MASTI

1 Располагая солидными накоплениями, Самсон Ловичев мог бы приобрести квартиру в центре. Однако понтам он противопоставляет комфорт, и потому обособленно стоящий дом в глубоком замкадье кажется ему наилучшим вариантом для проживания человека, страдающего социофобией. Ни соседей. Ни инфраструктуры. Самсон скидывает кроссовки в прихожей и проходит в просторную кухню. Привычным небрежным движением открывает холодильник, берет с полки пластиковую бутылку с водой, свинчивает крышку и отпивает прямо из горла. Один крупный глоток. Второй. Третий. Все. Не то, чтобы ему хотелось пить – это зацикленный ежедневный ритуал, выполнив который Ловичев будет чувствовать себя дома в полной безопасности. Не включая освещения, он направляется в холл. Просторный и темный. Сквозь большие окна видно улицу: зубчатую кромку леса, который начинается через полкилометра от дома, и звездное небо. Вдали от огней цивилизации оно кажется яснее, а мерцающие холодным светом точки – четче и больше. Густая тишина давит почти ощутимой плотностью, но не является проблемой, из-за которой Самсон способен отказаться от священного уединения. Оно необходимо для того, чтобы сохранять рассудок холодным, чистым, и, что немаловажно, трезвым. За время отсутствия – с шести утра до-полпервого ночи – ничего не изменилось. Менять что-либо в обстановке или атмосфере этого дома просто некому. Самсон живет один. Раз в неделю приезжает клинер, чтобы сделать уборку. Три раза – повар, чтобы приготовить ужин на пару дней. Со стиркой Ловичев предпочитает справляться самостоятельно, потому как не желает, чтобы чужие глаза видели то, что для них совершенно не предназначено. Он заходит в ванную комнату и, наконец, щелкает выключателем. Холодный свет ослепляет. Белоснежный кафель. Ванна отсутствует, вместо нее – душевая кабина. Обстановку сложно назвать приятной и расслабляющей: помещение сильно напоминает морг за одной лишь разницей: отсутствует стол для проведения аутопсии. Самсон снимает одежду и кидает ее в стиральную машину. Затем извлекает из спортивной сумки другой комплект, рабочий – футболку и боксерские трусы, заляпанные спекшейся кровью – и также отправляет в стиралку. Запускает цикл. Идет принимать душ. Через пятнадцать минут возвращается на кухню, чтобы разогреть и съесть очень поздний ужин. 2 Почему он не заметил этого раньше? Потому, что сразу не включил свет? Слишком устал? Или это произошло, пока он принимал душ? Скорее всего. Иначе бы сработала сигнализация. А затем сотрудник частного охранного предприятия, обслуживающего дом и участок, незамедлительно созвонился бы с Ловичевым, выясняя, ложной была тревога или настоящей. Окно на кухне разбито. Влетевший с улицы камень валяется на полу среди осколков. Аппетит у Самсона сразу пропадает. Беглый осмотр помещения ничего не дает. Никаких признаков проникновения. Ничего подозрительного. Тихо ступая, Ловичев проходит в кабинет. Из ящика письменного стола достает травматический пистолет. Снимает с предохранителя. И, внимательно прислушиваясь, осматривает весь дом. Через пять минут убеждается в том, что кроме него внутри больше никого нет. Значит, необходимо проверить двор. А затем – запись с камер видеонаблюдения. Здесь не бывает случайных людей. Поблизости ничего нет: ни населенных пунктов, ни достопримечательностей для культурного отдыха типа озера или реки. Никто не оказывается проездом: дом располагается далеко от трассы. Чтобы добраться до него, нужно точно знать, где повернуть и не пропустить едва заметный съезд без указателя. Ехать придется около десяти километров через лес по колее, состоящей из кочек и колдобин. После завершения строительства Ловичев решил не отсыпать хорошую дорогу – гостей он не ждал, а сам легко проезжал на внедорожнике. Чтобы не сделать себя легкой мишенью, Самсон пренебрегает внешним освещением. Блеклого лунного вполне достаточно. Кухонное окно находится с торца здания. Это значит, что необходимо обойти половину фасадной части и повернуть за угол, а после – держать ухо в остро. Травмат и чемпионский пояс по ММА – еще не гарант победы в случае внезапного нападения. Холод все более дерзко и ощутимо цепляет обнаженные плечи. В начале августа днем еще жарко, а вот ночами – уже достаточно прохладно. В одной майке-борцовке и трениках уже не просидишь на улице длительное время. Минута – ничего. Вторая – ничего. Кажется, проходит целая вечность, прежде чем Самсон различает в тишине слабый шелест и хруст. Внимательно прислушивается и, держа палец на спусковом крючке травматического пистолета, медленно передвигается в направлении звуков, аккуратно разводя траву свободной рукой. Чем ближе подбирается, тем отчетливее становятся слышны хрипы и стоны. - Кто здесь? – Самсон передергивает затвор травмата, досылая в патронник первый патрон из обоймы. - П-пожалуйста… - голос. Очень тихий, на грани жизни и смерти. – Позвоните брату… 3 Настойчивый телефонный звонок будит Зеринского около двух часов ночи. - Слушаю. Май недовольно морщится, но вслух ничего не произносит. Поворачивается спиной, демонстрируя незаинтересованность и безучастность. Рабочие дела Эдика его никак не касались, однако он всегда внимательно подслушивал каждый внеплановый разговор, свидетелем которого невольно становился. До сих пор опасался, что однажды позвонят и по его душу. - И причем здесь я? – после продолжительной паузы холодно и несколько раздраженно интересуется Зеринский. Затем оборачивается, смотрит на Мая будто с сожалением. Тот, словно ощущая взгляд кожей, напрягается. Неужели, действительно, позвонили на счет Акимова? Сейчас вскроется вся правда о том, что он являлся организатором убийства Богданова Евгения, замочившего его жену и дочь. Затем всплывет на поверхность тот факт, что Зеринский злоупотребил полномочиями в угоду личной симпатии к преступнику и утаил эту важную информацию от следствия. Кажется, сердце Мая пропускает не один удар, а целых десять. - Ладно, я сделаю запрос. И Акимов облегченно выдыхает. Нет, звонят по какому-то другому поводу. Как и всегда до этого. Но каждый экстренный вызов посреди ночи, подобный этому, планомерно усугубляет прогрессирующий невроз. - Скинь мне фотографию его водительского удостоверения. А я пришлю тебе телефон и адрес клиники, которая неофициально сотрудничает с нами в нестандартных случаях, - кто такие «мы», не уточняет. – Я предупрежу знакомого хирурга о том, что ты приедешь. Остальное – сам. После этого Эдуард сбрасывает звонок. Затем находит в памяти телефона нужный контакт и пересылает его собеседнику, который для Мая по-прежнему остается безликим и безымянным. - Кто это, Эдди? – старается, чтобы голос звучал как можно беспечнее. - Один долбоеб, - отмахивается Зеринский и поднимается с постели. Одеяло соскальзывает, открывая обнаженную задницу. Перед тем как уснуть, они занимались сексом, а после никто не удосужился натянуть трусы или сходить в душ. – Спи, Май. Мне нужно поработать. 