Части целого

      Ощущение холодной влажной травы под ступнями посылало тысячи мурашек по коже, заставляя идти медленнее, едва поднимая ноги, чтобы почувствовать больше; и чем дальше от шумного двора, тем отчетливей и ярче становилось ощущение звенящего спокойствия где-то внутри, словно все переживания смылись этими крохотными капельками росы на траве. В воздухе причудливо перемешались запахи цветов, влаги, дыма и фруктов, затмевая собой глухой звук чьих-то голосов и шум города там, внизу.       Гефестион мягко провел ладонью по узорчатому мрамору белоснежной колонны, по бортику, украшенному причудливой резьбой, по спинке небольшой скамьи, а затем, едва заметно улыбнувшись чему-то своему, огладил кончиком пальца гладкую щеку. Ее холод не расстраивал, даже напротив, придавал особенную красоту. Юношеские пальцы коснулись высоких скул, прямого носа, контура брови, затем спустились вниз и мягко очертили линию подбородка. Сколько труда и времени вложено в это потрясающее творение…но еще больше, пожалуй, любви. Да, наверное, только любовь способна выточить подлинную красоту из безжизненного камня, заставить руки живого человека тянуться к мраморной коже, словно к настоящей… — Почему ты ушел без меня? — вдруг послышался звонкий голос Александра за спиной. — Если бы не учитель, я бы тебя обыскался! — Здесь мне просто нравится больше. — не оборачиваясь, ответил юноша, продолжая бродить среди скульптур. — Не хочу опять быть втянутым в проделки Кратера. — Но Кратер с остальными пошли на площадку тренироваться, пока есть свободное время. Лисимах обещал показать им, как метать копье! Воодушевление в голосе друга позабавило Гефестиона, но от этого желания присоединиться к сверстникам совершенно не прибавилось. — Я уже видел, как это делает мой отец… ничего интересного, лук или меч гораздо более эффектны. — Все равно…почему ты не позвал меня с собой, когда ушел после занятий? — Прости, Александр. — юноша правда почувствовал себя виноватым, но скорей из-за того, что царевич лишает себя интересной тренировки, чтобы побыть с ним, Гефестионом, хотя такая игра определенно не стоила свеч. — Иди на площадку, у меня действительно нет желания смотреть на Лисимаха с копьем. Александр недолго раздумывал над словами друга. Он прошел в самый центр небольшого парка скульптур, сел на каменную скамью около фонтана, сложив локти на согнутые колени и с полуулыбкой хитро глянул на растерянного Гефестиона. — Копья же никуда не убегут оттуда, — объяснил царевич. — А ты тут явно думаешь о чем-то интересном. К тому же, в одиночестве! Тебе нравятся эти скульптуры? — Нравятся… — в который раз Гефестион смутился под таким хитрым, озорным взглядом друга. Александр имел удивительную способность считывать его настроение, и, даже если общество сверстников иногда становилось юноше в тягость, с царевичем всегда было легко, как наедине с собой. — Как бы они ни были красивы, с ними все равно не поговоришь! — глубокомысленно изрек Александр, постукивая пальцем по коленке сидящей на фонтане нимфы. — Это все равно, как если бы я пытался поговорить с матушкиными змеями. Гефестион поморщился от такого сравнения. Уж что-что, а змеи едва ли могли вызвать у него такие же чувства, как эти скульптуры! — Знаешь, змеи твоей матушки — последние существа, с которыми я хотел бы разговаривать. — Это точно! — засмеялся Александр. — Хотя не настолько уж они и противные… Мама говорит, что они чуят страх перед ними, потому и кажутся такими грозными. Сама царица, очевидно, научилась тому же самому у них… Гефестион все еще чувствовал себя неуютно, если где-то поблизости находилась царица. Не то, чтобы он ее боялся, напротив, она была самой прекрасной женщиной во дворце; однако, где-то глубоко внутри он чувствовал ответную настороженность с ее стороны в свой адрес, поэтому и старался особо не выделяться на глазах у царицы. Другое дело, если рядом был Александр. Он вселял в него уверенность, ощущение, что Гефестион на самом деле сильнее, лучше, храбрее, чем даже он сам о себе думает. Странно, конечно, но Гефестион каждое