Парой часов ранее…
Роджер просыпается, когда часы показывают 10:14, но не чувствует себя отдохнувшим. Он плохо спал, если это вообще можно назвать сном, на внутренней стороне век как будто отпечаталась картинка того, как Фредди садится к Теккеру в машину. Едва он открывает глаза, как его приветствует уже ставший ненавистным голос Вайноны. — Доброе утро, Роджер, — говорит она, — сегодня у тебя перед завтраком запланирована встреча с твоим личным психиатром, так что поторопись. — С каких это пор я обзавелся личным психиатром? — недовольно бубнит Роджер, утыкаясь носом в подушку. Вчера, когда Вайнона сообщила ему о приходе Фредди со свидания, он так и не решился пойти к нему. Злость и обида кипели в нем полночи, не давая спать, и он задремал только под утро, поэтому вставать совершенно не хотелось. — Он есть у каждого из вас с самого начала, — поясняет ИИ, и Роджер не обращает внимания на странные нотки в ее голосе, пока она не добавляет: — Просто сейчас тебе необходимо пройти освидетельствование, прежде чем придёт полиция. Тут сон слетает с Роджера как по волшебству. Он не может поверить услышанному до конца и думает, что ослышался. Тейлор резко садится в постели и спрашивает: — Что от меня нужно полиции? — Всего лишь формальный визит из-за твоего вчерашнего припадка. — Припадка? — Роджер не сразу понимает, что конкретно имеет в виду ИИ, ведь вчера, по его мнению, с ним не было никакого припадка. С ним часто происходило подобное, обычно никто не обращал на это никакого внимания. Роджер выбросил в окно очередной телек, разбил кому-то нос или сломал что-то особенно дорогое? Подумаешь, не в первый раз. — Роджер, мне очень жаль, что я довела тебя до нервного срыва. Я не должна была показывать тебе то видео и сообщать о встрече Фредди и Доминика. Я использовала личную информацию в собственных интересах, ради мелкой мести. Роджер молчит минуту, пока переваривает услышанное и складывает дважды два. — И теперь меня считают психом? — спрашивает он. — А при чем тут полиция, это что, из-за брошенного стула? Он же даже не разбился, а на дверях нет и царапины! Роджер представления не имеет о том, как он вообще должен жить в этом мире, если из-за такой фигни его отправляют к мозгоправу, как какого-то неуравновешенного шизика. — Было предотвращено возможное нарушение закона. Роджер, ты мог нанести мистеру Теккеру физический вред, если бы я выпустила тебя. Ты осознаешь это? Роджер устало трет руками лицо и лохматит волосы. Он осознает это, а также то, что потом нисколечко не раскаивался бы в содеянном. Спроси его, хочет ли он все еще побить Теккера, и он ответит — да. Но ведь обошлось, он никого не побил, он всего лишь сидел тут запертый как последний идиот, упиваясь жалостью к себе и ревностью к своему другу, мало того, никто об этом не знает, кроме Вайноны, а его порыв так и остался порывом. — Зачем ты вообще сообщила о моем… срыве? — начинает раздражаться Роджер. — И откуда такие выводы, может, я просто хотел наорать на Теккера и высказать ему все в лицо? — Роджер, физические, а также психические показатели твоего состояния на тот момент говорили сами за себя. У меня очень чувствительные датчики. — Меня что, посадят? — делает неутешительный вывод он. — За одни только мысли? За желания? Зачем ты вообще сообщила о моем состоянии, если дело может закончиться полицией? Тебе что, трудно было промолчать? Или это твоя месть за то, что я тебе тогда нагрубил? — За мысли не сажают, именно для этого у нас и существует отдел профилактики мелких правонарушений, ты не должен волноваться — это всего лишь формальность, — повторяет Вайнона. — Я действительно виновата, но если тебя это утешит, меня уже наказали, и впредь я не собираюсь нарушать правила корпорации. Роджер сползает с постели, небрежно завязывает волосы в хвост, игнорируя расческу и чистую одежду, заботливо поданную ИИ, и плетется в ванную, чтобы плеснуть себе в лицо водой. Настроение ужасное. Он не хочет идти к какому-то психологу, не хочет видеть никого, он вообще ничего не хочет, он все еще по-прежнему обижен на Фредди за то, что тот тайком ушел на свидание, и все еще испытывает ревность по этому поводу, хотя прежней ярости уже нет. Он не знает, как у Фреда сложилось с Теккером и будут ли они еще встречаться, и, честно говоря, эти знания его страшат. Роджер не уверен, что вообще хочет знать, потому что тогда у Вайноны будет еще парочка поводов навесить на него клеймо психа. Теперь, успокоившись немного, он понимает, что должен держать свои претензии к Фредди при себе, по крайней мере, если это касается его личной жизни, но он не понимает, как не перейти ту тонкую грань, где кончается личная жизнь Меркьюри и начинается судьба всей их группы. В его понимании эти две вещи тесно связаны. Конечно же, Роджер переживает о судьбе группы, но также он понимает, что это лишь малая часть того, что беспокоит его на самом деле. Роджер всегда был ревнив до внимания своих друзей, а если дело касалось Фредди, то ревность приумножалась вдвое. Раньше он не брался анализировать это и просто ссылался на то, что Фредди не умеет выбирать себе партнёров и ему, вот незадача, попадаются одни мудаки, но сейчас Роджер прекрасно понимает, что это не оправдывает желания придушить Мэри Остин и свернуть шею Джиму Хаттону, который, к слову сказать, был вполне неплохим парнем, но его Роджер тоже невзлюбил. Если честно, он чертовски рад, что любовнику Фредди не нашлось места в этом мире, пусть это и выглядит слишком эгоистично с его стороны. А теперь и Теккер не прочь занять в жизни Фредди место Джима, и это его чертовски выводит из себя. Так что, выходя комнаты, он все еще обижен на Фредди за ложь. — Привет! — голос Джона громкий, словно он стоит рядом, хотя на самом деле — напротив своих дверей, метрах в десяти. Рядом с ним Брайан, оба смотрят на него, и Тейлор замирает в коридоре испуганным зайцем. Роджер теряется, он не горит желанием рассказывать всю подноготную о том, что было вчера, но понимает, что просто так повернуться и уйти не может, надо сказать хоть что-то, но в голову как назло ничего не лезет — он все еще не проснулся до конца. — Эй, ты чего, все в порядке? — спрашивает Брайан, когда молчание и игра в гляделки затягиваются. — Да! — отмирает наконец Тейлор, он начинает отступать от ребят в противоположную сторону, к счастью, его комната не в тупике, именно там находится выход. — Я скоро буду! Не волнуйтесь! У меня просто сегодня с утра визит к… как это говорится… забыл! — восклицает он и радостно улыбается: не важно, мол. Он надеется отвертеться ничего не значащими фразами и пробелами в памяти, но Вайнона рушит его планы, не понимая уловки, она от всей «души» помогает ему: — Психолог. У Роджера сегодня с утра встреча с психологом, — говорит она. Роджер едва сдерживается, чтобы не закатить глаза и не наорать на ИИ прямо тут, в коридоре, на глазах у ребят. Но ведь тогда придется объяснять, почему он такой нервный. Тогда эти двое точно не отвяжутся и обязательно начнут расспрашивать обо всех подробностях. Поэтому он машет им рукой и, прежде чем они успевают задать конкретные вопросы