Из дремучего леса

Едва солнце показывает свой краешек из-за горизонта, Вэй Чунь Хуа выдергивает из постели плач ребенка. — Папа!.. Мама!.. Она в десять шагов оказывается у дверей, за которыми еще вчера видела бессознательного Вэй У Сяня. Сейчас постель, которую вот уже две ночи с ним делят Вэй Юань и Лань Ван Цзи, пустует, и лишь мальчик посреди комка одеял громко зовет своих близких. На душе целительницы холодеет. — Этот Вэй Ин!.. Уже близится час дракона*, когда пропажа находится сама. Две белые фигуры медленно идут им навстречу, спускаясь с гор, и адепты Гу Су Лань с изумлением начинают перешептываться, рассмотрев того, кого совсем не ожидали увидеть в столь неподобающем облике. Безупречный Хань Гуан Цзюнь сам на себя не похож: без верхней мантии, с запятнанными кровью рукавами и гуцинем за спиной. Само клановое одеяние с плывущими облаками бережно надето на Вэй У Сяня. Оба идут медленно — лис смеется и то и дело оглашает Облачные Глубины выкриками, не выдавая, что его до сих пор нетвердо держат ноги. На руках у обоих черно-красные свертки. — Брат, — Си Чэнь быстрым шагом спешит к ним, но останавливается за чжан от них. На лице главы ордена появляется счастливая улыбка. — Поздравляю, Лань Чжань, Вэй Ин. Вэй У Сянь смеется и без церемоний передает А-Бая в руки Лань Хуаня. Глава совсем не теряется и с трепетом принимает драгоценный сверток, рассматривая своего племянника. В ясно-золотых глазах лисенка словно купается небо, и на миг Си Чэню кажется, что он вернулся на двадцать лет назад, в тот самый миг, когда А-Хуань, еще совсем ребенок, держал на руках новорожденного А-Чжаня — крошечного и милого младшего братика, которого он пообещал себе оберегать всю жизнь. Лань Ван Цзи оказывается рядом, едва заметно улыбается и сияет, словно лучик солнца. В его руках ворочается точная копия А-Бая, даже во сне не выпуская отцовского пальца. Цзе У Цзюнь с теплотой в душе смотрит на обоих. «Старший брат так счастлив за тебя, А-Чжань». Вэй Цин выбегает на улицу, держа за руку расстроенного А-Юаня. До нее уже донеслись слухи, что происходит нечто странное, но чтобы такое… Лишь присутствие младенцев и явная изможденность новоявленного… отца?.. матери?.. словом, Вэй У Сяня, не дает ей тут же влепить ему затрещину. — О чем ты думал?! Мы уже все извелись, животное! — набрасывается она на него, стараясь сдерживать гнев и не кричать громко, чтобы не перепугать детей. — Эй! Звери всегда уходят рожать в уединенное место! — шепотом возмущается Вэй Ин. — Идиот, — цыкает на него Чунь Хуа, проверяя состояние близнецов. Ее лицо несколько смягчается. Хоть лисята и родились раньше срока, они в полном порядке. Лишь теперь, увидев их вживую, женщина наконец ощущает всю глубину той ноши, что взвалилась на У Сяня. Пусть она видела очевидные доказательства, нечто в ней до последнего не верило, что мужчина способен дать кому-то жизнь — это было столь же противоестественно, как и солнце, встающее на западе. Кроха на руках Лань Си Чэня сонно моргает и скулит, хмуря бровки, словно вот-вот заплачет. Лань Хуань уверенными движениями, въевшимися в тело давным-давно, начинает укачивать А-Бая, и ребенок засыпает. — Ха-ха, Цзе У Цзюнь, вы так легко управляетесь с детьми, — не может сдержать язык за зубами божество. Си Чэнь лишь улыбается. — А-Чжань вырос у меня на руках, — в его глазах пляшут смешинки, когда он смотрит на младшего брата. Хань Гуан Цзюнь чуть краснеет, услышав добрый смешок супруга. А-Юань, обиженный тем, что о нем все забыли, наконец-то продирается сквозь лес ног, обутых в белые сапоги — сгрудившиеся вокруг новоявленных родителей адепты до сих пор не издали ни звука, лишь поглядывая на них с плохо скрываемым умилением. — Папа! — слезы, вредные, все не желают уходить из его больших чистых глаз, от чего в уголках неприятно щиплет. Вэй У Сянь и Лань Ван Цзи тут же оборачиваются к мальчику. Лис словно начинает сиять — так из него льется радость. Он, никого не стесняясь, обнимает своего сына и поднимает его на руки, чтобы тот видел близнецов. — А-Юань, познакомься со своими младшими братьями! — с предвкушением восклицает божество. Ребенок, кажется, вмиг забывает и о слезах, и об обиде, и, видно, обо всем на свете. На