Чилла и странный дом

Недалеко и несколько позже. Это Зюдбанхоф, самый большой вокзал Вены. Гул поездов, острый запах дыма и дегтя, крики носильщиков и щебет воробьев. Это Вена, расстилается перед вокзалом и разбегается вокруг него, разливается, как россыпь кристаллов переливается на солнце, пахнет цветами, кофе, лошадьми и свежей краской, звучит как тысяча тамбуринов в оркестре горного короля. Это Чилла Вереш в полном недоумении и совершенной потерянности. Она абсолютно одинока и даже приблизительно не представляет себе, что ей, собственно, делать дальше. А это - свежий номер "Zauberhanse Nachrichten", который она купила у первого же попавшегося гоблиненка-разносчика. И большие черные буквы на первой полосе. "УЖАСНАЯ ТРАГЕДИЯ постигла одну из стариннейших и благороднейших Семей Восточной Европы - древний дом Дреговиных, соправителей Китежского удела. Юный наследник князя Рогволода Дреговина, Ростислав, подающий огромные... (трам, пам, пам, описание подвигов княжича занимает чуть не два абзаца) был обнаружен два дня назад чудовищно изуродованным в одной из спален Школы Дурмштранг. Судя по всему, юноша либо подвергся редкой форме заклинания Decapitatio Ultima, либо его слишком долго продержали под необычайно сильным Пыточным проклятием. (Необычайно сильным. Чилла чувствует дурноту и потерю ориентации). Ростислав выжил, но гордостью дома Дреговиных несчастный мальчик, только что окончивший Школу с отличием, уже не будет никогда: чего бы ни хотел добиться злоумышленник, свое черное дело он слелал. Княжич Дреговин получил кровоизлияние в мозг, его нервная система и каналы истечения флюидов повреждены необратимо." И колдография: инвалидное кресло, в коотором сидит... нечто, отдаленно похожее на гордого Ростислава. Поза бессмысленно-обвисшая, голова склонена набок, рот полуткрыт, один глаз заведен под самое веко. Пальцы левой руки судорожно поскребывают по подлокотнику. И рядом, придерживая его за плечо - очень красивая немолодая женщина с лицом Афины Паллады, закаменевшем от горя и гнева, и огромный, как тролль, мужчина с окладистой бородой, в пышнейшем парадном мундире, который, кажется, сейчас выпрыгнет из картинки и с ревом разъяренного пещерного духа побежит крушить неведомого и коварного врага. Чилла сидит, сжавшись в комок, в углу полупустого зала ожидания. В жизни никогда ей не было настолько плохо. Нет, она знала, что такое могло произойти - как-то отстраненно знала. Но теперь, когда реальность буквально и зримо предстала перед ней - Чур великий, за годы, проведенные в тени Дреговина, она прекрасно изучила его мимику, его манеры, его какие-то характерные особенности - ненависть иногда работает так же, как привязанность - и теперь, когда она смотрит на это же лицо, но выглаженное, стертое, превращенное в пустую глиняную маску, в морду бракованного голема... Как? Теперь он вот такой будет всегда, и это Я его таким сделала? Не болезнь, не несчастный случай, а я? Чилла Вереш, семнадцати лет: темная ведьма, изувер и убийца. С трудом проглотив истерику, она продолжает читать. "КТО ЖЕ ЭТО СДЕЛАЛ? Первое подозрение князя Рогволода и княгини Ольги пало, конечно же, на князя Невида Всеславича, поскольку семьи Всеславичей и Дреговиных уже четыре с половиной века находятся в состоянии дозволенной кровной вражды. Но почтенный Невид, занимающий в последние восемь лет пост Верховного Хранителя Правды Восточной Марки, был настолько возмущен этим предположением, что приказал подать ему сильнейший веритасерум из запасов его же ведомства, и, осушив в присутствии безутешных родителей и представителей