Из дремучего леса

Вэй У Сянь лежит, заведя одну руку за голову. Лань Чжань мимолетно щурится, испытывая несравненное счастье, когда видит двух копошащихся вокруг Вэй Ина младенцев. Дети дергают родителя за волосы, а лис — то ли спит, то ли слишком устал, чтобы реагировать — даже не ворчит. Хань Гуан Цзюнь входит в цзинши, отставляет Би Чэнь и с трепетом в сердце подходит ближе. Солнечные лучи, ласкающие щеку божества, вдруг исчезают, спрятавшись за тучами. Что-то не так. Лань Чжань хмурится, пытаясь повернуть мужа к себе, но с ужасом отшатывается. В горле застывает крик: лицо Вэй У Сяня мертвецки бледное, изо рта сочится алая струйка, а глаза закатились и потускнели. Там, где должен быть живот, лишь ужасная дыра, словно кто-то зверски его разорвал; младенцы с ног до головы перемазаны в крови того, кто дал им жизнь. — Очень жаль, Лань Чжань, нам не удалось его спасти… — эхом бьются в висках слова Лань Си Чэня. — Лань Чжань, мужчина не может родить… Нам пришлось его разрезать, чтобы достать детей, — произносит Вэй Цин, и ее руки по локоть багряные. — Туда ему и дорога, этому нечеловеческому отродью, — шепчет Ци Жэнь из теней. — Так и надо, Лань Чжань… Лань Чжань!.. Лань Чжань! Заклинатель вздрагивает и вскакивает с хрипом, как раненый зверь. — Лань Чжань! Гэгэ! — Вэй Ин зовет его уже целую вечность, но не может добудиться. Когда его супруг наконец-то открывает глаза, У Сянь крепко прижимает его к своей груди, но тот все не унимается. Он резко отстраняет от себя лиса и в полубреду распахивает ему ночные одежды, водит трясущимися руками по животу и груди, ощупывая каждый цунь, а затем, будто этого ему мало, принимается целовать светлую кожу, под которой по-прежнему бьются три сердца. Ван Цзи сдавленно выдыхает и прижимается щекой к даньтянь, где у заклинателей расположено золотое ядро. Все, кажется, в порядке. Так почему растерянность и испуг никак не желают уходить? Лис зарывается руками ему в волосы, убирая длинные пряди за спину, целует макушку и лоб, и его тепло, его травяной запах, его пульс и биение двух крошечных сердечек обволакивают, прогоняют страх. Вэй Ин поднимает его лицо, заглядывая прямо в зрачки, массирует виски пальцами. От его ласки внутри испаряется нервозность, а взамен вскипает нечто иное, всепоглощающей волной накрывая каждый нерв Лань Ван Цзи. — Это всего лишь кошмар, — шепот около щеки вызывает покалывание в шее. Словно чувствуя это, божество вжимается в него грудью и прихватывает кожу под челюстью зубами. Лань Чжань прикрывает глаза и тихо стонет. — Гэгэ… Лис измывается над ним, целуя и кусая везде, где может дотянуться, будто на него нашел голод, который ничем нельзя утолить, кроме этой солоноватой от холодного пота кожи. Хань Гуан Цзюня потряхивает, тело требует большего, но стоит ему вспомнить о нелегком положении божества, и заклинатель хватает распоясавшиеся фантазии в кулак и заталкивает вглубь своего разума. Это совершенно не удовлетворяет его супруга. — Лань Чжань… — мурлыкает по-кошачьи, трется головой и освобождает от ненужной одежды. — Сердце мое… Не думай, что эти двое сорванцов меня остановят. Я хочу, чтобы моему мужу было хорошо. Он пытается раздеться сам, но бросает эту затею, решив, что и так неплохо. «Ну же, обними меня», — шепчет, а сам жмется к разгоряченному телу. Руки заклинателя, будто заколдованные, поднимаются и забираются под тонкую рубаху, накрывая узор в форме полумесяца на пояснице. Лань Чжаню горячо — остатки сна исчезают, не оставив даже тени, и теперь он жаждет иного. Жаждет — и не может себе этого позволить, потому с немым упреком смотрит на бесстыдника. Вэй Ин смеется. — Ты такой красивый, даже когда обижен. Не бойся, я придумал кое-что получше. Ван Цзи склоняется к нему. Лицо Второго Нефрита столь бесстрастно, что никто бы не угадал на нем и доли эмоций, но лис даже без божественного чутья видит в его глазах