infections of a different kind

— Наконец-то, этот писк почти свел меня с ума. Чонгук плохо понимает, где находится, и что пищит у него над ухом. С трудом открывая глаза, вздыхая от тяжести в теле, он смутно видит, как Сокджин тянется к его руке и срывает с пальца что-то чёрное. Писк становится долгим, протянутым. — Чёрт. Сокджин поднимается и выдергивает какой-то провод. Писк прекращается, и Чонгук впервые с момента пробуждения фокусирует взгляд на лице Сокджина. Он бы хотел увидеть в нём ответ на вопрос, почему в голове так мутно, а в теле так странно. Почему он проснулся не в постели Чимина, почему рядом не Чимин, а Сокджин. Почему устал с первой секунды, как открыл глаза, почему вместе с ломотой в мышцах так и хочется опустить ладонь на пах, и почему лампы дневного света размазаны светящимся гелем на потолке. Чонгук пытается сглотнуть: во рту пересохло, и он глупо шевелит потрескавшимися губами, глотает капли слюны, морщится, издает звуки, будто в горле что-то застряло. С ним такого никогда не было, но почему-то он думает, что именно так себя чувствуют люди после похмелья, только Чонгук никогда не напивался до бессознательного. Он приподнимается на локтях, и Сокджин тут же протягивает к нему руки, помогая сесть. Чонгук даже не успевает отбиться, не успевает почувствовать отвращение или хоть что-то: Сокджин выглядит по-настоящему обеспокоенным, пусть и одетым с иголочки, прилизанным, как всегда идеальным, без синяков под глазами. Сам Чонгук не представляет, как выглядит сейчас, но ему так не по себе, что он даже не может завидовать вампирам за их способность в любой ситуации быть неотразимыми. Сокджин подает ему стакан воды, и как бы сильно Чонгук не хотел пить, он делает всего два глотка — ему хватает. Вода не лезет в горло, глотать больно, и он почти пищит, будто сжатый в ладони мелкий грызун, когда вода ощутимо проходит вниз по пищеводу. Сокджин забирает стакан, и Чонгук выдавливает из себя: — Что... Произошло? — Ты ничего не помнишь? Чонгук напрягается, но в памяти - дыра. Только его рука инстинктивно тянется к шее. На ней Чонгук чувствует плотный пластырь, и до него доходят не воспоминания, а обрывки, скорее осознание, понимание, что вчера у них было помимо секса. В памяти это не выглядит страшным: клыки Чимина, его алые глаза, и то, какими жесткими стали его движения. Чонгук помнит, как ему стало жарко, как стало приятно, как ему хотелось больше, как он сжимал коленями бёдра, как тянулся за прикосновениями, как стонал под ним, и как капли яда, попадавшие в кровь, мешавшиеся с ней, заглушали разрушительное действие яда Сокджина. Чонгук впервые с момента отравления своим истинным владельцем не чувствует себя паршиво. Он опускает взгляд на свои колени, покрытые плотной простыней. — Что с ним? — резко спрашивает Чонгук, не следя за тем, каким тоном говорит с Сокджином. В одно мгновение Сокджин перестает казаться ему страшным. — С кем? — С Чимином, с кем, — вырывается из Чонгука ещё более грубое, а кулаки сжимаются, стискивают простыню. Сокджин не отвечает сразу. Он садится удобнее, смотрит в приборы, на которых вместо пульса и давления прямая линия и нули. Чонгук вскидывает голову, горящими глазами сверля лоб Сокджина, не зная, почему злится уже сейчас, до того, как услышал ответ. Почему боится уже сейчас, почему представляет худшее. Чимин не с ним, Чимин не здесь, и Чонгук не знает, что будет услышать больнее: то, что Чимина уже нет, и Чонгук не успел, или то, что Чимина скоро не будет, и Чонгук не может ему помочь. — Твоё сознание замутнено, — голосом, будто зачитывает протокол, произносит