прессы полную чашу зелья, заявил: "Я почел бы за честь сразить княжича Ростислава в прямом бою, когда он вошел бы в возраст, но никогда я не стал бы ни подсылать к нему убийцу, ни вообще расправляться с ним таким подлым образом". После чего, придя в себя по окончании действия зелья, Невид Всеславич торжественно объявил о прекращении вендетты с домом Дреговиных до тех пор, пока преступник не будет найден и наказан по всей строгости закона - силами обеих семей. "Воистину, в наших жилах еще достаточно древнего благородства, не то что на Западе" - так сказал Рогволод Дреговин, со слезами на глазах обнимая своего стариннейшего врага. НО КАК ЖЕ князья смогут найти преступника? В ночь, когда случилось кошмарное событие, с Ростиславом был рядом только один человек - Чилла Вереш, девушка из незнатной, но несомненно чистокровной семьи, к которой юный Дреговин был нежно привязан. Бедняжка пропала без вести - то ли погибла, то ли была похищена злодеем. Ее, конечно, будут искать, но пока что свидетелей у произошедшего попросту нет. Передаем слово Альберту Метценгерштейну, Мастеру школы Дурмстранг: "Ни один из легилиментов школы не силен достаточно, чтобы суметь прочесть память этого бедного мальчика, моего лучшего ученика. Но мы знаем человека, который обладает несравненным мастерством в чтении разумов. По просьбе школы, поддержанной всеми главами Семей Основателей, в Дурмстранг прямо сейчас едет Филомена Хризоникида, прозванная также Сивиллой из Херонеи. Она - лучший судебный легилимент на Востоке, и не раз уже справлялась и с более сложными случаями." Что же, поверим достойному Мастеру! Уже через два-три дня госпожа Хризоникида будет в школе, а после этого преступник будет изобличен. И тогда горе ему, потому что возмездие закона обрушится на него неотвратимо. Его Превосходительство Канцлер официально заявил, что после всех положенных судебных процедур негодяй будет передан в руки тех, кому он принес столько горя, и мы можем со всей уверенностью предполагать, что его дальнейшая судьба будет ужасной". Вот так. Стоило делать Чугастр знает что, чтобы теперь оказаться совершенно в той же ситуации, что и несколько дней назад? Ей подарили чудную отсрочку - два-три дня, кажется? Потом все будет так, как и должно было быть, и она таки увидит Китеж, только уже не в качестве наложницы наследника. Давайте подумаем, что они будут с ней делать? Одним Cruciatus'ом дело точно не обойдется. Чилла чувствует, как помимо воли ее лицо начинает сминаться изнутри, и понимает, что сейчас она просто завопит на весь вокзал безумным голосом, и тогда они возьмут ее прямо сейчас... Нечеловеческим усилием она глотает истерику снова. Спокойно, милая. У тебя только один случай спастись, и он сейчас. Кто ты теперь и что ты теперь - будем решать потом. Ей надо куда-то деться, куда-то как можно дальше. И ей нужна хоть какая-то помощь. Приют? Нет, Чур великий, нет!.. Там ее, конечно, терпели худо-бедно, но прятать ее от гнева Семей? Это даже не смешно уже. Какие еще враги есть у Дреговиных? Да никаких особо. Даже эта их хваленая вендетта со Всеславичами последнее время велась большей частью на газетных фельетонах. Но если бы кто и нашелся - с какой стати этот кто-то стал бы помогать ей? Чилла утыкается лицом в газету, чтобы случайные прохожие не шарахались от ее мимики, и начинает думать. Это Клингзорштрассе, самая глухая часть трущоб магической Вены. Улочка вьется между огромными старыми домами, полуразрушенными, местами окрашенными в странные, неприятные цвета; половина окон разбита, кое-где двери заросли темной лозой или заложены