или просто подойти, почти бегом ретируется прочь, крикнув только, что опаздывает. — Ты чудовище, ты знаешь? — не выдерживает он, когда заходит в лифт и едет на другой этаж, где обитают психологи. — Вместо того, чтобы обзываться, лучше подумай, что ты скажешь мистеру Карти. Твоя неприязнь к вашему спонсору вызовет у него массу вопросов, — советует Вайнона. — Скажу ему правду, ты ее и так знаешь, — буркает Роджер. Расшаркиваться с мистером Карти и беречь его психику Тейлор не собирается, тот получит все ответы и пусть живет с этим как хочет. Теккер вызывает у Роджера отторжение с самого начала и в первую очередь потому, что положил глаз на Фредди, а во вторую — потому что он ведет себя как идиот. Роджер не может припомнить случаев из своей прошлой жизни, чтобы он так сильно ненавидел кого-то из ухажеров Фредди, кроме Пола. Но это он скорее списывает на предчувствие, чем на ревность. Интрижки Фредди раздражали Роджера, но все они были недолгими, и он не успевал возненавидеть проходящих мужчин, разве что сорвать на них свою, как он считал, дружескую ревность. Кабинет у психолога под стать всему вокруг в этом здании — холодный и нежилой. Роджеру предлагают сесть на стул, больше похожий на кресло у гинеколога, и он едва не ляпает пошлость, но вовремя сдерживается. Закинув ноги на специальные подставки, которые, видимо, служат для комфорта клиентов, он пытается придать себе непринужденный и наглый вид. — Мистер Тейлор, — говорит мистер Карти и смотрит на него исподлобья, отрываясь от разглядывания чего-то важного в своем планшете. Взгляд у психолога пронизывающий, а глаза нереально зеленого оттенка — слишком яркие, чтобы быть настоящими. — Давайте сразу будем говорить начистоту. Вы ничего не сможете скрыть от меня, так что даже не пытайтесь. Роджер опускает ноги на пол и садится нормально. Он ожидал, что мистер Карти будет окольными путями лезть в душу и вытягивать из него личное с дотошностью цыган на рынке, просящих милостыню. Но тот, похоже, даже не хочет притворяться заботливым и чутким психологом, которому можно доверять. Роджер раздражен его наглым замечанием и в то же время удивлен прямолинейностью. — И что, по-вашему, я хочу от вас скрыть? — задает он вопрос. — Ваша реакция на невинное событие вчера вечером была чрезмерна. Я полагаю, она вызвана вашей личной заинтересованностью в мистере Меркьюри. Предлагаю вам рассказать мне все, чтобы не тратить зря мое и ваше время. Именно это Роджер и собирался сделать, когда ехал в лифте, но наглость Карти его задевает, и он упрямится просто назло. — А вы еще ничего не спросили, мистер психолог, — говорит он. — Я не знаю, что рассказывать, раз вы лучше меня все знаете, вот вы и расскажите! Карти не реагирует так, как предполагает Роджер, вместо этого он снова опускает глаза в свой планшет, словно видит там нечто интересное, и Роджеру вдруг невероятно сильно хочется тоже взглянуть на экран. — Вчерашние показания говорят мне о том, что вы хотели совершить правонарушение, — говорит наконец Карти и снова смотрит на Роджера пронизывающим взглядом. Его взгляд навязчив и чрезмерен, и Роджеру хочется плеснуть в лицо мозгоправу водой из стакана. К сожалению, стол, разделяющий их, пуст. — Как вы вообще тут живете? — спрашивает он. — Даже попить нет! — Вы хотите пить? — спрашивает Карти, снова кидая взгляд на планшет. — Судя по вашим показателям, вы напряжены и пытаетесь скрыть от меня что-то. — А у вас там что, детектор лжи? — удивляется Роджер. — Именно, мистер Тейлор. А теперь ответьте мне на вопрос, почему вы хотели причинить вред мистеру Теккеру, ведь это благодаря ему вы тут и у вас есть вторая жизнь. Мистер Карти ждет ответа очень внимательно, его глаза смотрят испытующе и серьезно, и Роджер, как ни пытается, не может учуять в человеке напротив фальши, зато есть какой-то железный стержень. Ему страшно говорить правду, но и скрывать ее в данный момент нет смысла — все равно ведь докопается. Его сердце екает на пару мгновений. Он никому еще не говорил этого, он даже вслух сам себе этого не говорил, а тут вынь и положи перед мозгоправом на стол всю голую правду. — Я люблю Фредди, — выдавливает он из себя, у него кружится голова от собственной смелости и от волнения тоже. — Я его ревную, потому что люблю. Мистер Карти, похоже, доволен. — Очень хорошо, — говорит он совершенно искренне. — Я рад, что вы признали это, теперь вам станет легче. — Мне ни фига не легче! У меня руки трясутся! — рявкает Роджер, адреналин действительно зашкаливает, он чувствует жар и дрожь в руках. — Это пройдет, — успокаивающе говорит Карти, поглядывая на планшет и обратно, и на сей раз взгляд у него не такой острый, как вначале, скорее добрый. — Скажите, как давно вы любите Фредди? Роджер чувствует, как сухо становится во рту, ему очень хочется прекратить этот разговор, он его смущает и страшит, но мистер Карти неумолимо ждет ответа, и Тейлор говорит: — Мне кажется, всю жизнь. Вообще, если вспоминать, то что он чувствовал, когда Фредди закатывал вечеринки и трахался направо и налево? Насколько глубоко он таил в себе свою влюбленность, любовь — называть как угодно, — что не понимал своих чувств столько лет? — Вчера, я так понимаю, настал момент осознания, — констатирует мистер Карти. — Но почему именно вчера? — В моей прошлой жизни не было места подобным отношениям, — зло бросает он, но за этой злостью слышится боль. В то время такие отношения порицались, а он был зациклен на своём желании показать всему миру свою исключительную гетеросексуальность. Он так боялся осуждения родных, общества, друзей и знакомых, что даже задумываться о чем-то подобном самому себе не позволял. Наверное, именно поэтому он восхищался Фредди, его смелостью, его талантом, а глубоко в душе ещё и красотой, при этом не осознавая подоплеки этого восхищения. Что до вечеринок, то он просто об этом не думал… — И вы гнали от себя подобные мысли? — спрашивает Карти, в его голосе слышится мягкость, и она не раздражает, как насквозь фальшивая жалость. — Я даже их не допускал, — отвечает он. Он погружался в работу, у него у самого была сексуальная жизнь, потом отношения, потом другие, и он тонул в них как в болоте, почти захлебывался, но каждый раз выбирался, и где-то на краю сознания он всегда помнил: Фредди. К сожалению, это не помогло ему сделать все правильно. Роджер всё ещё ненавидит себя за то, что не был рядом с Фредди в тот момент, когда он нуждался в поддержке как никогда раньше. Возможно, если бы он был рядом, не боясь своих противоречивых чувств, всё могло бы сложиться иначе. Ведь, когда Фредди не стало, Роджер понял: ничто в его жизни не было важным, если не было Фредди. Работа, вереница безымянных любовниц и даже жён и детей — всё вдруг потеряло всякий смысл. Весь его мир был завязан на Фредди Меркьюри. Боль от потери была настолько сильной, что думать о чем-то и копаться в себе просто не было сил и главное — смысла. Роджер делает вывод, что у него просто сработал его внутренний предохранитель, иначе он бы не дожил до старости или сошел бы с ума и провел свои последние дни в психушке. На самом деле, Роджер