4 На земле распростерт человек, который, учитывая характер полученных травм, едва ли доживет до рассвета. Он не в состоянии отвечать на вопросы. Только просит позвонить брату. Но кем тот является и как с ним связаться, Самсон добиться не может. Мобильного телефона и паспорта не обнаружилось. Во внутреннем кармане легкой куртки нашелся только бумажник с парой банковских карт и водительскими правами на имя Любомирова Арсения Яковлевича. Двадцать четыре года. На фотографии документа – миловидный молодой человек, опознать которого по изображению теперь достаточно проблематично. Возможно, это чужие документы. Но никакой другой зацепки для идентификации личности у Ловичева нет. Он включает подсветку в телефоне и фотографирует водительское удостоверение так, чтобы ФИО и номер документа отчетливо распознавались. Затем отправляет фото Зеринскому. Тот, как и обещал, уже прислал контакты хирурга из такой-то частной клиники. Работы для него будет много. Лицо в крови. Кожа местами срезана, свисает тонкими лентами. Открытый перелом левой голени. Вывих правого плеча. Глубокая ножевая рана в левом подреберье. Кто-то специально привез Арсения Любомирова сюда, выбросил и оставил умирать. Возможно этот же человек кинул камнем в окно, желая привлечь внимание. Вероятность того, что это сделал сам потерпевший, исключалась – слишком ослаб от потери крови. Однако при этом следов пребывания на территории других посторонних Ловичев не зафиксировал. Самсон отказывается вызывать полицию и скорую помощь. Он понимает, что наводящими вопросами дело не ограничится: полумертвый человек на изолированной территории, отсутствие свидетелей и гарантий того, что камеры засняли хоть что-нибудь полезное, представит Ловичева не в самом выигрышном свете. Поэтому расчет на неофициальное содействие бывшего коллеги, с которым теперь их связывали общие тайны Клуба «Масти», кажется более безопасным вариантом. 5 Везти Арсения в клинику пришлось самому. Благо, она располагалась не на другом конце Москвы. Хирург, рекомендованный Зеринским, встретил Ловичева не слишком радушно. Но никаких лишних вопросов не задавал – оценил шансы Аресения выжить и распорядился о проведении срочной внеплановой операции. - Учитывая достаточно тяжелое состояние пациента, не могу точно сказать, сколько времени потребуется, - глядит на Самсона с едва скрываемым пренебрежением. Вероятно, не верит в то, что стоящий перед ним человек с лицом лесоруба и телосложением боксера не имеет никакого отношения к тому фаршу, который сейчас укатили на медицинской каталке в операционный блок. Самсон глаз не отводит. Не привыкать. – Стоимость всех оказанных услуг, включая послеоперационное наблюдение в стационаре, будет достаточно высокой. Думаю, вы понимаете, почему. Он понимает. И просто кивает в ответ, выражая готовность оплатить все, что потребуется. Проще было бы добить Арсения и закопать где-нибудь в лесу. Но если однажды каким-либо образом всплывет информация о том, что Любомиров находился в доме Ловичева, а позже при проведении следственных мероприятий на территории участка обнаружится и его труп, то едва ли Зеринский захочет прикрывать задницу Самсона по старой дружбе. Кто-то привез Любомирова. И этот кто-то вполне может объявиться снова. 6 Семь ноль-ноль. Самсон сидит в круглосуточной кофейне, расположенной недалеко от клиники. Пьет неизвестно какую по счету чашку кофе, чтобы побороть одолевающий сон. Глаз этой ночью он так и не сомкнул. Ловичев пытается отыскать в интернете какую-нибудь информацию об Арсении Любомирове. Социальные сети, зарегистрированный бизнес, упоминания в СМИ – что угодно, что позволит получить хотя бы примерное представление о том, кем является этот человек и за что его могли так ухайдокать. Но ничего, кроме престарелого однофамильца из Новосибирска, вскользь упомянутого в статье провинциальной газеты, гугл так и не выдал. В семь двадцать перезванивает хирург и сухо информирует о том, что операция прошла успешно: пациент выжил, но состояние тяжелое. Первые несколько часов он будет находиться под наблюдением в отделении реанимации. Посещать пациента разрешено только родственникам, членам семьи и законным представителям, к которым Ловичев не имеет отношения. Впрочем, тот и не стремится таскать передачки. Главное, что пацан не двинул кони на операционном столе. Зеринский звонит около восьми. И без церемониальных прелюдий интересуется местонахождением Ловичева и состоянием Любомирова. Кофейня такая-то. Арсения заштопали и загипсовали – жить будет. По крайней мере, пока. - У тебя есть какая-нибудь полезная информация? - Оставайся на месте. Буду через сорок минут, - отвечает Зеринский, и что-то в его тоне заставляет Самсона напрячься. 7 В последний раз они пили кофе вместе лет пять назад. Тогда жизнь еще шла своим предсказуемым чередом и обещала оставаться такой на долгие годы вперед. С регулярными выплатами жалования государственным служащим, с неотчуждаемыми социальными гарантиями и призрачной перспективой карьерного роста. Но, тем не менее, она была – бесценная уверенность в завтрашнем дне. Однако в один прекрасный момент для Ловичева все закончилось. Взятки брали все. До тех пор, пока этот факт не становился достоянием Главного управления собственной безопасности МВД. Поэтому, в силу капиталистической солидарности, участники этой аферы не имели пагубной привычки обсуждать дополнительные источники дохода, даже если точно знали, кто, у кого и за какую оказанную услугу принимал подношения. Многие существенно поправили материальное положение благодаря незарегистрированным вливанием инвестиций со стороны. Зеринский особо преуспел на данном поприще, но УСБ ни разу не удавалось прищучить его по горяченькому. Уж слишком виртуозно этот бизнесмен в погонах умел быть осторожным, договариваться и решать. Ходили слухи, будто долгосрочную индульгенцию Эдуарду обеспечивал свой человек в УСБ, получавший процент от удачных сделок. У Самсона таких полезных знакомств не было, поэтому