***
Юрио делает это все незаметно от Кацуки — он не смог бы выдержать еще одну скромную улыбку — и подкупает Милу, чтобы та поменялась местами с Юри, который должен был сидеть рядом с Виктором. Сделать это оказывается даже легче, чем он предполагал. Обычно Мила с радостью пользуется возможностью получить что-то взамен или шантажировать его. Но, опять же, она любит Юри намного больше, чем самого Юрио (подлая старуха). А еще она, скорее всего, хочет устроить из этого полета ад для Виктора. Плисецкий чувствует себя мстительно и довольно при мысли об этом. Правда, Юрио совсем-совсем не продумал план до конца. Юри, как известно всем, спит во время долгих полетов, а Юрио проводит большую часть времени жалуясь или сидя в телефоне (чаще все вместе). Поэтому, когда он бросает взгляд на Кацуки, который уже зевает и кладет голову ему на плечо, мальчик вполне уверен, что его вот-вот хватит инфаркт. Юри плакал ему в рубашку, кажется, полночи, и Юрио знает, что не сможет перенести еще большее нарушение личных границ всего за двадцать четыре часа. В итоге он издает что-то похожее на крик или мольбу о помощи. Юри приподнимается и бросает на него сонный взгляд. Юрио серьезно боится посмотреть на него в ответ. — Все нормально? — тихо спрашивает Юри, явно уже снова засыпая. Сначала Юрио хочет закричать «Нет, пиздюк, конечно, ничего не в порядке! Отвали от меня!», но Юри рядом с ним теплый и надежный, и мальчик ничего не может с собой поделать и тоже приникает к нему ближе. Люди обычно не обнимаются с ним. И, может быть, он совсем немного горд тем, что Юри прислоняется к нему, доверяет ему быть рядом, пока он спит. — Только не пускай слюни, — ворчит он. Это явно не лучший его ответ, но хоть что-то. Юри только сонно улыбается, будто бы знает все секреты мира, и быстро засыпает, прислоняясь к Плисецкому. Сначала Юра держится напряженно и нервно, но долгий полет в Санкт-Петербург и усталость убаюкивают его достаточно, чтобы наконец расслабиться. Он прислоняется ближе к Юри, из-за чего японец что-то бубнит во сне и утыкается носом ему в шею, но вскоре успокаивается. Юрио не понимает, почему он вдруг чувствует себя каким-то извращенцем, но делает мысленную пометку стукнуть Виктора за то, что он тоже проходил через это и, скорее всего, ощущал то же самое. А потом они засыпают, обнимаясь, даже не имея понятия, что Георгий со своего места делает кучу фотографий.***
Юрио, Мила и Георгий становятся Командой Защиты Юри. Это почти доводит Якова до инфаркта, хотя изначально никто из них не планировал объединяться. У каждого из них свои причины. Георгий в душе романтик, а Юри всегда находил время выслушать его, а не шутить насчет его проблем. Мысль о том, что Виктор посмеялся над его чувствами и испортил его золотую медаль перед всеми, заставляет Георгия встать на сторону Кацуки. Мила единственная из них все еще общается с Виктором, но обычная теплота в ее голосе исчезает. Она дружит с Юри и дружит близко, поэтому не позволяет Никифорову давить на него. А еще есть Юрио, чьи смертоносные взгляды и оскорбления держат Виктора на расстоянии вытянутой руки. Постепенно он будто бы приклеивается к Юри, всегда наблюдая за Никифоровым на катке во время тренировок. Гнев и крики Якова на него не действуют вообще. — Вы не должны это делать, ребята, — наконец говорит Юри спустя примерно неделю после того, как они объединяются против Виктора. Это все становится уже смешно. Кацуки теперь волнуется каждый раз, когда Юрио тренирует прыжки, потому что мальчик всегда настаивает на том, чтобы находится как можно ближе к нему. Будто бы Юри надо охранять даже от взгляда Виктора. На поведение трио эти слова