Сокджин, — тебе не стоит думать об этом. — Хватит говорить, что мне стоит, а что нет! — повышает тон Чонгук, отчего его голос становится противно-высоким, а боль в горле сменяется резью. Он хватается за шею, но не дает Сокджину взять себя за предплечье. — Где Чимин? Сокджин смотрит раздраженно. Они встречаются взглядами, и, если бы вопрос не был о Чимине, Чонгук бы потупил свой, опустил бы голову. Сокджин не стесняется давить, Чонгук чувствует это, но почему-то магия Сокджина отскакивает от него, как горох о стену. Муха врезается в стекло — магия Сокджина падает ему же на колени, и он ощущает это. Удивление на мгновение появляется на его лице, и Чонгук понимает по секунде слабости, что он выиграет хотя бы часть этой войны. — Он ждёт суда, — отвечает Сокджин, и Чонгук не сдерживается, выдыхает. Он знает, какими жестокими могут быть правила вампиров. Главное, что Чимин жив. Остальное поправимо. Не говоря ни слова, Чонгук быстро скидывает с себя простыню и свешивает ноги с койки, садясь на ней. Голова слегка кружится, но Чонгук спрыгивает на пол, как будто не было обескровливания, как будто он проснулся в своей постели. Магия мгновенно перехватывает его отвратительное самочувствие: Солнце жарит его тело, разгоняет кровь по венам, греет мышцы, обостряет чувства. Поэтому, когда Сокджин подрывается и встает перед ним, Чонгук не подпрыгивает на месте. Он моментально задирает голову вверх, вскидывает её и с вызовом смотрит на Сокджина, нависающего над ним. — Куда ты собрался? — Искать Чимина. Потому что ты вряд ли скажешь мне, где его держат. — Почему не скажу? — уточняет Сокджин. — Ты не хочешь, чтобы я его искал. — А почему не хочу, как ты думаешь? Чонгук спотыкается об этот вопрос. Он набирает в грудь побольше воздуха: — Не знаю, мне всё равно. Сокджин не двигается, не дает ни пройти, ни останавливает руками. Он просто смотрит, и как бы сильно Чонгук не хотел пойти спасать Чимина, ему не хватает смелости толкнуть Сокджина. Вся смелость, которая есть у Чонгука, уходит на то, чтобы не отводить взгляд. Потому что, видя Сокджина так близко, над собой, возле себя, Чонгук вспоминает их первую ночь: как они держали его, как Сокджин против воли впился в его ногу так глубоко, что отвратительный шрам на ней наверняка останется с Чонгуком на всю жизнь. — Потому что тебя никто не послушает, — спокойно объясняет Сокджин. — Он нарушил правила. Это всё, что волнует суд. — Но… — Нет здесь никаких «но». Чонгук не выдерживает и нагло толкает его плечом, проходя мимо. Он распахивает шкаф, в котором висит не грязная, а чистая свежая одежда, наверняка привезенная Сокджином, и Чонгук остро чувствует потребность сказать ему спасибо. Поблагодарить за то, что он делает для него, и за то, что не пытается остановить, но благодарить того, кто изнасиловал тебя, а теперь делает вид, что папочка года — да пошёл к чёрту. Чонгук агрессивно натягивает на себя одежду. Магия притупляет боль в шее, а боль в теле, что была от яда Сокджина, пропала, приглушенная идеальным к крови ядом Чимина. Чонгук не знает, одержимость или нет, заразил его Чимин собой, подсадил ли на химию в своей слюне, но уверен, что даже если его разум «затуманен», Чимин бы никогда не сделал этого осознано. Потому что с первой их встречи Чонгук знал, что выбирает Чимина сам. И он точно не оставит его на растерзание ублюдкам. Сокджин стоит за спиной, Чонгук ощущает его взгляд на себе, когда натягивает брюки; Чимин бы привез ему спортивные штаны, а не классический костюм. Дышит тяжело, почти пыхтит, застёгивая пуговицы на рубашке, и мысленно говорит