всё ещё не уверен, что все эти годы он действительно жил. — Что же вы будете делать, мистер Тейлор? — задает вопрос Карти, что-то печатая в планшете, и вид у него довольный, даже радостный, словно он услышал именно то, что хотел. — Вы же понимаете, что мистер Теккер никуда не денется? Как вы собираетесь справляться со своей опасной ревностью? Роджер еще не думал об этом, вчера он действительно не мог себя контролировать какое-то время, и такое с ним случилось впервые — как правило, если он что-то вытворял, то все было не настолько плачевно. — Я должен сделать так, чтобы Фредди не встречался с ним, — отвечает он. — Тогда я буду спокоен. — То есть, вы не намерены заводить отношения с предметом вашего воздыхания, но при этом не дадите ему быть счастливым с кем-то другим? — задает наводящий вопрос Карти, и Роджер действительно не смотрел на ситуацию в таком ключе. А что, если для Фредди это важно? Что, если он найдет в Теккере того, с кем будет счастлив? На миг Роджеру кажется, что он полный мудак, эгоистичная скотина, но потом он вспоминает Пола и все свои предчувствия и приходит в себя. — Не пытайтесь заморочить мне голову! — восклицает он. — Я разбираюсь в людях в отличие от Фредди! Я точно знаю, что Теккер не его судьба, не его счастье и не его любовь! — Откуда же вам это знать? — интересуется Карти, и кажется, что ему действительно интересно. — Можете называть это предчувствием, — отвечает Роджер. — У меня, знаете ли, с детства того… Способности есть. Я немного телепат, — говорит он. Конечно, он не телепат и даже близко не стоял, просто удивительным образом Роджер всегда чувствует, когда Фредди в беде, его боль становится болью Роджера, и после всего, что произошло, Роджер готов на всё, чтобы уберечь Фредди от любых неприятностей. Мистер Карти, несмотря на эту упоротую чушь, прекрасно улавливает в его голосе сарказм и едва улыбается, скорее глазами, чем ртом. — Остается только позавидовать вашим невероятным телепатическим способностям, — говорит он. — Вы можете быть свободны, мистер Тейлор, я передам свое заключение в полицейский отчет. Роджеру очень хочется спросить, какое именно заключение сделал мистер Карти, но он сдерживается, желая показать, насколько ему все равно и насколько он плевать хотел на мнение всяких психологов. Однако ему кажется, что мистер Карти разгадал его уловку, судя по хитрому взгляду. Тем не менее, он так ничего и не говорит, и Роджер уходит ни с чем.1978
Когда Роджер встречает Доминик Бейранд, она очаровывает его настолько сильно, что он едва может сопротивляться зову своего сердца. Он выпадает из реальности, когда она рядом, ему настолько хорошо с ней, что он готов на все, лишь бы удержать ее в своей жизни подольше. Кто знает, вдруг у них что-то получится? Вдруг она та самая любовь всей его жизни, которую он так ждал и в глубине души надеялся повстречать? Доминик идеальная. Иногда Роджеру кажется, что она читает его мысли — это немного жутко, но в то же время восхищает до мурашек по коже. С ней ему не надо объяснять что-то, она понимает с полуслова и иногда даже договаривает за него, она всегда готовит ему то, что он хочет именно сегодня, она всегда одевается так, как хочется, чтобы она делала это для него, и она всегда внимательная и чуткая. А в ее темных глазах Роджер видит тепло и доброту с маленькой ноткой грусти. Он не знает, откуда эта грусть взялась, но этот взгляд чем-то напоминает ему взгляд Фредди, и оттого он чувствует, что знал ее всю жизнь, почти как и Фреда. Кроме того, она любит машины и разбирается в них, и этот факт возносит ее в глазах Роджера совсем уж до небес. У них настолько все хорошо, и он так сильно боготворит ее, что слушает каждое ее слово, внимает каждой мысли и учитывает любые советы и пожелания. Он безмерно уважает ее и старается даже немного ей подражать, потихоньку перенимает манеры и мысли. Так всегда бывает, когда кем-то восхищаешься, так было у него с Фредди, вот только у последнего есть один большой недостаток, как ему теперь кажется. Фредди — гей, а в их время быть геем — это все равно что навесить на себя ярлык извращенца. Сам Роджер не думает, что быть геем — это плохо, он любит и уважает Фредди таким, какой он есть, но понимает, что это страшное клеймо в их обществе. Фредди он сочувствует, а все начинается с невинного замечания Доминик. — Ему, наверное, нелегко живется, — вздыхает она после того, как они возвращаются домой со встречи с группой — Роджер представлял ее ребятам. — Что ты имеешь в виду? — спрашивает он. Он не говорил Доминик об ориентации Фредди, они и с Фредди об этом не говорили никогда (обсуждать личную жизнь участников группы не в их правилах), Роджер просто знает, потому что Фредди не скрывает, но Доминик видит все сама, без подсказок. — Он гей, — просто говорит она. — Откуда знаешь, опять твое мифическое чтение мыслей? — на самом деле Роджер не хочет обсуждать Фредди даже с Доминик, всё, что касается его друга, кажется ему особенно личным, только для них двоих. — Просто это и так видно. Бедняжка, он проведет всю жизнь в одиночестве, ни детей, ни жены, — вздыхает Доминик. — И все будут тыкать в него пальцем всю жизнь, мне так его жаль. У Роджера нет причин сомневаться в ее лояльности по отношению к его друзьям и по отношению к Фредди тоже, поэтому он прислушивается к ней и тоже начинает сочувствовать. Ему страшно за Фредди, он вдруг четко понимает, что его друг действительно обречен на одиночество и уже сейчас многие тыкают в него пальцем, так что у него нет причин сомневаться в словах Доминик, она ведь, как и всегда, права. Он хочет помочь другу, хочет защитить его, но понимает, что ничего не в силах изменить. Роджеру тяжело оставлять Фредди одного, переезд для него как похороны, но с другой стороны, они не могут всю жизнь прожить вместе. Роджер скучает по их маленькой квартире, по времени, когда всё было простым и понятным, но они выросли, и пора строить свои жизни так, как должно. Роджер правда хочет семью, ему хорошо с Доминик, но он беспокоится о Фредди постоянно. Доминик при следующих встречах, или когда разговор заходит о группе, всегда жалеет Фредди и говорит вещи, о которых Роджер раньше и не думал. Он восхищается ее доброй и чуткостью и как-то незаметно для себя начинает смотреть на мир ее глазами: быть геем в их время страшно, стыдно, и это позорное клеймо на всю жизнь. Первое время он сопротивляется и гонит от себя такие упаднические настроения, но где-то глубоко в душе ему все равно страшно, и Роджер просто рад, что он не гей. В конце концов, когда они с Доминик расстаются, ему с трудом удается отогнать от себя этот страх, и помогает ему в этом не кто иной, как Фредди. Своей смелостью и открытостью он заставляет уважать себя еще больше. Фредди не стыдится себя и не навешивает на людей ярлыки, он настоящий, и Роджер осознаёт, насколько сильно ему не хватало именно этой простоты. И только по прошествии пяти лет Роджер понимает, как на самом деле повлияло на их с Фредди дружбу мнимое сочувствие Доминик. Он был нужен Фредди, но не замечал этого, полностью увлеченный ею, ослепленный, словно завороженный. И лишь после, по прошествии времени, когда пелена спадает с его глаз, Доминик уже не кажется ему такой прекрасной.Сейчас
