MASTI

1 Декабрь 2018 года, Москва Разносчик ставит поднос с едой на стол и улыбается дежурно-безразличной улыбкой. Он уже давно не произносит очевидное «завтрак», «обед» или «ужин». И без слов все понятно. - Спасибо, - равнодушно отзывается Тодор. Тот механически кивает и уходит, чтобы позже вернуться за пустыми тарелками. Тяжелая дверь бесшумно закрывается, щелкнув механизмом электронного замка. Тодору Ячевскому ни в чем не отказывают. Никогда. И очень хорошо кормят. На протяжении всего времени, в течение которого он проживает в помещении, оборудованном специально для него — заключенного, лишенного права на досрочное освобождение. Мансарда здания клуба «Масти» имеет сто квадратных метров жилой площади. Три французских окна с бронированными стеклами выходят на поросший кустами пустырь. Капитальные стены толщиной восемьдесят сантиметров имеют шумоизоляцию, поэтому с улицы не доносится ни единого звука. Внутри помещения установлены камеры наблюдения, сенсоры инфракрасного слежения, дымовые датчики и даже выводные отверстия системы подачи нервнопаралитического газа. На всякий случай. За двадцать четыре года, проведенных в камере повышенного комфорта, Ячевский адаптировался к спецэффектам. Не сойти с ума помогали фильмы, музыка и книги. Ноутбук с отслеживаемым выходом в интернет позволял не отставать от жизни и быть в курсе всех значимых событий. Возможность заказывать доставку еды, напитки, товары и одежду создавала иллюзию полноценного существования. Однако, несмотря на полный пансион, Тодор считает себя экзистенциальным инвалидом: полностью дееспособный здоровый мужчина в трезвом пока еще рассудке обитает как аквариумная рыбка, не способная прожить без воды, и не приносящая никакой пользы обществу. Даже регулярные ежемесячные перечисления в евро на персональный счет, не могут добавить радости жизни: потратить накопленное за годы состояние у него нет возможности. Только передать по наследству членам семьи в случае собственной смерти. Таким образом «Хозяин» – человек, который заточил Ячевского – получает некоторую гарантию того, что «гость» не пожелает преждевременно самоубиться, четко осознавая, что живым окажется полезнее для родственников, чем мертвым. В предусмотрительно составленном завещании Тодор указал, что все его имущество и денежные средства должны быть поделены на равные доли и переданы в распоряжение родных братьев и сестры, которые давно потеряли надежду на его возвращение. Других близких людей у Ячевского не оставалось. Собственным взрослым детям он не оставил ничего: его сыновья давно ассимилировались в той системе, которой он сам продолжал пассивно и безнадежно сопротивляться. Скорее, уже по привычке, потому как иного смысла продолжать существование больше не находилось. Тодор бросил разрабатывать планы побега после того как полностью признал невозможность вырваться из золотой клетки. Да и куда бежать?.. У него ничего больше не осталось. И не появится никогда. 2 Декабрь 1981 года, где-то в польской глубинке Раз в неделю один из них уезжает в город на грузовике. Привозит продукты, воду и прессу. Но им, шестерым подросткам, ничего из этого не достается. Даже газеты получается прочитать с опозданием и лишь тогда, когда кто-нибудь из них отправляется на растопку печи. Необходимо вызваться на колку дров, затем притащить поленья в дом и развести огонь в горниле с помощью газетной рванины. Только тогда и удается узнать о последних новостях. Три наиболее авторитетных издания освещают всю общественную жизнь Польши: первая газета выходит каждую неделю по вторникам, вторая - по средам, третья - по четвергам. Он внимательно изучает свежий выпуск каждой из них. Читает с надеждой. И перечитывает, желая убедиться в том, что действительно ничего не пропустил. Вглядывается в чёрные буквы до рези в глазах. Ждет, когда опубликуют статью о похищении сына влиятельного промышленника с предложением солидного вознаграждения за любую информацию о его местонахождении. С красивой фотографией на четверть полосы. Но объявление не появляется. Ни через неделю с момента исчезновения. Ни через две. Ни через месяц. Ни через два. На протяжении всего этого времени газеты с дипломатической аккуратностью информируют о внутриполитической нестабильности, о продолжающихся забастовках на заводах и о мало эффективных попытках преодоления экономического и социально-политического