грубым камнем. Небольшой скверик у перекрестка выглядит так, как будто его разорила армия бешеных пикси, скамейка так давно перевернута, что уже вросла спинкой в землю, клумба распотрошена, в ее каменной чаше растут только сорняки. Это Вена, она где-то там, за темными стенами, шумит и звенит, но сюда долетают только слабые отзвуки чужой не вполне понятной жизни. Это Чилла Вереш. За прошедшие несколько дней щеки ее слегка ввалились, а подол школьного платья истрепался. Ее глаза красны и злобны, как у загнанной крысы. У нее в кармане три кната, и поесть ей в последнее время довелось вчера утром. Дура - думает она - у него же наверняка с собой что-то было! Почему ты, прежде чем убегать из школы, не обчистила его карманы? И ненавидит себя за эти мысли. Ее собственных денег еле-еле хватило. Зато теперь в ее саквояже лежат две бутылки с Оборотным зельем (волосы она тихонько отрезала у толстой неряшливой тетки, которая ночевала в одной с ней комнате в дешевой гостинице здесь, на окраине города). Все преступники ведь пользуются Оборотным зельем, и это помогает, правда? Еще у нее есть палочка - дешевая, из вяза, с шерстинкой водяной лошадки, которой она никак не может толком приучиться пользоваться. Свой посох, свой старый, верный посох она первой же ночью, плача навзрыд, кинула в Дунай с моста. Может, его подберет кто-нибудь, и он кому-нибудь еще послужит. И еще у нее есть билет на магловский поезд - Вена - Прага - Дрезден - Магдебург - Ганновер - Гамбург. Гамбург - вольный город. Там нет власти у Семей. Так она читала. И там она найдет работу. Накопит немного денег. И купит еще один билет, теперь уже в Америку. Там все начнется сначала, и все будет хорошо. Только надо придумать, что есть в дороге. Сейчас она сидит, нахохлившись, на перевернутой скамейке, а у ее ног лежит еще одна газета. "ДОСТОЙНЫЕ ГРАЖДАНЕ МАГИЧЕСКОГО ОСТЕРРЕЙХА! Если вы видели эту ведьму - непременно сообщите Хранителям Правды! Не обращайте внимания на ее невинный вид! Эта молодая девушка - настоящее чудовище. Именно она, как выяснило следствие, повинна в страшном преступлении, совершенном в школе Дурмштранг - она необратимо искалечила своего однокурсника, княжича Ростислава Дреговина. "Мой мальчик рассказывал мне о ней - рыдая, говорит княгиня Ольга, мать несчастного юноши. - Он был так ей увлечен, так трогательно влюблен в нее! Я не препятствовала его чувствам, ведь девушка, как-никак, принадлежит к одному из чистокровных родов... Конечно, о браке речи идти не могло, но она могла бы стать официальной компаньонкой Ростислава и прожить всю жизнь в довольстве и богатстве... Великий Чур, если бы я знала, если бы я хотя бы догадывалась! Я вырвала бы сердце мерзавке собственными руками!" Конечно, мы все надеемся, что у благородной госпожи Китежа будет шанс свершить месть над негодяйкой, погубившей ее наследника. Но это может оказаться сложнее, чем ожидалось. Когда и вы, и мы, дорогие граждане, полагали Чиллу из рода Вереш всего лишь еще одной жертвой преступления, мы подозревали, что в Дурмштранг проник некий могущественный маг-убийца. Но легилименция, примененная к Ростиславу Дреговину госпожой Хризоникидой, убедительно показала, что никого, кроме упомянутой выше г-жи Вереш, рядом с жертвой не было. Как же могло выйти, что девушка, не обладавшая, по отзывам сокурсников, никакими особми талантами, кроме соблазнительной внешности и отличного умения изображать кротость и покорность, смогла одолеть и искалечить одного из самых многообещающих молодых магов? Ответ очень прост: мы имеем дело с ЗАГОВОРОМ! Кто-то привлек на службу молодую