особо не влияют. Все-таки Виктор, который жалуется Якову на то, что его собственные соотечественники и напарники предпочитают ему Юри, не так уж и не прав. В конце концов Юри берет дело в свои руки. Он чувствует себя виноватым за то, что разделяет Виктора и его друзей, даже если он этого не хотел. Недели недостаточно, чтобы ему стало легче, но он больше не может терпеть тишину в их квартире. Неловкие шорохи только напоминают ему о его разбитом сердце и глупости. Юри больше не может мириться с этим. Когда они уходят на перерыв, Юри машет Юрио рукой, чтобы тот ушел. Мальчик сразу же замирает, подозрительно оглядывая его. А потом все понимает. Он не останавливает Юри, но задерживается ровно настолько, чтобы сказать ему, что он думает обо всей этой идее. — Хорошо, — сдается он. — Но не удивляйся, когда он снова облажается, — ворчит Юрио и уезжает, оставляя Юри стоять на месте и смотреть ему вслед, нахмурившись. Неудивительно, что Плисецкий прощает людей совсем не так быстро, как сам Юри, даже если позор и стыд испытывал Кацуки. Юрио так устроен, наверное, и японец пытается не чувствовать, будто бы у Плисецкого есть причины разочароваться и в нём тоже. Он разворачивается со вздохом и направляется к месту, где сидит Виктор и развязывает шнурки на коньках. — Эм… Мы можем поговорить? Его голос звучит совсем не так уверенно, как он хотел бы; в его словах сквозит теплота, которая заставляет его мысленно скривиться. Виктор резко поднимает голову, и шок на его лице превращается во что-то мягкое и отчаянное, из-за чего Юри начинает дрожать. — Да, да, конечно! Просто… — Виктор бросает взгляд на свои коньки и срывает их, даже не пытаясь нормально развязать шнурки как обычно. Это ярче всего показывает, что именно чувствует Виктор, надевая ботинки и быстро вставая наравне с Юри. Они стоят так друг напротив друга в тишине несколько долгих секунд. Юри прячет руки в карманах толстовки, а Виктор нервно потирает их в отличие от него. Они не отрывают взглядов друг от друга, и каждому кажется, что их загнали в клетку. Виктор всегда умел выглядеть как побитый щенок, когда он просит прощения. Его большие голубые глаза умоляюще смотрят на Юри (чье сердце уже давно знает и любит этот взгляд), который всегда легко поддавался им. — Мне правда жаль, что я сделал это, Юри. Это было грубо, бестактно и бесстыдно с моей стороны. Прости, что сделал все это перед толпой людей. Я не хотел говорить об этом, думал, что ты переживешь эти чувства, и… — бормотания Виктора обрываются резким вздохом со стороны Юри. Между ними повисает еще одна пауза. — Так ты… Ты знал? Все это время? — голос Юри срывается в середине предложения, а глаза начинают болеть от сдерживаемых слез. Он не выдерживает взгляда Виктора и отодвигается, фокусируясь на чем-то сзади мужчины. Взгляд сожаления Никифорова лучше ответа, но мужчина не может сдержать слов, которые вырываются у него после этого: — Конечно, я знал. Все мои фанаты так или иначе любят меня, Юри. Я хотел вдохновить тебя и вознести тебя на новый уровень фигурного катания на котором, я знал, ты можешь соревноваться. И если ты искал вдохновение в любви ко мне… Я просто думал, что ты найдешь кого-нибудь или научишься полагаться на собственную уверенность, — его голос становится все тише, хотя бы в какой-то степени потому, что Виктор осознает, как он манипулировал чувствами Юри. Кацуки замирает. Его голос дрожит. — И ты… Ты никогда… не чувствовал… — где-то за этим скрывается вопрос, но Юри не может закончить его. Они уже все равно знают ответ. Юри молится, хочет увидеть боль в глазах Виктора. Хоть что-то, что предотвратит последний удар, который разобьет его