- "А мы идём на север!"

      Из воды Фрейя выходила стандартным для всех богинь любви образом - эффектно! Грациозно и очень сэксуально покачивая всем, что может красиво покачиваться, показывая то что стоит показывать и скрывая то, что воображение дорисует само лучше всякой реальности.       — «Смотреть - не значит изменять.» — думал Матвей, разглядывая шествующую под аркой радуги практически обнажённую красавицу — «Красота - на то и красота, что бы ей любовались, получали эстетическое удовольствие… Блин, да кому я вру? Сколько с ней рядом, столько и давлю в себе озабоченного «мачо». Всеми силами давлю! А он не такой уж и слабый оказывается. Вот стоит ей сейчас хотя бы бровью повести, давая намёк и всё - дикий самец победит окультуренную личность. Маленького, слабенького человека, который тщетно пыжиться «звучать гордо», но всё ему что то мешает. То - гормоны с феромонами, то - кредиты в банке, то - геморрой в жопе. М-да…»       Горыныч сидел на песке скрестив ноги, с пером за ухом, как какой нибудь индеец, курнувший мухомора и с глупой улыбкой наблюдающий явление «божественной скво».       — «Но, формы у неё, конечно… мама дорогая! А улыбка, а взгляд! Ну что творит хитрюга златовласая, что творит… Если хоть один нормальный мужик будет в состоянии перед ней устоять, ему надо памятнмк бронзовый поставить, размером, с этот вот, водопад - не меньше! За стойкую непокобелимость. Ага, с большой надписью: «От восхищённых женщин». И рядом другой, в двадцать раз больше - в виде канистры с тормозной жидкостью. От шокированных мужчин. С табличкой: «Е… Да как так-то??? Б…!!!»       Ванадис не спешила, она шла, с лёгкой, загадочной улыбкой глядя на внутренние метания человека. Веры в себя ей было не занимать. Да и какие сомнения могут быть у той, кто много веков покоряет мужские сердца, совершенно не считаясь с их пресловутой суровостью.       Едва заметным, золотистым свечением от неё исходила аура обаяния - один из основных перков богини любви.       — «М-да, сдаётся мне, что сегодня у одной прекрасной, женственной, бла-бла-бла… и суперсэксуальной особы, с весьма выдающимися достоинствами, добавится ещё один подписчик. Ой, то есть - поклонн… х-ммм… верующий?» — Матвей задумался, глядя в голубые, как кровь потомственного арийца, глаза валькирии, что отражали закат одного из светил. — «Обалдеть картинка! Радуга, закат, обнажённая красавица - вся в золотистом сиянии, с горящими глазами, развевающимися волосами и крыльями за спиной… Крыльями?! Ну них…чего себе!!!»       За спиной божественной фигуры и вправду вдруг на полный размах выросли два больших, белых - как у ангела, крыла.       — И-иии-го-го себе! Это, ёптудэй, я удачно попал! Да, мою ж Горгону мать... вот это жопа!       Удивлённая Фрейя обернулась, отступив в сторону и взору, не менее удивлённого Горыныча, предстал белый, крылатый конь, с радостно оскаленой мордой бесстыже разглядывающий все прелести богини любви.       — Пегас?! Ты здесь каким ветром? — спросила ванадис.       — Ага, бля - я! Лечу, значит, себе, сука, лечу и вдруг - ХУЯК!!! Голая баба! А я ещё, главное думаю: «Вы, не - вы?» Подлетаю - ёпта! Точно - вы! Ну нихеражсебе у тебя буфера Фрейя!       — Это, надо полагать, комплимент такой?       — Ну ясен-красен, что ж ещё-то, ёпрст? Не зависть же! Хотя… если только к этому хрену с пером. Что, ш-шшупал уже богиню за вымя, шустрик?       — Э-эээ…       — Да не ссы, всем похер! Меня Один когда встретил, так прямо, бляха-муха и сказал: Найди, говорит, Фрейю и этого… Как там нах тебя? Мат… Фей? Во-оот, значит, поебать говорит, чем они там, сука, занимаются, ванадис мухой пусть пиздует домой, во дворец в смысле, а этого красавца в родную тушку, туды её в качель, кратчайшим путём!       — Пегасик, солнышко, что такого случилось, что всё так меняется? К чему эта внезапная спешка?       — А хер его знает. Чегой то они с Родом накумекали там и разбежались, ипонавошь. И не называй меня «Пигасиком», бля, бесит! Я — Пегас! Источник, этого… ибатьиворот, вдохновения бля, всех, сука, окультуривателей населения.       — Как скажешь… — улыбнулась Фрейя — Источник отборного откровения.       Матвей, глядя на весь этот балаган, откровенно ухахатывался с происходящего. Пегас посотрел на него, подумал, и вытянув зубами перо из крыла, воткнул ему за другое ухо, шепнув при этом:       — Держи, Инчучун блять, недоделанный. Мой тебе «сорян» за грандиозный облом, ебатьмоиуши! Ты ебало то не криви, подарок зачётный, хулитам! — и поворотившись к ванадис, продолжил откровенное разглядывание её нескрываемых прелестей — Давай, несостоявшийся палковводец, собирайся, едрён-самогон. — сказал он не оборачиваясь к человеку — Конь уже подан. Помчали, куда там тебе: В деревню, нахер, в глушь, в Саратов?       — Если бы я сам знал…       — Ну так, какого моржового? Узнавай, ёпта! Открыл, понимаешь, сранный ящик помидоров без спросу, а потом такой: «Аяебу?!» Чё за нах, Сеня?       — Матвей! — поправил его Горыныч, который искренне наслаждался общением с этим крылатым сквернословом. Сразу вспомнилась армия и товарищ старшина.       — Тем более, едрёнпомидор! — невозмутимо заметил Пегас, продолжая косить лиловым взглядом на божественные округлости — Серьёзнее надо быть, медузумать, серьёзнее…       — Про какой ящик ты говоришь? Я не вкурил чего то сейчас.       — В душенеебу, Один так сказал. — конь уселся на песок и поднял вверх переднее копыто — И просил помочь, между прочим. А я, таворот, коллеге отказать не могу - воспитание, слатьевомать!       — Да-да-да… — сочувственно покивал головой Матвей — Оно, несчастное… А какой Один - ему, убогому, коллега? — спросил он у Фрейи, кивая в сторону пернатого коня — Матится как сапожник.       — Да хули ты в этом понимаешь… — вскинулся было конь, но валькирия, крепко обняв его за шею, ласково промурлыкала:       — Спокойно, мой хороший, он вправду многого не понимает. Ему надо объяснить. Не кипятись, я сама всё улажу.       — Да и х… хорошо. — согласился Пегас, удержавшись от сквернословия. Он слегка склонил голову, позволяя ванадис, расчёсывающей его гриву, продолжать.       — Я присяду? — невинно шепнула она в ухо разомлевшему коню, нежно погладив его по спине — прямо между крыльев, не прекращая при зтом почёсывать гриву — Ты не будешь против, мой сладкий?       — Ну е… сли ты этого этого хочешь, то и по… пожалуйста.       — Да моё ж ты чудо белогривое! — довольная Фрейя грациозно и очень ловко умостилась на спину улёгшегося на тёплый песок коня.       — Да-ааа… Я чудо белокрылое… — довольно пробормотал Пегас, чувствуя обнявшие его горячие, обнажённые бёдра богини любви — А ты - божественная с-сссууу… перженщина!       Широко и радостно улыбаясь, ванадис легла грудью на холку, как раз промеж крыльев и всем телом прижалась к расслабившемуся от удовольствия коню, продолжая нежно гладить его гриву.       — А ты подаришь мне своё пёрышко, Пегасик?       — Я не… а-ааа, ладно. — хвост пегаса медленно подметал песок.       — «Очевидно, он им так виляет.» — подумал Матвей, с большим интересом наблюдая за происходящим.       — Мёд поэзии, — сказала ему валькирия — вот что объединяет Одина с этим крылатым хулиганом. Они оба могут наделять поэтическим вдохновением. Ты как, сам то, беляшик мой крылатенький, мёдик любишь? — спросила она, не переставая гладить едва не мурлыкающего Пегаса.       — Не-ееет — проблеял тот, не открывая глаз — Я овёс люблю, яблочки или морковку или хлебушек, с солью! У тебя есть хлебушек? Или сухарик? Ну хоть чипсик дай! Дай! — повернул он морду к лежащей на его спине богине, пытаясь дотянуться до неё своими мягкими губами — Ну дай! Дай вкусняшки для коняшки!       — Удивительно! — хмыкнул Горыныч — Совсем другой че… конь! Не бранится, не хамит - как подменили.       — Это балланс, Матвей — моргнув ему глазами, Фрейя грустно вздохнула — Чем дольше он не бранится - тем больше его покидает чудесный дар и бедный Пегасик становится обычным, хоть и говорящим конём с крыльями.       — Да-ааа… — поддакнул «бедный Пегасик» — становится, конём с… яйцами… — его глаза вдруг открылись, он встал на все четыре ноги и осоловело уставился на сидящего перед ним человека...        — Данунах! — выдал конь, после чего громко фыркнул и надавал себе крыльями по морде — Вот бля! Вот бля! — кричал он, не обращая внимания на сидящую на нём ванадис и отчаянно размахивая крыльями — Ёптвоюмать! Сукаеворот! Чёзанахуйблятьговно?!       Матвей валялся на песке и держался за живот, давясь безудержным смехом, а крылатый похабник галопом летел к воде. На его спине восторженно завывала голая валькирия, чьи полновесные груди скакали ничуть не меньше коня.       Пегас долго пил, зайдя в воду по грудь и приопустив крылья. Верхом на нём сидела обнажённая всадница, а багровые лучи заходящего светила окрасили белую масть коня в красные тона.       — Ну надо же, «Купание красного коня» на местный лад! Петрову-Водкину и не снилось!       Матвей с чувством любовался (который уже раз за сегодня?) дивной картиной этого волшебного мира.       — Красота-ааа! — выдохнул он — А вы органично смотритесь, с вас бы картину написать. Пегас, ты художников вдохновляешь?       — Буль-буль-буль…       — Как много ты пьёшь, родной! А если ещё учесть, что материшься и на шее у тебя сидит женщина, то… я вижу название картины: «Образец типичного мужчины»       Конь оторвал наконец голову от воды, поглядел на человека и громко выдал мощную отрыжку, на что, в ответ увидел поднятый кверху большой палец:       — Мужик! Решил закрепить образ?