нетерпение, будто Лань Чжань просит поторопиться — молодому телу, сорвавшему с себя цепи тысяч правил и ограничений, не так-то просто приказывать. А драгоценный супруг слишком близко, чтобы не замечать пряный запах, от которого вскипает кровь, и шелковую гладкость кожи, что покрывается мурашками от нахальных прикосновений. Такой желанный… Что ты творишь, вопит здравый рассудок, ты же можешь навредить детям. Непредсказуемый и ломающий всякие грани… Иди ко мне, я так хочу тебя, шепчет Вэй Ин. Этот шепот полностью заглушает крик логики. Совершенно невозможный. Лис устраивается на боку рядом с ним, трется о пах носом, и от этого развязно-невинного прикосновения сладко вздрагивают мышцы внизу живота. Он не теряет ни единого лишнего мгновения, освобождая мужа от нижних одежд до конца, но затем вдруг останавливается, дразнит внутреннюю сторону бедер, не то целуя, не то выдыхая на чувствительную кожу. На ногах много шрамов; никому в Гу Су Лань не пришло бы в голову, сколько ран скрывает безупречный Хань Гуан Цзюнь под белоснежными одеждами, что делают его подобным небожителю. Старые розовые пятна, где была содрана кожа, белые полоски от ударов меча и несколько рубцов, оставшихся после войны. Подобные следы есть и на остальном теле — Лань Ван Цзи не всегда был непобедимым в сражениях. Боевые отметины Вэй Ин обходит с особенной нежностью, словно выпивая с них старую боль, читая память о пролитой крови. Лань Чжань задерживает дыхание, прикрывая веки. Он чувствует каждый выдох У Сяня, каждое щекочущее касание ресниц, когда игривый лис дразнит его, не скрывая восхищенных голодных взглядов. Кончики ушей начинают краснеть, и заклинателю начинает казаться, что он пьян — кровь приливает уже к щекам, когда плоть выдает откровенное желание. С каждым ударом сердца движения божества становятся все более порывистыми, и вместо сопения из горла вылетает уже звериное рычание. Им обоим отказывает последняя сдержанность. Божество обнимает его бедро, нахально сжимая ягодицу мужа, и — Лань Ван Цзи может поклясться — в светлую кожу впиваются небольшие коготки. Боли совсем нет, но ощущения вдруг становятся в разы острее. Язык Вэй Ина чуть шершавый, горячий и невозможно приятный. А какие вещи он способен вытворять, повинуясь хозяину, лишенному всякого понятия о стыде!.. Хриплый выдох знаменует, что У Сянь подобрался к опасной черте. Лань Чжань контролирует свое тело всегда, но только не в такой момент — кажется, это второй раз в его жизни, когда он оказывается в таком настолько неконтролируемом состоянии, когда не он, но плоть ведет его. Длинные пальцы с вязью крохотных шрамов зарываются в пушистые волосы, взмокшие на висках. Вэй Ин ловит его ощущения, каждый миг потери контроля, и потому легко чувствует, когда следует остановиться, подразнить, чтобы захотелось вцепиться в беспомощную лисицу и завершить начатое. Ван Цзи на взводе, каждый кусочек тела пронизывают вспышки почти болезненного возбуждения, ну же, почему ты остановился, пусть внешне он все так же собран и даже немного спокоен. Но больше он этим никого не обманет. Божество легонько дует на мокрую от слюны кожу, удовлетворенно подмечая дрогнувшие мышцы, кажется, всего тела сразу, и заглатывает член ртом. В уголках губ будет саднить, а горло еще какое-то время останется хриплым, но это того стоит. С низким звуком Лань Чжань на несколько вдохов отпускает себя, ошалело глядя в пустоту, а когда переводит взгляд вниз, тут же об этом жалеет. Одновременно с тем он жаждет рассмотреть каждую черточку лисьего лица с зажмуренными глазами, по которому медленно, точно издеваясь, стекают белые капли. Одна бесстыдно катится прямиком к уголку рта. Вэй Ин слизывает ее и хмыкает, приоткрывая одно веко. — Гэгэ, ты вкусный, — шепчет куда-то ему в бок. Хань Гуан Цзюнь чинно поднимается, подгибая под себя одну ногу и склоняется над ним. С нетерпением