is this over?

flashback -- Юр, ты что-нибудь крутил? – Личадеев опирается локтями на барную стойку, прикладываясь обветренными, оттого и зудящими от попадания на них спиртного губами к горлышку бутылки с остатками водки на дне, -- Я бы сейчас покурил и поебался. Музыченко, до этого момента сидевший немного понурый, спиной к бару, наблюдая за дергающимися под басовую музыку людьми, оживился, лукаво так оглядев амура. Никогда в его голове не укладывалось, что благодаря своей сущности Паша ничего не старался получить, иногда даже, кажется, забывая, что может крутить-вертеть чужими чувствами, как ему угодно, -- Есть, конечно, для тебя – все, что угодно, Паш, -- брюнет ухмыляется, забирая у Личадеева уже пустую бутылку, оставляя ее и смятую купюру на барной стойке, потащив за собой грузную тушу, просящую подождать, пока тому принесут еще один шот. Они заходят в туалет. Паша сразу же прислоняется спиной к холодной стене, не думая о том, что на одежде может что-то отпечататься из тех рисунков, что покрывают все четыре стены душного помещения. Юра аккуратно достает пакетик с белым порошком, следом шаря по карманам Личадеева, ища телефон, потому что свой он, кажется, еще вчера оставил дома разряженным, -- Уж прости, травки сегодня у меня никакой нет, но эффект даже лучше, держи телефон, -- сирена достает свой бумажник, вытаскивая кредитку и первую попавшуюся купюру, осторожно высыпав порошок на экран, поровну разделив на двоих в две тонкие полосы, скручивает тысячу в трубочку, отдавая амуру, как будто приглашение на ужин. -- Спасай, мама, не дойду я до дома, -- Паша улыбается, забирая скрученную купюру из чужих рук, зажимает ноздрю и втягивает воздух вместе с веществом в другую, оставив от былой почти ровной дорожки остатки, пылинками разъехавшиеся по экрану, а за ним следом вмазывает и Юра, вскидывая голову вверх. Паша ничего не уточняет и не спрашивает, немного пошатываясь, обвивает руками чужую крепкую шею, напирая, но целуя мягко, в своем духе, уверенно проходясь по тонким губам языком, пока того не начинает вести, размывая и взрывая красками все, что попадало в поле зрения, под впечатлением и не заметив ставших чуть острее зубов у себя на шее, сжимающих крепко рук на ягодицах и быстрое перемещение в одну из кабинок, собственно говоря, толком ничего и не скрывающую от взгляда хотя бы еще немного чего-то соображающего захожего. Паша не торопится, но значительно подгоняется не сбавляющим оборотов Музыченко, чуть ли не дичившимся на первозданных инстинктах. Паша прогинается навстречу, не стараясь уйти от действия наркотика, но знать, что он все еще здесь, все еще на земле и тело перед ним осязаемое, настоящее, хватается за чужие плечи, но его обрывают, разворачивая на сто восемьдесят градусов, вдавливая в стену, по ощущениям сделанную из картона, вот-вот готовую проломиться под натиском. Горящее настоящим жаром тело чуть ли не исходится паром от соприкосновения с холодным покрытием, он упирается ладонями, но устойчивости не придает абсолютно ничего, кроме руки, держащей поперек торса. Юру вдаривает чуть позже, вещество, словно по маршруту метро, разносится по венам, обостряя каждое ощущение до максимума, он раздвигает носком ботинка и без того чуть расставленные ноги, забирается руками под выправленную рубашку и кусаче целует амура в изгиб шеи, оставляя после себя мокрую дорожку из поцелуев, обрывающуюся там, где дотянуться уже не получалось. Широкий кожаный ремень звенит пряжкой, расстегиваясь, а следом с плеч спадают подтяжки, при каждом движении задевая голени. В