Сокджину, чтобы даже не пытался, а он бросает тихое: — Баптистская церковь в Йонсангу. — Что? — оборачивается Чонгук. — Тюрьма находится там. Чонгук долго смотрит на Сокджина. Злость пропадает в его взгляде, а раздражение исчезает с лица Сокджина, оставляя только смирение. Он молчит, пока смотрит, как Чонгук одевается. Но когда Чонгук решительно проходит мимо, выходя из палаты, он останавливает его фразой: — Ты жертва, а не охотник. Чонгук хватается за дверной косяк и сжимает его. Злость, вызванная словами Сокджина, просыпается в нем внезапно, разгорается от искры до костра и осыпается пеплом, когда магия взрывается в крови, течёт в пальцы. Раздаётся хруст; под рукой Чонгука образуется трещина. Он стискивает зубы, выдыхает и, разжав руку, не смотрит на то, что сделал. Не смотрит и на Сокджина. — Я сам решу, кем мне быть. Вся его решительность начинает теряться по крупицам, когда он медленно спускается в клуб, принадлежащий Малкавиан. Он не знает, где ему ещё искать друзей Чимина. Настоящих друзей, а не тех, кто смог сдать его: его собственный клан наверняка приложил к этому руку, не защитил своего, и Чонгук не понимает, почему они, вроде как, семья, не встали на сторону Чимина. Чонгук выдыхает, собирая всю уверенность обратно, пытаясь успокоить биение своего сердца, не выдать другим вампирам, что он нервничает больше, чем бы стоило. Когда его замечает охранник, Чонгук думает, что поднимает на него суровый взгляд, но его взгляд олений, огромный и слегка жалобный, потому что больше у него нет шанса помочь Чимину. Один он ни за что не справится с вампирами, охраняющими тюрьму. — Куда ты? — спрашивает охранник, что ростом выше головы на три. Чонгук сглатывает. — Я… Ищу Хосока. Чон Хосока. Он такой… Невысокий… И с ним такой парень… Мне надо… — А, ну иди тогда. Чонгук моргает, удивляясь, что это прошло так легко. Охранник отмахивается рукой куда-то в недра клуба, и Чонгук торопится пройти мимо него, пока он не передумал, и почему-то пригибается, мышью бросаясь в толпу. Он помнит, как оказался здесь первый раз, чуть не застряв мотыльком в магии какой-то девчонки. Поэтому он не смотрит по сторонам, только вперёд, не задерживает взгляд на лицах вампиров и их доноров, ищет одно лицо: бледное, вытянутое, и рядом с ним ещё более белое, недовольное, с синяками под глазами. Чонгук знает, что их здесь может и не оказаться, и когда он доходит до бара, он не видит никого похожего на Хосока и его Мин Юнги. Чонгук коротко ругается, ударяет ладонью по стойке и отчаянно разглядывает дерево той, не зная, что ему делать. — Кого-то потерял? Чонгук резко оборачивается на мужской голос. Ему улыбается донор той самой девчонки — Хечжон, и Чонгук готов броситься ему на грудь только потому, что он — знакомое лицо. — Да, я ищу Хосока, — выпаливает Чонгук. — Ты знаешь, где он? — Его нет здесь. Не было сегодня. Чонгук плотно сжимает зубы, чтобы не ругнуться ещё раз, но отчаяние захлестывает его так сильно, что он упирается локтями в барную стойку, хватается за волосы и тянет их, мыча сквозь плотно сомкнутые губы. У него истекает время: он не знает, как долго до суда, как скоро Чимина приговорят к чему-то, как скоро случится что-то непоправимое. — Всё плохо? — Хечжон кладет ладонь на плечо Чонгука. И он может только зажато кивнуть в ответ. — Может тебе дать его адрес? Чонгук вскидывается, огромными глазами глядя на Хечжона. Он казался ему обычным обдолбанным парнем, плохо понимающим, что происходит в пространстве. Обычным наркоманом, подсевшим на свою вампиршу, но в его глазах чисто, ясно, и голос его такой же — легкий, ровный. Чонгук