божество смотрит на него во все глаза, не убирая собственнической хватки когтей. Лань Ван Цзи с напором целует его в раскрасневшиеся губы, быстро доводя супруга до разрядки — тот совершенно не сдерживает стонов и все слабее извивается под Лань Чжанем, уже завладевшим контролем. — Ты хочешь наказать меня за дерзость, муж мой? — улыбается Вэй Ин. В темноте его глаза похожи на искры. Я хочу тебя за нее отблагодарить, читает он в душе Второго Нефрита. Сердце заклинателя все еще колотится быстро-быстро, точно рвется добраться до того, кто навечно им завладел. И, видят небеса, Ван Цзи и рад был бы это ему позволить. Усталость сковывает тело, каким бы выносливым оно ни было. Божество не прочь уснуть прямо так, но его чистоплотный, до последней ниточки безупречный Лань Чжань поднимается и начинает приводить в порядок постель и их обоих. Со странным удовлетворением он замечает следы от когтей на ягодице и внутренней стороне бедра, точно личную печать лисьего бога. Вскоре они оба проваливаются в сон, едва успев прижаться друг к другу под общим одеялом. В приоткрытое окно смешливо улыбается половинка луны, видевшая все от и до. С каждым днем Вэй У Сянь двигается все медленнее. Это трудно заметить, но поступь становится более тяжелой, жесты — плавнее, а формы тела — круглее и мягче. Вэй Цин довольно часто проверяет его пульс, на что У Сянь привычно ворчит, что не рассыпется; Цюн Линь же всюду тенью следует за божеством, со всей ответственностью исполняя клятву слуги. Лис на это только посмеивается и зовет играть с младшим поколением, к которому накрепко прикипел душой. Однажды, впервые за месяц пребывания в Облачных Глубинах, случается то, что заставляет Вэй Ина сильно поволноваться. Они решают поиграть в прятки. Чтобы было честно и лис не мухлевал со своим обостренным нюхом, он играет в человеческом облике. Малышня сразу же загорается игрой, ведь старшие очень редко позволяют детям подобное из-за запрета на шум. Привлекают в компанию даже Вэй Нина, который, как оказалось, с малышами чувствует себя не в пример свободнее, чем со взрослыми. Все идет хорошо, пока Вэй У Сянь не теряет А-Юаня. Чувства божества обострены в тысячи раз. Не видя, не слыша и не имея представления о присутствии кого-либо, лис все равно знает о его существовании. Однако когда всех, кроме Вэй Юаня, он уже находит, он как будто слепнет и глохнет. Все становится до ужаса ограниченным. Исчезают из внутреннего зрения тысячи птиц и насекомых, души детей даже вблизи ощущаются едва-едва, зрение теряет добрую половину радиуса, а уши будто забивают воском. В один миг целая вселенная, которую он ощущал, превращается в крошечный кусочек обозримого пространства, доступный простым смертным. К горлу подкатывает паника. Не осознавая себя от страха, Вэй У Сянь мечется по всему ордену, разыскивая А-Юаня, будто это единственное, на чем зациклился его разум, и что не дает ему умереть на месте от шока. Он ставит на уши всех адептов, однако мальчик находит его сам. Со слезами Вэй Юань бросается на него и по своей привычке обнимает ногу. — Я здесь, я не пропал! Не нужно, не кричи, мама!.. — рыдает ребенок, насмерть перепуганный истерикой лиса. Столь резкая остановка выбивает из колеи ошалевший мозг Вэй Ина, и тот падает без чувств прямо на дорожку, так некстати выложенную камнями. Едва весть о внезапно обезумевшем супруге доходит до Хань Гуан Цзюня, тот срывается из зала совета, даже не глядя на старших адептов, удивленных бесцеремонностью ворвавшегося ученика. Обогнав своего провожатого, Ван Цзи молниеносно оказывается рядом с Вэй У Сянем, которого взволнованные ученики уже перевернули на спину и пытаются как-то привести в чувство. Сидя на земле и тормоша лиса за руку, рядом всхлипывает А-Юань. — Папа! Он… Он вдруг… ик!.. начал плакать и звать меня, а по… потом вдруг упал!.. — ребенок бросается на Второго Нефрита и хватается