кризиса. А уже в декабре заголовки кричат о введении военного положения во всей Польше и об устранении советского режима управления республикой. И тогда становится очевидным тот факт, что никакого объявления он не дождется. Никогда. Его семья, владевшая несколькими фабриками, пыталась сохранить привилегированное положение, и всегда открыто поддерживала каждого политического ставленника Союза во имя поддержания иллюзии единства социалистического лагеря. Решение о дальнейшей судьбе его рода и способе перераспределении имущества будет принимать руководство учрежденного Национального военного совета. Возможно, он останется единственным наследником, у которого не будет ничего, кроме громкой фамилии, печально знаменитой в политических кругах. Полученное, по истине, дворянское воспитание, элитное образование, планы на блестящее будущее и полезные знакомства уже можно сбрасывать как балласт с поезда, который сошел с накатанных рельс. Два месяца назад. И теперь он отмечает свой восемнадцатый день рождения не наследным принцем в кругу гостей, приглашенных на званый ужин в яшмовый зал, а узником в обветшалой избе, стоящей посреди безымянного поля и содрогающейся от сквозняков. Вместо друзей – еще пятеро подростков, таких же, как он сам, отпрысков власть имущих, похищенных оппозиционерами. Предполагалось, что угроза здоровью и жизни детей будет использована в качестве инструмента управления процессом принятия решений польской элиты, поощрявшей укрепление коммунистической парадигмы. Однако актуальность акции пропадает прежде, чем ее успевают реализовать. В результате масштабных забастовок рабочих влияние советской власти резко сокращается. И теперь похитители не имеют ни малейшего представления о том, что делать с шестью внезапно обесценившимся заложниками. Надежда на то, что семьи разыщут и вернут домой потерянных сыновей и дочерей, становится необоснованной. В нынешней ситуации ими жертвуют, лишая злоумышленников возможности манипулировать: смерть одного ребенка можно компенсировать появлением на свет другого. На следующей неделе заложников начинают по одному выводить из избы. Никто из них назад уже не возвращается. И когда очередь доходит до последнего, тот отказывается бесславно умирать. *** - Я могу помочь, Тодор, - переборов страх, презрев запреты и угрозы, он переступает порог тесной кухни. И улыбается всем, словно лучшим друзьям. Похитителей трое. Один – бывший рабочий с завода, двое – крестьяне. Все, как на подбор, крепкие, воняющие потом, табаком и перегаром. - Эмиль?! – Тодор Ячевский опускает тяжелый кулак на стол. Жестяные кружки подпрыгивают и валятся на пол, расплескивая остатки бурой жидкости. Он тут главный. И его бесит неповиновение. - Какого черта тебе надо, щенок? Напиваясь, Ячевский нередко избивал пленников, поэтому – и не только поэтому – Эмиль всегда смотрел на него как на кучу собачьего дерьма. Как и на всех его политических единомышленников-националистов, которые иногда приезжали сюда. Гости нажирались полугара, спорили, ругались, поносили советскую власть, отлавливали кого-нибудь из похищенных подростков и развлекались с ними против их воли. Утром разъезжались восвояси кто на чем. Однако после объявления военного положения товарищи больше не наведывались. Совершенно очевидно: дети опальной элиты больше ни для кого не представляли никакого интереса, а Тодора, Янека и Мицека списали со счетов. Им оставалось только одно: поубивать друг друга в пьяной драке. - Чем ты можешь помочь? - спрашивает Янек. Ему плевать на то, что кто-то посмел нарушить границы их цитадели. Его интересуют только возможности и варианты. - Возвращаться уже некуда, - Эмиль едва заметно кивает на последний выпуск газеты, в который завернута вяленая рыба. Черные буквы извещают о том, что Советы так и не ввели войска в Польшу. А это значит… – Скоро все изменится, но никому из нас не будет места в новом мире, - елейным тоном, каким обычно забалтывают злобных собак. - И? – третий, Мицек, дружелюбно улыбается, стараясь казаться добряком. Но это обманчивое впечатление. - Для начала… Эмиль хватает нож. Все вскакивают с насиженных мест, готовясь к нападению. Но кусок металла стремительно скользит по столешнице. Раздается глухой звон – звук удара об алюминиевую миску. Тодор инстинктивно отстраняется, хотя остатки обеда едва ли испортят и без того несвежую