - Да, чувак, просто ужасно грубо. - Вот потому я не спрашиваю. Но мне очень интересно. - Собираешься свалить на меня всю ответственность, да, жестянка? - Понятия не имею, о чём ты. И не зови меня жестянкой, не то я буду звать тебя мясным мешком. - Ты пробудишь мои вьетнамские флешбеки, если поступишь так гадко и не по-дружески. - Мне уже стало стыдно. А "мешочек"? Мешочек можно? - Только когда мы наедине, любовь моя. Они шли на кухню, и Верити чувствовала себя, словно ей пять лет, и приходится семенить через дорогу, потому что светофор отсчитывает мгновения до смерти, а у мамы слишком длинные, слишком торопливые ноги. Спрингер называл кухню "заправкой", и они потратили немало яростных и бесполезных часов, пытаясь присвоить закутку какой-то один статус, пока не пришли к соглашению, что пространство там, должно быть, двоится, и потому кухня и заправка существуют одновременно. Над конфоркой висела надпись, разрисованная зелёными сердечками и красными цветами: КУХНЯ (заправка). Спрингер всё-таки немного уступил ей. Тарантулас спрыгнул с потолка прямо на стол, такой же жуткий, как и вчера. О эти его внезапные прыжки чёрт знает откуда. Каким-то образом он казался до чёртиков недовольным – ну да, они со Спрингером не злоупотребляли уборкой, и что теперь? Всего-то несколько десятков сладких кругов от кружек. Она заглянула в холодильник, достала молоко и шматок сырого мяса. Мясо мелко нарезала, морщась от влажного запаха, налила в блюдечко остатки молока и сказала Тарантуласу опечаленно: - Из-за тебя, приятель, я не смогу сделать себе нормальное какао. А ветеранской пенсии маловато, чтобы кормить нас троих. И поставила еду перед ним. Спрингера напрягало, когда она называла паука "Тарантулас". Но никакая другая кличка к нему не липла, а убивать его было не за что - он был тихим, жирным и мирным, как домашняя кошка, и жил с ними уже полгода как. Может, и дольше, просто полгода назад он перестал прятаться. - Может, нам стоит звать его Приятель? - рассеянно спросил Спрингер, - Приятель, приятель. Звучит вроде ничего. И мы, наконец, оставим в покое мои флешбеки. Паук перестал заглатывать мясо и уставился на Спрингера всеми своими глазами. - Смотри, ему нравится. Какао без молока казалось пустым и пресным, как обман. Верити хлебала его и чувствовала, как внутри мелкими зубами прорастает недовольство. - А по-моему, он оскорблён. Называть свою маму "приятель", Спрингер, подумать только. Вот это и вправду очень, очень грубо. Спрингер пожал плечами и сел, прислонившись спиной к стене, помог Верити взобраться к себе на колено. С него уже стёк холод перезарядки, и она понемногу пригревалась. Скоро можно будет выбраться из-под одеяла. - Так что, - Спрингер глотнул топлива, - вы говорите о тостерах? - Больше о телефонах и дрелях. Она сказала, что влюбилась в меня с первого взгляда. - Думаешь, она серьёзно? - Думаю, она чокнулась от безделья и развлекает себя, надрачивая чужую ксенофобию. - Я бы осудил, но как-нибудь не сейчас. Так мы планируем позвать её на вечеринку? - Нет! С ума сошёл. - Какая ты несерьёзная. Смотри, Приятель тоже думает, что ты несерьёзная. Верити пыталась удержать улыбку, раздвигающую губы. - Секретность, рядовой Спрингер! Ты совсем разболтался. Она думает, что ты тостер-убийца. - Рядовой! Сегодня у нас бенефис грубостей, да? Мне казалось, мы выяснили, что она так шутит. - Так и до войны можно дошутиться. Они переглянулись и прыснули одновременно. Тоска и стыд закручивались в воздухе, как запах. Верити завалилась назад, метя волосами по полу, и кровь устремилась ей в голову, делая мысли тяжелее, медленнее. - Мы овощи, Спрингер. Мы такие овощи. Когда мы стали такими овощами, чувак? Спрингер утешающе опустил на неё тяжёлую