сердце. Вместо этого в голубых глазах Виктора лишь теплота, сожаление и извинение, от которых Юри уже тошнит. — Прости, Юри, — шепчет Виктор, протягивая одну руку, будто бы желая обнять его. Юри шарахается от него, сжимая толстовку ладонью, жалея, что не может просто взять и вырвать сердце из груди. Первый и единственный человек, которого он любил. Конечно же, он облажался и в этом. — Не надо… Просто… не надо, — Юри задыхается, потому что Виктор даже не сказал ничего вслух, но он и не хочет этого слышать. Он жалеет, что услышал даже эти простые извинения, потому что теперь он понимает, что они означают. Разве Виктору правда жаль? Стыдно за то, что он им манипулировал, выставлял посмешищем? Позволил влюбляться все больше и больше, видеть то, чего не было, и не остановил. Виктор делает шаг вперед, не давая Юри уйти, не дослушав его. — Юри, пожалуйста, разве мы не можем вернуть все, чтобы было как раньше? Ты мой лучший друг, ты вдохновляешь меня и помогаешь кататься. Я знаю, я совершил большую ошибку, но пожалуйста. Возвращайся домой? — его щенячий взгляд возвращается, обращаясь к той части Юри, которая больше не знает, как жить и дышать. Кацуки делает еще один шаг назад. У него больше нет дома. Дом там, где Виктор. Там, где лед. Вот только Виктор никогда не хотел его, не так, как хотел его Юри. Так что… где теперь его дом? Было невозможно представить возвращение в эту квартиру, где в одной кружке стоят их щетки, где они делят все: куртки, одеяла, кровать. Где они гуляют вместе с Маккачином и готовят друг другу ужин. Где грань между вещами Юри и вещами Виктора стирается настолько, что Кацуки о ней вообще забывает. Он не сможет вернуться к этой повседневной жизни, где все напоминает ему о его любви к Виктору. Где даже воздух, который он делит с ним, заставляет его вспоминать о своих неразделенных чувствах. То, что когда-то было домом, теперь становится тюрьмой, напоминанием обо всем, чего Юри желал и о чем мечтал. О том, чего у него никогда не будет. — Я не могу, Виктор. Ты знаешь, что я не могу, — он плачет, и слезы кажутся такими холодными, скатываясь вниз по щекам.***
Он катается. Совсем не так, как в Хасецу, на маленьком катке со знакомыми стенами. Но Юри этого и не надо. Ему лишь нужен знакомый звук коньков, рассекающих лед, холод на щеках и музыка, доносящаяся из динамиков. Каждое вращение, каждый шаг изливают его эмоции. Юри задыхается и чувствует жжение в глазах, но отпускает тело, отдает его льду, выражая все свои чувства. У него в голове нет хореографии, он просто позволяет ногам делать все, что они пожелают. Он не пытается прыгать что-то большее, чем тройные, его разум слишком далеко и занят разбитым сердцем, чтобы доверять ему. Он уже разбит внутри, его тело не выдержит еще и физического удара. Медленно, но к нему приходит гнев, который почему-то переносится легче, чем боль от разбитого сердца. Юри теперь понимает, почему Плисецкий использует ярость как свой щит. Он отталкивается коньком ото льда и прыгает сальхов. Это один из его самых слабых прыжков, он знает это, но в порыве гнева не может сдержаться. Юри падает на лед, приземляясь не на то ребро конька, и даже не думает подниматься. Он лежит прямо там, сжимая зубы, чтобы не заплакать, чтобы не заорать во все горло каждое ругательство, которое только приходит ему в голову. Музыка заканчивается, начинается следующая песня, а все, что слышит Юри, — это собственное дыхание. Его плеча касается чья-то рука, и Юри вздрагивает, в первую секунду думая, что это Виктор, но тут же отвергая эту идею. Рука не отпускает его, заставляя Кацуки подняться на колени, и он наконец поднимает взгляд. Сквозь