Из дремучего леса

Новости расходятся по ордену со скоростью пожара. О чудесном исцелении Второго Нефрита клана Лань не знает разве что глухой — только и судачат, что об этом. Слухи обрастают домыслами, и уже через три часа половина ордена свято уверена, что все восемь месяцев отсутствия Хань Гуан Цзюнь возвращал себе былую силу в долине бессмертных среди небожителей, ежедневно изгонял по две сотни мертвецов и покорял хотя бы одного единорога*, а когда полностью вылечился — снизошел с небес на драконе, окруженный всполохами огня и одетый в мантию из лепестков. У второй половины Гу Су Лань же мнения разошлись — то ли Лань Ван Цзи бросился со слезами на брата, то ли глава ордена решил тайно наказать того за побег. Тем не менее, все одинаково вздыхают с облегчением. Очутившись в цзинши, трое заклинателей рассаживаются на подушках, Си Чэнь рядом с Лань Ци Женем, Лань Чжань — напротив них. Лань Хуань все порывается сесть ближе, прикоснуться к брату, убедиться, что он настоящий, но присутствие дяди вынуждает держать себя в руках. На его лице блуждает натянутая улыбка, которая тает с каждым произнесенным Ван Цзи словом. — Это было божество? — Мн. — И он тебя вылечил, а затем просто отпустил, вернув ленту и Би Чэнь? — брат обеспокоен, он не верит в добрые намерения Вэй Ина, но Лань Ван Цзи сознательно не говорит истинной природы вещей. Нет, он не врет. Всего лишь недоговаривает. — Я встретил кое-кого, — продолжает Хань Гуан Цзюнь, не опуская взгляда. И по его лицу — а, может, это интуиция родного человека — Цзе У Цзюнь догадывается о чувствах брата к «кое-кому». Он впервые улыбается искренне, хоть и слабо. А вот дядя хмурится, едва почуяв откуда ветер веет. — Она не согласилась с тобой идти? — старший брат не выдерживает и все же кладет ладонь на локоть Лань Чжаня. В его голосе сочувствие и поддержка, но Ван Цзи не мучает совесть за столь небольшую недосказанность. Лань Ци Жень вспыхивает и по-прежнему молчит. Рана на его сердце, оставленная страданиями родного брата, до сих пор кровоточит, и он наверняка сейчас пытается понять, что упустил в воспитании племянника. — Он велел найти его, когда я осознаю серьезность своих чувств, — качает головой Второй Нефрит. Оба — и дядя, и брат — застывают, но уже через мгновение Си Чэнь пытается взять себя в руки. — Вот как? Как же его зовут? Лицо юноши тает. — Вэй У Сянь. — Мне не известен заклинатель с таким именем… — Мн, — а затем, ошарашив родственников, сам подается вперед и обнимает старшего брата, пряча лицо на его плече. — Брат… Сказать, что Лань Хуань поражен — не сказать ни словечка: столь эмоционально Ван Цзи не вел себя даже в детстве, но они слишком соскучились друг по другу, чтобы обращать внимание на подобное. Люди способны меняться, так чем плохи такие изменения? — Не поступай так больше, — строго чеканит дядя. — Мы искали тебя все это время, уже почти считали погибшим! — Простите, — Лань Чжань кланяется старшему. В этот раз он действительно глубоко пристыжен. Из поклона его мягко поднимает Си Чэнь. Улыбается тепло, как прежде — теперь-то Ван Цзи осознает, насколько сильно ему этого не хватало. И в этот раз он полон твердой решимости. Он приведет Вэй Ина в Гу Су, и дорогие Лань Чжаню люди больше не потеряют его. Так правильно, урчит что-то лисьим шепотом в груди заклинателя. — А-Чжань, — с легким смешком отвлекает его брат. — Ты улыбаешься. Страсти утихают еще нескоро. Новости о волшебном возвращении доходят и до других орденов, и теперь почти весь заклинательский мир от мала до велика пытается угадать, как такое могло произойти. Многие строят догадки о неизвестной целительной технике, столь жестокой и неприглядной, что глава Гу Су вынужден был скрывать собственного брата от чужих глаз. Си Чэнь и хотел бы пресечь эти глупые слухи, но Ван Цзи спокойно качает головой: сказать правду все равно нельзя, как и переубедить уверенных в своей правоте обывателей. Нехотя Лань Хуань признает это и продолжает держать вежливую улыбку. До тех пор, пока на пороге ордена не появляется глава ордена Цзян, Цзян Фэн Мянь, и его сын. Они выглядят максимально отстраненными: Юнь