личике Вэй Юаня отражается сложная работа мысли, когда он со всем вниманием изучает Лань Бая и Лань У. Наконец, он приходит к каким-то выводам. — Такие маленькие, — с долей растерянности изрекает А-Юань. — Ха-ха-ха! Ты ждал, что они сразу родятся взрослыми? — трясется от хохота лис. Мальчик на его руках краснеет от смущения. — Нет, но… а… А вы бросили меня одного! Вот! — Вэй Юань обижено складывает ручки на груди и отворачивается, но сидя на руках лиса ему не так-то просто это сделать. Лань Ван Цзи, до этого лишь безмолвно наблюдавший за ними, привлекает внимание ребенка. — А-Юань, — поймав его взгляд, мужчина чуть смягчается, перестав быть непроницаемой глыбой льда. — Ты никогда больше не будешь один. Вместе с рассветным солнцем приходит и ветер. Горный воздух чист, как лед, и так же холоден, но близнецы даже не замечают этого, закрытые от стужи лисьим мехом. Едва успокоившись, они принимаются плакать вновь. — Да что же с вами? — У Сянь уже извелся, обходя языком то одного, то другого. — Признайтесь, вам просто нравится капризничать? — Вэй Ин, — со значением окликает его заклинатель. Лис вдруг замирает. Пусть божественные силы еще не вернулись, чтобы понимать мужа они Вэй У Сяню не нужны. — Ах, вот оно что! Вы же просто голодны! — он благодарно улыбается Лань Чжаню и подталкивает малышей к животу. Со смешанными чувствами Хань Гуан Цзюнь наблюдает за детьми, что инстинктивно, как зверята, тычутся в шерсть и затихают. Вэй Ин вздрагивает. — До чего странное чувство… Обеспокоенный, его супруг кладет руку между треугольных ушей, но божество совсем не выглядит так, будто ему больно. — Нет-нет, гэгэ, это даже приятно… Он вдруг совершенно нелепо хихикает. — Ван Цзи-сюн. Сегодня я отдал тебе последнюю часть себя, — проникновенно смотрит в глаза, ластится к руке, и весь он такой теплый — Лань Чжань не может не поддаться нахлынувшим чувствам. Пусть его лицо холодно и безупречно, как белый нефрит, нежный поцелуй в пушистую щеку говорит сам за себя. — Мой дух*, моя кровь и моя плоть отныне твои, — шепчет бог, как заклинание. — Я более не принадлежу никому — лишь тебе. Между ними почти осязаемо тянется нерушимая связь, черным браслетом окольцевавшая белое запястье, божественной кровью бегущая по человеческим жилам, плотью лисы и бессмертного заклинателя давшая жизнь двум детям. И кажется, что можно коснуться этой связи руками, ведь в серебряных глазах возлюбленного Лань Чжань видит лишь себя. Оба они знают — на его сердце Вэй Ин безо всякой магии выгравировал черную лису. На веку Лань Ци Жэня было множество раз, когда жизнь казалась наполненной глухой беспросветной чернотой. Не хватило бы всех пальцев на руках, чтобы их перечесть, но он всегда оставался тем, кем должен был быть. Было бы глупостью утверждать, что миг, когда Вэй У Сянь переступил порог ордена, был самым худшим из всех. Его кости все еще помнят те часы, тянущиеся вечность, когда огонь пожирал Облачные Глубины, высасывая жизнь его настрадавшегося за свой недолгий век брата. Но тогда хотя бы было понятно, кто враг. Сейчас же… Вэй У Сянь, без преуменьшения, — бог. Он еще ни разу не явил каких-то таинственных сил, более того — ведет себя беззаботно, как лис, как подросток, но не как существо из легенд, способное сворачивать горы одним движением хвоста. Ци Жэнь презрительно кривится всякий раз, как видит его. Только вот нечто в глубине души заклинателя дрожит в странном волнении. Разве богу нужно кому-то доказывать свою силу? Увидев новорожденных впервые, заклинатель не может справиться с чувствами. Эмоции неконтролируемыми волнами схлестываются и он просто замирает в ступоре. Близнецы, крошечные и беспомощные, на руках его племянников совсем не кажутся ужасными монстрами-полулюдьми, каких воображал Ци Жэнь. Ненависть медленно испаряется, не найдя для себя выхода, оставив старика наедине с ущемленной гордостью и чувством вины. Он так и не выходит из тени, чтобы рассмотреть сыновей Лань Чжаня. Неприятие все еще сильно в его душе, но он не может, каждый раз мельком замечая их, не признать, что дети до невозможности похожи на своего отца. Пусть у них есть лисьи хвосты, пусть их происхождение нельзя назвать обыкновенным, их родители выглядят до щемления