одежду. - Побрейся, скотина, - холодно повелевает, не скрывая презрения. - Помойся. И протрезвей. Я не договариваюсь с животными. Праведная оторопь быстро проходит, и Тодор набрасывается на Эмиля, крепко смыкая пальцы на хрупкой шее. Изо рта тащит табаком, рыбой и самогоном. Ему всего двадцать три, но упаднический образ жизни делает его старше лет на двадцать. - Убьешь меня? - Эмиль свистит сквозь зубы. - Тогда будешь вечно служить на побегушках у своих бывших друзей! Герой революции! – он смеется через силу и даже не пытается сопротивляться. Бессмысленно: Тодор в несколько раз сильнее. Гордо вздернутый подбородок, стынущее золото волос, искрящийся лед светлых глаз и острая усмешка на бледных губах гипнотизируют совершенством аристократической сути, которую невозможно спрятать в лохмотьях, сломать неуважительным отношением или уничтожить скудным рационом. - Хорошо. Вечером, - Тодор криво усмехается. Хватка ослабевает. – Поговорим. *** Стол накрыт на две персоны: две миски, две ложки, два больших ломтя несвежего хлеба. В центре – чугунный горшок с запеченными овощами и мясом. Эмиль давно не ел мяса. Почти вся страна давно не ела мяса. Должно быть, Ячевский украл кусок говядины или приготовил филейные части тела одного из убитых подростков. Зубцы алюминиевой вилки вонзаются в сочный дымящийся кусок, и Эмилю все равно, как при жизни его назвали: коровой, свиньей или бывшим собратом по несчастью. Постоянное чувство голода стало почти привычным: Эмилю позволяли съесть ровно столько, сколько нужно человеку, чтобы не умереть. Но не насытиться. И этого количества пищи не хватало для того, чтобы согреться, вылечиться от затяжной простуды, двигаться и выполнять работу. До сих пор Эмиль терпел лишения с гордостью, присущей потомственному дворянину. Но теперь, когда хотелось наброситься на добротный ужин как бездомной псине, сохранение выдержки давалось ценой неимоверных волевых усилий. Пережевывать хорошо протушенную на живом огне плоть – особенное удовольствие. - Тодор, тебе говорили, что... - Эмиль аккуратно, словно накрахмаленной салфеткой, промакивает губы обрывком газеты. - Ты красивый? Ячевский выше Эмиля на полторы головы и гораздо шире в плечах. Тело - гора крепких мышц, вылепленных многолетним тяжелым физическим трудом. Черты лица привлекательны грубой суровостью. Он проспался, помылся, побрился, причесался и переоделся в чистую одежду. Перестал походить на обезьяну и всего за несколько часов стремительно эволюционировал в человека разумного. - Говорили, - невозмутимо отзывается тот. Эмиль бесшумно поднимается. Медленно подходит. Черные хищные глаза внимательно отслеживают его движения. - Никто не заплатит за меня выкуп и не станет соблюдать ваши требования, - Эмиль осторожно опускается на колени к Ячевскому, обвивает руками шею и утыкается лбом в пульсирующую над ключицей артерию. Поплакать бы, но слез нет. Давно нет. - Что тебя ждет, Тодор? Тюрьма, расстрел или смерть в этом заброшенном доме? – жарко шепчет на ухо. – А меня… тебе не жалко? Ведь я еще не успел узнать эту жизнь… - ненавязчиво вжимается ягодицами в пах. Тодор чуть слышно выдыхает, а затем резко поднимается и опрокидывает Эмиля на стол. В легких что-то обрывается от глухого удара. Посуда с остатками еды валится на пол. Ячевский забрасывает ноги Эмиля на свои плечи и задирает его штаны до колена. Большой, горячий и влажный член готов вонзиться в хрупкое тело без всяких прелюдий. Эмиль почти не имеет ничего против того, чтобы его первый мужчина оказался таким: старше, сильнее и ниже по социальному статусу. В мезальянсах есть что-то отвратительно возбуждающее. Он закусывает губу до крови, героически сдерживая крики, когда Тодор насилует его. 5 13 Декабря 2018 года, Москва Антон Холодный поднимает бокал и все остальные, словно по команде, делают то же самое. Красивые лестные слова не всегда правдивы, но эффектны, сказанные в качестве восхваляющего тоста. Волна звонких разнотонных переливов богемского хрусталя на мгновение заглушает музыку и смех. Гости вынужденно замолкают, пригубливая искрящееся шампанское. - Спасибо, мои дорогие, мои самые важные друзья, - Эмиль раздает воздушные поцелуи с кончиков пальцев. Направо. Налево. Во все стороны. А затем, изображая легкое опьянение, демонстративно неловко, но очень грациозно опускается в изящное антикварное кресло. Алкоголь никак не влияет на закаленную