Мэн Цзян единственные не судачили о Лань Ван Цзи направо и налево. Это настораживает Лань Ци Жэня, и он подумывает отослать младшего племянника на время их приезда, но уже поздно. Когда главы скрываются в ханьши, к Лань Чжаню подходит наследник Цзян, вежливо кланяясь Второму Нефриту. — Хань Гуан Цзюнь. — Сань Ду Шеншоу, — возвращает поклон Ван Цзи. — Не уделите мне время? Без лишних ушей. Паранойя старшего заклинателя Лань бьет в набат, но кто же послушает старого учителя Ци Жэня?! — Молодой господин Лань, — прямо смотрит на него Цзян Чэн, как только они оказываются в уединенном месте. — Я не из тех, кто долго тянет с истинной целью своего приезда. Ответьте мне честно. Вас вылечило лисье божество? Ван Цзи цепенеет, никак не отвечая на поставленный вопрос. Однако такой ответ целиком устраивает Вань Иня. Он кивает как будто с облегчением. — Он помог и мне тоже. Только теперь Лань Чжань замечает, что на пальце Цзян Чэна нет кольца, отданного ему матерью. Когда битва с Ци Шань Вэнь была в самом разгаре, орден Юнь Мэн Цзян пострадал от этих псов едва ли не так же сильно, как Гу Су Лань. Множество построек сгорело, половина адептов была убита, и, что хуже всего — Вань Инь едва не остался без родителей. Цзян Чэн молчаливо сидит у постели, на которой тихо лежат рядом хозяева Пристани Лотоса. Они просто спят, но сон этот иной. Вот уже два месяца после окончания войны Цзян Фэн Мянь и Юй Цзы Юань не открывают глаз. Цзян Чэн сам вел их орден в последний бой, что окончился тотальным поражением псов клана Вэнь. Гордились бы им родители? О, как ему хочется, чтобы они хотя бы проснулись — а там пусть хоть палками изобьют, лишь бы были живы. Разве он многого хочет?.. Все валится из рук. Вань Инь старается взять на себя обязанности главы, усердно учится, но все у него получается не так, усилий всегда недостаточно, а времени просто нет. Так, раз сорвавшись, Цзян Чэн сбегает из Пристани Лотоса. Ему необходим воздух и полное одиночество хотя бы на час. Этот час растягивается на день, а заканчивается знакомством с говорящей лисой, что обещает помочь. Так Цзы Дянь исчезает с его пальца. Но это ничего. За жизни родителей не жаль и десяти таких хлыстов. Через пять дней после того, как Сань Ду Шеншоу повстречался с Ином, мадам Юй и господин Цзян открывают глаза. — Глава Цзян знает? — Ван Цзи уже более спокоен. Если этот человек его понимает, то и за брата, что беседует с Фэн Мянем, можно не переживать. — Да. Лис оставался в Юнь Мэне, пока родители не поправились. Правда, матушка его едва не прибила… Зная характер Вэй Ина, нечего удивляться подобным намерениям мадам Юй, мрачно думают оба молодых заклинателя. Однако Лань Чжаня волнует отнюдь не это. — Как он их вылечил? — задает он главный вопрос. Вань Инь несколько удивляется. — Просто спал на их ногах целыми днями… Хань Гуан Цзюню хочется то ли вздохнуть, то ли засмеяться. Можно представить, что почувствовала мадам Юй, когда открыла глаза и увидела эту картину. Пообщавшись еще немного, расстаются молодые люди если не приятелями, то хотя бы теми, кто очень хорошо друг друга понимают. Цзян Фэн Мянь смотрит понимающе, Си Чэнь выглядит расслабленным — его подозрения насчет Вэй Ина хоть немного, но явно развеялись. Тема исцеления Второго Нефрита больше не поднимается — никому не хочется бередить раны. Пальцы Лань Чжаня вновь гнутся, как раньше, потому не проходит и нескольких дней, как брат с неприкрытым удовольствием приносит ему продолговатый сверток. Под слоем белого шелка призывно блестят семь струн, настроенных на лакированном черном дереве. С корпуса восстановленного Ван Цзи* серебряной гравировкой заклинателю улыбается лис. — Он ждал тебя, А-Чжань. Хань Гуан Цзюнь с ностальгией проводит по струнам, вслушиваясь в мягкое, казалось, давно утерянное гудение. Музыка «Расспроса», «Покоя», «Реки цветов, полной лунного света» звучит идеально, даже лучше, чем раньше. Пальцы легко извлекают ноты, сеть белых шрамов на них уже почти невидима, и можно подумать, что не было целого года ужаса и безнадежной тоски. В неверии Лань Чжань играет еще несколько мелодий, все больше и больше погружаясь