Части целого

После возвращения царя дворец будто встал с ног на голову: тот порядок вещей, который завела в отсутствие мужа царица и к которому все успели привыкнуть, был безжалостно уничтожен с легкой руки Филиппа, не желавшего мириться с подобным самоуправством своей супруги. Так бывало каждый раз, когда они возвращались после долгого похода, независимо от того, эффективным он был или нет. Столица царства и в особенности дворец походили на одеяло на супружеском ложе, слишком маленькое для двоих, но которое каждый стремиться перетянуть на свою сторону. Олимпиада никогда не уступала мужу ни в силе, ни в упрямстве, и это раздражало Филиппа настолько же, насколько и восхищало, хотя он никогда в этом не признался бы. Александр тоже сполна чувствовал на себе эту ужасную «игру» в перетягивание каната между родителями; он не говорил об этом никому, но каждый раз вечерами, когда отец пировал со своими гостями, он старался как можно меньше привлекать к себе его внимание, потому что это всегда было чем-то чревато. Конечно, ему было приятно, когда отец, пусть даже на нетрезвую голову, поддавался порывам родительской гордости и обнимал его, громко восклицая на весь зал: «Вот оно — ваше будущее! Это мой сын!». В такие моменты Александр едва ли мог что-то сказать, но все-таки он бережно хранил в памяти каждую из таких редких минут, которых ему так недоставало. В остальное же время он наблюдал за матерью, опасаясь, что отец вновь разозлится на нее, но, к счастью, пока этого не происходило. Он все еще боялся повторения той ночи: несколько лет назад, когда отец напился до состояния безумца после очередного похода и, придя в спальню царицы, набросился на нее, а его — родного сына — отшвырнул от матери, словно щенка. К счастью, нянька вовремя увела ребенка из покоев, но даже у себя в комнате, накрывшись одеялом с головой и свернувшись клубком, Александр все еще слышал крики матери, доносившиеся, казалось, отовсюду. С той ночи прошло достаточно времени, но каждый раз, видя царя и царицу вместе, он невольно вспоминал ту ночь, безумные глаза отца, ненависть и ярость, с которыми он тогда посмотрел на ребенка, а еще ужасные ругательства и вскрики матери, когда царь, не отдавая себе отчета в своих действиях, намеренно причинял ей боль, будто желая отомстить за что-то. А потом, удостоверившись, что вечер закончится мирно, Александр убегал из этого крыла дворца туда, где всегда было тихо — в западную галерею, где он обычно занимался с Лисимахом географией. Там, спрятавшись за сундуком с книгами и плотной египетской ширмой, его неизменно ждал Гефестион, а с ним Александр чувствовал себя гораздо сильнее, и страхи улетучивались, словно дым от погасшей свечи. — Мой отец там? — шепотом спросил он, едва Александр забрался в их импровизированное «укрытие». — Да. Вместе с моим обсуждает какого-то министра. Гефестион облегченно вздохнул и, наконец, улыбнулся. Если Аминтор в компании царя, значит, в его распоряжении весь остаток ночи, когда его никто не будет искать…более того, о нем даже не вспомнят. — Тебя не хватятся? — спросил он царевича, разворачивая принесенный с собой кулек с виноградом, персиками и ягодами. — Нет…мама сказала, что я могу идти спать, и осталась в зале, так что все хорошо. Как тебе удалось все это достать среди ночи? Голубые глаза Гефестион хитро и весело сверкнули. — Я умею договариваться! — не без гордости похвалился он и протянул другу ягоду. — Держи, я набрал их специально для тебя. — Спасибо, Гефестион. Царевич взял угощение и в очередной раз мысленно сказал спасибо так же и Леониду за такого друга. С того дня, как они «официально» познакомились, уже не разлучались ни на один день, и Александр очень надеялся, что отец, в одобрении которого он все же нуждался, примет его дружбу с Гефестионом. — Слушай, Александр… — как-то напряженно начал мальчик, пристально глядя на царевича и кмкая в ладонях полы одежды. — Я хотел тебя спросить… что бы ты сделал, если бы я сказал, что нам придется…ну, расстаться. Если бы я сказал, что…меня больше не будет рядом, и… — Я бы никуда тебя не отпустил! — уверенно ответил царевич, хотя тема, которую начал Гефестион ему сильно не понравилась. — А почему ты об этом спрашиваешь? — Я…слышал, как мой отец вчера говорил маме, что меня пора отправить учиться в другое место. Сказал, что хватит мне сидеть во дворце в окружении женщин. У Александра что-то сжалось внутри, ему было неприятно даже думать о том, чтобы снова остаться в одиночестве, когда он только-только нашел настоящего друга, с которым мог разделить все. Да и Гефестион явно был не счастлив от подобной идеи отца; за короткое время их дружбы он так привык к мысли, что Александр всегда рядом, что теперь возможность разлуки с другом причиняла почти физическую боль. — Александр, если все-таки…если это все-таки случится… — продолжил мальчик, тщательно подбирая слова. — Я не хочу! — Я тоже. Но все-таки… — Если это случится, упрошу матушку отправить меня туда же или… — Ты же царевич! — возразил Гефестион, схватив друга за запястье. — Тебе нельзя никуда уезжать из дворца, будет неправильно. — Тогда я добьюсь, чтобы тебя вернули! — Александр не знал, какие еще способы придумать, потому что перспектива, нарисованная Гефестионом уже стояла картинкой у него в голове. — Ты не уговоришь моего отца. Я просто хочу сказать, что если это вдруг случится, то ты все равно останешься моим лучшим другом. Я бы не хотел, чтобы ты был одиноким, а… Александр замотал головой и подскочил с места, словно ужаленный. Ему словно хотелось физически стряхнуть с себя эти неприятные слова, а напряженное, расстроенное и потерянное выражение лица Гефестиона делало только хуже. — Не говори так, как будто прощаешься со мной! Еще ничего не решено, то, что ты сказал, это же еще не окончательное решение…и тебе бы уже сказали об этом прямо! А пока все это только мысли! И ты никуда не уезжаешь, поэтому прекрати об этом говорить! — Александр говорил торопливо, суетно; очевидно, что дальнейший разговор на эту тему был для него крайне неприятен. — Ты прав, — примирительно согласился Гефестион, протягивая Александру руку. — Просто я хотел, чтобы ты знал об этом…и о том, что ты всегда будешь моим лучшим другом, где бы я ни оказался. — Где бы мы ни оказались. — поправил Александр, снова садясь рядом с Гефестионом и разламывая маленькое яблоко пополам. — Ты же помнишь слова учителя?..Части целого!