нервную систему, но роль обязывает себя играть. Никто не замечает неискренности в демонстративном благодушии и ядовитого блеска в сладкой улыбке напомаженных бордовым глянцем губ. - Самаэль Авраамович… «Самаэль Авраамович» - мысленно передразнивает Эмиль, не открывая глаз, а затем мелодично смеется в бокал: он мог бы назваться еще более абсурдно, чтобы наслаждаться чужой неловкостью, которая всегда сквозит в интонации каждого, кто хоть раз обращался к нему по имени и отчеству. Тонкая ирония, оценить которую способен, разве что, Антон Холодный, который знал Эмиля большую часть своей сознательной жизни. Воскресенский Самаэль Авраамович. Святой дух, повелитель демонов ада и великий патриарх человечества. Бог и Сатана в одном замесе. Смотря, с какой ноги встанет. - А-а-а, Мар-р-рти, - отяжелевшие от туши ресницы подрагивают. – Что же тебя так задержало в этот очень важный для меня день? – Эмиль, изображая легкую степень подпития, не открывая глаз, манерно протягивает руку для королевского поцелуя. Мартин Комиссаров не привык извиняться и оправдываться за бесконечные опоздания, но Эмилю Холодному всегда делает унизительное для себя исключение. - Прошу прощения, переговоры затянулись, - отвечает он. С едва заметным пренебрежением скользит взглядом по белым пальцам, щедро украшенным тяжелыми перстнями. И, как и прежде, не испытывает никакого желания преклоняться перед самопровозглашенным Крестным отцом. - Марти, всего раз в году нам удается посидеть в семейном кругу. Неужели так сложно было послать всех своих начальников к черту?! Галстук Комиссарова превращается в плотно затянутую на шее удавку. Дышать практически нечем. Кровь мгновенно приливает к лицу. Мартин угрожающе замахивается, чтобы одним ударом отправить Холодного в нокаут. - Ах, прости-прости! – тот отпускает, демонстрируя наигранный испуг и примирительно вскидывая руки. – Я совсем забыл, как ценен твой вклад в безопасность государства, - подхватывает бокал и одним глотком осушает его. – Что ж, располагайся. Место рядом с твоим отцом свободно уже как полтора часа, - небрежным жестом указывает вправо. - Благодарю, - Комиссаров поправляет галстук, отчаянно делая вид, что ничего не произошло, – С днем рождения. Самаэль. Авраамович, - бросает через плечо. Антон молча наблюдает за этой сценой. Он никогда не вмешивается. Не берет на себя роль рефери в раундах издевательств Эмиля над старшим, но не родным, сыном их общего благодетеля. Антона семейные дрязги не интересуют. Несмотря на то, что сам десять с лишним лет является неотъемлемой частью клана Комиссаровых-Воскресенских. Он машинально прокручивает золотое кольцо на безымянном пальце. Официально – всего три года назад. Американская виза. Нью-Йорк. Два дня ожидания. И получение свидетельства, подтверждающего зарегистрированный брак между Антоном Холодным и Самаэлем Воскресенским. - Мы можем уехать отсюда, если надоело, - Антон кладет руку Эмилю на плечо и привлекает к себе. Для всех собравшихся здесь давно не является секретом характер отношений между директором и режиссером клуба «Масти». - Отчего же надоело?! – тот упрямо вскидывает подбородок и протягивает пустой бокал. - Давай-ка, лучше налей даме! – за показательно гротескной веселостью слышится напряжение и тоска. Антон делает вид, что не улавливает этих нюансов. Открывает бутылку и подливает золотой пузырящийся напиток. - Спасибо, дорогой, - чмокает в щеку, оставляя след от помады, издалека похожий на кровоподтек. – Я пойду, покурю в сортире, милый. Не ходи за мной, - и мягко отстраняется. Антон не задерживает. Его сыновья – Генрих, Карл и Филипп – украдкой наблюдают за экстравагантной парой. Как и все остальные, делая вид, что заняты едой, напитками и разговорами. 