мешающиеся мокрые от пота волосы он видит грустное лицо Юрио. — Пошли, кацудон. Юри берет его за руку, которую тот протягивает ему, и, шатаясь, встает, позволяя Юрио вести его к выходу, держась за него как маленький ребенок держится за ладонь тренера, в первый раз ступая на лед. Юрио усаживает его и в тишине достает чехлы, развязывает шнурки и снимает и свои, и его коньки довольно быстро. Это хорошо, потому что иначе это бы слишком сильно напоминало все те разы, когда Виктор проделывал все то же самое с такой нежностью. Когда Юри уже сидит в носках, не отрывая взгляда от своих ботинок, пока Юра надевает свои, он наконец говорит. — Почему ты пришел? После утренних тренировок всегда был перерыв на обед, во время которого большая часть фигуристов расходилась по домам. Иногда были назначены вечерние тренировки, но только после нескольких часов отдыха. Юрио не должен был приходить сюда один. Плисецкий смотрит на него, но, видимо, то, что он видит, слишком сложно понять, потому что мальчик тут же отводит взгляд, вставая и пряча руки в карманы куртки. — Я знал, что это ничем хорошим не закончится, я говорил тебе, а ты не послушал меня, потому что ты идиот, — выдает Юрио немного мстительно. Но потом он вздыхает, его плечи расслабляются, и мальчик снова бросает взгляд на Юри. — Я подумал… Я не очень хорошо выслушиваю или волнуюсь о людях, но я хотел удостовериться, что ты, знаешь, в порядке. И если ты хочешь поговорить, какой Виктор мудак, я всегда за, — он усмехается, хоть и слабо. Это самый быстрый и простой способ скрыть искренность сказанных слов, так что, если глупая шутка отвлечет Юри, Плисецкий готов пожертвовать собственной гордостью. Но чего мальчик не ожидает, так это улыбки от Юри, яркой как само солнце. На ресницах Кацуки еще блестят слезы, в волосах остаются кусочки льда после падения, а щеки до сих пор краснеют. — Спасибо, Юра. Ты невероятный. О, пиздец. Я в такой заднице, а он слишком милый. Юрио краснеет быстрее, чем кровь вообще должна циркулировать по телу, и он резко отрывает взгляд от улыбающегося лица Юри, прежде чем он может сказать что-нибудь обвиняющее его или ужасно глупое (или, что хуже, грубое), чтобы стереть эту усмешку. — Да, да, неважно. Можешь воспевать меня, вот только я все равно останусь прав, потому что говорил, что Виктор облажается, — бормочет Юрио, а в груди у него что-то странно сжимается. Юри только смеется, потому что такое общение знакомо и комфортно. Японец надевает ботинки и туго завязывает их (ботан), вместо того, чтобы просто надеть их уже завязанными, как Юра. Они идут в комфортной тишине, а весенний холод России такой же свежий, как воздух на катке. — Я голодный. Пошли поедим, — без раздумий предлагает Юрио. В уголках губ Юри едва заметна та самая усмешка. — Тогда ты платишь!***
Обед превращается в целый день, проведенный вместе. Юрио не упоминает тот факт, что Юри явно не хочет возвращаться в квартиру Виктора — просто продолжает гулять, таская Кацуки по Санкт-Петербургу. Он не особо умеет общаться, но Юри терпелив и согласен следовать за Плисецким целый день. С приближением ночи выражение лица Юрио становится более закрытым и задумчивым. Юри ничего не говорит, потому что и сам часто витает в облаках, когда его сердце ищет что-то. Кольцо на его пальце прожигает кожу, но он еще не может заставить себя снять его. Вместо этого он следует за Юрио, пока тот ведет его по берегу Невы. — О, кацудон. Хочешь кое-что увидеть? — разворачивается Юрио, скрещивая руки за головой, а в его взгляде мелькает что-то уязвимое. Это напоминает Юри о том моменте, когда они вместе стояли под водопадом, и он просто не может отказать