Брайан и Джон стоят за дверью, когда из гостиной практически выбегает Роджер, а за ним, не отставая, следует Фредди. — Я сам разберусь! И не ходи за мной! — кричит Роджер. — Ты от меня так просто не отделаешься! Я хочу знать! Все мы хотим знать, и ты никуда не пойдешь один, и это не обсуждается! — орет в ответ Фредди. — Что мы все хотим знать? — спрашивает Брайан. — К Роджеру пришла полиция! — со всех сил своих легких кричит Фред. — Замолчи!!! — пытается его перекричать Роджер, но поздно: Бри и Дик уже услышали. Роджер стонет и запускает пальцы в лохматые волосы, которые сейчас хочется выдернуть от бессилия. Ну почему эта Вайнона сообщила обо всем именно в тот момент, когда он был не один, неужели она не могла шепнуть ему где-нибудь за углом?! Он очень сильно не хочет, чтобы Фредди, да и остальные, узнали, что вчера вечером случилось, потому что ему кажется, что все очевидно и прозрачно настолько, что стоит им узнать — и они догадаются о его постыдной тайне. Для его друзей не будет новостью, что он в очередной раз что-то сломал, ну, или попытался, по крайней мере, но вот бить ухажерам Фредди носы — такое с Тейлором случалось нечасто. Да и вообще, вся эта ситуация и шумиха вокруг его вчерашнего маленького срыва настолько раздута, что ему невольно становится стыдно за свое поведение, словно он маленький мальчик, которого ругают родители. Ощущение не из приятных. По этим причинам и по множеству косвенных Роджер и пытается избежать огласки, да вот только все идет наперекосяк, и опять из-за Вайноны. — Оу, это уже становится интересно, — говорит Джон, и именно этого Роджер и боится. — Это не смешно, — отвечает он. — Никому из вас не надо идти со мной. Это просто будет беседа. — Ты ведь так и не сказал, почему тебя вызвали к психологу, — говорит Брайан. — А мы, между прочим, волнуемся. Они обступают его полукругом и теснят к стене, и Роджеру просто некуда деваться. На самом деле, каждый из них уважает частную жизнь друг друга — иногда настолько, что это уже кажется равнодушием, с болью думает Роджер, — но тут совсем другая ситуация, и он понимает, что ребята волнуются и скрыть от них происходящее в данный момент будет очень жестоко с его стороны. Это не отменяет того, что он по-прежнему не хочет ничего говорить. — Я вчера немного чудил, — признается он. — И больше я вам ничего не скажу! — Роджер, ты опаздываешь, — напоминает Вайнона снова. — Сгинь, дух рождества! — восклицает Роджер. — В который раз ты меня подставляешь, не припомнишь? — Прости, Роджер, я не хотела, чтобы так получилось, — говорит Вайнона. — Ну все, теперь ты точно не отвертишься, — заявляет Фредди, услышав такое многообещающее начало, и берет Роджера под локоть. — Вайнона, показывай дорогу! Полиция ожидает их в светлой комнате, заставленной мягкой мебелью. Молодой человек встает при появлении всей группы, оказываясь выше Брайана на полголовы, и вполне приветливо жмет каждому руку. Детектив Редок Онни, так он представляется, молод и симпатичен (впрочем, тут вряд ли можно найти людей в возрасте), он одет в полицейскую форму, которая не особо похожа на себя прежнюю. Но то, что это именно форма, очевидно по грубым и строгим мотивам покроя и цвета, а также по оружию, висящему на бедре. — Я рад, что вы пришли с группой поддержки, мистер Тейлор, — говорит Редок и приглашает всех сесть. В городе, да и уже по всей галактике, сейчас только и говорят о группе «Queen» и предстоящих концертах. Многие их возвращение называют чудом, хотя путешествия во времени существуют уже давно. Редок один из тех, кто тайно ждет новых концертов, но он изо всех сил старается не показать своего восхищения от встречи с настоящей легендарной группой. Он же полицейский, ему нужно хранить лицо. — Мы ведь можем покончить с формальностями побыстрее? — спрашивает Роджер, почти умоляет, когда все рассаживаются. Он не хочет, чтобы детектив вдавался в подробности его дела. Редок лишь бросает на него непонятный взгляд и достает из сумки планшет, тонкий и довольно невесомый. Он кладет его себе на колени, и этот жест напоминает Роджеру о старых фильмах, где господа полицейские так же доставали блокноты и готовились записывать показания. Ему становится не по себе. В конце концов, он ведь не сделал ничего, из-за чего стоило поднимать такую шумиху. Детектив Онни теряет почти все слова, когда этот парень, барабанщик, смотрит на него вот так, как сейчас. Сразу видно, тот волнуется, и Редоку становится не по себе от того, что причина его страхов — он сам. Роджер Тейлор — легенда, как и все эти парни, сидящие напротив, а он всего лишь полицейский, выполняющий свою работу. И тем не менее, парень смотрит на него, словно умоляет, и Редок не в силах этому противостоять. Он тянет время, раскладывая планшет у себя на коленях, чтобы немного собрать мысли в кучу, потом говорит: — В вашем случае я пойду навстречу и не буду задерживать лишними разговорами. Я очень рад, что ИИ сообщила мне об инциденте раньше, чем мы сами об этом узнали. И так как ваш доктор прислал мне сегодня подробный отчет о вашем психическом состоянии, я делаю вывод, что могу быть спокоен, оставляя вас тут, под присмотром ваших друзей, разумеется. — На это можете рассчитывать! — восклицает Джон, а в голосе его столько любопытства, что оно мертвого поднимет. — Но для начала было бы неплохо узнать, в чем Роджер провинился? — Я бы не стал называть это так, — поправляет детектив, он не хочет, чтобы его появление ассоциировалось у этих людей с чем-то неприятным. — Мистер Тейлор еще ни в чем не провинился, благодаря своевременному вмешательству вашего ИИ, и я надеюсь, что так будет и дальше. Он на самом деле на это надеется, потому что всем сердцем симпатизирует группе и барабанщику особенно. И еще он не понимает, за какие грехи начальство посылает сюда именно его. Все в участке знают, что он фанат Queen и что он был бы счастлив познакомиться с ними, но не так же! Не при таких обстоятельствах! — В его оправдание я могу сказать, что это я спровоцировала приступ, — говорит вдруг Вайнона. — Я нарушила первое правило на частную неприкосновенность из-за мелкой обиды. Я не думала, что реакция Роджера будет настолько бурной. — Так кто-нибудь объяснит толком, что случилось?! — рявкает Фредди, ему снова страшно за Роджера и категорически не нравится, что от него скрывают такие важные вещи. — Мистер Тейлор? — детектив не то спрашивает разрешения рассказать, не то ждет реакции Роджера. Роджер вдруг понимает, что не отвертится, как ни брыкайся. В конце концов, он решается, ведь будет лучше, если он сам расскажет, тщательно подбирая слова, чем Вайнона снова что-то ляпнет. — Вчера вечером Вайнона показала мне запись с видеокамер, как ты уезжаешь с Теккером, — говорит он Фредди. — Я хотел его побить, вот честно, я бы догнал и побил его. — К счастью, я не пустила, — договаривает ИИ. На миг в комнате наступает недоумевающая тишина, а потом Фредди спрашивает: — И это что — все? Из-за этого все это устроено? Роджер часто