не верит, что это происходит с ним. Что клан Малкавиан, который, как ему говорили, долбанутые на голову, охотники за человеческими сердцами и кровью, убийцы, и нет шанса уйти от них, если они присмотрели тебя себе. Этот мир открывает для него новые границы. Он — не жертва, они — не убийцы. Тогда кто они все друг другу? — Да, пожалуйста. Когда Хосок открывает дверь, Чонгук не ожидает, что увидит его голую грудь и… взгляд резко падает ниже. Он весь голый. Чонгук заливается краской, резко вздыхает носом и вместо того, чтобы сказать «здравствуйте», закашливается. Он не видит взгляд Хосока, но уверен, что тот смотрит на него как на идиота: это коронный взгляд каждого вампира, направленный на человека. — Прости, я… — мямлит Чонгук, вскидывая голову к потолку, чтобы не смотреть на Хосока. — Я по делу. — Такое срочное дело, что ты пытался выбить мою дверь? — спрашивает Хосок, приподнимая бровь. Чонгук смотрит на него, только на его лицо, не тело. Его глаза красного цвета, а губы неестественно яркие. Чуть хмурясь, вопросительно разглядывая красные подсохшие полосочки на мягких слегка надутых губах, Чонгук не сразу понимает, что это кровь, и что он прервал ужин Хосока, и что это и была причина, почему он долго не открывал дверь. Чонгуку становится ещё более неловко: он вмешивается в чью-то личную жизнь ради спасения своей, но у него нет никого больше, чтобы идти и просить помощи. — Так что случилось? Хосок стоит прямо в двери, навалившись на косяк, перекрывая Чонгуку дорогу к своей квартире. И Чонгуку, которому и без того неловко находится здесь, не по себе. Что-то в нём — скромное, взращенное для служения вампирам — требует низко поклониться и уйти, но стоящее рядом, уверенное в себе и том, что ему нужно, подбивает Чонгука с ноги. Он собирается с силами, не успокаивает быстро бьющееся сердце, и несмотря на то, как много ему хочется вывалить на Хосока, произносит только: — Чимин в беде. Брови Хосока приподнимаются, а губы приоткрываются. Выражение лица безумного и злого Малкавиана тут же стирается, и Чонгук видит Чон Хосока, без его клановых замашек. Ему кажется, что он видит обычного человека: не понимающего, что происходит, яростно пытающегося вспомнить что-нибудь, что намекнуло бы, где Чимин. — Церковь в Йонсангу. Хосок тут же отступает в сторону и указывает рукой внутрь квартиры. — Чего сразу не сказал… Чонгук проходит быстрым шагом и скидывает обувь, не обращая внимания на то, насколько аккуратно оставил её валяться в прихожей. — Он укусил меня и за это его собираются судить. Что делают с вампирами за укус чужого Аркана? Хосок зовет его за собой, и если его квартира не выглядела в воображении Чонгука такой огромной, то идя по ней, Чонгуку становится странно от такого огромного пространства. Это необычно, что у рядового вампира такие хоромы, а потом Чонгук вспоминает, что Хосок — близкий друг последнего короля Силлы. — Ничего хорошего, — бурчит Хосок, думая о чем-то. — Твой папочка сказал что-нибудь в его защиту? — Не знаю. Это бы повлияло? — Может быть. Без понятия, если честно. Когда они проходят последний коридор, Хосок открывает дверь… спальной. Чонгук хочет вежливо отказаться — ему не по себе болтать с вампиром в его кровати, но в кровати уже лежит человек. Чонгук видит Юнги, обнаженного и раскинувшегося по постели. На простынях кровавые пятна, и Юнги выглядит так, как будто готов умереть: его кожа почти серого тона, глаза закрыты, с шеи подтекает тонкая полоска бордовой жидкости. Следы клыков на всем его расслабленном теле, и Чонгук даже не уверен, ел его Хосок или просто кусал. Он