за его рукав, как за последнее спасение. Лань Чжань невпопад кивает, бережно поднимая Вэй Ина, и стремглав бросается к лучшей целительнице своего времени. Вэй Чунь Хуа* недобро хмурится. По ее лицу мало что можно понять, но ничего доброго Ван Цзи не ожидает. Когда женщина выходит из-за ширмы, он титаническим усилием заставляет себя не подорваться с места, как это делает Вэй Юань, бросаясь на руки тете. — Боюсь, Второй молодой господин, это не то, что может вылечить человек, — напускное каменное спокойствие Вэй Цин разбивается о что-то болезненное, мелькнувшее во взгляде Лань Чжаня. Она сжимает его плечо, и этот жест настолько не свойственен ей, что Ван Цзи лишь сильнее напрягается. — Его тело в порядке, но потоки ци в полном хаосе. Он не человек, пусть даже в его теле те же органы, что и у нас, но вот близнецы — наполовину люди. Пока они были еще зародышами, это не мешало, однако теперь они начинают формировать свою собственную ци. Энергия, что поступает к ним, проходит сквозь Вэй Ина и конфликтует с его собственной божественной силой. Ему должно было быть ужасно больно в последний месяц. Второй Нефрит невидящим взором смотрит на ширму. Сквозь полупрозрачную бумагу видно размытый силуэт неподвижного тела. — Похоже, сегодня невидимая битва в его теле переломилась, — тихо продолжает Вэй Цин голосом, полным сожаления. Впервые она не может помочь. — Я думаю, на какое-то время он потеряет свои обостренные чувства и станет подобным человеку, пока ци не стабилизируется. — Не лучше ли… — Лань Чжань по-прежнему не отнимает глаз от расписанной танцующими журавлями бумаги. Реплику он так и не завершает, но Чунь Хуа догадывается, о чем тот хочет попросить. Она качает головой. — Не стоит провоцировать роды так рано. А Лань Ван Цзи не может ничем помочь. Он остается до следующего утра, получив молчаливое позволение главы ордена. Поздним вечером он не идет в цзинши, а так и остается рядом с мужем. Тот поразительно спокоен: не мечется во сне, ничего не бормочет, даже почти не дышит. Вэй Юань упрашивает тетю не прогонять его и засыпает под лисьим боком, прижав ручку к объемному животу, будто охраняя. — А-Юань, ты хочешь учиться в Гу Су? — божество хитро улыбается. Ребенок сидит у него на руках, мастеря из бумаги фигурку, как его научил один из воспитателей. Тот забавно морщит носик. — Братец-лис ведь говорил, что здесь с тоски можно умереть в ошейнике из трех тысяч правил, — дословно копирует его Вэй Юань. У Сянь заходится хохотом. Лань Ван Цзи всего в нескольких шагах от него чистит Би Чэнь и его губы против воли трогает едва заметная улыбка. — Я же шутил, — притворно дуется Вэй Ин. Раздается шуршание — лис помогает мальчику с бумагой, когда тот теряется, забыв, что нужно сделать. — Но на самом деле здесь собрано очень много знаний. Гораздо больше, чем наш орден Хэй Лун Вэй может тебе дать. Если бы ты учился здесь, то стал бы самым сильным заклинателем. На миг А-Юань отрывается от своей фигурки, в которой уже проглядывается какое-то животное. — А для чего А-Юаню быть самым сильным?.. — наивно спрашивает это дитя. Вэй У Сянь пуще прежнего смеется и с восторгом треплет ребенка по кудрям. — Чтобы оберегать своих маленьких братьев. Они будут совсем беспомощными и не смогут постоять за себя. Вдруг на них выпрыгнет злая собака? Вэй Юань вздрагивает, в красках представляя подобное, что даже почти не замечает оговорку. Но когда осознает, что услышал, мигом заливается краской. — Но… — смущенно бормочет, пряча глаза. У Сянь наклоняется к нему, негромко говоря на ушко, но острый слух заклинателя позволяет Ван Цзи слышать каждое слово. — Ты скоро станешь старшим братом. Я и папа не всегда будем поблизости, малыш. Краснее помидора, мальчик кивает, прижимаясь к Вэй Ину. На его ресницах блестит влага. — А-Юань обещает стать самым сильным и защищать А-Бая и Сяо-У. — Хороший ребенок, — Вэй У