в собственные ощущения, и лишь после седьмой песни заставляет себя остановиться и посмотреть на Си Чэня. Он почти уверен, что его глаза светятся. — Я… Лань Хуань просто обнимает его. Слишком много эмоций было выплеснуто в последние дни, и от еще одной уже ничего не поменяется. С облегчением и благодарностью Ван Цзи смыкает руки на его спине. С черного дерева им серебристо подмигивает выгравированная лиса. В белых одеждах, с росчерком ленты на лбу и гуцинем в руках он выглядит еще величественнее, чем раньше. То ли от выпрямившейся впервые за долгое время спины, то ли от внутреннего ощущения силы, он кажется небожителем. Чужие взгляды замирают на нем, разговоры стихают, стоит ему пройти рядом, а за спиной не прекращаются восхищенные шепотки. Это для Второго Нефрита привычно, но за последнее время он уже отвык от тишины и размеренного спокойствия. До дрожи не хватает смеха, бестактного нарушения личного пространства, непредсказуемости, хоть каких-то глупых выходок. Адепты ведут себя благовоспитанно и даже не раскрывают рта без лишней необходимости. Им совершенно не понять, насколько Лань Чжань нуждается в обратном. Точнее — в одном конкретном божестве с прозрачными серебристыми глазами и нескончаемым огнем внутри, что растопил сердце снежного нефрита ордена Гу Су Лань. Си Чэню, дяде и остальным придется принять его лиса — хотят они того или нет. Он уходит через две недели. Этого срока достаточно, чтобы убедить отпустить его, но недостаточно, чтобы зашить глубокую рану на сердце старшего брата. Лань Чжань клянется, что явится со своим избранником как только найдет того — ни днем позже, но и тогда Лань Хуань выглядит скорее грустным, чем спокойным. Даже доведенная до совершенства способность держать лицо не помогает. — Ты его любишь, — просто говорит Цзе У Цзюнь, заметив вину на лице Ван Цзи. — Потому как можно скорее найди молодого господина Вэя и приведи его в Гу Су. Должен же старший братец знать, кто сумел очаровать тебя столь сильно? Лань Чжань не замечает, что начинает улыбаться. И этого достаточно. Он совершенно не знает, где искать лиса — Вэй Ин говорил, что может быть где угодно. Но самое важное — божество появляется перед теми, кто в нем нуждается сильнее всего. Так, как он помог родителям той девочки, как пришел к Цзян Вань Иню, как явился ему самому. В Поднебесной столько искалеченных, болезных и убитых горем, что может пройти не один год, прежде чем желание Лань Чжаня станет сильнее нужд всех этих людей. Об этом не хочется думать, но первый шаг сделан — теперь дорога только вперед. Его плечи расправлены, а вес гуциня за спиной совершенно не ощущается. Но кое-что по-прежнему неправильное. Он останавливается у подножия горы, сбрасывая с плеч белую мантию, вышитую облаками. Ее место занимает темно-красная, с изящной вышивкой. Вот теперь все так, как и должно быть. Кивнув себе, он устремляется вперед. Спустя долгое-долгое время он достигает того места, где провел лучшие в своей жизни несколько дней. Деревья колышутся, словно узнав его, змеи с приветственным шипением обвивают ноги, маленькие птички садятся на плечи. Словно большое живое существо, лес шумит ему, но в том шелесте слышится грусть: Вэй Ина здесь больше нет. Находится и пещера, и горячие источники. Теперь ясно, почему У Сянь узнал о них лишь с появлением Лань Чжаня — он сам был здесь впервые. Все так, как Хань Гуан Цзюнь и оставил. Нет лишь беспорядка в пещере и искреннего смеха черной лисицы. У кромки леса его встречает ослик. На его спине нет седла, но на морде на манер уздечки повязана веревка. Неведомо, как животное оказалось так далеко от людей, но серое четвероногое призывно ревет и стучит копытом о землю. Чем-то шумный и темпераментный осел напоминает Вэй Ина — такой же нетерпеливый и непредсказуемый. Стоит Ван Цзи приблизиться, как он разворачивается и идет прочь в одному ему известном направлении. Лань Чжань и сам не знает, почему следует за ним. Ослик идет сам себе на уме, но неожиданным образом умудряется выглядеть так, словно делает кому-то большое одолжение, дыша с ним одним воздухом. Петляя по протоптанным дорогам, забредая