девицу с садистическими наклонностями и отличным актерским даром. Кто-то подучил ее, как втереться в доверие к княжичу и вызвать в нем такую страсть, что несчастный влюбленный не мог дождаться мига, когда окажется наедине с предметом своих терзаний. И кто-то, возможно, с помощью методов обучения, не используемых законопослушными людьми, сумел вручить своей рабыне силу, которую она и использовала против одурманенного ее чарами молодого человека. Кто это был? Мы не знаем. Возможно, это агенты разведки одного из враждебных нам государств. Возможно, это так называемое тайное общество, одно из многих, которые, как грибы-поганки, расплодились в последнее время. Так или иначе, очень важно понимать, что Чилла Вереш, а точнее, ее неведомые покровители - это огромная опасность! Мы призываем вас, добрые граждане: не пытайтесь задержать преступницу самостоятельно! Сообщите о ней в надлежащие инстанции, и возмездие постигнет ее неизбежно." На следующей странице красовался портрет. Пожилой мужчина, с очень бледным, практически серым лицом, с маленькими острыми глазами, крупным носом, ртом, похожим на шрам, и жестким длинным черно-седым чубом на гладко выбритой в остальном голове. Подпись под колдографией гласила: "АБДАНК ЧЕРТОРОЙ, верный вассал дома Всеславичей, сегодня прибыл в Вену, чтобы заняться розысками нескольких преступников, в первую очередь - обвиняемой в особо тяжкой малефакции Чиллы Вереш (см. первую страницу этого номера). Мастер Черторой - всемирно известный кобник-егерь и заводчик розыскных гримов. Граждане Остеррейха! Этот человек нуждается в вашей поддержке! Его Превосходительство Канцлер и Совет Семей заявляют: все, что сделает мастер Черторой, делается с их одобрения и на благо колдовского сообщества Востока". Чилла никогда не слышала о розыскных гримах. Но ей заранее очень страшно. Пронзительные глаза Абданка Чертороя смотрят на нее со страницы. Чем бы ни занимался раньше этот человек, он явно не привык действовать по букве закона. Скорее всего, Семьи так надавили на канцлера, что обычной тюрьмы она и издалека не увидит. Чем она могла бы сопротивляться? Этой ночью она попробовала быть темной ведьмой. Дождалась, когда соседка уснет, а на полу (она заранее рассыпала немного крошек) появятся тараканы. Наставила на одного из них свою новую палочку и, внутренне корчась от омерзения, прошептала "Crucio". И ничего не случилось. И еще восемь раз ничего не случилось. Чилла искренне надеялась, что дело в палочке. Правда, когда с той же палочкой она сказала "Tarantallegra", таракан послушно заплясал. Ну, хоть что-то. Может, она и на самом деле НЕ темная ведьма? Может, действительно кто-то заколдовал ее саму? Может, она была под Imperius'ом? Человек под Imperius'om вообще помнит, как он под ним был? Вроде не должен бы... Стоп, но тогда у нее вообще была бы дыра... Imperius и Obliviate, подряд, на расстоянии. А она ни в чем не виновата. Вот так и надо будет сказать им всем: я не виновата, это было такое особое дерьмовое тайное общество… и тогда они ее сразу отпустят. Чилла Вереш сидит на перевернутой скамейке и плачет, а темнота медленно сгущается. До отправления ее поезда остается еще два часа. Это Пратерштерн, Северный вокзал Вены, не самый большой, но очень красивый. Готический такой. Это Вена… ну хорошо, за последнее время она никуда не делась, что даже в чем-то досадно. Это магловский поезд, и Чилле надо как-то выжить в нем на протяжении чего-то около нескольких дней – наверное; она даже приблизительно не представляет себе, с какой скоростью теперь ездят поезда у маглов. Угрюмый кондуктор