Нету сил терпеть

       — Чёрт возьми, Союз. И как ТЫ противостоял мне все эти четыре года? — сквозь сонную пелену слышался насмехающийся голос Рейха, что сейчас так заботливо прикладывал прохладную тряпку к гудящему лбу, что было сродни наркозу, позволяющему заглушить боль при ранении. Умиротворяющее, успокаивающее чувство подозрительного спокойствия.        — И да. Не удивляйся, что тебя клонит в сон. Врач накачал тебя транквилизаторами, когда ты ни с того ни с сего начал буянить и громить тут всё вокруг. Пришлось даже привязать тебя, ха-ха! — всё так же чётко и вальяжно говорил немец, проведя влажной тканью по лбу и окунув её в небольшой тазик с водой, стоявший на столе.        — Полагаю, это было вызвано шоком, а я думал, почему ты тогда так мало сопротивлялся.       Заткнись. Заткнись, просто заглохнись! Нету сил слушать и терпеть твой мерзкий, противный голос, начинающий становиться сильнейшей головной болью, начинающий каждый раз отзываться эхом в сознании и выходить лишь с новым, тяжелейшим выдохом, который с каждым разом становится всё труднее и труднее совершить. Хватит становиться моим воздухом, без которого уже нету смысла существовать!       Да. Нацист — действительно единственное, ради чего Союз ещё не покинул это тело. Эта жалкая надежда на месть, это лёгкое ощущение злобы на кончике языка поддерживало жизнь в теле, трещащем по швам, державы, издыхающей последний вздох каждый раз всё короче и короче, вынуждая самого себя вдыхать этот злосчастный, пропитанный хлоркой воздух и выдыхать новую порцию CO2 /Для тех, кто плох в химии — углекислый газ/, тщетно пытаясь отчистить лёгкие от этой грязи и мокроты, скопившейся в бронхах.        — Только не смей винить меня в этом, — хрипло протрещал коммунист, сжав руку в кулаке, смотря на идеальную осанку немца, стоящего сейчас к нему спиной, привычно держа руки за спиной и захватив кистью предплечье другой руки.        — Не забывай, кто тут хозяин… — начал нацист, резко развернувшись к Союзу со сжатым в руке ножом. Тем же самым ножом, что он показывал ему при первой их встрече, спустя так много лет.        — Союз, — как отрезал закончил свою фразу нацист, с грохотом воткнув лезвие в деревянный стол и, схватив правой рукой вновь намокшую тряпку, навис над Союзом, медленно открывая его рот большим пальцем левой руки.        — Может, я бы и простил тебе твоё беспамятство, но вот грубость. Я простить не могу, за это следует наказание, знаешь, — садист вновь расплылся в безумной ухмылке, поднося тряпку ближе к лицу Союза, сокращая то маленькое расстояние между ними, отчего Союз начинал нервно метаться взглядом во все стороны, из всех оставшихся сил прижимаясь к кровати, но в один момент Рейх злостно оскалил зубы, проталкивая тряпку в горло державы, перекрывая ему допуск к кислороду, тут же послышались глухие хрипы, отчего кровь снова начинала кипеть в жилах, пока дыхание нациста начинало сбиваться, а плечи подрагивать в очередном приступе безумия.        — Не вини меня, Союз! Я, как хозяин беспородной шавки, обязан держать её на коротком поводке, иначе она вонзит зубы мне прямо в глотку! ~ — пролепетал садист, начиная сжимать горло своему «псу», проталкивая тряпку дальше в горло, вызывая страшнейшую боль в области шеи, заставляя побледневшее лицо вновь покраснеть от зашкаливающего давления. Казалось, будто голова вот-вот лопнет, но ровно за мгновение до потери сознания Союз всё же смог сделать сильный вдох. И только с позволения Рейха, что всё же убрал тряпку, вытянув её из горла и отстранил свою руку, сжимающую горло. Тут же послышался сильнейший гортанный кашель, на глазах автоматически выступили слёзы от острой боли в области кадыка, а уши резал оглушительный смех немца, которого явно забавляло положение его пленного, который сейчас всеми силами пытался выровнять дыхание, хватая губами воздух и отчаянно совершая удары себе в грудную клетку, вынуждая старое сердце продолжать работу, но все его попытки вновь прервал Рейх, схватив Союз за кисти рук и притянув его к себе, сливаясь с ним в мучительном поцелуе. Он ни капли не доставлял удовольствия, заставлял лишь вновь задыхаться, чувствуя свою беспомощность и вынуждая подчиняться. Рейху это тоже практически не доставило сексуального удовольствия, он был жаден до беспомощного вида СССР, который сейчас не мог ничего поделать, хотя руки тщетно пытались выскользнуть из грубого хвата немца, который начинал углублять поцелуй, проталкивая свой язык глубже в рот Союза, чувствуя, что совсем скоро он вновь потеряет сознание от недостатка воздуха. Но он не останавливался ровно до тех пор, пока в руках не пошли судороги, а зрачки жалобно не закатились за веки, лишь тогда он позволил Союзу глотнуть воздуха, пока сам в своё время с небольшим отвращением, но прежним интересом смотрел на Союза, вытирая влажные губы.        — Прекрасное зрелище, сучка, — с частичным восхищением заявил Рейх, сильно ударив по груди в области сердца, вынуждая сердце вновь заработать, благодаря чему сейчас Союзу оставалось лишь унять першение в горле и сильную одышку, после чего и начнётся восстановление потерянной энергии в организме.        — Приходи ко мне в кабинет, когда восстановишься, там мы обсудим то, зачем я вообще позволил тебе жить, — промурчал немец, выходя из комнаты, пока крупные капли слёз марали белоснежную подушку, а грудь усиленно поднималась и опускалась от старательных попыток набрать в лёгкие как можно больше воздуха.        -Сучка… — сквозь продолжающийся хрип простонал Союз, начиная утопать в отчаянии, начиная утопать в мыслях, как скоро он сойдёт с ума.