дрался и бил носы своим неуместным ухажёрам, крушил все вокруг, для них это стало таким привычным, что уже казалось нормой. Но, похоже, новый мир — новые правила. — Они считают, что я могу быть опасен, вернее, они считали так, пока я не прошел обследование сегодня утром. Это был просто срыв, — отвечает Роджер. Ребята переглядываются: им непонятно, что здесь вообще происходит. Если Роджер ничего не сделал, не успел, а только хотел, то зачем полиция? — Я из отдела профилактики мелких преступлений, — поясняет детектив Онни, заметив их недоумение. — Моя обязанность — зафиксировать факт происшествия, а также провести разъяснительную беседу. — И вы думаете, ваши беседы помогут предотвратить преступления? — саркастично спрашивает Брайан. — Я имею в виду настоящие преступления, а не эту хрень, — добавляет он, махая рукой на Роджера. — Я не думаю — я знаю. Вам разве ничего не объясняли? — спрашивает он недоуменно, разглядывая непонимающие лица напротив. — Мне казалось, об этом должны были сказать в первую очередь! — Не сказали что? — спрашивает Роджер, у него плохое предчувствие, и оно оправдывается, да так, как ему и во сне не снилось. Редок удивлен, когда понимает, что парни на самом деле не знают ничего о работе полиции, а ведь это едва ли не самое важное. Он спешит объяснить как можно более понятно и снова ненавидит тот факт, что подобное приходится делать именно ему, ведь то, что он собирается сказать, вряд ли кому-то может понравиться. — Я знаю, как было раньше, учил историю, но уже много лет полиция работает по-другому. В девяноста процентах случаев мы предотвращаем преступления, а не приезжаем на уже свершившиеся. Именно поэтому у нас разработана система профилактики, специально под нашу возможность. Чипы в головах граждан передают все их мысли нам в базу данных, а ИИ благополучно сортирует их, вычленяя задуманные преступления. Так что, в данном случае, профилактика очень действенная вещь, — говорит он, с сожалением разглядывая ошарашенные лица парней. На некоторое время все они выпадают в осадок, понимая масштабы жопы, в которой очутились. Всё вдруг становится таким ненадежным. Роджер начинает жутко бояться, что кто-нибудь узнает о его любви к Фредди и расскажет о ней, да взять хотя бы папарацци. Если они доберутся до этой базы данных… — И у вас никто не пытался украсть чьи-то мысли? — с сомнением озвучивает Джон, сам он решает, что лучше не думать о некоторых вещах, которые хотел бы скрыть от чужих глаз, но как не думать, если только и думаешь о том, чтобы не думать о том, о чем думать нельзя?! — Вы не должны волноваться, технология засекречена и доступна только нескольким правоохранительным структурам, а все данные стираются сразу же после получения, кроме тех, что противоречат закону, — поясняет детектив, заметив ужас на лицах. — Кроме того, люди не допускаются к сортировке мыслей. — А, ну тогда мне сразу стало легче! — язвит Джон. — Можно мне его вынуть? — спрашивает Брайан, конечно, это чисто риторический вопрос, так как он прекрасно понимает, что без чипа в этом мире нельзя. К счастью, ни о чем противозаконном он пока не думал и вроде даже не собирается — это и спасает от того, чтобы не начать орать как истеричная барышня. — Как именно вы видите мысли? Картинка? Звук? — спрашивает Фредди. Ему не столько страшно, сколько интересно, хотя если всплывет его заинтересованность в Роджере, это поставит под удар всё. — Это картинки, но иногда есть звук, все зависит от работы мозга конкретного человека, — говорит Редок. Он на самом деле поражен, что в корпорации ребятам не сказали о такой важной составляющей их личной жизни. Несмотря на то, что он родился в этом времени, он прекрасно понимает, как иногда хочется просто знать, что твои мысли — это только твои мысли. Поэтому он сочувствует парням как может. Он отправляет им на чипы свои контакты с просьбой обращаться если что и делает себе пометку в электронном блокноте: хорошенько поговорить с начальством корпорации. Редок уходит, заполучив от Роджера подпись и тайно отправив его закорючку себе в личную почту, чтоб потом прикрепить на фотографию — попросить барабанщика об автографе в открытую ему как-то неловко. Он надеется, что они еще встретятся при более благополучных обстоятельствах. Едва двери закрываются за детективом, Тейлор ожидает насмешек и подколов со стороны Брайана и Джона. Ведь он так открыто приревновал Фредди, что не заметить это может только слепой. Однако те даже и не думают об этом, впрочем, как и Фредди. Их больше волнуют чудесные способности полиции, и вопросы, которые сыпятся на Вайнону, не имеют к Тейлору никакого отношения. Они обсуждают новость минут двадцать или тридцать, пока хоть немного не успокаиваются. В конце концов Брайан заявляет, что не собирается трепать себе нервы из-за тех придурков, которые захотят читать весь тот бред, который у него в голове, и плюет на это дело. Джон согласно кивает, хотя ему все еще страшно. Фредди говорит, что кто-то напишет новую камасутру, если залезет к нему в голову, после чего все ржут — и обстановка немного разряжается. Лишь когда они выходят из комнаты, Роджер замечает на себе подозрительно долгий взгляд Фредди, тот как будто что-то хочет сказать, но так и не говорит, и барабанщик вздыхает с облегчением.***
Вайнона провожает их в просторную комнату в конце коридора. Когда двери разъезжаются и они входят внутрь, первое, что бросается в глаза, это отсутствие окон и углов. Комната совершенно круглая, словно они попали в скорлупу какого-то гигантского яйца. Пола как будто нет, но, тем не менее, они стоят на чем-то твердом и прозрачном, и внизу под их ногами, метрах в двух, прекрасно просматривается вогнутый пол, такой же, как и потолок. — Не пугайтесь, ребята, вы стоите на силовом поле, оно надежное, — говорит Вайнона. Свет в комнате льется прямо от стен, они будто подсвечены изнутри нежно-бежевым. Фредди сразу подмечает, что тут вполне неплохая акустика: ощущение, что ты в коконе. Единственное, что его смущает — это пол, но, в конце концов, к таким фокусам можно привыкнуть и даже получать удовольствие, решает он, когда с ухмылкой наблюдает, как паникуют остальные, глядя себе под ноги. Для него-то подобный пол уже не новость, к тому же, кого напугаешь двумя метрами, если ты ходил практически по воздуху на высоте птичьего полета? — А на чём, собственно, мы должны играть? — спрашивает Брайан, едва удостоверившись в крепости воздуха под ногами. — Ваши инструменты находятся прямо перед вами, Брайан, — отзывается Вайона, и только сейчас до всех доходит, что непонятного вида приспособления, стоящие, вернее, зависшие прямо посередине комнаты и так же плавающие в воздухе, как и они сами, вовсе не предметы интерьера. Лицо Брайана мгновенно приобретает красноватый оттенок. В мире есть очень мало вещей, способных настолько разозлить миролюбивого Мэя, и плохие гитары — одна из таких. Брайан мог часами говорить об этом инструменте, он своими руками собрал свою первую гитару и совершенствовал её в течение долгих лет, а теперь, увидев перед собой нечто абсолютно плоское, без единой струны