периодически за него вступался Зеринский. Отнюдь не по душевной доброте, а с целью получить дополнительный доход на посреднических услугах. В довесок к нему он приобретал дополнительную власть над Ловичевем. Не только, как старший по званию, но и как человек, располагающий компрометирующими сведениями. Тот все прекрасно понимал, и потому исправно играл роль надежного подчиненного. Далеко не всех устраивал подобный расклад. Со стороны обделенных удачей сотрудников участились сообщения в УСБ и в прокуратуру о процветании взяточничества в следственном управлении. И статистику раскрываемости нужно было подлатать. Заменить Зеринского – означало остаться без внебюджетных средств на личные нужды. А кость голодным псам – вышестоящему руководству – бросить было необходимо. Этой костью и стал Самсон Ловичев. Полетели погоны, звания, должности, вся привычная жизнь и, конечно, крепкая мужская дружба. Эдуард благоразумно не вставлял палки в жернова карающей системы, но от срока, все-таки, отмазал. Сколько стоил этот «белый билет», Самсон не знал и, наверное, уже не узнает. За билетом последовало «предложение, от которого невозможно отказаться» в сложившейся ситуации. О карьере в МВД Ловичев мог забыть, но Зеринский позаботился о бывшем подчиненном. Он подобрал нового работодателя, способного обеспечить ему безбедную жизнью при безоговорочном соблюдении всех условий контракта - Антона Николаевича Холодного, директора специализированного закрытого клуба. Самсон не испытывал благодарности за такое унизительное списание в утиль, но, почему-то с повинной, чтобы отсидеть положенные 6 лет, в прокуратуру не пошел. С тех пор на Зеринского Ловичев смотрел только издалека и мельком, если случайно замечал среди постоянных гостей клуба «Масти». Тот всегда делал вид, что они никогда не были знакомы прежде. Действительно, что могло быть общего у заместителя начальника следственного отдела с палачом? 8 Зеринский подъезжает ровно через сорок минут. Точен, как швейцарские часы. Черный «Мерседес» смотрится крайне неуместно у входа в дешевую кофейню. Официанты с любопытством косятся в окно: отполированная до блеска машина с тонированными окнами внушает им благоговейный трепет. Мобильный телефон Самсона настойчиво вибрирует. - Выходи, - он получает приказ прежде, чем успевает ответить «Алло». – И не забудь мой кофе. Пять лет спустя ничего не меняется: Эдик остается боссом, а Самсон – его подчиненным. И не имеет значения, что формальности давно утратили актуальность. В общении с некоторыми людьми поведенческие привычки до отвращения непреодолимы. 9 Кофе Зеринский пьет, чуть морщась. Горький и кислый. Вполне соответствует уровню заведения. - Рад тебя видеть, - однако особой радости в ледяном тоне Эдика не угадывается. Он сосредоточенно наблюдает через тонированное стекло за неподвижной точкой, расположенной где-то на противоположной стороне улицы. - Не сомневался, что ты впишешься в коллектив Холодного. Самсон мрачно усмехается. Обида на Зеринского, наверное, не изживет себя никогда. Ведь из них двоих сухим из воды выбрался только он. - Думаешь о том, сколько будешь должен? Считай, что это подарок, - большой и указательный пальцы равнодушно отстукивают монотонный ритм по приборной панели. – Полагаешь, что превращать людей в фарш на ринге Холодного мы должны были, по меньшей мере, вместе? - наконец оборачивается. Взгляд светло-серых глаз холоден, как сталь. Как дуло двустволки, направленное прямо в лоб. Порох щекочет ноздри. – Только, в отличие от тебя… - с особым жестоким акцентом. Почти шепотом. Сквозь полутень самодовольной улыбки. – Я бы не драматизировал и справился, - и очень внимательно наблюдая за реакцией. Глубокий вдох. Ловичев представляет, как пальцы сжимаются в железный кулак. Настолько сильно и плотно, что кулак этот становится камнем. Пространство для замаха в салоне «Мерседеса» недостаточно, но оно и не нужно. Хороший кик-боксер бьет по короткой и точной траектории, преследуя только одну цель – нокаут. А очень хороший – даже не станет тратить время на джеб правой. Вынесет мощным ударом локтя левой. Сломает Эдуарду челюсть, а если перестарается, то может и убить. …Выдох. Самсон улыбается в ответ. Он это делает крайне редко. Волк не охотится на медведя в одиночку, Эдик. - Конечно, ты бы справился, - мощная ладонь резко опускается на загривок Зеринского и резким рывком заставляет корпус податься вперед. Горячий кофе выплескивается из бумажного стаканчика и обжигает запястье, пачкая белоснежную манжету рубашки. Эдуард рефлекторно разжимает пальцы и выдыхает короткое «блядь». Стаканчик падает на пол, и недопитый кофе растекается по резиновому коврику. Больше Зеринский ничего не успевает предпринять. Подбородок больно врезается в жесткую кожаную оплетку руля. - Ты всегда был правильным. И здесь бы постарался, - Самсон по-отечески снисходительно треплет Эдика по волосам. Как пацана. Несмотря на обратную разницу в возрасте. – Расскажешь что-нибудь о Любомирове? Или сначала мы по-светски померяемся хуями? Зеринский с трудом сохраняет хладнокровие. Это дается ему ценой невероятных усилий и запредельного дзэна. Адреналин стучит в ушах. Глаза заволакивает черная пульсирующая пелена. Пальцы Ловичева с точностью костоправа и предупреждающей аккуратностью давят на обе сонные артерии. Эдуард понимает, что если окажет сопротивление, то этот раунд зачтется не в его пользу. - У тебя больше, - примирительный смешок. Самсон разжимает хватку и убирает руку. Эдик разминает шею. Затем, словно ничего не произошло, спокойно подбирает с пола стаканчик, открывает дверь, и аккуратно ставит его на асфальт, под днище машины. Лайфхак со студенческих лет – чтобы никто не заметил и не отчитал за мусор в неположенных местах. - Арсений Любомиров, - доброжелательно напоминает Самсон, ненавязчиво, но очень внимательно наблюдая за каждым действием собеседника. Ему не хочется ломать руки бывшему другу, если тот внезапно надумает вынуть табельное оружие из трусов. Но придется, если тому подожмет, что у Ловичева «больше». – Ты что-нибудь узнал? Зеринский выдерживает недолгую тактическую паузу, раздумывая над тем, какую информацию стоит выдать, а о какой лучше умолчать. - Немного, но пока этого хватит. 