6 Торжественно-семейный прием в честь дня рождения Воскресенского проходит в камерном ресторане. Приглашение, от которого невозможно отказаться, получили все, кого Эмиль-Самаэль вписал в «близкий круг». Разумеется, это Антон, из которого тот много лет назад вылепил управленца высшего класса. Взрослые дети, которых имело бы смысл называть общими. Чета Комисаровых Аркадия и Антонины и двое их сыновей, Мартин и Юлий. Все четверо – «кагэбешники». Первые – давно вышедшие на пенсию, но не растерявшие полезных связей. Вторые – при исполнении в руководящих чинах ФСБ, также понимающие важность поддержания долгосрочных деловых и неформальных отношений с нужными людьми. Аккуратно причесанные и элегантно одетые, они походят на дружную семейку Адамс. Без всех этих людей клуб «Масти» никогда бы не мог существовать в известном формате. Основанием для взаимного доверия и расположения служил фундамент, проверенный временем и невзгодами: талантом оказаться полезным в нужный момент, умением решать сложные ситуации и, самое главное, неподкупной способностью хранить тайны самого разного масштаба. Свое Королевство Эмиль считает вполне жизнеспособным на десятилетия вперед, несмотря на то, что по факту оно оказывается совсем не таким, каким представлялось в юные годы. Аристократическая брезгливость удивительным образом сочетается с самоуничижительным желанием вываляться в грязи: в неизменно белом франтовском костюме Эмиль присаживается на крышку унитаза. Допивает шампанское и бросает бокал в урну. Закуривает очень крепкие сигареты, какие смог стрельнуть у Филиппа. Сдерживает спасительный кашель – и слезы рефлекторно льются из глаз, оставляя на щедро припудренных щеках мокрые дорожки. Эмиль не помнит, когда плакал в последний раз. Лет тридцать или сорок назад?.. 7 Январь 1982 года, Варшава, Польская народная республика Замок Значне Жимней располагается в пригороде. Окруженный аккуратными жилыми домиками, издалека смотрится живописной картинкой с туристической открытки. Однако стоит приблизиться к воротам, как приятное впечатление резко сменяется липкой тревогой. Вдоль периметра расхаживает военный патруль. У массивных ворот – четверо вооруженных винтовками солдат. По слухам, и замок, и клан Холодных теперь находится под защитой сил национальной обороны. От покушений со стороны оппозиционеров. Эмиль понимает, что ни он сам, ни Тодор, ни Мицек, ни Янек не смогут проникнуть на территорию через парадный вход. И вспоминает, что в стене с восточной стороны существует дверь, за которой скрывается поземный туннель, уводящий в подсобные помещения замка. За разросшимися кустами она совсем неприметна. И открывается после того, как Тодор и Мицек прикладывают силу. Эмиль первым спускается по ступенькам вниз и оказывается в кромешной темноте. Янек щелкает газовой зажигалкой – тусклый свет озаряет коридор. В угнетающей тишине Эмиль слышит, как гулко и возбужденно бьется собственное сердце: ему нравится вести за собой и руководить этими людьми, которые старше и сильнее его, но в сложившихся обстоятельствах послушны и безобидны, будто ручные псы. План прост. Незамеченными проникнуть в рабочий кабинет Чеслава Холодного, отца Эмиля. Вскрыть большой сейф, забрать ценные бумаги, документы, контракты, купчие, золото, наличные деньги, прихватить ценный антиквариат, погрузить в один из военных грузовиков, стоящий у ворот и вывезти в безопасное место. Затем – поделить добычу. Обида Эмиля на собственных родителей оказывается непреодолимой. Их предательство – отказ от поисков после похищения и демонстрация полного безразличия к судьбе сына – наносит глубокую рану, боль от которой выжигает из сознания все немногочисленные светлые моменты, помогавшие вспоминать детство и юность счастливыми. Теперь Эмиль понимает, что каждый из детей Холодных имеет ценность лишь до тех пор, пока не становится помехой в политических играх. - Убивайте всех, - приказывает. – Чем больше людей вы убьете, тем больше времени останется, чтобы собрать ценности. Они мне больше не семья. Я построю свое Королевство с подданными, которые безоговорочно будут верны. Только мне одному. Шестилетний брат Мартин – единственный, кого Эмиль оставляет в живых, уступив теплящимся чувствам и воспоминаниям. Маленький мальчик становится свидетелем расстрела собственных близких. Слышит предсмертные крики и стоны. Видит лицо отца, искаженное недоумением и болью. И нож, твердо зажатый в безжалостном кулаке Эмиля. Однако пережитый ужас вытравливает из памяти Мартина эту кровавую январскую ночь, навсегда оседая в подсознании навязчивым чувством безымянной тревоги. *** Аркадию Комиссарову тридцать шесть. За плечами военная академия, боевая подготовка, опыт разработки военных стратегий для Совета обороны. Он никогда не стремился работать в Польше и вообще где либо, кроме Москвы, полагая, что именно там смог бы дослужиться до высших чинов государственной власти. Но ему не повезло оказаться откомандированным на неопределенный срок в Республику, чтобы восстанавливать