голове время как будто иссякает, рассыпаясь пылью песочных часов каждую секунду, оттого в действительности все происходит намного быстрее, желание захлестывает все, что способно помешать моменту, Юра приспускает с Личадеева желтые брюки, протяжно гортанно рыкнув, входя сразу и глубоко, зажимая Паше рот, чтобы вскрики были менее слышны, -- Тише, сучка, тише, мы же на людях, не позволяй себе такой роскоши, -- Юра хищно улыбается, сверкая побледневшими радужками глаз, больше теперь походившими на стекло, -- Иначе тебе будет немного больно, сладкий, -- Мужчина двигается резко, размашисто, ощупывая хорошо сложенное тело, игриво продолжая нашептывать тому на ухо, покусывая хрящик, мочку, жарко обдавая дыханием загривок, -- Какой ты горячий, я вплавлюсь в тебя полностью, еще и еще раз, -- он забывается в своем возбуждении, жадно целует оголившиеся из-за пары оторванных пуговиц рубашки плечи, проводит языком по линии позвоночника, чувствуя под языком каждую косточку, плотоядно улыбаясь. Руки сами все делают: одна скользит по внутренней стороне чужого бедра, обхватывая крепко стоящий член, водя рукой вверх-вниз, то надвигая на головку, то снова делая упругой чувствительную кожу, другая – идет вверх от живота до груди, сжимает крепкую шею, откидывая голову податливого Личадеева, коротко постанывающего, ответно заводящего руки за голову, запускающего длинные пальцы в растрепавшиеся без шляпы волосы Юры, позволяющего целовать себя так, как того хочет Музыченко, отдаваясь полностью и безвозвратно, распыляя флюиды от возбуждения и дымящегося в мозгу вещества, рисуя яркие абстрактные картинки перед глазами, пока на начинает крупно подрагивать, изливаясь в руку, в один момент крепко сжавшую член у основания, громко проскулив. Юра двигается остервенело, контрастирующе мягко целуя, подхватывает Личадеева чуть крепче, когда рука пачкается первыми капельками спермы, закатывая глаза от расходящихся во все конечности волн оргазма, на пару секунд практически заставляющего проявить свою истинную натуру, издав звук, диапазоном высоты способный запросто растрескать все стекла в радиусе метров эдак двадцати, но хоть и затуманенное, но уже более трезвое сознание вовремя вернуло физическое тело в реальность. Музыченко мягко целует Личадеева в висок, получая тихое довольное мычание, -- Хей, ты как, все нормально? -- Отвези меня домой, -- Паша разворачивается, припадая губами к чужим, с причмокиванием отстраняясь, натянув на себя белье, -- Можешь на чай остаться. *** Паша сидит в кресле, закинув скрещенные ноги на подлокотник, -- Слушай, тебе не кажется, что мы все-таки до ахуя много выпиваем? Я последний раз трезвым был целый день месяца два назад, а ты и еще раньше, -- Личадеев подпирает щеку кулаком, медленно потягивая светлое пиво из бутылки. -- Что ты этим сказать хочешь, Паш-милаш? Я когда трезвый – хуже, чем когда пьяный, -- Музыченко увлеченно пытается найти в холодильнике что-то съестное, но ничего, помимо полных и не очень бутылок выпивки не находит, даже тех самых, всеми забытых и вечно стоящих в углу дверцы невкусных оливок, вздыхая и закрывая его. -- Вот об этом я и говорю, мы едим алкоголь, пьем алкоголь, да ты вон вчера вообще в водке весь был, считай, моемся тоже алкоголем. С этим нужно что-то делать, наверное, -- Паша делает еще пару глотков. -- Нельзя так просто взять и бросить что-то, я же тебя не бросаю, хотя мозги ты мне периодически выносишь, а знаешь, почему? – Музыченко театрально поправляет волосы, наклоняясь над креслом, в котором сидел Паша, -- Люблю я тебя, дурак