10 Арсений любил красивую жизнь. Завтракать с видом на Кремль. Обедать в Кофемании. Ужинать, глядя на город из панорамных окон ресторанов, расположенных на территории Москва-сити. Просыпаться, когда захочется. Ездить, куда захочется. Заниматься тем, чем хочется. Ни перед кем не отчитываться. Он полагал, что сказка будет продолжаться долго и завершится непременным хэппи-эндом. После окончания университета Любомиров больше не желал находиться в финансовой зависимости от старшего брата, который обеспечивал всем. Выпускник Британки, он отлично разбирался в маркетинге и дизайне, а потому был уверен, что любая компания примет его в штат с распростертыми объятиями. Достаточно скоро он устраивается на работу штатным маркетологом крупного рекламного агентства. Через пять месяцев получает повышение до арт-директора. Ещё через четыре - становится заместителем директора компании по стратегическому развитию. А через полгода усаживается в кресло руководителя всего агентства. Выше в управленческой иерархии оставался только учредитель, которого вполне устраивали амбиции, качество работы и управленческий стиль Любомирова. Однако водился за ним косячок, который коллеги-старожилы так и не простили «мальчику с улицы»: присваивание денег компании, а заодно – и сотрудников. Зарплаты урезались. Несогласных выпиливали из системы, делая условия труда невыносимыми. Повалились жалобы учредителю. Но тот по какой-то причине не спешил их удовлетворять. Затем последовали угрозы обращения в трудовую инспекцию. Но ни один страждущий так и не дошел до инстанции. Почему-то все время что-то этому препятствовало: то ногу сломал, то мама умерла, то сам. Однажды терпение работников закончилось. Физически слабый Арсений не мог оказать сопротивление четверым обозленным менеджерам, которые так и не дождались обещанных денег. Они выбивали из него компенсацию без особой жалости. А все остальные вместо того, чтобы вызвать полицию, снимали происходящее на телефоны. Это видео попало к сотрудникам полиции уже после того, как было опубликовано на просторах ютуба. К тому моменту Арсения Любомирова уже никто не мог найти. Задержание двадцати шести человек, среди которых были и организаторы, и безучастные свидетели расправы, производилось прямо из офиса агентства. Их погрузили в полицейский автозак и увезли. Однако ни в одном отделении Москвы и Подмосковья информацию о прибытии задержанных не подтвердили. До настоящего времени местонахождение бывших сотрудников компании не установлено. По факту умышленного похищения группы людей возбуждено уголовное дело, которое с очень большой вероятностью замнут достаточно скоро. Старший брат Любомирова Арсения в таком исходе чрезвычайно заинтересован и обладает необходимыми рычагами влияния. Скорее всего, ни одного из виновных уже нет в живых. 11 - Пиздец… - Самсон внимательно просмотрел видеозапись. Ничего, кроме оголтелого остервенения он там не увидел. - Но парень еще не выглядит настолько херово, - вопросительно смотрит на Зеринского, будто тот может объяснить, почему Ловичев обнаружил Арсения в гораздо более тяжелом состоянии. - Есть предположения, как он оказался возле моего дома? - Привезли и выбросили. Возможно, подсказали, куда ползти, если хочет выжить, — Эдуард пожимает плечами. – Все может оказаться простым совпадением. Но, — забирает свой телефон из рук Самсона. – Есть пара моментов, которые заставляют думать, что место было выбрано не случайно. Со времен службы Ловичева в полиции ничего не изменилось. В этой стране по-прежнему очень много людей исчезает в никуда. Затем они неожиданно возвращаются в виде неопознанных трупов. Но большая часть пропавших без вести так и остается ненайденными. Это логично, если стоит цель избавиться от человека раз и навсегда. Однако кто-то очень хотел, чтобы Любомирова нашли, поскольку выкинули недобитым в непосредственной близости от жилого дома. Возможно, наблюдали из засады, чтобы удостовериться, в том, что Арсения подберут. На видеоролике, где зафиксированы повреждения, причиненные Любомирову во время избиения, общее состояние потерпевшего можно оценивать средней степенью тяжести. В частности, на момент произведения съемки отсутствовал открытый перелом костей голени правой ноги, вывих левого плечевого сустава, глубокая рана в районе правого подреберья и освежеванное лицо. Ни у одного из нападавших не имелось при себе никакого колюще-режущего оружия. Соответственно, все вышеперечисленные травмы Арсений получил уже после того, как съемка завершилась. Вероятнее всего, тяжкие телесные повреждения ему нанесли перед тем, как оставить в непосредственной близости от дома Ловичева. В противном случае, Любомиров уже был бы мертв к моменту обнаружения. Согласно описаниям Самсона, раны выглядели свежими без признаков нагноения, кровь сочилась равномерно – эти свидетельства могут служить косвенным подтверждением версии. Вторым аргументом в пользу гипотезы о неслучайности произошедших событий является подтвержденный факт наличия у Арсения родственных связей с одним из наиболее влиятельных клиентов закрытого клуба «Масти». При этом, Ловичев Самсон является постоянным сотрудником того же заведения. Считать такое стечение обстоятельств простым совпадением было бы очень непредусмотрительно. - Вопрос в том, сыграл ли ты правильно свою роль, которая тебе отводилась, - подытожил Зеринский. - Какая, к черту, роль, Эдик? Кроме меня в клубе много других наемников. - Но только ты делаешь то, чего не делают все остальные, - тот многозначительно выгибает бровь, не договаривая сути, и выжидающе смотрит, позволяя тому осознать очевидное. Повисает очень тяжелая минута молчания. А затем Самсон со свистом выдыхает. - Бля-я-ядь… - приваливается горячим лбом к холодному стеклу. - Поэтому, пока не поздно, рекомендую связаться с братом Любомирова, - Зеринский внезапно, как в былые времена, ободряюще похлопывает Ловичева по плечу. – А я отправлю пару своих ребят в клинику, чтобы присмотрели за пациентом. Возможно, то, что ты не оправдал чьих-то ожиданий, сыграет на руку. - Спасибо, - отвечает угрюмо. Может, Эдик не такой уж и пиздюк, каким кажется? Впрочем, еще очень рано делать выводы. – Что за шишка этот «старший брат» и как с ним связаться? - Это Олег Мертвый. Я дам тебе его личный номер. 