утро, выходя на первые занятия и видя эту златокудрую голову среди ровесников, мысленно благодарил Леонида за такой «подарок». Родителям он ничего не говорил о своей дружбе с царевичем. То ли из-за странной настороженности учителя, то ли еще из-за чего-то, но ему совершенно не хотелось делиться этим. Он с самого начала воспринимал дружбу с Александром как нечто личное, то, что принадлежит только ему. Тем более, что отец никогда не интересовался его отношениями со сверстниками, а мать, напротив, интересовали исключительно его успехи в учебе. Будь ее воля, она бы, наверное, и вовсе заставила его учиться в одиночестве, наедине только с учителем, потому как постоянно твердила о том, что такой большой круг мальчишек только отвлекает его от образования. Может, и так…но единственным, на кого Гефестион действительно отвлекался и ни разу не жалел об этом, был Александр. — Ты знаешь, что скоро приедет мой отец? — как бы между прочим, спросил царевич, лениво плескаясь рукой в фонтане. — Значит, и мой тоже…как скоро? — Матушка сказала, через пару дней. — голос царевича звучал как-то непривычно глухо. Словно то, о чем он говорил, было ему неприятно. — В этот раз они отсутствовали дольше, чем раньше… ты не очень рад их возвращению? — спросил Гефестион, подходя ближе и садясь рядом с другом. — Я рад! Конечно, я рад, я скучал по отцу, и его правда долго не было, но…знаешь, всегда, когда отца долго нет, а потом он возвращается, они с матушкой ругаются, кричат друг на друга, как будто они не семья… — Александр тяжело вздохнул и нахмурился еще больше. — Я знаю, ты ведь никому не расскажешь… — Никому, я обещаю. — Ты настоящий друг, — улыбнулся царевич. — Я очень хочу снова увидеть отца, Гефестион. Я скучаю по нему, но…я не хочу, чтобы матушка снова плакала, злилась и расстраивалась. А это всегда происходит, когда отец возвращается. Мне страшно, когда они начинают ругаться… Гефестион слушал внимательно каждое слово, представляя себе то, о чем говорил Александр, и от этого ему самому становилось страшно. Он подумал о том, как, должно быть, было тяжело Александру, когда они еще не были друзьями и почти не общались…последний раз царь Филипп вернулся из похода год назад, и в то время Александр еще не общался ни с Гефестионом, ни с остальными мальчиками. И, когда ему было страшно, он никому не мог об этом рассказать. Гефестион, не зная, как еще показать свою поддержку, взял Александра за руку и крепко сжал. — Вдвоем нам с тобой нечего бояться. А если что, мы убежим сюда и спрячемся, чтобы нас никто не нашел. Александр в ответ лишь кивнул и, тряхнув головой, чтобы отогнать грустные мысли, крепко обнял Гефестиона за плечи, молчаливо благодаря за его поддержку. И это было, пожалуй, все, в чем царевич только мог нуждаться — даже не понимая еще сути дворцовых интриг, не зная ничего о тяжести царского трона, он успел изведать то, от чего страдал когда-то и его отец, и его мать: равнодушие ко всему, что касается его собственных желаний. Ребенок, с рождения обреченный на роль царевича, знает, каково это — изначально быть кем угодно, но только не обычным мальчишкой. С Гефестионом все было проще. Он стал единственным человеком, для которого понятие «царевич» имело очень малый вес, и Александр чувствовал это каждый день. Более того, ему было гораздо приятнее быть просто Александром, нежели царевичем, потому что только Гефестион ничего не ждал от него. — Хотел бы я пойти в следующий поход вместе с отцом… — тихо произнес царевич. — Наверное, там я буду ему полезным. — Мой отец говорил мне, что ходить в поход с царем — это как дразнить голодного льва…не знаю, почему он так сказал, но я бы не хотел, чтобы ты уходил отсюда. — Но ты ведь пойдешь со мной? — Александр вдруг нахмурился и повернулся к другу, заглядывая ему в глаза. — Когда я буду царем, ты ведь будешь ходить со мной в походы? Я не похож на голодного льва… Гефестион почти не залумывался над ответом: — Конечно, пойду! С тобой пойду, а…без тебя не хочу. — Тогда я тоже без тебя никогда никуда не пойду. Ни на какую войну. — Обещаешь? — Обещаю…