мальчику. — Конечно! Они направляются куда-то вместе, уходя все дальше от города по мостам. Они садятся на автобус, и Юрио смеется от шокированного взгляда Кацуки, который вслушивается в быструю русскую речь. За окном видны только огни города над водой, пока они вдруг не превращаются в парк, полный зелени. Плисецкий быстро вытаскивает Юри из автобуса, хватая его за запястье. Юри запинается, но с готовностью следует за ним, и они вдвоем бегут, выдыхая облачка холодного воздуха, пока они проносятся мимо любопытных пешеходов. Наконец Юрио замедляется, ведя их сквозь сады и наблюдая за тем, как лицо Юри сияет в восхищении, пока он рассматривает цветы, водоемы, великолепную архитектуру и водоплавающих птиц, которые следуют за ними. Юрио не может сдержать улыбку, наблюдая за эмоциями Кацуки, которые были так похожи на то, что испытывал сам Плисецкий, когда Юри показывал ему секреты Хасецу и Кюсю. — Что это за место? Так красиво, — шепчет Юри, медленно поворачиваясь вокруг себя под огнями в деревьях. — Приморский парк Победы, — сразу же отвечает Юрио, хитро улыбаясь. Усмешка становится только шире, когда Юри поворачивается к нему с озадаченным выражением лица. Это не его вина, что два слова из трех вообще не используются в повседневной речи. — Приморский парк Победы, — повторяет Юра еще раз на английском. — Я очень люблю проходить сюда. Вот, я покажу тебе! — он снова хватает Юри за запястье и тащит вперед, пока они не приближаются к белоснежной пагоде, находящейся на воде. Это жемчужина парка, но в это время суток оно свободно от туристов и местных жителей. Юрио медленно следует за Юри, пока тот быстро поднимается по ступенькам, в восхищении смотря на воду. — Это напоминает мне мост к Замку Хасецу! И Барселону, когда мы ели пирожки! — выдыхает Юри, тут же спускаясь по внешним ступенькам к воде. Юрио идет за ним довольной и медленной походкой, цепляясь пальцами за кармашки джинсов. Он не может отрицать, что чувствует гордость от того, что Юри связывает это место с той ночью после этапа Гран-При. Пирожки с кацудоном его дедушки были восхитительны, это точно. Юри перестает удивленно вздыхать, но у него на лице все еще красуется яркая улыбка. Юрио наклоняется и легонько толкает его плечом. — Эй, — он ждет, пока Юри не повернется к нему, отворачиваясь от огней на воде. — Что теперь? Ну, ты знаешь, со всем, — он пожимает плечами, не желая вспоминать о Викторе, когда у них так прекрасно получалось избегать его имя весь вечер. К сожалению, они должны поговорить об этом рано или поздно. Ночь заканчивается, и Юри придется вернуться в квартиру Никифорова. Они не могут бесконечно избегать эту тему. — Я… я думал уехать из России. Юрио поворачивается и хватает Юри за плечи, испытывая желание вытряхнуть все глупые мысли у него из головы. — Что?! Ты не можешь уехать просто из-за глупости Виктора! Ты только что выиграл золото на Гран-При, ты меня что, разыгрываешь?! — кричит он, притягивая Юри все ближе, пока они не стоят нос к носу. Достаточно близко, чтобы увидеть, как зрачки Кацуки расширились от удивления. Спустя целый год, за который им пришлось через многое пройти, Юрио не позволит чертовому Юри бросить все сейчас. — Нет! Нет, я не совсем это имел в виду. Юрио, я не ухожу из спорта, — успокаивает его Юри, мягко касаясь рукой ладоней мальчика и убирая их со своей куртки. Юрио все еще выглядит так, будто бы весь его мир перевернулся, но все же опускает руки в ожидании хоть каких-то объяснений, хотя его взгляд остается таким же свирепым. Он собирается продолжать подталкивать Юри, шаг за шагом, пока этот идиот не осознает, что ему не нужен Виктор, или фанаты, или доисторический