Сянь обнимает его, полностью пряча под черными рукавами. На столе остается совсем немного незаконченная бумажная лисичка. Едва слышно, почти не веря в то, что говорит, малыш впервые робко произносит без капли издевки: — Мама… Хань Гуан Цзюнь медленно моргает, выныривая из воспоминаний. Уже бьют отбой, и он снимает с себя верхние одежды, складывая их ровной стопочкой. Второй Нефрит бесшумно устраивается на постели, обняв Вэй Ина и накрыв их одеялом. Между ними медленно расслабляется съежившийся от холода А-Юань. Вэй У Сянь не приходит в себя на следующий день, и через день тоже. На третье утро он открывает глаза еще до рассвета. — Люди такие беспомощные, — сам себе улыбается он в пустоту. — Я уже забыл, как это — не видеть всего. Лань Чжань едва не подрывается, боясь потревожить хрупкое спокойствие. Каждый нерв в нем натягивается, как тетива, готовая отпустить стрелу в полет. Вэй Юань сонно что-то мямлит и переворачивается на другой бок. — Вэй Ин… Лис нежно улыбается, заслышав голос Лань Ван Цзи. Он медленно поднимается, плотнее закутывая в одеяло приемного сына, и набрасывает на себя только свою верхнюю мантию с черно-красным узором. — Не вставай, — запоздало просит Второй Нефрит, подхватываясь следом, чтобы уложить неугомонного бога назад, но тот вертит головой и обнимает мужа. Его руки мелко, почти неощутимо, трясутся. — Идем со мной, Лань Чжань. Вэй Ин кажется бодрым и ведет себя как обычно. Лишь движения более дерганные, будто он боится на что-то наступить, и головой вертит намного больше. — Теперь мое зрение такое ограниченное, — жалуется У Сянь, держась за мужа, чтобы не шататься. Солнце еще не взошло, потому вокруг темнота, и Второй Нефрит бережно придерживает его, чтобы тот не споткнулся. — Мгм… — мычит что-то неопределенное Ван Цзи. — Прости. — За что? — изумленно поднимает глаза Вэй Ин. Но затем догадывается. Хань Гуан Цзюнь винит себя за то, что из-за беременности он вынужден через это проходить. Это становится такой неожиданностью для лиса, что тот тихо посмеивается. — Гэгэ, как ты можешь так думать? Это же такие пустяки. Разве не видишь, как я счастлив? В груди ощутимо теплеет. Лань Чжань благодарно целует его в лоб. Вскоре они останавливаются у цзинши. Неужели, он вскочил в такую темень, чтобы прийти сюда? Однако, Ван Цзи ошибается. — Возьми гуцинь, — просит его Вэй У Сянь. Молодой человек беспрекословно повинуется. Их путь возобновляется, но в этот раз они идут куда-то в отдаленную часть Гу Су. За то время, что Вэй Ин провел в Облачных Глубинах, он успел излазить их почти полностью, сунув нос в каждый уголок, несмотря на тяжесть ходьбы. Лань Чжань почти не удивляется, что лис сумел прознать о тропе, ведущей выше в горы, о которой слышали даже не все адепты. К тому времени, как уставший и взмыленный лис просит остановиться, небо уже окрашивается серым, а чистый мир едва слышно звенит тишиной, готовясь приветствовать солнце. Щебечут самые ранние птицы, переговариваясь друг с другом. Ветер ласково качает листву и травы, щедро украшающие скалы. Они останавливаются рядом с краем, с которого открывается потрясающий вид на равнины. Краем глаза можно заметить незаметные в листве крыши Гу Су, а вдалеке, если приглядеться, видно городок Цайи. Серебристые рукава речушек отделяются от большой реки, протекающей сквозь этот город и делящей его напополам росчерком белой туши. От всего этого великолепия, купающегося в предрассветном ожидании, захватывает дух. Вэй Ин садится на прохладную траву, что мягко щекочет ноги, и Ван Цзи присоединяется к нему. За равниной уже реет свет, откуда вот-вот выкатится огненная жемчужина солнца. — Лань Чжань, — шепотом просит божество. — Сыграй нам. Второй Нефрит молчаливо кивает и снимает с Ван Цзи мешок. Приготовившись слушать, У Сянь раздевается, и уже через несколько мгновений рядом лежит крупная лиса. На черных боках сильнее