косится на Хосока, снова вспоминая, из какого он клана. Чонгуку хочется осторожно спросить, жив ли Юнги, но Юнги открывает глаза, едва разлепляет тяжелые веки и издает разочарованный стон. — Я думал, это пицца, — бурчит Юнги, мучительно-медленно переворачиваясь на бок. — Не слушай его, он не ест пиццу, — как-то слегка сердито говорит Хосок. — Пицца же… Классная. — Вкус крови от неё — просто срань, — выплевывает Хосок, но несмотря на тон голоса, очень бережно прикрывает Юнги простыней. Наверное, чтобы Чонгук не пялился на то, что ему не принадлежит. Правда, тощие люди Чонгука не интересуют. — Чимин у Инквизиции, — объясняет Хосок, попутно натягивая трусы. — Или у старейшин. Юнги приподнимается на локте, пристально глядя на Хосока. — Ты собираешься?... — Тореадоры сделали слишком много говна в последнее время. Надо разобраться с этим. Чонгук резко выпрямляется. — Ты собираешься пойти отбивать Чимина? — Лол, нет. Один? Ни за что, — хмыкает Хосок. — Позвоню своим. Клан Малкавиан на стороне Чимина: Чонгук улыбается и его дыхание срывается, он дышит тяжело и часто, мысленно благодаря Хосока уже сейчас. — А что они ещё сделали? Юнги сдавленно мычит, привлекая к себе внимание, и, запустив пальцы в собственные волосы, сжав их в кулаке, выдавливает из себя сухое и как будто ничего не значащее: — Пытались убить Хосока, чтобы забрать меня. Чонгук не знает, как реагировать на это: у него много вопросов о том, почему они пытались забрать Юнги, зачем он им, и зачем для этого убивать Хосока, если на них даже нет метки. Хосок выходит из комнаты звонить своим друзьям, а Чонгук подсаживается на кровать к Юнги. — Вы… — Чонгук пытается подобрать правильное слово. — Вместе? — Типа, трахаемся ли? Нет. — Тогда почему вы голые? — Ему так больше нравится. Чонгук хочет прокомментировать это, но решает, что не стоит. Он просто оглядывает тело Юнги, покрытое укусами и синяками, и не представляет, как долго он проживет в таком ритме. Юнги переворачивается на бок, набрасывает на себя простыню повыше и, посмотрев в дверной проем, за которым не видно Хосока, добавляет куда тише: — Мы вместе, но я не даю ему. — Почему? — удивляется Чонгук. Для него это никогда не было вопросом: он даже не задумывался, что так можно — быть с кем-то и не спать с ним. Юнги смотрит на него так пронзительно, что Чонгуку кажется, он знает ответ ещё до того, как он его слышит. — А куда думаешь заводит ебля с вампиром? Чонгук чуть поддается вперёд, не дыша. — В могилу, — страшным голосом говорит Юнги, с намеком бросая красноречивый взгляд на шею Чонгука. Тот сразу же прикасается к пластырю на шее. — Но вы же можете поставить метку, — так же тихо произносит Чонгук. Судя по выражению лица Юнги, он не знает, что ответить и не успевает, потому что в комнату заходит Хосок, и когда Чонгук с надеждой смотрит на него, его сердце разбивается: лицо у Хосока недовольное, огорченное. Он смотрит в глаза Чонгуку, очевидно чувствуя себя виноватым, и Чонгук понимает, что ничего не выйдет — Малкавиан не пойдут против Тореадоров и Вентру, каким бы сильным ни был их конфликт. Они не пойдут против суда, которого боятся видимо все. Все, кроме Чонгука. — Оставь нас ненадолго, — просит Юнги, кивая Хосоку, и тот сразу же теряется из поля зрения, говоря невеселое «попробую позвонить ещё кому-нибудь». — Не стоит рассчитывать на вампиров. Они боятся смерти куда сильнее, чем мы. Если ты хочешь вернуть его, тебе нужно уметь куда больше, чем ты умеешь сейчас, — говорит Юнги, закуривая прямо в постели. — Ты знаешь, кто я? Этот вопрос ставит Чонгука в тупик. Кто Юнги? Юнги — это