такой. И выпить я тоже люблю. -- Да-да, вижу я, как ты меня любишь, -- Личадеев ухмыляется, тянется выше, коротко целуя того в губы, -- Когда люди любят – они могут переступить через себя, хочешь, могу показать? – В руке амура визуализируется сравнительно небольшой лук, совсем обычный, так сказать, для непрофессионального пользования, и стрела с острым наконечником. -- Ишь ты, убирай давай свои игрушки, ты и без того дерзкий, как пуля резкий! Мне не нужна твоя стрела, чтобы я продолжал хотеть.. прислушаться к тебе и действительно подумать о здоровье, может, ты и прав, но все, что я могу – немного сократить вылазки в бары. Пойдет? Личадеев снисходительно вздыхает, поднимаясь с кресла и забирая пачку сигарет с тумбы рядом, -- Ладно, пойдет, сейчас приду, -- Личадеев выходит на балкон, полной грудью вдыхая морозный воздух. Вся прелесть молодости – не думать о будущем, жить тем, что тебе преподносят в данный момент, но когда там была эта молодость...? Лет шестьдесят, может, семьдесят назад, ничто не должно быть вечным, но жизнь, видимо считала иначе, даря глупое и бесполезное бессмертие, не объясняя, как им пользоваться, кроме как прожигать. Юра же смертен, от этого становится иногда так страшно… Он постареет, может попасть не в то место и не в то время, а Паша ничего не сможет сделать. Никто не сможет, Личадеев снова останется один, снова уйдет далеко и надолго, скорее всего, уже никогда не появившись и за тысячи километров от Питера, как никогда больше не появится на востоке России. Но.. кто бы мог подумать, что он и сам может не дожить до чьей-то старости? Личадеев старается вдохнуть морозный воздух еще раз, но уже не может. Он опускает взгляд вниз: широкое, размывающееся то ли в настоящем времени, то ли в его воображении кривое лезвие, так же неожиданно исчезающее. А затем резкая, оглушающая боль. Такой не бывает от физических повреждений. Ее чувствуют те, кто лишается крыльев. Их не вырывают клоками из спины с кусками плоти, это не чувствуется лишь в одном месте, их просто отделяют от сущности, как будто бы сорвав с человека всю кожу в один момент, а потом окунув в соленую воду. Но Паша вовремя приходит в себя. Личадеев резко поворачивается, стреляя в то место, где предположительно должен был быть противник, но стрела врезается в стену, раскрошив небольшой слой бетонного покрытия. Никого нет. Абсолютно. Мужчина для уверенности еще раз оглянулся, но так никого и не заметил, быстро зайдя обратно в квартиру, съехав по стене вниз, марая кровью простенькие светлые обои, не в силах даже язык перевернуть. Юра вышел из ванной, улыбаясь, -- Что-то быстро т… Блять, Паша! Паш! Паша, на меня посмотри! – Музыченко быстро подлетел к Личадееву, с секунд пять только оглядывая всего его, не в силах смотреть на кровоточащую рану, закрасившую большую часть одежды в темно-бордовый, -- Что случилось, блять, что!?! Господи, посмотри на меня, -- Мужчина растерянно берет в руки чужое побледневшее лицо, ударяя по щекам, в попытке привести в чувства, что получается в самый последний момент, когда он уже позвонил Поперечному, в истерике крича в трубку, чтобы тот сейчас же приехал с Региной, у которой когда-то был медицинский опыт, и всяким оборудованием, чтобы не пришлось обрабатывать голым спиртом, а зашивать старой иголкой для шерстяных носков. Когда «хирурги» приехали, у Юры было уже все готово: он, как человек очень нежный в плане всех этих ужасов, боящийся даже иголок, сумел перенести Личадеева на чистую простынь, зажав ему сквозную рану с обеих сторон полотенцами и пакетами, чтобы