прежнего заметны очевидные округлости. Первая мелодия исполнена ласки и надежды. Песнь, льющаяся из-под ловких пальцев Лань Чжаня, рассказывает о высоких небесах и глубоких реках, которые пересек дракон, добираясь до возлюбленной птицы феникс, чтобы, в конце концов, найти ее на вершине горного пика, цветущего белоснежными цветами, и воссоединиться с ней. Вэй Ин безмятежно дышит ему в живот, развернув острое ухо, чтобы слышать мелодию как можно лучше. Под перелив нот он вдруг начинает часто дышать и сильнее прижимается головой к мужу. Взволнованный Хань Гуан тут же прерывается, но лис просит не останавливаться. — Вэй Ин!.. — не на шутку взволнованный заклинатель и не думает в этот раз повиноваться. — Нет, — отрезает божество и мягче продолжает: — Уже время. Однако же, еще не время. Девяти месяцев так и не прошло. — Им лучше знать, когда следует появиться, — возражает Вэй Ин. Его дыхание уже тяжелое и прерывистое, слова с трудом проходят сквозь горло. Ван Цзи обхватывает ладонями острую морду. Замечая его волнение, лис лишь улыбается, зажмуривая глаза. — Ты боишься, что я не смогу? — он успокаивающе лижет розовым языком ладонь. — Лань Чжань… Знаешь ли ты, чье тело подарил мне Ан Ху Ван? Это был не лис, — удивление заклинателя столь сильно, что Вэй Ин не сдерживает смешок. — Это была лиса. Я-то думал, ты уже заметил… Второй Нефрит замирает. И в этот момент У Сянь начинает скулить. Хвост нервозно дергается, мокрый от родовых вод, а когти впиваются в грунт. — Играй, — отрывисто просит лис. — Это помогает… Лань Чжань замер, словно изваяние. В нем мечется ничем не скрытое волнение, но он берет себя в руки и касается струн. Новая мелодия отличается от предыдущей. Вслушиваясь в сбитое дыхание и сиплые стоны супруга, он играет, боясь отвести взгляд от гуциня. Серебряный гравированный лис — подарок брата — улыбается ему с черного дерева, подбадривая и вдыхая надежду в сердце. Все должно быть в порядке. Когда Вэй Ин впервые вскрикивает, сердце заклинателя проваливается в пятки. В памяти воскресает тот самый кошмар, но музыка не сбивается. Божество чуть ли не грудью забирается ему на колени. Лань Ван Цзи удерживает его одной рукой, не давая дергаться, а другой так и не прерывая мелодии. Мучения длятся целую вечность — у обоих. С громким стоном Вэй У Сянь напрягается всем телом, вспарывая когтями глубокие борозды в земле, а затем слышится странный звук. И — детский крик. Не выдержав, Лань Чжань бросает играть и осторожно перекладывает голову лиса на землю; сам же торопится поднять с почерневшей от крови земли плачущий комочек с непропорционально большой головой и крошечными ручками и ножками. Вэй Ин все еще тяжело дышит, но сам тянется к сыну. Муж подносит новорожденного к нему. Лис быстро перегрызает пуповину и принимается вылизывать младенца. Ребенок прекращает плакать только когда его закутывают в черно-красную мантию лиса и подкладывают к косматой шее родителя. От детских ножек отделяется незамеченный ранее из-за крови хвост — пока еще тоненький и короткий, но обещающий вскоре стать длинным и пушистым. Вэй У Сянь с облегчением смеется. — Лань У. Тебя зовут Лань У. Брат Сяо-У не заставляет себя долго ждать. Его рождение проходит легче — то ли из-за того, что лис приловчился, то ли потому, что Лань Чжань гладил его по животу. Вскоре все уже кончено. Начисто вылизанные близнецы лежат на темной мантии, барахтая ручками, и оба о чем-то хныкают. Крошечные лисята легко помещаются на руках своего отца, и на его лице столько эмоций, сколько Второй Нефрит никогда в жизни не проявлял. Уставший лис растягивается по земле, лениво откинув голову, и одним глазом наблюдает с довольством за одновременно ошарашенным, счастливым и взволнованным супругом. Лань У открывает глаза первым. Он тут же цепляется за предложенный палец и тянет его в рот. — Ха-ха! Лань Чжань… Посмотри, у них твои глаза.