проверил ее билет (просто посмотрел на него глазами! Эти маглы – какой-то чудовищно доверчивый народ), и путешественница оказалась в длинном, забитом людьми вагоне. Хлопают дверцы купе, люди ходят туда-сюда, скрежещут какие-то штуки, паровоз шумно дышит где-то впереди. У них в паровозе сидит живой человек и дергает рычаги! Руками! А в топку они просто кидают какое-то страшенное количество угля, и он там горит, просто горит, как дрова! Это так скоро весь уголь у них кончится, что они будут делать? Чилла, подражая героям немногочисленных читанных ею шпионских романов, явилась на перрон буквально за пять минут до отхода поезда. В глубине души она прекрасно понимает, что не столько прячется от преследователей, сколько успокаивает саму себя – явись она заранее, места бы себе не находила, таращилась бы вокруг, пока глаза бы не лопнули – а так шмыг в купе – и поминай как звали. Ее новая внешность довольно сильно контрастирует с большей частью пассажиров поезда – аккуратных, подтянутых немцев; на нее даже косятся, но в вагон все-таки пропускают. От оборотки жутко чешется кожа и побаливает голова – судя по всему, купленное с рук зелье было сварено исключительно криворуким алхимиком. И поезд трогается. В вагоне мало людей, далеко не все места заняты – насколько Чилла понимает, большая часть пассажиров подсаживается уже в Германии. Мимо ползет перрон, идет дождь, фонари кидают на влажный камень долгие блики. И в конце перрона стоят двое, просто стоят, парень и девушка – парень большой, медведистый, девушка очень маленькая, щуплая и с растрепанными пепельными волосами. Они стоят и провожают взглядом каждый вагон. Парень приобнимает девушку за плечи, та мечтательно вертит в руке кисточку, свисающую с его академической шапки. Когда она встречается взглядом с Чиллой, проплывающей за стеклом купейного окна, она улыбается странной, узкой улыбкой, и слегка прищелкивает пальцами. Чилла в ужасе рушится на подушки, задергивает окно шторой и до глубокой ночи не может уснуть. Но ничего так и не происходит, и где-то глубоко заполночь, когда поезд тащится через мокрые приграничные луга, она наконец позволяет себе задремать и медленно потонуть в смутных, бесформенно-тревожных сновидениях. Во сне она бежит через огромную заснеженную равнину, а за ней гонятся псы - поджарые серые псы с вытянутыми хищными мордами и слепыми провалами на месте глаз. У некоторых из них по шесть ног, у некоторых по две, и они странно припадают на бегу. Вверху клокочет и кружится буран, и чей-то зычный голос выкрикает, перекрывая бурю и собачий лай: - Гей, гей, гей! А она бежит, спотыкаясь в снегу, цепляясь подолом за какие-то кочки. Потом спотыкается - и падает, но снег расступается перед ней, распахиваясь глоткой уже знакомой пещеры. И она просыпается от страшного удара о дно... ...и понимает, что лежит на полу. Поезд затормозил настолько резко, что она слетела с койки. Ужасно болит рассеченный лоб, а, посмотрев на свои руки, она понимает, что действие Оборотного зелья закончилось. Чилла лихорадочно оглядывается в поисках своей сумки - и видит, что она улетела в противоположный конец купе. И как раз когда она нагибается за ней - а в коридоре раздаются гневные голоса разбуженных пассажиров - она слышит, как что-то мягко шлепает по окну. Она поворачивается и смотрит. Окно залеплено снегом. Я сейчас проснусь еще раз - отрешенно думает Чилла. С ней так бывало, и не раз. Проснешься от кошмара, встанешь, начнешь одеваться, делать какие-то повседневные дела - и тут кошмар возобновляется. Самые страшные сны, на самом-то деле. Вот только