кровь не так быстро выходила, впитываясь в кровать, быстро бросившись с окровавленными руками к ребятам, с трудом сдерживая скупые мужские, умоляюще сводя ладони, -- Ребят, я не знаю, что случилось, мне очень нужна ваша помощь, -- Спун быстро снимает куртку, так же быстро это делает и Регина, отодвигая Юру от прохода, таща за собой Данилу. -- Тогда не мешай, принеси какую-нибудь емкость с теплой водой, еще чистые полотенца и рюмку водки, побыстрее желательно, -- Регина забирает у Поперечного увесистый чемодан с различными медикаментами, которые они покупали еще когда рыжий вляпался в жуткие переделки, с различного рода порчами, которые тренировал на совершенно неподходящих для того вещах, получая от кармы свои сюрпризы, открывает кладезь бинтов, антибиотиков и прочих штук, помогающих поддерживать жизнь, убирает пропитанное кровью насквозь полотенце с живота Личадеева, случайно охнув, тем самым обеспокоив и без того бьющегося на грани истерики Музыченко, уже притащившего кастрюлю с теплой водой. Но, прежде чем Юра начал что-то говорить, Спун уже уводил его на кухню, успокаивая, мол, все будет в порядке, у Регины был большой опыт работы медсестры, и что Юре следует продолжить делать то, что ему говорят, а конкретнее: принести все, что просили. Жданова же удивилась, как Музыченко вообще смог к крови прикоснуться и не вывернуть содержимое желудка рядом. Девушка не знала, с чего начать, но вовремя взяла себя в руки, смешав антисептик с физ.раствором, промыв рану, быстро подозвав Поперечного, чуть раздвинув стенки рваного разреза, -- Сможешь затянуть хотя бы двенадцатиперстную? Тонкую не задело.. У меня не хватит сил, а иглой у меня не получится, тут прижигать нужно, я боюсь, еще больше крови потеряет.. -- Уф, разрушать куда проще, чем создавать, давай, отойди немного, но контролируй, я хуй знает, как это все должно выглядеть, -- Они говорят шепотом, чтобы не волновать сирену больше, чем следовало бы. Поперечный чешет затылок, вспоминая все ритуалы, когда ему приходилось кого-то исцелять, с учетом того, что он маг земли, огня и воздуха, что однозначно говорило, что ни одна из стихий не может принести практически ничего, кроме разрушения. Парень глубоко вдыхает воздух, концентрируясь, закрывает глаза, укладывая руки на рану. На виске вздувается вена от напряжения, а сквозь пальцы сочится тусклый свет, пока в одну минуту не угасает и Спун убирает руки, -- Так нужно было? Регина быстро оглядывает рану, выдыхая, -- Да! Ты моло-… у тебя кровь, Дань, -- девушка указывает тому на нос, прекрасно понимая, что такая мелкая работа расходует очень много энергии, ведь тут даже опытному хирургу потребовалось бы не менее чем полтора часа упорной работы. Зато теперь все стало намного проще: Юра делал все, что ему говорилось, раз за разом менял воду, а когда принес рюмку водки, очень удивился тому, что ее выпила Регина, коротко оправдавшись фразой: «чтобы рука не тряслась». За два с копейками часа на обе раны были наложены швы, торс перевязали, Пашу положили на диван на стерильные простыни, а Юра вдобавок укрыл того одеялом, с огромной болью в глазах поцеловав того в висок. -- Все же будет в порядке, да? – у Музыченко руки до сих пор подрагивали, он со взглядом побитого пса смотрел то на Данилу, то на Регину, видя некоторую неуверенность. -- Юр, ему срочно нужно переливание, а я не знаю, какая у него группа крови, -- девушка грустно посмотрела на Личадеева. -- Подожди-подожди.. – Юра несколько раз чертыхнулся, крепко ухватившись за волосы на голове, а потом разом засветился, -- Вот же