Юнги, донор Хосока, друг Намджуна и Чимина, или просто их хороший знакомый. Чонгук долго смотрит на бледное лицо Юнги, а после неуверенно качает головой, понимая, что подвох здесь не в этом. Подвох в чем-то глубже, и видимо он заключается в том, что Юнги… Не просто Юнги. — Я Аркан, — кивает он, и Чонгук не удивляется этому: он не знал в лицо всех Арканов. Хотя, пусть их и растили друг с другом, Юнги он не видел. — Какой? — Отшельник. У Чонгука отваливается челюсть: он впервые в жизни видит живого взрослого Отшельника. Ещё много-много сотен лет назад было принято соглашение убивать всех детей, рожденных под этим знаком, и Чонгук знает только то, что ему рассказывали вампиры. Их магия была слишком опасная для окружения, для людей, они переживали за других Арканов, и как бы сильно не ценили каждую каплю крови этого клана, Отшельникам было в ней не место. Чонгук сам видел, как забирали младенцев, родившихся девятого и тридцать первого числа, их уносили куда-то, но нельзя было спрашивать, куда. Нельзя было интересоваться их магией. Их магия преломляла волю других людей, но не так, как это делают Императоры. Отшельники заставляли людей делать то, что нужно им, даже если им нужно было заставить кого-то повеситься. Ни у кого не было шанса противостоять Отшельнику, и всё ничего, можно было бы поправить, кроме факта, что каждый из них рождался с дефектом психики — никто из Отшельников не поддавался воспитанию. Чонгук смотрит на искусанного Юнги, от которого веет мрачными флюидами, и понимает, что это не просто ощущение. Это интуиция, которая всё время говорила держаться от Юнги подальше. Юнги выдыхает, и тут же, он не успевает даже ответить, в комнату заглядывает Хосок и угрожающе показывает на сигарету пальцем. Юнги тяжело смотрит в ответ, и Чонгук наблюдает это короткое немое противостояние: они сверлят друг друга глазами, но сдается не Юнги, а Хосок, уходя, очевидно ругаясь на неизвестном Чонгуку языке. — Да, — Юнги откидывается на спинку кровати, стряхивает пепел прямо на пол и повторяет: — Я Отшельник. — Как именно?... — заходит Чонгук издалека. — О, я покажу, — Юнги опускает взгляд, проверить что-то на полу, и из полусогнутого положения произносит: — Встань. Чонгук не понимает, почему его тело само тянется подниматься: нет, ну, это логично, Юнги попросил его встать… — Расстегни штаны. И руки Чонгука дергаются, потому что он не хочет их расстегивать перед незнакомым человеком. На его лице возникает полное недоумение, и куда ярче то возникает тогда, когда пальцы сами тянутся к ширинке и пуговице, дрожа. Он никогда не чувствовал такого, как будто тело и сознание — не вместе, две отдельные линии, не пересекающиеся в точке. Эта точка, что была раньше — куда-то исчезла, и это не столько страшно, сколько дико. Делать и не понимать, почему ты это делаешь. Вряд ли в мире существует много людей, испытавших на себе силу Отшельника, и поэтому нет возможности научиться такой же или научиться ей противостоять. Чонгук просто расстегивает штаны, хотя хочет натянуть их обратно. А Юнги оборачивается, как ни в чем не бывало, подняв мобильный телефон с пола и продолжая флегматично покуривать сигарету. С тем же успехом он бы мог приказать Чонгуку схватить нож и вогнать себе в шею. Ему хватило этой небольшой демонстрации, чтобы понять, как именно Юнги подчиняет себе людей. Голосом. — Нет, постой… — просит Чонгук, глядя, как пальцы против его воли слушаются Юнги. — Ладно, ладно, ты понял, — он смотрит на Чонгука, стоящего с расстегнутыми штанами посреди его спальной. — Застегивай. Облегченно выдыхая, Чонгук быстро