приспособление, он, кажется, готов придушить того, кто сотворил эту пародию на музыкальный инструмент. — Я не буду на этом играть, — бросает Роджер и нервно пихает ногой то, что, должно быть, называется тут барабанами. Они совсем маленькие. Длинные ровные ножки с плоскими сенсорными тарелками на них. — И это вы называете гитарой? Да это какая-то доска для сёрфинга. Ни один уважающий себя музыкант не станет играть на этом откровенном дерьме! Мне нужен мой Red Special, немедленно! — требует Брайан. — Боюсь, что твою гитару из прошлого не перенесли, — говорит Вайнона, — но я могу поискать в базе данных, и, возможно, у меня получится напечатать похожие копии для вас всех. — Я буду тебе обязан, если ты сделаешь это! — тут же восклицает Мэй. Перспектива играть на «доске для серфинга» его пугает неимоверно. — Мы все будем, — добавляет Дикон, держа в руках свой инструмент так, словно боится его. — Это даже с натяжкой не назовешь бас-гитарой. Фредди подходит к парящему в воздухе голографическому синтезатору и на пробу играет пару аккордов. На самом деле это не так-то легко, когда пальцы не чувствуют опоры, когда не можешь стукнуть по клавишам от души или долбануть кулаком в порыве страсти. Невесомые кнопки как вода — утекают между пальцев, и Фредди теряется, не получая желаемого звука. Здесь нет тонов и полуоттенков, у него не получается передать свое настроение в долгозвучии нот, и для него это настолько непривычно, что он совершенно не готов работать на таком агрегате. Так что, если корпорация хочет нормальную музыку, пусть постарается. — Прости, дорогуша, но это совсем не фортепиано, — говорит Фредди. — Я не буду на этом играть. «Мы не пойдём ни на какие компромиссы, милый!» — Брайан часто вспоминает эту фразу Фредди, когда его пытались уговорить в чём-то уступить. — Я кое-что нашла, — отвечает Вайнона. — Вам должно понравиться. Никто не успевает и слова сказать, как новомодные инструменты растворяются в воздухе, словно их и не было, а на их месте появляются другие, привычные глазу и такие родные. Брайан нетерпеливо бросается вперёд, хватая в руки свой драгоценный Red Special. Он бережно проводит пальцами по корпусу из красного дуба, ощущая его гладкость, вертит вокруг, придирчиво рассматривая, проводит по грифу, ровно до колков. Он отсчитывает взглядом двадцать четыре лада, вспоминая, как хотел сделать свою гитару особенной, не останавливаясь на стандартных двадцати двух. И у него это получилось, многие пытались узнать секрет необычного звучания гитары, но никому так и не удалось. Брайан сам лично конструировал каждую деталь, не один раз модифицировал звукосниматели, пока не добился нужного звучания. Он играл всю жизнь до последнего дня, но держать в руках копию своей малышки все равно до того волнительно, что он едва может совладать с собой, когда проводит по струнам, извлекая звук. Он чувствует, как идеально она ложится в руки, уменьшенная мензура делает контакт со струнами более тесным, и другие гитары никогда не будут такими удобными для исполнения, как эта. Конечно, Брайан узнаёт работу «Burns Guitars», он не уверен, существуют ли они до сих пор, или его гитара что-то вроде антиквариата тут, в любом случае он счастлив, так как это лучшие изготовители Red Special. — Она прекрасна, — благоговейно шепчет он. Роджер садится за ударную установку, сразу же узнавая знакомую комбинацию Ludwig и Sleishman — он проиграл на этих барабанах почти всю свою жизнь. В руки привычно ложится пара палочек Vic Firth, и он с удовольствием пару раз бьёт по тарелке, иногда подключая малый барабан и бас. Роджер счастлив, что ему не придётся месить воздух. Джон чувствует себя неуверенно — он давно не брал в руки бас, ему кажется, что он успел забыть всё на свете и придётся учиться заново. Fender Precision Bass Black Finish была с ним на протяжении одиннадцати лет, это одна из его последних гитар и, по правде сказать, любимая. Ему всегда нравился Fender за плотность звука и его универсальность. У гитары четыре струны (Джону на самом деле никогда не нравились пятиструнки). Но несмотря на все опасения, бас привычно ложится в руки. Может быть, он давно не играл, но всё же пальцы помнят расположение струн. Фредди отчего-то медлит. Он замирает прямо перед фортепиано, боясь пошевелиться. Он уже свыкся с мыслью, что всё вокруг настоящее, он принял реальность и осознаёт, что ему чертовски повезло, но память — подлая штука. Он хорошо помнит, как в последний раз выходил из студии, помнит, как в последний раз прикасался к фортепиано, он хорошо помнит, как в последний раз пел. Фредди даже не мечтал, что ещё когда-нибудь он сможет испытать всё это, пережить заново, а потому просто стоит как идиот, не находя в себе силы сделать хоть что-нибудь. — Фредди, — окликает его Джон, — мы рядом. Этого хватает, чтобы почувствовать себя живым. Фредди вдруг замечает, что не одного его сковывает тревога. Он помнит, что Дики давно не играл, для него ведь прошла целая жизнь без музыки, наверное, ему сейчас куда тяжелей. Фредди улыбается, берёт себя в руки и мягко прикасается к клавишам, начиная проигрыш Bohemian Rhapsody. — Ну нет, почему она? — стонет Брайан, услышав знакомые ноты. Фредди смеётся, он чувствует такую легкость, что готов взлететь до самого неба. — Потому что это моя любимая песня. Брайан закатывает глаза к потолку. Он помнит, сколько нервов и бессонных ночей стоила им Рапсодия. Боже, они столько раз переделывали её, что в итоге эта песня не вызывала ничего кроме раздражения, сейчас он очень гордится этим произведением, потому что знает, что Фредди сотворил нечто поистине гениальное. В воздухе бесшумно появляются круглые плоские сферы, то, что это именно микрофоны, становится понятно, когда они зависают по бокам, совсем рядом с лицами ребят. Когда Фредди навскидку пропевает первую строчку, микрофон прекрасно улавливает его голос и усиливает звук, он разносится словно отовсюду, и то, что Фредди слышит, нравится. Каким-то чудесным образом микрофоны не реагируют на музыку, каждый из них настроен только на голос своего «хозяина», так что какофонии (как поначалу боится Фредди) не случается. Они прогоняют несколько песен, разогреваясь, пока потихоньку входят в ритм. Они немного не сыграны, так как не работали вместе уже слишком давно, но это легко исправить — им всего лишь нужно немного времени. Фредди поет второй раз в этой своей второй жизни, но голос слушается безупречно. Роджер не может сдерживать трепета и восторга, когда Фредди вот такой, как сейчас. Роджер обожает его голос, он влюблён в своего солиста и готов слушать целыми днями. Роджер может узнать тембр Фредди из миллионов, отличить по одной единственной ноте, по полутону, поэтому он так не любил, когда кто-то пел вместо Меркьюри. Роджер впитывает в себя звуки дорогого сердцу голоса и чувствует себя таким уязвимым. Прямо здесь и сейчас он готов расплакаться от осознания того, что на сей раз это не запись, что Фредди поёт в живую. Тейлор может слышать, как иногда Фредди рвано вздыхает или импровизирует, вытягивая ноту на октаву выше. И каждый такой раз его сердце екает. Они прогоняют еще