Вадик, вот блядский вампирюга! У Паши четвертая, четвертая… положительная! -- У меня тоже, Регин, готовь капельницу, -- Поперечный улыбнулся, хлопая Юру по плечу, -- Живем, дружище. -- Уверен? У тебя сейчас сил-то не сильно много, если что – день еще, скорее всего ходить будешь, как сваренный, тем более у тебя недавно кровь шл-… -- Спун резко оборачивается, всем своим видом говоря, чтобы та замолчала. -- Конечно, я уверен, все со мной хорошо, и давление, и силы, готовь капельницу, милая. Жданова вздохнула, начав устанавливать самодельную капельницу, заливая в нее физ.раствор, вколов туда пару кубиков витаминов, а следом усадила Поперечного на пододвинутое Юрой кресло к дивану, воткнув одну иглу рыжему в вену, а другую – Паше, направив регулятор на трубке в нужную сторону. Спун уснул уже через полчаса, а Юру, все время сидевшего около дивана, державшего Личадеева за руку, Регина повела на кухню, усадив за стол и налив тому сладкий чай, чтобы быстрее поднять уровень сахара и жизни в уставшем скрипаче. -- Теперь, кажется, все будет хорошо, тебе нужно успокоиться и не беспокоить своим состоянием Пашу. Пей чай. Слова Регины быстро привели Музыченко в более-менее умиротворенное состояние, он пил чай, морщась от добавленного сахара, -- Спасибо вам большое, ребят, я не знаю, что бы сейчас было, если бы не вы, я ведь, -- он мотнул головой и пожал плечами, -- Я ведь даже не знаю, что произошло, но если это штрига – Я, блять, найду его и запихну ему его пик в задницу так, чтобы через башку вылез! – Юра чуть не срывается на крик, затихая, снова продолжив говорить шепотом, -- Вот же ублюдок. -- Не знаю, Юр, правда. Но, мне показалось, у Паши аура изменилась, как будто что-то примешалось, что-то нехорошее. Возможно, я просто насмотрелась на его внутренний мир и мне показалось.. Надо потом спросить у Дани, может, он что-то почувствовал. -- Ненавижу эту мразь.. – Юра потер лицо руками, крайне серьезно смотря на свою кружку. -- Даже не думай что-то делать один, слышишь? – Регина обеспокоенно положила руку тому на плечо, -- Нужно что-то делать, да, но нужно сначала думать. Знаю, что вечно все это длиться не может и мы можем опоздать, но если уж и совершать что-то сложное, то только всем вместе. А пока Паша не оправится – ты будешь скован по рукам и ногам, потому что он без тебя не сможет, ты мен понял? Музыченко лишь сжал руки в кулаки, прекрасно понимая, что Регина права, -- Значит я должен поставить его на ноги как можно быстрее. Жданова кивнула, чуть улыбнувшись, а потом посмотрела на время, уходя обратно в зал, подключать Личадееву капельницу. Она чуть потрясла Поперечного за плечо, дождавшись, пока тот полностью проснется, вытащила иглу из катетера в вене, а после и из Катетера у Паши, вводя иглу от капельницы с физ.раствором. -- Будешь ставить капельницу через четыре-пять часов каждый раз, пока он не сможет встать и пройтись, перевязка и антисептик обязательны каждый день до момента, пока швы можно будет снимать, будем заходить, а сейчас мы с Даней домой поедем, не будем мельтешить перед глазами. И Юра, пиво -- не еда, оно не поможет, ему выздороветь, понимаешь, о чем я? -- Большое спасибо, что помогли, вовек обязан буду! – Музыченко крепко обнял сначала Регину, потом Данилу, проводив до лифта, тут же возвращаясь домой к Личадееву, теперь уже очень боясь оставить того и на минуту, устало присаживаясь в кресло, где недавно сидел Поперечный, взяв чужую потеплевшую руку в свою, прислонив к губам. -- Я обязательно прикончу эту сволочь, солнце, дай только тебя на ноги поставить..