ладонь, накрыв сразу и грудь, и живот, и пообещал: - Это пройдёт. Мы ещё пожалеем о том, что это прошло. Давай посмотрим кино? - Какое? Виски лизала мутная тяжесть, воздух перед глазами шумел и рябил. Верити была не против. Верити продолжала висеть вниз головой. - Какое-нибудь смешное кино. Такое, чтобы нам было стыдно, что мы его смотрели. Чтобы мы потом могли всё отрицать. - Тарантулас нас осуждает. - Неправда. Приятель ни за что не стал бы нас осуждать, ему нравится с нами тусоваться. - Серьёзно, ты посмотри на него. - Я очень серьёзный бот, Верити. Верити с Меган продолжали… что бы это ни было. Слово «встречаться» казалось Верити детским. Мелким. Но в то же время – ничего серьёзного они и не делали. В то же время – именно встречались. Раз, два, три в неделю. Гуляли за ручку. Целовались. Снимали номер всё чаще, а порой теряли всякий стыд и даже этого не трудились сделать. Меган всё никак не затыкалась со своими дурными приколами про тостеры, и, казалось, от всей души наслаждалась тем, как всё это глупо. Нелепо. Вот только эти глупости обретали леденящий душу вес тогда, когда она брала в руки плакат и говорила о них с кем-либо ещё, кроме Верити. Когда становилась озлобленной, громкой, распространяла вокруг себя праведную ярость, как заразу… однако, она тонко чуяла грань. Эту зияющую, вечно маячащую на периферии черту, за которую рядом с Верити заходить не стоило. За которой Верити громко кричала и громко бросала её. Меган эту грань сглаживала. Оборачивала острые, опасные края шутками. Дразнилась. И ещё: Верити удивительно везло на людей – и кибертронцев – которые словно сияли изнутри. Которые горели к жизни негаснущей, заразительной любовью; и, казалось, могли сделать всё. Верити до сих пор дразнила Спрингера «зажигалочкой», подслушав Импактора однажды. А Меган такой не была. Меган была будто переполнена к жизни похотью: густой, грязной и тёмной, как нефтяная лужа. Море, задушенное сверху чёрной жирной плёнкой. Одна искра – и вода загорится. - О чём задумалась? – Меган пихнула ей в руку стакан с кофе. - А, обо мне. Конечно. - Я думала о проблеме загрязнения воды на планете, вообще-то, - Верити попробовала и тут же сплюнула, - я просила без сахара! - Это за то, что ты маленькая лгунья, - Меган отобрала у неё кофе и сунула в руки другой, - вот твой, пей. Солнце пекло так, что мозги разжижались, а кости внутри присыхали друг к другу. Они дошли до скамейки, и когда Верити упала на неё, привалившись к Меган плечом, она пообещала себе не двигаться больше никогда в жизни. - Но я всё равно тебя люблю, - Меган была отвратительно бодрой, как и всегда. Верити было лень шевелить губами, так что она просто фыркнула в кофе, уже жалея, что попросила не мороженое, например. - А ты меня? – требовательно спросила Меган. Верити неопределённо пожала плечами. - Эй, - Меган выпрямилась и заглянула ей в лицо, - отвечай, когда я спрашиваю. Открывать рот и извлекать из перегретого горла звуки было самым настоящим страданием. - На любовь нужно время. И не только. Но мне с тобой вроде хорошо. - «Вроде хорошо», - оскорблёно передразнила Меган, - сколько времени? И что ещё тебе надо? Верити шумно выдохнула, откидываясь на скамейку. Она не любила не понимать, шутит собеседник или говорит серьёзно. Это был один из минусов Меган – с ней непонятно было постоянно. Она сама-то не знала точно, наверное. - Ну, знаешь. Всякие штуки типа доверия, близости… вот когда они появляются, тогда и время?.. Я так думаю. Лицо Меган скучнело с каждым её словом. - До чего ты занудная, - пожаловалась она, - никогда бы не подумала. Ладно. Я буду любить за двоих, цени это. Верити фыркнула и пихнула её в бок. - Никакой страсти! – обиженно и трагически добавила Меган.