костюм, чтобы быть хорошим фигуристом. Все, чего Юрио хочет, — это чтобы Кацуки катался, полагаясь на свои собственные силы и веру в себя. Мысль о том, что Юри может уйти из спорта, причем из-за Виктора, а не из-за панических атак, ужасает точно так же, как и на финале Гран-При. — Я думал вернуться в Детройт. К Челестино? — он звучит почти неуверенно, будто бы в поисках одобрения или совета от Юрио. Это глупо, потому что Плисецкому плевать, чем будет заниматься Юри, правда… Но это неплохая идея. Челестино помог Пхичиту завоевать несколько золотых медалей, и с учетом того, чему Юри научился в России, он бы мог стать еще сильнее в Детройте. Юрио кривится, с неохотой принимая это за данность. — Тебе пойдут на пользу тренировки с этим итальянцем, — медленно произносит он. Большая часть него не хочет волноваться о чувствах Юри, не хочет признавать, насколько тяжело японцу тренироваться в России. Он просто хочет, чтобы тот остался. Но разумная часть него знает, что Юри не может сделать этого. Может быть, теперь он сильнее, но не настолько, чтобы видеть Виктора каждый день. Жить с ним. Говорить все это, поддерживать Юри, зная, что это означает прощание, больно. Но слабая улыбка Юри, полная надежды, почти того стоит. — Я уже написал ему, он сказал, что примет меня обратно. Я поеду, когда соберу все вещи… — голос Юри затихает, будто бы он колеблется теперь, когда произносит все это вслух. Юрио на секунду задумывается, а не будет ли Кацуки скучать по России больше, чем ожидает. — Эй, — Юри поднимает взгляд на мальчика, когда тот снова начинает говорить. — Ты справишься. Ты уже надрал мне и Виктору задницы. Просто… не забывай нас… Милу и Георгия и… — и меня — и всех остальных, — заканчивает он, сутулясь, будто бы пытаясь спрятаться, а потом видит еще одну улыбку, пусть и грустную. Пока Юри вдруг не подходит ближе и не обнимает его за шею, заставляю мальчика шипеть, колотить его руками по спине и почти визжать. Кацуки только смеется, уже привыкший к такой реакции, смеется так звонко, что заглушает крики Юры, и прижимается только сильнее до тех пор, пока Юрио сам не вытаскивает одну руку из кармана толстовки не обнимает его в ответ, все еще продолжая ворчать про идиотов, которые слишком любят нежности. Они обнимаются дольше, чем Юрио бы ожидал, но какое-то трепетное и неизвестное чувство внутри него заставляет мальчика уткнуться Юри в плечо, вдыхая его запах. Когда Юри наконец отступает, он выглядит намного спокойнее. И, как это ни странно, Юрио ощущает то же самое. Лучше так, чем вообще ничего. Они еще час бродят по парку, возвращаясь к их обычному ритму жизни, когда Юри фотографирует все, что попадается им по пути, и игнорирует ворчание со стороны Плисецкого. Скорее всего, это передалось ему от Пхичита, — думает Юрио, закатывая глаза. Юри в конце концов возвращается в квартиру, а сам Юрио не может перестать думать о том, почему же он показал Кацуки настолько особенное для него место. И ни разу не почувствовал, что его личное пространство было нарушено.***
Виктор совсем не рад новостям. Весь каток погружается в хаос, когда Юри объявляет, что он возвращается в Детройт и будет тренироваться с Челестино. Мила и Георгий, по понятным причинам, ужасно расстроены — Юри, в отличие от Плисецкого, Якова или Виктора, всегда был к ним добр и терпелив. Даже Фельцман смотрит на японца с сожалением и грустью, хотя бы потому что Юри был единственным фигуристом, который действительно слушал его и уважал мнение тренера. Лилия, отвечающая за хореографию Кацуки, почти плачет. Они все по очереди обнимаются, некоторые (Мила и Георгий) даже по несколько раз. Виктор… просто стоит в стороне. Юрио