потом просыпаешься еще раз. Но потом порывом ветра белую хмарь сдувает с окна, и за окном обнаруживается заснеженный луг. Весь заваленный снегом. В Австрии. В июне. И холод тянет через стекло, через щели в деревянной раме. Кто-то идет по коридору. "Сохраняйте спокойствие, либфрау и либхеррен, сохраняйте спокойствие!" - но голос совсем не спокойный. Это видит не только она. Это видят маглы. А потом на окно встают две здоровые собачьи лапы, к стелку прижимается черный нос, и таращатся пустые, проваленные в череп глазницы. Чилла кричит во все горло и выхватывает палочку, но собака исчезает, как не было ее, а в дверь начинают стучать. - Фройляйн? Фройляйн, с вами все в порядке? Чилла с огромным трудом переводит дух и собирается было ответить, как вдруг откуда-то раздаются дикие крики. Потом долгий жуткий грохот и лязг металла, и снова вопли. Поезд начинает трясти, но не так, как если б он поехал, а просто вправо-влево, будто какой-то великан ритмично пинает вагоны ногой. И где-то снаружи и выше взрывается голос: - Гей, гей, гей! Швыдше, швыдше, бисовы чада! Гей! Ату! И она видит собак, еще собак, десятки собак. Они вырываются из снега. Они кидаются на поезд. Они трясут его. Они разрывают металл и дерево. Они выхватывают окровавленных, вопящих людей, рвут их зубами и когтями. Каким-то образом она видит то, что никак не может видеть из окна, ее словно бы выдернуло из тела. И из облаков в снежном небе, из дыма и тумана складывается и гневно щурится на нее лицо, иссера-бледное, с черно-седым чубом и яростной ухмылкой. Оно распахивает огромный черный рот и орет: - Гей, гей, гей! Ось вона! Ось! Трымай! Чилла бешеным движением тычет палочкой в окно - и просыпается. Она лежит на койке, за окном раннее утро. Солнце светит над зеленым, чистым лесом. Поезд едет в Германию, подрагивая на стыках. Чилла вся в поту, все тело свело мучительной судорогой. Она смотрит на свои руки - и видит полные, розовые пальцы с неровными ногтями вместо собственных, тонких и смугловатых. Оборотка действует. Поезд движется. Это тоже был сон. Чилла понимает, что ей чудовищно нужен кофе. Она просто умрет, если не выпьет кофе. Крепкого, с коньяком, по-австрийски. У нее нет магловских денег, но ввиду всего происходящего маленькое преступление вряд ли имеет значение. Она выбирается из купе, спрятав палочку в руках, и отправляется в вагон-ресторан. Поезд постепенно оживает, люди лениво выбираются из купе, прогуливаются по длинным коридорам, любуются видами. В вагоне-ресторане пусто, только за столиком в углу сидит какая-то пожилая супружеская пара и ест пончики. Чилла боком подбирается к стойке и тихонько говорит бармену: - Эспрессо с коньяком, пожалуйста. И когда официант отворачивается, чтобы смешать кофе, она дожидается, пока он не закончит все положенные манипуляции и еще тише шепчет ему в спину: - Confundus. Официант вздрагивает, затем поворачивается к Чилле, держа чашку кофе в руке. Вместо лица у него безглазая собачья морда. Он смешно потряхивает ушами и говорит низким хриплым голосом: - Як недобре!.. Чилла невыносимо, разрывая легкие, визжит и просыпается снова. Она лежит на койке, за окном раннее утро. Собака сидит у нее на груди, от нее невыносимо пахнет грязью и мокрой шерстью. Она просыпается. Она лежит в снегу, поезд уходит куда-то вдаль, несколько собак бежит за ним, остальные собрались вокруг нее, смотрят пустыми глазницами. Она просыпается. Она лежит на койке, окно открыто настежь, поезд стоит, через окно на пол навалило целый сугроб, на снегу виднеются собачьи следы. Когда она переводит взгляд на собственные