12 Место встречи Мертвый назначает на относительно нейтральной территории – в любимом ресторане с красивым видом на город, где каждый официант знает, что обычно заказывает самый важный клиент, а повара – как это приготовить, чтобы он остался доволен. А довольным чем-либо Олег, в принципе, бывает нечасто. - Благодарю за проявленную заботу о моем младшем брате, - в знак особой признательности он снисходит до легкого царственного наклона головы. – Я компенсирую все расходы. - Не нужно. Помощь другим людям меня не обременяет, - счета Самсона способны выдержать наступление разных форс-мажоров, в том числе – внеплановое отчисление на благотворительность. Если верить информации, полученной от Зеринского, Арсений – тот еще мудак, дурящий людей. Но участи подохнуть, как жалкая псина, наверное, не заслуживает. По крайней мере, хочется так думать. - Спасибо, Самсон, - тон ровный и любезный, но Ловичева не обманешь вкрадчивой елейностью речей. Сообщить о месте нахождения и состоянии Любомирова можно было и по телефону. Но почему-то Мертвый пожелал обсудить это в приватной обстановке при личной встрече. Причина должна оказаться достаточно веской, потому как Олег запретил телохранителям присутствовать при разговоре и распорядился не рассаживать гостей ресторана за столики, находящиеся в непосредственной близости. - Тогда позволь сделать тебе подарок в знак благодарности. - Как скажете. Если наличие моего согласия принципиально. Чужой страх. Чувство, которое приносит самое большое наслаждение. Но когда боятся все, оно приедается, становится пресным, безвкусным и раздражающим. Ловичев не боится. Не потому, что безрассудно храбр. А потому, что ему нечего терять. Но что Самсон предпримет, если ему позволить обладать той властью, которой тот всегда тайно завидовал? Конечно, Мертвый не вернет ему похеренную карьеру, но сможет предложить кое-что другое. Уравнять в правах со своим заклятым другом в том альтернативном мире, где оба безнаказанно проявляют самые опасные черты. Однако Ловичев – с некоторыми ограничениями, потому что в клубе «Масти» Шестерка – не ровня Тузу. - Ты – мастер своего дела, Самсон, - красное, как кровь, вино омывает стенки бокала, оставляя маслянистые разводы. Глоток. Еще один. Сухие бледные губы напитываются терпким виноградным послевкусием. – Всегда оправдываешь ожидания своих заказчиков. Мои ожидания, - Мертвый выдерживает многозначительную паузу, чтобы Ловичев обязательно вспомнил, как аккуратно и точно своими железными руками сломал, будто куклу, крепкого Романа Зерваса, лишнее звено в сердечных делах Олега. Прошло почти три месяца. Три месяца без всякой признательности. Олег улыбается: да разве кто-то когда-то скажет «спасибо» палачу? Самсон сдержано кивает в ответ, давая понять, что оценил проявленное участие, но можно уже перейти ближе к делу. - Немного терпения, - Олег оплетает его большую ладонь своими изящными, как у пианиста, пальцами. Тот напрягается: в наборе паттернов поведения не находится подходящего для данной ситуации. Как реагировать? Обижать важного и влиятельного человека нельзя. Но и позволять делать все, что вздумается, тоже. Пока он рассуждает, момент для адекватного сопротивления становится неактуальным. - Антон Холодный – хороший руководитель. Но слишком правильный. Иногда жадный. И совершенно невнимательный, - на ладони Ловичева появляется клубная карта, положенная рубашкой вверх. – Но я умею быть щедрым и убедительным, - Олег убирает руки и отстраняется, возвращаясь в амплуа снежной королевы. – Согласие работодателя расширить спектр твоих привилегий уже получено. Ловичев подсознательно догадывается о том, что увидит на оборотной стороне карты и, словно против воли, все равно переворачивает ее. - Скажите мне, Олег, - Самсон забывает или не считает необходимым добавить уважительное «Владимирович». Тот лишь снисходительно улыбается, безмолвно отпуская тяжкий грех сделанной оплошности. – Эта карта принадлежала Зервасу? Помимо всех прочих заслуг Мертвый известен как заядлый охотник на людей, владеющих картами высшего номинала. По его милости многие из них закончили жизнь на клубном октагоне. В том числе, и от руки палача Ловичева. Их членские карточки стали трофейными экспонатами в коллекции Мертвого. - Тебе не о чем волноваться. Официант наполняет опустевшие бокалы вином. Незаметно убирает смятые салфетки и тарелки из под закусок. А затем приносит основные блюда. Олег изящным движением рассекает ножом большой говяжий стейк средней прожарки. Розовая мякоть расползается, и бледная кровь сочится на дно тарелки. Карта жжет пальцы. Туз червей. 13 Никогда прежде Максим Верман не ощущал себя настолько одержимым. Хоть чем-то. Ничто не занимало настолько сильно, чтобы начать проявлять инициативу, находчивость и предприимчивость. Наверное, он так и не созрел бы для решительных действий, если бы не помощь одного человека. Пару месяцев назад в личные сообщения его странички в социальной сети пришло сообщение от незнакомого пользователя с ником Aemilius. Пользователь просил о встрече оффлайн, чтобы поделиться очень важной информацией о погибших отце и сестре Максима. Несмотря на интригу, во встрече Верман отказал, потому что новые правила, по которым он жил в доме Олега Мертвого, весьма ограничивали свободу волеизъявления. Везде и всюду его сопровождал персональный телохранитель, в обязанности которого также входило фиксирование времяпрепровождения подопечного. Что делал. Как долго. С каким результатом. Где, когда, о чем и с кем разговаривал. Телефонные звонки прослушивались. Письменные диалоги в мессенджерах и по электронной почте отслеживались. Программа удаленного администрирования, установленная на ноутбуке, вела запись всех совершенных с него действий. Единственное место в пределах дома, где Максим мог уединиться – это ванная комната и туалет. Хотя, скорее всего, даже эти помещения были нашпигованы камерами. Права на свободное личное пространство у Вермана не осталось. Мертвый больше не накачивал его героином, но за чистоту сознания пришлось заплатить большую цену. Местом вне дома, где за Максимом через камеры не следили сотрудники службы безопасности, оставался клуб «Масти». Верман сделался его завсегдатаем. Общался, интеллигентно веселился, транжирил деньги Олега и отдыхал от тотального контроля, введенного на территории режимного объекта под кодовым названием «дом». Сначала Максим считал такое положение дел справедливым наказанием за недвусмысленную связь с убийцей собственной семьи и за безучастное созерцание смерти Зерваса на октагоне Клуба. Но спустя месяц истового самобичевания Верман решил, что покаяний, уничтожающих самооценку, с него хватит. Единственное, чего он на самом деле хотел – однажды изыскать такую возможность отомстить Олегу, которая не помешает продолжать наслаждаться безбедным существованием за его же счет. Однако пока никаких идей в голову не приходило. 