никогда не видел его таким слабым, без единой эмоции на лице, и это, если честно, пугает. К счастью, — или наоборот — это продолжается недолго. Виктор вдруг начинает рассерженно кричать что-то на русском, из-за чего всех остальных передергивает, а Лилия смотрит на него разочарованно. Юри делает шаг назад, слишком шокированный яростью в голосе Никифорова, когда Виктор подходит к нему и хватает парня за запястье резко и по-собственнически. — Юри, нет! Ты не можешь просто уехать, я твой тренер! Я… Я поеду вместе с тобой, это так глупо. Почему ты это делаешь? — его гнев перерастает в нетерпение, делая его похожим на капризного ребенка. Юрио, боясь последствия, подходит ближе, но Юри, преодолев удивление, встречается взглядом с Виктором. Тот и правда похож на ребенка, осознает Кацуки, и совсем не в хорошем смысле; он как эгоистичный, капризный мальчик, который вспоминает об игрушке только после того, как ее у него забирают. И самое худшее, как кажется Юри, это то… Это то, что такое выражение лица подходит Виктору. Он всегда был немного самовлюбленным, но Юри был настолько очарован мужчиной, что все равно любил его. — Виктор, нет. Я… я должен сделать это один, ты же знаешь. Ты знаешь, почему, — он пытается быть спокойным, пытается быть уверенным в своем решении, но в конце его голос все равно срывается, и он делает шаг назад, освобождаясь от хватки Виктора. Это конец, понимает он, теперь между ними есть невидимая черта, и выражение лица Юри заставляет всех остальных фигуристов медленно разойтись по своим делам. Они смогут попрощаться позже, а сейчас, все это знают, нужно оставить Виктора и Юри наедине. Уходят все, но только не Юрио. Мальчик бросает на Виктора злой, если не хищный взгляд, и становится похожим на тигра. Он не собирается уходить. Он не хочет после этого снова найти заплаканного Юри на льду, пытаясь собрать его сердце, разбитое Виктором в который раз, по кусочкам. Теперь он будет здесь, чтобы предотвратить это, остановить мужчину и не дать ему зайти слишком далеко. Юри и Виктор слишком сосредоточены друг на друге, чтобы заметить его. — Это неважно, Юри! Пошли домой, мы сможем поговорить, хорошо? Просто пошли, пошли со мной, — умоляет Виктор и тянется к ладони японца. — Это важно для меня! — на этот раз Юри отступает назад еще быстрее, почти врезаясь в Юрио. Он удивлен тем, насколько много решимости в его собственном голосе, тем, как гнев берет верх над болью. Он почти останавливается, в шоке от того, что наконец проявил стойкость, но в разговор уже вмешивается Плисецкий. Он пытается отгородить Юри и снова оттолкнуть Виктора подальше. — Нет, Юра! — голос Кацуки теперь звучит жестко, и мальчик даже не успевает что-либо ответить, как Юри уже берет его за руки, а потом возвращает на место. Юрио шипит, не отрывая разъяренного взгляда от Виктора, но не двигается. Юри поворачивается обратно к Виктору, чувствуя смелость благодаря Юре, который готов встать на его защиту, и продолжает стоять на своем. — Ты позволил мне влюбиться в тебя, привез меня в Россию и просто наблюдал за тем, как я понимаю все твои слова и действия неправильно. Я не могу оставаться здесь, Виктор. Я не могу быть здесь, рядом с тобой! — Юри почти срывается на крик в конце, после чего над катком повисает тишина. У Виктора на лице — смесь ужаса и шока, а Юрио не может сдержать удивления во взгляде, наблюдая за тем, как Кацуки наконец защищает самого себя. Юри делает один дрожащий вздох, а потом разворачивается, берет Юрио за рукав его кофты и уводит его с катка. Плисецкий не сопротивляется и даже не бросает последний взгляд на Виктора. Через сорок восемь часов Юри уже в Детройте.