и укреплять медленно, но верно, загнивающий социализм. Несмотря на то, что именно Комиссаров принимает большинство стратегических решений по стабилизации политической и экономической обстановки в Польше, счастливым и нужным он себя не ощущает. Он предвидит скорый крах, который невозможно остановить никакими силами: народные недовольства растут с каждым днем. И в случае неудачи – уже неизбежной – козлом отпущения сделают в том числе и его. Поэтому Комиссаров рад ухватиться за возможность, которую ему предоставляет судьба в виде Эмиля Холодного с багажом материального наследия. Тот является к нему на поклон как к представителю Советской власти в Варшаве. За справедливостью. Согласно протоколу, Аркадий должен задержать и допросить Эмиля вместе тремя его подельниками. А затем отправить за решетку до вынесения приговора. О смертной казни через расстрел. Ценности перенаправить в Москву для дальнейшего перераспределения в пользу государства. В Советском Союзе не существует не только секса, но и жадности. Однако Комиссаров прекрасно знает, что это не так. Злоупотребив служебными полномочиями, Аркадий соглашается на сделку, которая стоит Эмилю почти всего состояния, которое остается после дележки между Тодором и Янеком. Поскольку Мицек запрашивает слишком большой гонорар за участие в деле, Эмилю приходится ликвидировать источник этой проблемы. Две трети Холодный отдает Комиссарову за то, чтобы он забрал их с Мартином в Москву в качестве приемных детей и приобрел себе новые погоны. Такие, какие ему больше всего окажутся к лицу. *** Спустя девять лет коммунистический режим в Польше пал, и произошла окончательная смена власти. Но Комиссарова этот вопрос давно перестал касаться. Он довольствуется высоким чином в управлении внешней разведки КГБ. Эмиль получает достойное филологическое образование в лучшем ВУЗе Москвы. Затем, благодаря протекции отчима, занимает руководящий пост в Министерстве Культуры. Тогда же он организовывает закрытый театр имени самого себя, где дозволяются постановки, на которые не распространяется цензура. Родной младший брат Эмиля, Мартин Холодный, получивший фамилию Комиссаров, обучается в элитной гимназии и готовится к поступлению в Высшую школу КГБ СССР. Его основной мотивацией достижений служит отнюдь не пример отчима и не желание защищать граждан, а неосознаваемое стремление к возможности распоряжаться чужими судьбами. Он по-прежнему ничего помнит о резне в январе 1982 года, но с тех пор питает к Эмилю необъяснимую самому себе неприязнь. Отношения между братьями складываются напряженными. Тодор Ячевский и Янек Глиньский отбывали срок за участие в забастовках и действиях против советского режима в 1981-1982 годах. Но после дарованной амнистии Тодор возвращается к жене и детям, а Янек эмигрирует в США. Еще спустя четыре года, уже после распада СССР, Эмиль, укрепив личную власть и социальное положение, решает возобновить контакт с Тодором Ячевским, о котором продолжает вспоминать на протяжении прошедших тринадцати лет. Он находит его новое место жительство в Гданьске, и приезжает лично, чтобы познакомиться с женой Франкой и двумя детьми, мальчиками-погодками, Тадеком и Мило. Однако Ячевский не желает возобновлять общение и объясняет Холодному, что уже достаточно расплатился за связь с ним проведенными годами за решеткой. Однако отказы тот не любит и не понимает. Уже через полмесяца Франка погибает в автомобильной аварии. Тодор справедливо полагает, что инцидент происходит не без участия мстительного Эмиля. Тем не менее, ничего предпринять и доказать не может. Похоронив жену, он остается вдовцом с двумя подростками. Холодный предлагает помощь, в том числе, и материальную, от которой Тодор закономерно отказывается, обвиняя Эмиля в убийстве. Понимая, что по-хорошему вернуть расположение Ячевского не получится, Холодный решает больше себя ни в чем не ограничивать. 