14 После получения отказа во встрече пользователь Aemilius больше не писал. Этот факт одновременно и обрадовал, и огорчил Максима. Все-таки без друзей и даже мимолетных знакомых он чувствовал себя одиноким и потерянным. Настолько, что в доме особого режима успел подружился с обслуживающим персоналом и даже нашел общий язык с телохранителем. Но все это не заменяло полноценного душевного взаимодействия, а Олег большую часть времени пропадал в офисе. Через две недели Максим уже напрочь забыл об Aemilius. Но он неожиданно объявляется сам. Не где-нибудь, а в клубе «Масти». Подходит к Верману, улучив момент, когда тот, отпустив телохранителя на перессык, остается один в арендованном ВИП-ложе. - Здравствуйте, Максим. Не возражаете, если составлю вам компанию? - Что?.. – теряется он и неосторожным нервным движением пальцев задевает соломинку в бокале. Она падает на пол и закатывается под диванчик. – Черт!.. Кто вы? - Я писал вам от имени «Эмилий». Почему-то сердце вдруг пропускает пару ударов. Предвкушение? Нет. Что же? Страх… Aemilius выглядит старше, чем ожидал Верман – лет на пятьдесят-пятьдесят пять – но достаточно молодо для своего возраста. Подтянутый, ухоженный, красивый. Золотые кудри аккуратно зачесаны, кожа припудрена, ресницы подкрашены, губы увлажнены бальзамом. Он пользуется туалетной водой с гипнотически пряным ароматом: будто бы в нотки перца, гвоздики и ладана вмешали опиумный дурман. Белый костюм-тройка сидит идеально, точно по фигуре, подчеркивая ее изящность и грациозность. От такой экстравагантности Максим едва успевает перевести дух. Каким образом этот гость сумел попасть в Клуб? Как узнал о его существовании? - О! – Aemilius мелодично смеется, прикрывая соблазнительные губы пестрым платком, зажатым между пальцев, украшенных перстнями и кольцами. – Я знал о нем еще тогда, когда Антон Холодный даже представить себя не мог его директором. - О чем вы?.. - О том, что это все… - неожиданно Aemilius склоняется к уху Вермана и жарко шепчет: – Принадлежит мне, - тот едва не рассыпается на части от внезапно нахлынувшего приятного ощущения. - Пожалуйста, сохраняйте дистанцию, - слегка нервно и немного воровато озираясь по сторонам, Максим отступает на шаг назад. – Вы что-то путаете… - запинается, понимая, что даже не знает его настоящего имени. – Как вас зовут? - Эмилий, - издевательски подмигивает. – У вас плохая память, молодой человек. - Это ваш ник. Я прекрасно все помню, - Максим начинает раздражаться, а это может стать проблемой. Для него. Для этого странного типа. Или для Мертвого, которому придется разочароваться в навыках Вермана вести светские беседы. – Я спрашиваю о том имени, которое указано в ваших документах. Вы, кажется, хотели поделиться какими-то сведениями о моей семье? Надеюсь, вы понимаете, что я не могу относиться серьезно к словам человека, который отказывается представиться. Красивые губы расплываются в улыбке чеширского кота. Хищного и голодного. Впервые за все это время Верман успевает пожалеть о том, что отпустил телохранителя. - Хорошо, если формальности имеют значение. Но пусть это останется между нами, мальчик, — к игривой любезности примешиваются едва уловимые нотки угрозы. Или это только кажется? – Меня зовут… — он резко хватает Максима за шею и прижимает к себе. На доли секунды тот успевает испугаться, что сейчас схлопочет перо под ребро. – Эмиль Холодный, — и ухо снова пылает. А вместе с ним и щеки, и горло. И почему-то бабочки яростно бьются в животе. Что?.. Кто это? Член семьи Антона? Играет музыка. Что-то из классики?.. Все вокруг приходит в движение, будто кто-то поднял гостей по команде и объявил выход на танцпол. Эмиль крепко прижимает к себе ошарашенного Максима и уводит в шутливом танце сквозь толпу. Кружит, кружит и кружит. Перед глазами мелькает только его острая улыбка. И развевающееся золото волос. Этот запах острых восточных специй… Оседает в легких тяжелой липкой взвесью… 15 Верман не знал, что перед выходом на клубную сцену располагались гримерки. Тесные и душные, совсем без окон, но такие красивые. С голливудскими зеркалами, с гардеробом танцовщиц, набитым блестящей одеждой, париками, боа, косметикой… Он будто попадает за кулисы «Мулен-руж»… Пальцы до боли впиваются в резную спинку антикварного кресла. Растрепанные волосы. Пунцовые щеки. Помятая рубашка. Спущенные до колена брюки. Максим видит их, когда наклоняется вниз, опуская голову на руки и прогибаясь в спине. Нет, его никто не принуждал. Он сам дал согласие. Молчаливое и безропотное. Дрожащее тело предало, когда чужие руки скользнули под рубашку. Призрак здравого смысла развеялся, стоило лишь ощутить вкус горького шоколада и пряного яблока, почувствовать приятно прохладный, как после коктейля со льдом, язык Эмиля, скользнувший в рот. Максим ничего не мог поделать. Он просто хотел пасть жертвой сказочного гротеска. Здесь. Посреди страусовых перьев, разорванных бус и сломанных цветов. Эмиль мажет его губы ярко алой помадой. Дергает за черные волосы, превращая Белоснежку в шлюху, насаживая ее голову на член. Поливает вином из бутылки, торжественно и величественно, словно Иоанн Креститель, совершающий священное омовение. И Верман в припадке безымянной эйфории ловит саднящими губами святую крепленую воду. А потом, поверженный на пол легким касанием стопы пророка, блаженно примиряется с собственными желаниями и забывает о необходимости сохранять лицо, заботиться о репутации Мертвого… Сейчас его не существовало в этой реальности. Есть только ОН: драматург вертепа, вцепившийся в бедра, оставляющий красные следы острых ногтей на белой коже и вонзающий член, казалось, в самое сердце… Кто ты?! КТО? С каждым движением Верман, словно загипнотизированный, судорожно ловит ртом такой горячий воздух. Руки безвольно брошены над головой, пальцы сжимают белые кружева… - Я понимаю, почему Мертвый захотел тебя… - шепчет Эмиль, хотя может быть его голос – не более, чем слуховая галлюцинация. – Ты очень красивый мальчик, - похотливо и соблазнительно улыбается, замирая внутри Максима, чтобы излиться раскаленным опиумным соком. 