руки, она понимает, что их просто нет - кисти начисто отгрызены. Она просыпается. Просыпается. И просыпается снова. Она лежит на койке, ее колотит. За окном глубокая ночь, поезд медленно тащится из ниоткуда в никуда. Он едет настолько неспешно, что собакам даже не надо бежать за ним - они просто спокойно идут рядом. На койке напротив нее сидит грузный пожилой мужчина с черно-седым чубом и сероватой кожей. Она пытается поднять палочку, но та выпадает у нее из руки. - Нет, не надо - говорит Абданк Черторой, мастер-егерь, заводчик гримов. Внезапно - на правильном немецком. - Не дергайся. Меня тут все равно нет. Я вообще-то за сто миль отсюда. С поездом - это ты ловко выдумала, да только не ты первая такая. - Что... Ты... Со мной... Делаешь? - Чилла с трудом проталкивает слова наружу. - Ничего особого. Просто я взял твой след. Так и выглядит охота гримов. Ты еще неплохо держишься, кстати. Но чтобы это прекратилось, тебе надо либо стряхнуть меня со следа, либо сдаться. Я не знаю, получится ли у тебя. Пока не получается. - Что ты от меня хочешь? - Чтобы ты сдалась. Пока что ты в своем уме, но это не так чтобы надолго. Я выгоняю тебя из времени, понимаешь? Тут все мои звери, они со всех сторон - и позади, и впереди. Гримам совершенно похрен, прости уж старика за грубость. Меня, знаешь, Невид так напугал, мол, чуть не самого Чугастра ловить идешь, ну я и подготовился - он качает головой. - Дураки-то все. Девонька, мы тебя съедим, и ночь не кончится еще, а уже съедим. Давай-ка хватит. - А разница? - устало выдыхает Чилла. - Там меня тоже... съедят. - Э, нет. Там тебя убьют. Это совсем другая разница. Мои собачки - они, знаешь, не мясом питаются. - Я не верю тебе - говорит Чилла. - Мне все равно. Спускай своих зверей. Хуже не будет. - Ох, девонька. - вздыхает Абданк. - Будет. Точно тебе говорю - будет. И было хуже. На какой-то момент граница между сном и явью перестает восприниматься как граница. Ночь действительно перестает кончаться; судя по всему, тот, единственный прорыв в следующий день - это Чилле просто повезло. Она перестает бояться, перестает воспринимать адекватно собственное тело. Когда в очередном сне пес впивается ей зубами в бок - она не чувствует боли. Но просыпается. Она лежит на полу, коек в купе больше нет. Поезд идет через бескрайнюю пустыню, в которой время от времени попадаются голые, мертвые деревья. На ветках растут собаки, извиваются, пытаются оторваться от конвульсивно пульсирующих черешков. Чилла мучительно трет глаза, пейзаж меняется. И меняется еще раз. Поезд идет по равнине, заасыпанной снегом. Снова? Ну, это уже не страшно. Но потом Чилла понимает, что поезд она видит снаружи, потому что бежит за ним, бежит на четырех лапах, и когда она пытается закричать, из горла ее вырывается дикий хриплый лай! Она пытается проснуться - и не может. Она бежит, шатаясь на подгибающихся лапах, и чувствует, как постепенно ее движения меняются, как она начинает бежать ровнее, легче, и одновременно с этим картинка медленно начинает меркнуть, тускнеть, как будто ее глаза... ЧУР ВЕЛИКИЙ, ЕЕ ГЛАЗА, ЕЕ ГЛАЗА! Нет, пожалуйста, НЕ НАДО! Я предупреждал, Чилла - говорит Абданк в ее голове. - Да, так это и бывает. А ты думаешь, откуда я беру новых собак? Но они хотят получить меня! Живой! Ты не можешь... Они тебя и получат. Твое тело снимут с поезда в Дрездене и отвезут им. А ты останешься здесь. Со мной. Они знают. Они потому и послали меня. Те, кого я догоняю, не нуждаются в казни. Но погоди пока. Я все еще даю тебе выбор. Пока еще даю. Гей! Гей! Пошла прочь! Плохая собака! Прочь! Чилла просыпается. Она