заправляет рубашку в штаны, дергает молнию и падает на кровать, садится на неё, будто боясь, что брюки свалятся с него. — Как ты выжил? — горячо спрашивает Чонгук, упираясь обеими ладонями в матрас. — Почему тебя не убили? — О, меня убили, — неприлично весело отвечает Юнги. — Вышвырнули на улицу младенцем. Я не знал, кто я такой, пока меня случайно не нашёл Хосок. — Но как?... Юнги ненадолго опускает взгляд в экран мобильного телефона, и Чонгук смиренно ждет ответа, подергиваясь. Обе его ноги подрагивают от восторга и страха, от осознания, что он так много не знал об этом мире, и что сейчас случится что-то. Но Юнги, копаясь в телефоне, только произносит: — Тебе надо научиться моей магии. — Но она не действует на вампиров. — Кто тебе сказал? — прыскает Юнги. — Вампиры? Глаза Чонгука открываются шире, не от удивления, а колкого осознания, что… И правда. Он вспоминает сегодняшний день, момент в больнице, когда магия Сокджина, которая должна бы быть сильнее человеческой, просто отскочила. Чонгук разглядывает Юнги, и пазл в его голове медленно болезненно складывается. Юнги выжил, Юнги умеет использовать свою магию. Его магия, как и магия Чонгука, на самом деле способны повлиять на вампиров. Откуда это всё знает Юнги, который не рос с Арканами? Телефон Юнги вибрирует, он читает сообщение. И когда он начинает подниматься, из ниоткуда тут же материализуется Хосок, будто ждал за дверью всё это время. Чонгук снова забыл про их слух и скорость, и он начинает нервничать, понимая, что весь их разговор слушал вампир, которому не стоит знать человеческих секретов. — Я и так всё знаю, — говорит Хосок, видя и слыша по запаху, как нервничает Чонгук. — Плевать я хотел на свой клан и всю эту тусовку кровососов. — Хосок раньше был человеком, — продолжает Юнги, пока Хосок помогает ему подняться с кровати, и пока Юнги привыкает к собственным ногам снова, Хосок роется в одежде. — На тебя тоже действует его магия? — уточняет Чонгук. — Нет, — отвечает Хосок. — Он пьет мою кровь. У него иммунитет. Но я могу заставить любого вампира сесть задницей на кол. Чонгук улыбается, видя, как Хосок помогает одеться его оружию. Он приведет Юнги в церковь-тюрьму и они поубивают там всех, вытащат Чимина и сбегут из страны — всё складывается идеально. — Спасибо, что помогаете мне, — Чонгук склоняет голову. — Не тебе, а Чимину, — произносит Хосок. — И мы никуда не пойдем. Ты займешься этим сам. Чонгук вскидывается. — Почему?! — Я не буду рисковать Юнги. Чонгук смотрит на них — странную парочку, состоящую из искусанного тощего парня, едва живого после всего, что с ним сделал Хосок — то ли вампир, то ли человек, то ли нормальный, то ли такой же, как все в Малкавиан. И он видит прикосновения, полные любви, заботы. Ситуация ничем не отличается от той, что между ним и Чимином. Человек и вампир способны любить друг друга. Только первый для второго навсегда останется в первую очередь едой. — Чтобы вытащить твоего парня, тебе не нужна армия. Накидывая толстовку, говорит Юнги, и идёт по направлению к выходу из спальни. Они собираются куда-то, и Чонгук торопится за ними. Он заглядывает в лицо Юнги, и тот, ловя его взгляд, кривовато улыбается. — Достаточно одного Мага. Они едут по ночному городу, и Чонгук, глядя на светящиеся небоскребы, затмевающие самые яркие звезды, вспоминает каждую ночь, проведенную с Чимином. Где-то там он один, совсем один, но Чонгук знает, что он живой, не мертвый: он словно ощущает биение его сердца своим, он уверен, что узнал бы, если бы Чимина не стало. Телефон молчит, Сокджин не донимает вопросами, только Чонгуку