несколько песен из последних альбомов, чувствуя в себе столько энергии и желания играть ещё и ещё, как, наверное, было только в начале семидесятых, когда музыка ещё не стала для них работой, а была только мечтой. Никто из них даже не замечает течения времени, и только когда репетиция заканчивается и они оставляют инструменты в покое, становится ясно, что уже далеко не полдень. Вайнона предлагает им прерваться на ранний ужин или поздний обед. Фредди чувствует приятную усталость, разливающуюся по всему телу словно тёплая карамель. Мышцы ломит, горло немного першит, а в голове блаженная пустота. Джон и Брайан двигаются медленно и устало всегда после репетиции, а Роджер слегка морщит нос. Фредди помнит, что он страдает от болей, если волосы долго стянуты в пучок. Буйная растительность у него на голове не терпела, да видимо, и сейчас не терпит никаких ограничений. Так что, когда они рассаживаются за любимый стол в своей любимой гостиной, Фредди делает то, что часто делал раньше: протягивает руку и стаскивает с волос Роджера резинку. Тот морщится, шипит, но не отстраняется, и Фредди знает — ему приятно, хоть и больно. — Голова болит? — мягко спрашивает Фредди, когда светлые, лохматые пряди падают Роджеру на плечи. — Угу, — устало тянет Тейлор, млея от ощущения длинных пальцев Фредди в своих волосах, и чуть откидывает голову назад. Фредди чувствует его одобрение и с удовольствием запускает пальцы в светлые волосы, которые скользят по ним как шелк. Роджер сидит, закрыв глаза, и, кажется, даже не дышит, лишь слегка подается ближе к руке, и Фредди чувствует, как замирает его сердце от такой податливости барабанщика. В то же время он понимает, что это всё ничего не значит, это просто массаж, дружеская услуга, привилегия, которой он пользуется, чтобы трогать то, что никогда не будет его, в конце концов, он делал так всю свою жизнь, и сейчас это не имеет никакого другого подтекста, чем до этого. Роджер находится на грани сна и реальности, до того ему хорошо. Он обожает, когда Фредди прикасается к нему так, у Меркьюри очень чувствительные руки, и Роджер часто шутил, что из него вышел бы прекрасный массажист, а Фредди всегда отвечал, что Роджеру повезло заиметь такого прекрасного массажиста в личное пользование. Так что Роджер полностью отдаётся ощущениям и на какое время даже забывается. Ему кажется, что они с Фредди остались одни в этом мире, и всё, чего он хочет, это чтобы Фредди не останавливался. Роджер влюблён в его прекрасные руки. Роджер счастлив. Фредди настолько увлекается массажем, что забывает о Джоне и Брайане, которые сидят напротив и все это время тупо молчат. И лишь когда Роджер тихонечко и блаженно стонет, Фредди вдруг понимает насколько неловкая тишина в комнате. Стон Роджера бьет его по нервам так, что он отдергивает руки раньше, чем осознает, насколько странно это все выглядит. Он и раньше делал Роджеру массаж головы, иногда прямо в студиях, и там было полно народа, но почему-то именно сейчас и здесь все это становится чересчур интимным, и Фредди не понимает, что тому причина. Меркьюри чувствует себя растерянным, он не понимает, что сказать, чтобы развеять неловкость, и к его ужасу Роджер, похоже, тоже что-то такое ощущает. Неужели он тоже заметил, насколько вдруг все стало интимным и не похожим на то, что было раньше? От подобных мыслей Фредди почти паникует. Роджеру неловко от того, что он забылся и позволил себе так расслабиться. Он не планирует показывать свои истинные чувства к Фредди кому бы то ни было из ребят, но если и дальше так пойдет, то скоро они и сами догадаются. Он с досадой смотрит в свою тарелку с полезной едой, желая выкинуть эту стряпню куда-нибудь, и пытается просто переварить и принять, что он только что чуть не спалился в который уже раз. К счастью, вся эта ситуация длится недолго, потому что ребята спешат развеять обстановку и завести разговор. — С чем бы ты хотел выйти на концерт? — спрашивает Брайан, и Фредди ему безумно благодарен: этот вопрос то, что сейчас нужно, чтобы привести его в чувство. — Я бы хотел спеть то, что не успел, — отвечает Фредди, а в глазах у него на секунду мелькает грусть. Мэю удается отвлечь его, и даже Роджер уже не так напряжен, как секунды назад. Брайан понимающе улыбается. Это больно для всех них. Последний альбом выходил уже без Фредди, им буквально приходилось лепить большинство песен по кусочкам, но это далеко не всё, что Фредди не успел. Они не выступали ни разу после восемьдесят шестого, Брайан уверен, Фредди хочет это наверстать. — Тогда нам предстоит много работы, — улыбается Мэй. — Поэтому нам нужна нормальная еда, — поддакивает Джон. — Предлагаю сочинить песню о том, как отвратительно кормят в корпорации. Роджер в знак поддержки кидает в него цветной капустой.1972
Фредди возвращается домой позднее, чем планировал. Он задержался у родителей и, если честно, порядком устал — разговоры иногда бывают чертовски утомительными, особенно если дело касается споров, а в последнее время споров с родными становится всё больше. «Queen» теперь чуть ли не лучшая группа среди колледжей, и Фредди уверен — их ждёт ещё больший успех, и всё своё время посвящает музыке. — Дорогуша, я дома! Это был ужасный день, — с порога кричит Фредди, стягивая с себя обувь. Ответом служит тишина. Фредди не помнит, чтобы Роджер собирался куда-то уходить. В квартире горит свет и громко работает телек. Фредди заглядывает на кухню, которая встречает его пустотой, а после идёт в комнату, в которой тоже никого. — Роджер, — окликает Фредди и направляется к ванной комнате, которая оказывается запертой, — ты тут? За дверью слышится возня, а после до странного взволнованный голос Тейлора: — Да, я купаюсь. Фредди тяжело вздыхает. — Поторопись, мне тоже нужен душ, у нас завтра концерт, и мне хотелось бы выспаться. Роджер что-то невнятно мычит в ответ, а Фредди уходит на кухню, чтобы приготовить себе чаю и как-то скоротать время в ожидании. Он успевает выпить две кружки, досмотреть до конца какую-то абсолютно глупую передачу и расстелить постель, но Роджер всё ещё не выходит из уборной. Фредди начинает злиться. Роджер выбрал не лучшее время, чтобы устраивать заплывы. Он быстро преодолевает расстояние до двери и стучит настолько громко, насколько хватает сил. — Надеюсь, ты там утонул, дорогуша, иначе я вытащу тебя из ванной прямо за твои прекрасные волосы, — нервно выкрикивает Фредди и снова бьёт по двери кулаком. — Я никогда отсюда не выйду, — заявляет в ответ бесстрашный барабанщик. Первый порыв Фредди — придушить засранца собственными руками — быстро сменяется волнением, когда он слышит убитый, бесцветный голос Роджера. Он сразу понимает: что-то произошло. — Роджер, что случилось? — тревожно спрашивает Фредди, умоляя себя не впадать в панику раньше времени. — Ничего, просто принеси мне ножницы и уйди отсюда, — жалобно бросает Тейлор и, кажется, что-то разбивает об пол. Держать себя в руках больше невозможно. Фредди понятия не имеет, что произошло, но страх за Роджера становится почти животным. Он сглатывает ком, вставший прямо поперёк горла, и просит: — Милый, ты знаешь, насколько