в поезде. За окном ночь. Снег. Бегут собаки. Как это прекрасно. Как красиво. Луна светит. Собаки бегут. А я тут сижу. Во сне. Вижу снег. Такой беленький. Чилла медленно достает палочку и приставляет ее к подбородку снизу. Интересно, получится? Тут, во сне? Абданк собирается из воздуха напротив нее. - Даже не думай - спокойно говорит он. - Тут не получится. Ты просто проснешься еще раз. Здесь ты бессмертна. Вот что, дитя мое. Мы наигрались уже, правда? Отдай палку и пошли домой. И в этот момент он так ошеломительно похож на Ростислава - такой же сильный, большой, уверенный - что жуткая ледяная ярость рождается у Чиллы внутри и мгновенно захватывает ее целиком. Она и правда отбрасывает палочку. А потом со звериным каким-то воем вцепляется Черторою в лицо ногтями, метя в глаза. Он даже не успевает отстраниться - и оказывается под ее руками неожиданно материальным, вскрикивает и пытается отскочить - как будто вовсе не ждал сопротивления, как будто правда застигнут врасплох! И здесь Чилла внезапно слышит голос. Не Абданка. Другой, молодой и звонкий. - Молодец! Держи! Я вижу тебя! Я иду! И давешняя девушка с перрона - волосы врастопырку, прозрачные от напряжения глаза - рушится на Чертороя откуда-то сверху, словно с потолка. Его сбивает с ног, он падает, гневно вопит что-то и начинает стремительно проваливаться сквозь пол. И Чилла падает вместе с ним. Стены купе дрожат и рассыпаются, окно стекает вниз, словно растворяясь, снег взмыаает вверх, распадаясь в мелкую муть. Весь сон, все чудовищное сплетение наваждений превращается в крошево из отдельных осколков цвета, фактуры, звука. Молкнет шум колес, взрывается отчаянным крещендо, переходя на визг, собачий вой. И Чилла, задыхаясь от боли, нечеловеческим усилием раздирая слипшиеся от слез и пота веки, просыпается по-настоящему. Это Зюдбанхоф. Самый большой вокзал Вены. Просто огромный, понимаете? Это Вена. Город, из которого очень трудно уехать. Это Чилла Вереш. Она стоит на перроне, бессильно припав спиной к мусорному баку. Позади паровоз выдыхает пар. Нормальный магический паровоз, с саламандрой в топке и големом-машинистом. На этом поезде она приехала в город. Только что. И в руках у нее зажата газета, где на первой полосе сообщается о сенсационной победе "Пьемонтских вихрей" в мировом чемпионате по квиддичу. И более ни о чем. А рядом валяется ее посох, никуда не девшийся, знакомый до последней щербинки. И напротив нее стоят двое - те, кого она видела... где-то. Посреди нигде. Во сне, вложенном в сон. - Ну ты и наделала шороху - тихо говорит высокий парень в академической мантии и шапочке с кистями, типичный магл-выпускник с виду. - Наделала - усмехается девушка с пепельными волосами. - Пойдем. Скорее. - Кто вы? И... что случилось? Что было на самом деле?.. - Кто мы? - насмешливо переспрашивает девушка. - Нет, это прелестно! Кто ты, что приперлась в наш город, притащив на хвосте целую стаю гримов? И еще Чур весть какую погань? Кто ты, что сам Черторой, которого не видели уже лет пятьдесят, является сюда за тобой? И кто ты, что из-за тебя вся наша защита теперь будет делаться заново? И кто ее будет делать? Уж точно не ты! - Успокойся, Фрида - все так же бесстрастно говорит юноша. - И пойдемте, правда, скорее. Мы тут пошумели, скоро здесь будут хранители. - Верно. Они синхронным движением шагают к ней и берут ее под локти. И последнее, что слышит Чилла перед тем, как ее накрывает аппарационным шоком, это резкий смех странной девицы по имени Фрида: - Магистр будет доволен. Магистр будет очень доволен! Эй, фройляйн! Добро пожаловать в Вену!