Нету сил терпеть

       — WARUM KANNST NICHT DU MIR ALLES BEIBRINGEN?! /ПОЧЕМУ МЕНЯ НЕ МОЖЕШЬ УЧИТЬ ТЫ?! / — гневно кричал семнадцатилетний, уже почти достигший плеч Третьего Рейха парень, озлобленно топнув ногой и возмущённо указывая на СССР. Очевидно, ему полностью отшибло память, раз он даже приблизительно не помнит Союза, указывая на него по примеру того, что этот человек ему отвратителен. Что-то больно хрустнуло в груди, вынуждая коммуниста сжать губы в обидной гримасе, будто пытаясь докричаться до России, что... Он ему не безразличен. Что он его знает, что они знакомы и имеют вполне тёплые отношения. Как же раздражает, что нельзя даже намекнуть на это, нельзя даже подать малейший признак на то, что Россия на деле его сын и просто так получилось, что он себя переоценил.        — Как же много он нанёс тебе увечий, что ты мало того, что впал в кому на четыре года, так ещё и память совсем отшибло?.. — дрожащим голосом прошептал Союз, стараясь всё так же сдерживать свои эмоции, наблюдая за этой ссорой.        — Erstens habe ich zu viel Arbeit. Zweitens werde ich immer noch auf dich aufpassen, also beruhig dich, jezt! /Во-первых, у меня слишком много работы. Во-вторых, я всё равно буду приглядывать за тобой, так что живо успокойся! / — рычал в ответ нацист, скрестив руки на груди, начиная откровенно злиться от поведения новоиспечённого немца. На удивление он крайне быстро выучил немецкий, ведь с момента его пробуждения прошло всего около недели, а он уже без труда общался с окружающими на немецком, но откуда-то, по его словам, знал и русский, хотя сейчас практически не пользовался им. Но, так или иначе, Рейха это не настораживало. Он тогда ещё не знал характер русского, да и не думал, что его черты могут проявиться так или иначе, так что тут же сказал, что он с тринадцати лет служил на немецкой разведке, но однажды его нашли оглушённым на земле Советского Союза и привезли сюда на реабилитацию. Так он и думал, что русские — это прямые враги, а русский знал чисто, чтобы не возникало особых подозрений на его счёт, ведь лицом он вышел, как говорил Рейх, на славянина, что только облегчало «задачу». В любом случае, сейчас Россия противился, открещивался и всячески упрашивал нациста, чтобы именно нацист обучал его бою на ножах, пока тот в сердцах не достал револьвер, выстрелив впритык к его правой ноге, отчего подросток автоматически отпрыгнул от места выстрела и чуть более спокойно сказал «Gut!» /"Хорошо!"/ и с явной неохотой подошел к Союзу, заведя руки за спину и, хмурясь, смотря на него.        — Чего смотришь? Учи давай! — дерзнул Россия, тихо шикнув и отведя взгляд в сторону, начиная гневно топать ногой, отстукивая какой-то ритм, на что Союз лишь глубоко вздохнул и кивнул, кинув в его сторону нож, который ему предоставили для этой тренировки.        — Ты имеешь опыт обращения с холодным оружием? — спрашивал его СССР, пока шел к небольшой стене, чтобы достать оттуда несколько временных мишеней, но в то же время прямо возле уха с бешеной скоростью пронеслось лезвие, сильно ударившись о кирпичную стену, издав пронзительный лязг и упав на бетонный пол, пронзая снежную тишину железным грохотом.        — Ага, — уже скептично ответил ученик, подходя к стене и подбирая немного погнувшееся лезвие в то время, пока Союз медленно расплывался в улыбке. Кажется, он гордился. Да, Россия совсем не расположен к разговору, но его тело, кажется, помнит, как СССР учил его держать нож, как метать его с точностью до сантиметров, как правильно становиться в стойку.        — Че лыбишься? — снова дерзнул Россия, пальцами рук выпрямляя железо, стараясь не порезаться. Что выходило крайне хреново и под конец всё же лезвие прорезало тонкую кожу пальца, отчего Россия болезненно шикнул, сунув раненный палец в рот, смачивая его слюной и слизывая кровь, оставшуюся на пальце.        — Поранился? — с беспокойством спросил Союз, тут же подойдя к сыну и встав перед ним на колено, из-за чего тот невольно отшатнулся. Уж больно он был горделив, чтобы встать перед каким-то там русским в таком свете, когда ему нужна будет помощь.        — Ага. Но, можно подумать, меня это остановит. Давай уже, обучай! — рыча, отвечал подросток, сильно сомкнув брови на лбу, всем видом показывая, что он не хочет общаться с Союзом на какие-либо темы помимо их тренировки, на что коммунист лишь хмыкнул, поправив фуражку и встав на ноги.        — Как скажешь. Только потом всё же сходи к врачу, — посоветовал заботливый отец, после чего, провертев в руке нож, который оставил на столе Рейх, глубоко выдохнул. — Как я понимаю, метание ножей ты уже освоил?        — Попадаю в яблоко с тридцати метров, — отрезал ученик, ожидая последующих слов.        — Ну что ж. Тогда, полагаю, придётся учить тебя приёмам, — Союз пожал плечами, а после встал в стойку.        — Знаешь, как начинать, да? — с прежней улыбкой спросил Союз, ожидая реакции на то России. Он тут же встал в похожую стойку, резко кинувшись в сторону учителя, но в эту же секунду нож оказался на бетонном полу, а кисти рук России были легко заломаны за спину, не давая ими пошевелить.        — Стоишь хорошо, но не хватает резкости и техники. Понимаешь, о чём я? — хмыкнул Союз, отпуская ребёнка и тут же помогая ему встать, но в итоге был отвергнут резким движением руки со стороны России, который всем видом показывал, что помощь ему не требуется. Он всегда был таким. Боевым, активным, самостоятельным. Терпеть не мог, когда его зовут маленьким, и всегда дерзил, даже собственному отцу, пытаясь показать свой авторитет, на что СССР всегда усмехался, умиляясь с этого образа сильного наследника.        — Ага. Давай продолжим. Где были мои ошибки?