8 Февраль 1994 года, Гданьск, Польша Холодным февральским утром девяносто четвертого Ячевского арестовывают сотрудники Бюро национальной безопасности Польши. Надевают на запястья наручники и выводят Тодора с рабочего места на улицу. Заталкивают в фургон и увозят. Ячевский не понимает, какое обвинение ему предъявляют, и, рассчитывая на скорую встречу с адвокатом, не оказывает сопротивления. Машина выезжает за пределы Гданьска. Водителей двое, оба – поляки. Они сменяют друг друга за рулем, и в течение следующих суток фургон движется с редкими остановками. Через Каунас, Резкене, Зилупе, Великие Луки и Ржев. В Москву. При пересечении границ Польши, Литвы, Латвии и России пограничники досматривают автомобиль, но не задерживают даже при обнаружении пленника в салоне. Словно его там и нет. Двадцать шесть часов Тодор проводит на холодном полу. Связанный по рукам и ногам. Прикованный к сидению. Среди коробок и ветоши. Без еды, воды, перекуров и перессыков. Возможность справить все естественные нужды у него появляется уже в другом государстве. Тодора передают в руки Аркадия Комиссарова. Он поясняет, что в Управление поступила информация о том, что Ячевский возглавляет некую конспиративную антироссийскую группировку, планирующую покушение на Президента Российской Федерации. Принимая во внимание его прошлый опыт участия в борьбе против коммунистического режима в Польше в 1980-х и нынешние напряженные политические отношения между двумя государствами, такая вероятность вполне обоснована. Вымышленный «веский» довод. Не исключено, что для видимости польское Бюро безопасности произведет арест каких-нибудь подставных людей, якобы являющимися членами опасного антироссийского формирования. Тодора Ячевского снова отправляют в тюрьму без какого либо расследования, сбора доказательств, судебного процесса. На этот раз – в российскую. *** - Вашего отца, мальчики, забрали спецслужбы. Оказывается, он планировал крупный теракт, - Эмиль скорбно склоняет голову и всем видом выражает крайнюю озабоченность сложившейся ситуацией. – Я давно знаю его, но такого не ожидал… Оказывается, он все еще очень хорошо говорит на польском языке – не забыл за время длительного отсутствия на родине. Дети Ячевского держатся вместе. Жмутся друг к другу, как щенки, которых внезапно выбросили на улицу. Теперь у них никого не осталось, и если дело предадут широкой огласке, то им нигде не будет нормальной жизни. Старший, Тадек, кажется спокойным, но Эмиль чувствует, что густая тень ужаса постепенно обволакивает его сердце. Младший, Мило, напротив, не скрывает эмоций, и тихо плачет, уткнувшись брату в плечо. - Насколько мне известно, ваша мама умерла, - Холодный касается пальцами губ и тут же стирает самодовольную усмешку. – А оставшиеся родственники слишком бедны, чтобы обеспечить достойную жизнь. Поэтому очень скоро сюда приедут социальные службы, чтобы сопроводить вас в детский дом, а затем распределить в приемные семьи. Вряд ли вы сможете дальше оставаться вместе, ребята. Мило сжимается в комок и затихает. Кажется, даже перестает дышать от страха. Тадек сильнее прижимает его к себе. Гладит по густым темным волосам. И пальцы его, красивые тонкие, будто тоже цепенеют от ужаса. Совсем перестают двигаться. - Мы не хотим разлучаться, - едва слышно произносит он. - И не хотим в приемные семьи, - шепчет Мило. Эмиль с картинным сожалением разводит руками, давая понять, что, к сожалению, ничем не может помочь. - А ты… Ты же его друг?! – воодушевляется Мило. На лицо возвращаются краски жизни. Он вскакивает с места и подбегает к Эмилю, сжимая его сухую прохладную ладонь. - Конечно, - располагающе и проникновенно улыбается тот, заглядывая в самую душу. – Я его лучший друг, Мило. - Тогда усынови ТЫ нас! Холодный делает вид, что очень озадачен этой внезапной просьбой. На несколько минут он замолкает, томя Ячевских неопределенностью. - Тогда вам придется уехать со мной, – задумчиво произносит Эмиль, погрузившись в драматически-глубокие раздумья. – Оставить свой дом, своих друзей, школу… Они согласны. Они согласны на все, лишь бы не оставаться здесь в одиночестве. В окружении чужих людей. Русский язык – один из трех основных иностранных языков, изучаемых в Польше. Мальчики прекрасно владеют им и гарантируют, что языкового барьера не возникнет. Эмиль предупреждает, что придется сменить имена и взять его фамилию. Придется привыкать к новой маме – к хорошей женщине, на которой он специально женится, чтобы обеспечить иллюзию полноценной семьи. - Возможно, однажды вашего отца освободят, но он не сможет вернуться в Польшу. И вы поможете ему привыкнуть к жизни в России, верно? – подытоживает Холодный, играя на подростковых эмоциях. – Но вы должны доверять мне и во всем слушаться. Мальчики кивают. - Тадек, тебе подойдет имя Генрих. А тебе, Мило, Карл. Генрих и Карл Холодные! Как благородно звучит! – он горячо расцеловывает каждого в щеку. Мальчики смущаются, но уже не чувствуют себя одинокими. – Ну же, теперь ваша жизнь сильно изменится! Если бы у меня были сыновья, то я бы назвал их королевскими именами. 