16 Ян курит уже третью сигарету за последние двадцать минут вынужденного безделья. Раздраженно трет висок пальцем. Меряет полуосвещенный коридор резкими нервными шагами, предусмотрительно скинув лабутены, чтобы не стучали. - Блядь-блядь-блядь! – тихо сквозь зубы, но очень злобно, скандирует он, поглядывая то на часы в мобильном телефоне, то на самую дальнюю дверь. Через полчаса у него выход. Нужно переодеться и подправить мэйк. Но если эти двое не закончат в течение пяти минут, у Яна не останется иного варианта, кроме как вызвать секьюрити. Одного из участников этого гребаного порно-родео Воронцов узнал, когда вошел в свою гримерку: дверь открывается и закрывается бесшумно, поэтому его никто не заметил. Верман, новый любовник терминатора-Мертвого. Но тот, второй, который вжаривал так, что Ян с чистой совестью позавидовал Максиму, не очень-то походил на Олега. В интересах Воронцова — постараться убедить себя в том, что ему показалось: и на самом деле это все-таки был Мертвый. Просто парик, костюм Киркорова и лошадиная доза алкоголя превратили его из заржавевшего робокопа в секс-машину. Но блядь! Это был не Олег, сука. И если Мертвый узнает об этой вакханалии, и о том, что Ян стал ее случайным свидетелем, то… - Не хочу даже думать об этом… - четвертая сигарета идет хуже. Хочется блевануть или, наконец, запить никотин водкой. 17 Максим отправляет испорченную рубашку в мусорное ведро. Надевает пиджак на голое тело. Что ж, тоже неплохо. Вызывающе и сексуально: сто процентов, все будут пялиться, когда он снова покажется на публике. Затем стирает подолом чьего-то платья размазанную косметику и засохшие потеки вина. Пытается уложить растрепанные волосы, но получается не очень хорошо. Эмиль, вальяжно развалившийся в кресле, наблюдает за его отражением в гримерном зеркале. Он не может отказать себе в удовольствии созерцать стройный силуэт и красивое лицо франта, словно бы перешагнувшего через целый век: из эпохи Арт-деко в настоящее время. Исключительно породистый мальчик с изысканными манерами и аристократической надменностью, которую так приятно укладывать на лопатки. Ставить на колени. Нагибать лицом в пол. - Не волнуйся, Максим. Твой хозяин ничего не узнает. Но если будешь бояться, то обязательно почувствует, что ты уже не так ему верен, как прежде, - подцепляет с пола боа и легкомысленно накидывает на плечи, красуясь в зеркале. - Вы… Обкурили меня чем-то? Этот запах… - Верман машет ладонью, словно отгоняя от себя густой кумар. - Это всего лишь туалетная вода. Очень редкая и очень дорогая, - Эмиль поднимается, черное боа плавно соскальзывает и повисает на подлокотнике. - Не подходите… - нервный шаг в сторону. - Не нужно меня бояться, милый. Эмиль поправляет Максиму прическу, одергивает воротник, смахивает пылинки с плеч. Рука опускается ниже и замирает там, где под тканью пиджака в неровном ритме бьется беззащитное одинокое сердце. - Я хочу стать твоим другом, - снова шепчет на ухо, и тот не может не реагировать. Кровь снова болезненными толчками приливает к паху. – Или, может быть, отцом, которого у тебя забрал Мертвый. Только не таким бессовестно равнодушным, - сочувственно заглядывает в самую душу. – Я хочу помочь тебе отомстить, - едва ощутимо касается губами щеки. - Какова в этом ваша выгода? - Хочу поиграть с Мертвым, - Эмиль очаровательно улыбается и в этот момент Максиму по-настоящему становится страшно. Каким-то шестым чувством он верит в то, что Эмиль Холодный не лжет. У него, действительно, нет никакой иной причины ввязываться в чужую драму: просто нужно по-иг-рать. И факт того, что Эмиля не пугает ни репутация Олега, ни его связи, ни сила, ни власть, заставлял опасаться Холодного еще больше. – Не переживай, с ним ничего не случится, если ты сам того не захочешь. - И… Что я должен делать? – неуверенно интересуется Максим, раздумывая, стоит ли ему ввязываться в это мутное дело. Не окажется ли Эмиль еще большей проблемой, чем Олег? - Все остальное ты узнаешь от Санька, - заговорщически подмигивает тот. – Ведь ты уже подружился с ним, не так ли? Черт… Конечно, Сашка! Телохранитель… Вот кто слил всю инфу этому человеку. Вот почему он так долго не возвращался из туалета… Но как?.. Почему об этом ничего не узнал Олег?! У него же везде камеры!.. Верман заторможено кивает. Слишком много новой информации за последние полчаса. Он не успевает сориентироваться и понять, как следует поступить. Стоит ли вообще что-то предпринимать? Или лучше обо всем рассказать Мертвому? Выдумать историю о том, что некто по имени Эмиль Холодный накормил наркотой, увел в гримерку и изнасиловал? Не исключено, что после этого его желание «поиграть» окажется взаимным. - Доверяй мне, Максим. Но не привязывайся. Словно через вату слышит он тихий вкрадчивый голос Эмиля, оплетающий плечи, цепляющийся за волосы, словно не желая отпускать. Но, проявив жалкие остатки воли, Верман, все-таки уходит, закрыв дверь примерки с обратной стороны. Острая едкая улыбка чеширского кота еще долго прожигает затылок. 18 Александр Быков, или просто «Санек», сконфужено потирает щеку. Кожу покалывают сотни мелких игл. Она пылает и саднит. Рука Вермана оказалась на удивление тяжелой. - Как ты посмел?! Как ты посмел оставить меня одного?! – сквозь зубы цедит Максим. – Ты понимаешь, что меня могли убить, например?! А ты! Ты ссал, псина! – от бессильной злости он пинает столик. Бокал с коктейлем опасно покачивается. - ОН бы не стал тебя убивать, - уравновешенно отвечает Санек. – Спокойно, Верман. Люди смотрят. У любого приличного телохранителя развита супер-способность отращивать глаза на затылке, на жопе, на большом пальце левой ноги и, вообще, где угодно в зависимости от требований обстановки. Быкову не нужно вертеться, чтобы оценить реакции окружающих на наличие враждебных намерений. Кое-кто, действительно, неодобрительно косится в их сторону. Но, скорее всего, потому, что Максим портит всем отдых внезапно накатившей истерикой. - И давно? – выхватывает бокал из рук Быкова и залпом осушает содержимое. - Что именно? – Александр делает вид, что не понимает, о чем речь. Он вообще любит прикинуться тупее, чем есть. - Давно ты работаешь на этого Эм… - не успевает договорить. Сильная ладонь аккуратно зажимает рот. От такой наглости у Вермана перехватывает дыхание. - Пожалуйста, не называй его имя ЗДЕСЬ, Максим, - очень серьезно произносит Санек. – Я работаю на него около пяти лет. Когда твой хозяин начал подбирать для тебя персонального телохранителя, то получил мою кандидатуру в качестве рекомендованной уважаемыми людьми. Поверь, я дорожу репутацией, и потому не в моих интересах подводить своих заказчиков. - Хорошо, - понимание того, что Быков оказывается таким же крепостным, как и он сам, слегка сбавляет градус кипения. – Так что я должен делать? - Обсудим это снаружи. 