Спустя час, множество криков, 3 поломанных лезвия, недовольства и множества немецких матов

       И вот, оба сейчас сидели на земле, вполне спокойно обсуждая теорию владения холодным оружием, изучая их разновидности и как, с какой силой стоит их использовать, какие ножи лучше подходят для тихого убийства, какие для метания, а какие уже для боя. Россия с интересом слушал наставника, ведь Союз достаточно часто приводил примеры из личной жизни, рассказывая о его первом опыте работы с ножами, о его битвах, в которых он всегда выходил победителем, как он тренировался и ежедневно совершенствовал свои навыки. Как приятно порой обсуждать с сыном пережитки прошлого, делиться опытом… И тут же на душе становится удивительно теплее, разливая тепло от груди по всему организму, вплоть до кончиков пальцев.        — А ты не такой уж и плохой, на самом деле, — хмыкнул в какой-то момент подросток, вставая с заснеженной земли и отряхивая ноги от налипшего снега.        — Мха. Рад, что мы нашли общий язык. Думаю, на сегодня мы можем закончить. Иди и грейся, готовься к завтрашней тренировке, — отвечал отец, также вставая с земли, но уже держа руки в карманах.        — Ага. Бывай, — довольно хмыкнул Россия, направляясь в своеобразное общежитие. Союз лишь ухмыльнулся вслед своему сыну и, снова сняв ту самую, уже привычную улыбку, направился в сторону офиса, горя желанием закурить или выпить водки, а может и ещё чего покрепче.        — Мха, доволен общением с сыном? Ты должен быть благодарен, что я вообще тебе это позволил, — хмыкнул довольный немец, стоявший за углом и отчётливо слышавший каждый их разговор, каждую фразу и каждое слово. Он явно был доволен нынешним положением дел и желал услышать реакцию Союза на это.        — Ага. Благодарю, — холодно кивнул коммунист, направляясь всё так же в сторону здания, пока Рейх, громко хмыкнув, последовал за ним, довольно щурясь в предвкушении чего-то поинтереснее.