в сердце счастливыми. Даже Вэй Юань, мальчик, пришедший вместе с лисом, так невозможно правильно смотрится рядом с ними, словно на самом деле их сын. Неправильная, странная, прекрасная семья. Семья, двери которой Лань Ци Жэнь сам для себя захлопнул столь опрометчиво жестокими — о нет, не словами — мыслями и суждениями. И это породило нечто куда более страшное, чем ответную неприязнь. Его попросту забыли. Об этом никто не говорит, но даже адепты словно чувствуют натянувшуюся ледяную отчужденность. Вэй У Сянь словно превратил своих сыновей в призраков. Стоит Ци Жэню приблизиться к ним, как они исчезают: то лис унесется прочь с хохотом, то Хань Гуан Цзюня окликнут по важному делу. Старый учитель Лань до сих пор не может увидеть лиц собственных внуков. Ученики думают, что он не замечает редких сочувственных взглядов. Доказательств тому, кроме собственного чувства, нет — он и без того знает, кому обязан этим. Это вызывает ярость, за ней приходит глухая обида, и в конце концов остается лишь смиренное пустое одиночество. Он и без того знает, кому обязан этим отчуждением. Самому себе. Вэй У Сянь сидит в траве и с едва заметной улыбкой укачивает одного из близнецов — небеса, Лань Ци Жэнь даже имена детей мельком услышал от адептов… Второй мальчик лежит у него на коленях и сопит, сжимая ручкой отворот родительского ханьфу. Кончик его черного хвоста мелко подрагивает во сне. Заклинатель делает шаг навстречу, заранее чувствуя тоску; знает, что сейчас лис точно найдет повод уйти. Делает еще шаг, и еще. Божество так и продолжает оставаться на месте, прислонившись спиной к раскидистой иве. Блики прозрачного ручья, что омывает узловатые корни, танцуют на его лице; лисьи глаза светятся чем-то необъяснимо притягательным, но не отталкивающим. У Сянь не скрывает, что заметил постороннего, внимательно наблюдает, будто чего-то ждет. И не уходит. Лань Ци Жэнь останавливается, впервые не зная, куда себя деть. Даже нависая над Вэй Ином, он чувствует себя пристыженным учеником, отбывающим наказание за непослушание — давно позабытое ощущение, неприятно кольнувшее, но в чем-то глубоко приятное. Словно у него случилось прозрение и он увидел мир новыми глазами. Заклинатель садится на землю; они молчат. Первым тишину прерывает бог. — Учитель Лань, — тон его спокойный, но слова проводят четкую границу. Даже не то насмешливое «дедуля». Учитель. Не семья. — Вэй У Сянь, — сухо произносит Ци Жэнь. Звучание собственного голоса ему кажется скрипучим, и он сглатывает, произнося уже менее холодно. — Прости меня. В этот самый миг лис отвлекается на жалобно замычавшего сына. Ребенок цепляется за прядь его волос и вскоре успокаивается, убаюканный в ласковых руках. Учитель неотрывно наблюдает за ними с той жадностью, с которой путники припадают к ручью после изнурительной дороги. Глаза младенца — чистое золотое озеро — устремляются на него. Мальчик вдруг улыбается. У Лань Ци Жэня все нутро сжимается от нежности. — Я знаю, — просто отвечает Вэй Ин. Божество совершенно точно знает, что он чувствовал, через что прошел. Лис улыбается совсем по-ребячески и перекладывает Лань У ему на руки. Недоумение на личике лисенка сменяется интересом, и белая лента, так некстати переброшенная игривым ветром на плечо, оказывается зажата в кулачке. Лань Ци Жэнь просто не может не вздрогнуть от солнечного тепла, затопившего сердце. И заклинатель ордена Лань вдруг понимает, что прощен. В цзинши они появляются уже вчетвером. Лань Чжань кивает дяде, в душе ощущая, как с нее снимают тяжелый камень, и принимает из его рук Сяо-У. Он бросает взгляд на мужа. Наказание, наконец, окончено. Вэй Ин подходит к нему со спины и обнимает, смыкая руки в замок на животе мужа. — Я люблю тебя. Ван Цзи медленно разворачивается в кольце рук. Берет ладонями красивое лицо, оглаживая большими пальцами, долго любуется. И целует. — Я тебя тоже. В колыбель, незамеченный увлеченными друг другом супругами, спрыгивает белый котенок. Он сворачивается уютным клубочком между детьми и прикрывает веки. Над Облачными Глубинами все выше поднимается солнце. Эта осень станет самой теплой. *волосы — символ энергии, вместилище жизненной силы. Отдав прядь волос, Вэй Ин отдал часть своего духа