кажется, что Сокджину и не нужно спрашивать, что происходит — он знает и так. Глаза его клана повсюду, повсюду уши. Даже в машине, пассажиром у вампира, что когда-то был человеком, и почему-то выжившего в этом суровом к Арканам мире Отшельника — кто-то ещё их слышит и видит, Большой Брат этой репрессивной системы. Чонгук, глядя в небо, прикусывает улыбку и просит Чимина дождаться. Вряд ли он слышит его мысли. Но он где-то там, и Чонгук старается чувствовать как можно сильнее, ярче, веря в то, что они связаны даже без метки. Чимин должен знать, что он идёт за ним. Без паспорта, чтобы бежать из этой страны. Без магии. Без оружия. Только с верой в себя. Армия из одного человека, одного влюбленного и отчаявшегося человека. Чонгук знает, что одного может хватить. Его одного — достаточно. Он выходит из машины вместе с Юнги, подставляет ему локоть, чтобы тот оперся и вел в старое квартирное здание. Хосок остается за рулем, а они поднимаются на доисторическом на вид лифте на восьмой этаж и бредут по длинному коридору, состоящему из узких дверей, вероятно, очень маленьких квартир. Когда открывается одна из дверей, за ней Чонгук видит девушку с длинными чёрными волосами, одетую в домашний халат, но явно ожидавшую их. — Чонгук, это — Ан Хёджин. Чонгук кланяется девушке, а когда выпрямляется, по-настоящему разглядывает её. Она не из Арка… — Она из рода Аркан. Проморгавшись, Чонгук быстро переглядывается с Хёджин на Юнги. Он никогда не видел Хёджин среди других Арканов. Он бы запомнил её —выразительное лицо и формы тела сложно забыть. В её возрасте она бы принадлежала вампиру. Она бы не жила в этом дешевом районе, старом доме, маленькой квартире. — Она — Маг. Хёджин улыбается в ответ на удивление Чонгука. Огромными глазами он смотрит на второго в своей жизни Мага — он не знал больше других, кроме себя. Её пылающий взгляд выдает в ней тонну магии, и Чонгук, сглатывая, ощущает её. Да, он чувствует эту знакомую энергию, смесь десятков навыков. Ему стоит огромных сил, чтобы отвести от неё взгляд и посмотреть на Юнги. Юнги, способного использовать свою магию, не живя с Арканами. На Хёджин. Мага, что скрывается от вампиров. Позади Хёджин появляется высокая и худая девушка с улыбкой, достойной вампира, но её глаза темные, а волосы обесцвечены краской. — А это Бели. Она Шут. — Что происходит? — выпаливает Чонгук. — Что происходит? — грудным низким голосом переспрашивает Хёджин, и Бели смеется. — Ты серьезно думал, что все Арканы сосут вампирам за хоромы? — У твоего бойфренда есть пара дней до того, как ему отрубят голову, — Бели машет, зовя сделать шаг навстречу. Чонгук не решается зайти. — Так что, может быть, тебе было бы кстати узнать реальный расклад вещей в мире. — Проходи в квартиру, — произносит Хёджин. Её голос давит на Чонгука, и он ощущает то, что было с Юнги: как его против воли утягивает внутрь, ноги двигаются сами по себе. Чужая магия окутывает его, растерянность бьет через край, а Юнги, словно гиена, низко и рвано смеется у двери. Чонгук чувствует себя ребенком, брошенным взрослым на растерзание. Он не боится их. Он боится осознания, что в этом мире всё не так, как он думал. Не то, во что он верил; не то, чему учили. И в полумраке маленькой однушки на него смотрят две пары хищных глаз нелегальных ведьм, что способны разорвать его одним словом-приказом. Юнги уходит, и дверь за спиной Чонгука закрывается силой мысли Хёджин. Чонгук задыхается, впервые видя Мага, настоящего Мага, чья магия настолько… безгранична. Он падает на колени и низко опускается, вжимаясь лбом и ладонями в пол. — Научите меня.