в дебри и временами делая петли, гордый скакун прекращает движение лишь ночью, а утром вновь возобновляет ход, и Лань Ван Цзи вместе с ним. Люди порой бросают на него взгляды, но тут же теряют интерес: идет человек с ездовым животным, эка невидаль. Осел идет без какой-либо цели. Он явно сбежал от хозяина и идет куда глаза глядят, но маршрут его передвижений вполне устраивает заклинателя, потому он продолжает идти следом. Не желая терять такого удобного путеводителя, Лань Ван Цзи останавливает его, когда заходит в деревни или изгоняет по просьбам людей нечисть. Лучше всего осел реагирует на яблоки, и как-то само по себе к нему и приклеивается: Яблочко. Это случается спустя четыре месяца скитаний. В трех днях пути от Башни Кои располагается деревня, в которую он забредает в поисках свежих слухов. Все кажется мирным: путешественника в пропыленной темно-красной мантии спокойно принимают в постоялом дворе, относятся к чужой жизни с профессиональным равнодушием, и Ван Цзи это устраивает. Но как только солнце закатывается за горизонт, деревня словно преображается. Исчезают с улиц люди, прячутся по домам и кабакам, лишь одиноко горят желтые фонари. Не зная, что это место обитаемо, можно принять деревню за мир демонов, что вывернут для людей наизнанку. Гляди, вот-вот выползут из теней чернильные руки тварей с оскаленными мордами. Краем уха Лань Чжань слышит разговор за стеной: голоса мужчин тихие, но не для слуха искусного заклинателя. Они вполголоса обсуждают последние не особо интересные новости из близлежащего города, расписывают прелести местной красотки, что до сих пор не замужем — ничем не примечательная болтовня. Однако ухо Второго Нефрита режет короткое, пропитанное страхом и ненавистью слово, слышать которое он не желал больше никогда. — …слыхал, недавно в здешнем лесу видели вэньскую псину… Больше Ван Цзи не слушает. Он резко встает с постели, быстро облачается в едва просохшую после стирки мантию Вэй Ина и мгновенно испаряет с ткани всю воду выбросом ци. Меч и гуцинь привычно занимают свои законные места, и вскоре заклинатель быстрым шагом рассекает по пустынным улицам, торопясь в тот самый лес. Яблочко по каким-то неизвестным причинам побежал за ним, словно обиделся, будучи оставленным без внимания. Это едва ли волнует Хань Гуан Цзюня. Псы из клана Вэнь! Лес тяжелый, густой и дикий. Совершенно не такой, как то мягкое и светлое место, где жил когда-то Вэй У Сянь, но Лань Чжань отгоняет эти мысли. Сейчас важнее найти это чудовище в облике человека и поскорее передать его клану Лань Линь Цзинь, что находится ближе всех. Он ищет малейшие следы духовной силы, но находит лишь спящих животных. Половину ночи они с неожиданно резвым и тихим Яблочком прочесывают лес вдоль и впоперек, ища хоть какие-то намеки, но тщетно. Когда небо, видимое сквозь сосновые ветви, начинает сереть, Лань Ван Цзи останавливается и вновь играет на гуцине, спрашивая о присутствии человека. В предыдущие разы ответ был категоричным: пусто. Однако, не в этот раз. Струна решительно прогудела: «Пятнадцать. Шагов. На север». В этот самый момент что-то едва слышно шерудит, как будто животное наступило лапой на прелую листву. Шорох не громкий, но отчетливый. Хань Гуан Цзюнь без единого звука обнажает Би Чэнь и бросается вперед: глаза ему застилает былая боль и ярость, стоит ему увидеть потрепанную и повязанную вокруг талии мантию с красными языками огня. Совсем молодой юноша со взглядом олененка выпускает из ослабшей руки лук и пару подстреленных зайцев, пятится спиной, пока не упирается в дерево, и смотрит с ужасом. Но белоснежное лезвие Би Чэня уже упирается ему в грудь. — Пойдешь со мной, — ледяным голосом чеканит Второй Нефрит. Вэньский выродок трясется еще пуще прежнего и кусает губы, но не отводит глаз. Не желает мириться с судьбой? Слишком поздно. — Отпусти его, — мягкий ласковый голос прерывает напряженную тишину. От этих урчащих ноток по спине пробегают мурашки, и Ван Цзи оборачивается. Черная, почти невидимая на фоне зарослей лисица лукаво сверкает глазами и смотрит на него с теплотой. — Лань Чжань… Ты нашел меня, любимый.