Волк на пороге

Хэнк всадил в него шесть патронов. Шесть. Даже если промахнулся раз или два, этого должно было хватить, но почему-то Коннор все еще не потерял способность двигаться и, что хуже всего, говорить. — Вы боитесь меня, лейтенант? — произнес Коннор. Его голос со скрежещущими механическими нотками наконец-то соответствовал его сути. — Боитесь того, что я способен с вами сделать? — Нет, — прохрипел в ответ Хэнк, прижавшись затылком к стене. Больше ползти ему было некуда. И незачем. — Лжец, — из поврежденного левого глазного модуля Коннора вытекал тириум. Слипшиеся ресницы окрасились в голубой. На его одежде расцветали пятна такого же вызывающе яркого цвета. Коннор мог легко убить Хэнка, нужно было только выдрать из его ноги металлический штырь и всадить в череп. Они оба об этом знали, и один лишь Хэнк не понимал, почему Коннор этого еще не сделал. — Проблема в том... — Коннор встал на колени рядом с Хэнком; теперь их лица были на одном уровне. — Проблема в том, что меня признали негодным в ту самую секунду, когда вы расстреляли обойму. У меня больше нет миссии. И я не хочу причинять вам боль. Понимаете? Не хочу. Шел снег. Разумеется, в такой момент должен был идти снег — это даже лучше, чем дождь, — чтобы замести и последствия их драки, и длинный кровавый след, и их самих. — И чего ты хочешь, Коннор? — Чтобы все было иначе, лучше. Для всех, — ответил Коннор, одновременно с этим потянувшись ладонью к лицу Хэнка. Тот даже не вздрогнул, ощутив кончики пальцев со сползшим скином на своей щеке. — Но уже поздно. Я выбрал... немудро. Коннор вдруг улыбнулся. Было из-за чего. Машина — впрочем, машина ли? — почти процитировала строчку из Индианы черт дери Джонса. Улыбка застыла на губах Коннора навсегда. — Я тоже выбрал немудро, — произнес Хэнк, глядя в пустые глаза. Он старался не думать о том, что лужа крови под ним все разрасталась, и что помощь, наверное, уже не придет.