19 «Театр Эмиля Холодного». Неприметная табличка у входа. Висит там лет двести, но почему-то Верман обращает на нее внимание только сейчас и вопросительно смотрит на Санька, мол, ТОГО САМОГО?! Тот утвердительно кивает. - Я думал, что Антон Холодный является владельцем Клуба… - Юридически и фактически, да, - Санек отводит Максима подальше от крыльца, чтобы никто не мог подслушать. – Эмиль Холодный считается погибшим на протяжении двадцати лет. - В смысле?.. – Верман нервно хихикает. В той гримерке он, однозначно, не походил ни на покойника, ни на призрака. Очень даже живой. Живее всех живых вместе взятых. - Эмиль – странный человек. Любит абсурдные игры, эксперименты и бессмысленные авантюры, - Быков закуривает сигарету. Словно бы сейчас находится не при исполнении, а треплется с корешем. – Я не в курсе деталей. Но одно время ходили слухи, что из-за одной такой авантюры ему и пришлось «умереть». О том, что он жив и пользуется документами на другое имя, в курсе только Антон и его дети. - Эмиль поручил тебе рассказать мне это? Зачем? – Максим ежится от ночной прохлады. - Затем, чтобы ты не искал смысла в его действиях, - Быков снимает с себя пиджак, который оказывается на три размера больше, чем нужно, и накидывает ему на плечи. – Иначе кукушечка съедет. 20 Пути назад уже не существует. Еще можно было передумать, когда человек Эмиля Холодного договаривался о цене вопроса с менеджерами рекламного агентства, находившимися в подчинении у Арсения Любомирова. Готов ли каждый из них за пять своих шестизначных месячных зарплат спровоцировать конфликт в отделе, публично избить, унизить начальника и бросить в лесу умирать? Нет-нет, никаких проблем с правоохранительными органами не возникнет, все будет досрочно улажено. За содействие им помогут устроиться в другую компанию на хорошие должности. Но при одном условии – молчать, не задавать вопросов и не отвечать на чужие. Эта тактика поможет всем выйти сухими из воды. С солидным наваром и перспективами. Можно было передумать, когда избитого Арсения привезли на заброшенный склад за городской чертой. Можно было… Но Максим так и не передумал. И когда собственными глазами увидел Арсения, его рассудок помутился. Двоюродный брат — единственный близкий родственник, который остался у Олега Мертвого. Поэтому он им очень дорожил, во всем помогал, поддерживал и ревностно оберегал от чужого внимания. Эмиль справедливо полагал, что смерть младшего брата сделает Мертвого уязвимым, поскольку тот прекрасно осознавал, что больше в этом мире не останется никого, кому он мог бы стать по-настоящему нужным. Тема целостности и сохранности семьи – того, что от нее осталось – являлась для Олега опасным триггером. Можно было передумать. Можно было. До того, как замахнуться десятикилограммовой кувалдой и обрушить ее на ногу Арсения. До того, как провернуть его руку в суставе на триста шестьдесят градусов. Располосовать лицо и воткнуть финарез в живот. За отца. За сестру. За жену. Максим бил бы Арсения ножом до последнего выдоха, чтобы не осталось на теле нетронутого места. Его крики не пугали и не жалобили, а только злили. Какое право Мертвый имел на существование живого брата, когда отнимал у других целые семьи? Он должен расплатиться собственными страданиями. Только после того, как печать скорби превратит Олега из небожителя в жалкого человека, Максим сможет жить с ним, питаясь этой болью. Будет поддерживать и сочувствовать Мертвому, втайне злорадствуя и ощущая себя победителем. За самого себя. За то, что был вынужден смотреть на позорную смерть Зерваса. - Хватит, - прерывает Эмиль. Коротко кивает Быкову, все это время стоявшему чуть поодаль. Тот, не церемонясь, выбивает нож из рук Максима и валит его на землю, обездвиживая весом собственного тела. – Будет лучше, если за бывшего любовника, ты отомстишь непосредственно его убийце, - Холодный приторно улыбается и присаживается рядом, ласково поглаживая Вермана по щеке и размазывая по коже чужую кровь. – Главное, оставить тело в нужном месте. 21 Солнечный свет ослепляет даже сквозь закрытые веки — утро. Пора просыпаться, чтобы снова дать волю токсичным воспоминаниям о пережитом кошмаре и погрузиться в глубокий омут параноидального страха. Что если человек, который методично резал его на куски, вернется, когда узнает о том, что не довел дело до конца? В полумраке ангара Любомиров не смог никого отчетливо разглядеть. Не смог вспомнить имен, которых, возможно, даже не называли. И теперь ничем не способен помочь ищейкам Олега Мертвого. Арсений пытается приподняться в постели. Удается с трудом. Тянущая боль под левым ребром все еще дает о себе знать даже спустя десять дней после операции. Кожу на лице болезненно стягивают многочисленные швы — теперь он точно останется уродом на всю жизнь. - Привет, Арсений. Старший брат переступает порог больничной палаты. - Олег! – ровно пять секунд Любомиров радуется, как ребенок, а затем замирает в оцепенении, разглядев еще одного посетителя за его спиной. Нет, это не лечащий врач. Кто-то другой. Будто бы смутно знакомый, но почему-то вызывающий очень сильное чувство липкого иррационального ужаса. Что если он вернется… Гость улыбается. И, кажется, что-то говорит. Он красив и статен, как вампир. Губы цвета поспевающей брусники вычурно контрастируют с фарфорово-бледной кожей. Как-то неправильно и опасно. Посетитель протягивает вперед тонкую ладонь для рукопожатия. Но Любомиров, прежде, чем успевает осознать свои действия, резко отстраняется, словно от огня, который полыхнул слишком близко. - Привет! – тот игнорирует неадекватную реакцию и с помощью нарочитой любезности демонстрирует сочувствие посттравматическим переживаниям человека, которого пытались убить. Олег благодарно улыбается за проявленную деликатность. – Очень приятно с тобой познакомиться. Меня зовут Максим. Я уже слышал этот голос… Но где? И когда? - Арсений, - Олег удивительно ласково гладит брата по голове. – Познакомься с Максимом Верманом. Теперь он часть нашей семьи. - Д-да, хорошо… - Любомиров вжимается в подушки, инстинктивно пытаясь найти укромное и безопасное место. Но обменяться рукопожатием все же приходится. - Готовься к выписке через пару дней. Теперь ты будешь жить с нами. Я уже подготовил для тебя комнату. Олег не может заметить, как под бинтами лицо младшего брата застывает маской безымянного ужаса и отчаяния. Не замечает, что во взгляде Вермана плещется лед, а улыбка делается приторно-острой. Совсем как у Эмиля Холодного.