9 Июнь 2002 года, Москва Эмиль сообщает Генриху и Карлу новость о том, что их настоящий отец, Тодор Ячевский, ради которого они согласились эмигрировать из Польши, наконец освобожден из тюрьмы. Однако он не желает оставаться в стране и общаться с ними, считая предателями. Карл предлагает не отпускать Ячевского. Поменять тюремную камеру на более комфортные, но не менее надежные, апартаменты. Они с братом не могут позволить, чтобы единственный родной человек бросил их. Эмиль горячо поддерживает эту идею. Для безнаказанного нарушения всех конституционных и человеческих прав, он, используя полезные связи, готовит официальное свидетельство о смерти и протокол о вскрытии, в котором констатируется какой-то страшный диагноз в запущенной стадии. Таким образом, Тодор Ячевский умирает в возрасте сорока четырех лет. И на свет появляется новый персонаж по имени Яков. Также с фамилией Холодный. Каждое воскресенье Эмиль дозволяет братьям проводить время с отцом. Это стремление лишено взаимности, однако выбора и возможности распоряжаться собственной жизнью у Тодора-Якова больше нет. 10 13 Декабря 2018 года, Москва - Самаэль Авраамович! Самаэль Авраамович! Эмиль с трудом разлепляет веки, стянутые размазанной и высохшей тушью. Короткий взгляд на стрелки золотых наручных часов - прошло всего сорок минут. Кто-то барабанит в дверь туалетной кабинки. Голос становится настойчивее и нервознее. Скандирует его имя. Эмиль не считает нужным поторопиться. Неспешно поднимается, отряхивает пиджак от пепла прогоревшей сигареты. Поправляет укладку. Затем щелкает замком и резким толчком распахивает дверь. - Одно мое слово, — близко подходит к человеку, одетому в форму администратора зала ресторана, - и ты здесь больше не работаешь, мальчик. «Мальчик», которому за тридцать, а в плечах косая сажень, нервно сглатывает и отступает на шаг назад. - Извините, Самаэль Авраамович… - подобострастно, едва не кланяясь в пол. – Вас не было слишком долго, и гости заволновались, попросили меня проверить… - Ах, с ума сойти! – разводит руками Эмиль. – Даже в туалет невозможно сходить без сопровождения! Администратор еще раз извиняется за вторжение и беспокойство. Эмиль приказывает ему проваливать к черту. - Самаэль Авраамович, - передразнивает он в отражение. А затем сплевывает в раковину. Открывает кран с водой и умывает лицо, смывая и размазанную тушь. Воскресенским Самаэлем Авраамовичем он назвался из любви к иронии. Ему очень хотелось начать новую жизнь в новом Королевстве: в клубе «Масти», который вырос из театра, переставшего пользоваться спросом. Эмиль тяжело переживал утрату признания и внимания публики, и посчитал, что для пущего драматизма следует объявить и себя мертвым – пусть о нем еще поговорят годик-другой. А затем он возродится другим человеком из адского пламени в адском месте, которым виртуозно заправляет Антон Холодный, в прошлом – Орлов: никому ненужный и неизвестный полунищий школьный педагог с романтическими мечтами. 11 15 декабря 2018 года, Москва Эмиль защелкивает на запястьях наручники. Надежно привязывает ноги к спинке кровати. И медленно вставляет твердый, обмазанный лубрикантом, член между плотно сжатых ягодиц. - Ну же, дорогой, - оставляет след ногтей на спине и прислушивается, не прорычит ли он, как обычно, в подушку. – Как будто в первый раз, - и резко, с раздражением, входит. Теперь Холодный слышит. Приглушенный подушкой злобный рык. Мат. И хрипящее дыхание. - Ты, наверное, думаешь, за что тебе все это? – Эмиль смеется, но в его тоне слышится горечь. И сожаление. – А ты подумай… Наклоняется к уху и шепчет. - Я бы не портил твою жизнь, если бы ты не испортил мою. Тогда, тридцать семь лет назад… Похитив… И показав мне истинное лицо моих родителей. Лишив меня всего, всех сладких иллюзий красивой безоблачной жизни… ТЫ!.. – он сжимает зубы и прокусывает извилистый хрящ ушной раковины до крови. Затем сплевывает красным на белоснежную простынь. – Но я даже позаботился о твоих чертовых детях, Тодор. Тот внезапно смеется. И смех этот переходит в сдавленные рыдания. Эмиль знает, как сильно Ячевский мечтает о смерти. Но этот подарок он никогда не получит.