Из дремучего леса

Белая стужа уже накрывает земли холодным одеялом. Сбросившие багряно-медовые одеяния и облачившиеся в доспехи из льда деревья молчаливыми гидрами вьются в небеса множеством ветвей-голов. Долины переходят во владения зимних фей, и над ними вьются небесные облака-тигры, рассыпающие со своего кучерявого меха горсти снежинок. Поговаривают люди, в такую стужу одинокому путнику может померещиться тень — мелькает, веселясь, хвост той самой черной лисицы, что исполняет желания. Да только плату требует плутовка высокую, и коль не придется кто лисе по душе, мигом того поймает, вскроет когтями грудь да вынет лёгкое, поместив взамен белые цветы; и до самой смерти не сможет жертва вдохнуть полной грудью, не кашляя кровью. А бывает, говорят, и сердце дьяволица съест, хохоча над бедолагой. — Не ходи в стужу далеко от дома, — поучает матушка свою Хан Лю. — Не беги за черным хвостом. Попадешься лисе в лапы — вовек не знать тебе покоя. Хан Лю и не горда уже, что сбежала от жениха. Пусто ей на душе. Едва живая, идет, глупая, по бурану, ног и рук не чувствует. — Если б я могла вас, матушка, послушаться, не шла бы сейчас на верную погибель. Если б гордость моя не была сильнее снежного ветра, не ушла бы я от господина Хоу И. Не хочу быть женой скупого старика, лучше уж погибну в горах. Как бы со мной мой возлюбленный остался!.. — Да нет его уже в живых. Убил моего А-Суаня господин Мэн Хоу И, оставил с разбитым сердцем и злостью на всех людей! Милосердные небеса знают о бедах смертных, но даже небожители не в силах помочь бедной девушке без родных, без друзей, без лана* за душой. Пусть отец-заклинатель научил дочь охотиться и держать нож в руках, против зимних фей ни стрелы, ни ножи не помогут. Засыпает Хан Лю под укрытием корней, в земляной норе, и снится ей, что в утробе раскрывается золотой пион, теплыми лепестками согревая израненную душу. Бедная, бедная А-Лю — себя не уберегла, и ребенка не убережешь. Не бывать этому. Встает Хан Лю, плотнее в свою мантию кутается и идет гордо. Не сумел ее сломить алчный Хоу И, не сломит и бесовка-зима! Вновь верный нож ложится в руку, и идет она на охоту. Зверье зимой голодное, пугливое, но куда им до силы воли юницы, которая готова на все ради последней частички света, живущего в ней! Шкуры звериные бережно собирает, сшивает осторожно, делает плащ и кутается в него днем и ночью — становится теплее. Горные духи добры к смертной: отваживают волков и рысей, а кроли и барсуки словно сами на нож идут. Уже и не кажется дорога такой страшной. Если бы не снежная мгла, не было бы ей печали. Уже и голым льдом укрываются тропы, тяжело свисают сосульки с ветвей. Берегли горные боги А-Лю, да не спасли от лисьих игр, не спрятали от черных ушей, мелькнувших за кустами. Пускается она бежать, прячется в пещере и цепляется за плащ, словно тот убережет ее от демоницы-лисы. Верный нож дрожит в озябших пальцах, и темнеет Хан Лю в глазах от внезапной боли в груди — страшно! Лиса смеется и встает над ней, как злое проклятие. Но не убивает, не поедает лёгкие, не крадет сердце. Смотрит, черная, как дрожит человечка, как отчаянно готова она драться с самой судьбой. — Куда же ты бежишь, красавица? — голос лисы бархатный, грудной. — Ох, бедная, ты же вся замерзла. Дай, я тебя согрею. — Нет! Не дамся! Не позволю отнять мое дитя! Поднимает голову черная лиса и молчаливо улыбается. — Кого ты боишься, сестра? Меня, или то чудовище, о котором люди судачат? А кто же тебя от волков оберегал? Хан Лю упрямо отгораживается, укрывшись одеялом из шкур. Лиса вдруг весело смеется. — Не съем я тебя, бедняжка. И дочь твою не трону. Да кто же поверит хитрой черной лисице, демонице стужи? Эх, не найти тебе покоя — зимняя фея уж забрала твои лёгкие, огненными цветами набила ребра. Ты уж и сама понимаешь — кашляешь, а на ладошке ягодно-красные капли остаются. — Хорошее ты одеяло сделала, девочка, да только мало его. Но больше не бойся — я помогу тебе. Греет черная лиса Хан Лю, хвостом пушистым накрывает, и утихает резь в груди. Долго делится светом, разговаривает, смеется, но не чуется в том смехе демонической злобы. Черная лиса воюет со снежной феей, отнимает огненные цветы из девичьих рёбер да возвращает зиме. И вновь А-Лю дышит. Буран уж утихает. Воцаряется царственный покой. Чувствует Хан Лю, как тихо-тихо бьется крошечное сердечко внутри нее, и со слезами благодарит черную лису — уберегла, исцелила. — Ин — имя мое. Я отведу тебя к людям, сестра, — улыбается плутовка, машет черным хвостом. Катятся росинки по ланитам* А-Лю, и не может она успокоиться — плачет всю дорогу, сидя у лисы на спине. — Отныне свобода твой удел, — улыбается черный зверь. Отдает Хан Лю самое дорогое — то самое одеяло, что не дало ей погибнуть. С благодарностью лисица принимает дар и кланяется. Прощается с людьми зима, приходит уж лето, и рождает свободная А-Лю дочку. Она дарит ей имя Хан Ин — в благодарность. Не ходи, дитя, далеко в зимнюю пургу. Заберет зимняя фея твое лёгкое, набьет рёбра огненными цветами. Но коль увидишь танцующий в снежинках черный хвост — иди за ним, пока не найдешь лису. Не бойся хитрого зверя, дитя мое, а когда поможет он тебе — отдай в знак почтения нечто дорогое.