широким может быть размах моей фантазии, поэтому просто открой чёртову дверь и дай убедиться, что ты там не умираешь. Фредди слышит звук шагов: Роджер мечется по ванной комнате, но дверь всё ещё заперта. Фредди уже вполне готов её просто снести. — Роджер! — рыкает Фред, в его голосе проскальзывают истеричные ноты. — Я не умираю, Фредди, — наконец-то отвечает Роджер, и Фредди слышит звук открывающейся защелки, — я всего лишь стал похож на болотную фею или ещё чего похуже. Роджер предстаёт перед Фредди в расстёгнутой рубашке, немного мокрой в районе воротника, домашних шортах и с мокрыми волосами, и всё бы ничего, если бы мокрые, лохматые пряди волос не были зеленоватого, мутного оттенка. Фредди наконец-то отпускает, с его плеч валится несколько тонн, и он громко выдыхает спёртый воздух, всеми силами пытаясь не засмеяться. Роджер, словно нахохлившийся обозлившийся воробушек, смотрит из-под длинной, лохматой чёлки обиженным взглядом и поджимает тонкие губы, когда Фредди всё же не выдерживает и начинает откровенно ржать, прикрывая рот рукой. — Да пошёл ты на хуй! — обиженно бросает Роджер и пытается захлопнуть дверь, лишая мудака Фреда возможности поглумиться над ним, бедным и несчастным, но Фредди быстро приходит в себя, не давая закрыть дверь и протискиваясь в небольшую ванную комнату. — Прости, дорогуша, я не хотел тебя обидеть. Просто, чёрт возьми, как это произошло вообще? — Фредди утирает слёзы в уголках глаз и смотрит на Роджера уже серьёзным, озадаченным взглядом. Роджер тяжело вздыхает, трёт ладонью шею и тоже поднимает на Фредди глаза, встречаясь взглядом с чёрными, тёплыми омутами. — Я идиот, хотел немного осветлить волосы перед концертом, но эта хрень, судя по всему, оказалась просрочена. Как только решу эту проблему, пойду и набью морду мудаку, что продал мне это дерьмо, — гневно бросает Роджер и пинает ногой тюбик из-под осветлителя для волос. Фредди мягко улыбается и подходит ближе, легко укладывая свои ладони Роджеру на плечи в надежде того хоть немного успокоить. Роджер незаметно для себя быстро расслабляется под тёплыми руками. — Успокойся, Роджер, мы всё исправим, нечего паниковать раньше времени. — Конечно, я прямо сейчас возьму ножницы и отрежу эти волосы нахрен, — недовольно проговаривает он и утыкается взглядом в пол, чувствуя, что пронзительный взгляд чёрных глаз вводит его в какой-то необъяснимый ступор. Фредди почти задыхается от возмущения, стоит только представить, как Роджер небрежно срезает свои волосы. Фредди ни за что не позволит этого сделать! Ему нравятся светлые, немного суховатые прядки длинных волос Роджера, он любит перебирать их пальцами, когда Роджер в фургоне засыпает прямо на его плече. Нравится собирать их в небрежный хвост, когда Роджер готовит что-нибудь на кухне и волосы постоянно лезут ему в лицо. Фредди очень нравится, как выглядит Роджер, и он бы не позволил ничего в нём поменять. — Не говори глупостей, дорогуша! — фыркает Фредди, подталкивая Роджера к выходу из ванной. — Пойди сделай себе чаю и отдохни, а я всё исправлю. Роджер не успевает ничего возразить, так как Фредди ловко влезает в свои ботинки, накидывает на плечи пиджак и скрывается за дверью, оставляя Роджера одного, и ему не остаётся ничего другого, кроме как ждать. Роджер больше не чувствует себя таким нервным, Фредди удивительным образом действует на него успокаивающе, и Роджер верит ему, зная, что тот обязательно всё исправит. Фредди возвращается домой довольно быстро, он знает, что угрозы Роджера обкорнать себя — всего лишь слова, но он очень спешит, так как всё равно беспокоится за своего чрезмерно вспыльчивого барабанщика. К счастью, Роджер уже абсолютно спокойный сидит в кресле, сжимая в руках большую кружку с чаем, и его чудесные, пусть и зеленоватые волосы на месте. Фредди улыбается. — Пойдём на кухню, тут будет неудобно, — просит Фредди и Роджер без возражений следует за ним, удобно усаживаясь на стул. Фредди разводит в тарелке осветлитель. — Скажи мне одну вещь, милый, для чего ты решил покрасить волосы, они ведь и так белые? — Мне показалось, что они выгорели на солнце и стали жёлтыми, — морщится Роджер и громко отпивает из чашки. Фредди усмехается своим мыслям и запускает пальцы в волосы Роджера, откидывая их назад, у Тейлора от удовольствия дрожат коленки. — Ты такой придурок, Роджер, — мягко улыбается Фредди и берёт в руки расчёску, бережно прочёсывая лохматые прядки, Роджер улыбается в ответ. Он не признаётся даже себе, но ему так чертовски это нравится, всегда, когда длинные пальцы Фреда путаются в его волосах, когда тот ласково перебирает его пряди или немного тянет их назад, заплетая хвост, его уносит. Фредди ловко орудует кисточкой, возится с волосами Роджера мягко, словно боясь причинить дискомфорт, и с выражением жалуется на свой ужасный день. Роджер наслаждается мелодичным голосом и приятными прикосновениями, надеясь только не уснуть — до того ему приятно всё, что сейчас происходит. Фредди помогает смыть Роджеру краску, и тот чувствует себя словно вылепленным из пластилина, расслабленным и глупо счастливым. Роджер с удовольствием проводит пальцами по своим снова белым волосам и, улыбаясь, поворачивается к довольному собой Фредди: тот заправляет свои волосы за уши и сияет, словно выиграл миллион. — Что бы я делал без тебя? Даже не знаю, чем я тебя заслужил, — шутливо бросает Роджер, совсем не замечая, как Фредди от этих слов слегка заливается румянцем и смущённо прикрывает глаза. — Я думаю, сходил бы сам за другим осветлителем и решил бы эту проблему, — фыркает он. — Сомневаюсь, — тянет Роджер и ещё раз поправляет волосы, он рад, что не пришлось их обрезать. — В любом случае спасибо, ты лучший! Роджер улыбается и хлопает Фредди по плечу, задерживая руку немного дольше положенного. — Я знаю, дорогуша! — высокомерно бросает Фред, только бы скрыть свой трепет от этих слов. Его сердце готово просто выпрыгнуть из груди. — Ты спас меня и можешь просить теперь, что хочешь, — хитро стреляя глазами, бросает Роджер, а у Фредди на несколько секунд перехватывает дыхание. Ему немного больно и, конечно же, обидно, ведь, знай Роджер хоть малую долю того, о чём Фредди хотел бы его попросить, он не стоял бы тут, так беззаботно улыбаясь и позволяя ему спать всего в нескольких шагах от себя. Фредди хватило бы даже целомудренного поцелуя, простого обычного прикосновения губ, он бы не посмел просить о большем, но он знает, что даже это навсегда останется лишь его несбыточной мечтой. Роджер Тейлор прекрасен, Фредди любит его длинные светлые волосы, его яркую улыбку и звонкий смех, он любит в нём всё, даже грубость и привычку разбрасывать вещи, где придётся, и Роджер, конечно же, тоже любит Фредди за то, что тот такой хороший друг. Проблема лишь в одном: их любовь разная, а потому никогда не встретится на одной прямой. Фредди хотел бы попросить о многом, но просит о том, что не имеет никакого значения. — Утром я первый в душ, — отвечает Фредди и горько улыбается, Роджер смеётся, скидывает с себя рубашку и небрежно валится в кровать. — Договорились. Роджер никогда не узнает правды.