***

Прошла неделя с тех пор, как армия Филиппа вернулась в Пеллу. Неделя непрекращавшихся пиров, шума и пьяных выходок. Но когда она закончилась, и царь решил вернуться, наконец, к своим обязанностям, легче не стало никому. Как ни странно, в первую очередь он обратил внимание на сына, чем тут же вывел из себя Олимпиаду. — Я же, кажется, говорил, что не желаю видеть твоих родственничков рядом с моим сыном! — возмущался царь, расхаживая по комнате, как зверь в клетке, надеясь произвести угрожающее впечатление на сидевших тут же жену и Леонида. — Не забывайся! — в тон ему смело вскинула голову царица. — Он еще и мой сын! — Хотел бы я забыть об этом…и не видеть каждый раз в его облике твои черты! — зло рыкнул Филипп. — Стоило мне уйти, как ты решила уподобить моего сына себе и всей своей змееподобной семейке, вызвала снова своего родственничка, чтобы он учил моего сына, хотя я ясно дал приказ не сметь даже думать об этом! — Леонид прекрасный учитель, и Александр любит его, а ты… — Любит?! Это ты ему внушила, что он любит, а что нет! Небось уже настроила его против родного отца, да?! Олимпиада презрительно покачала головой и снова откинулась на спинку кресла. Подобное поведение, конечно, создавало определенный риск, тем более, когда Филипп был в таком состоянии. Но она никогда не боялась мужа, к тому же смертельно устала делать вид, что питает к нему хоть какие-то чувства, кроме презрения и ненависти. — Ты как всегда веришь в то, что сам и придумал, Филипп. Я не стану разубеждать тебя в этом, поскольку в таком состоянии ты упрям, как баран, но я скажу, что придет время, когда ты сам сделаешь все, чтобы твой сын разочаровался в тебе. И, поверь, это время не за горами, коль скоро ты показываешь сыну полнейшее неуважение к нему, к его матери, и к самому его происхождению! Филипп в бешенстве даже не сразу нашелся, что сказать. Его ноздри раздувались от тяжелого дыхания, словно он бежал, глаза метали молнии, а руки то и дел сжимались в грозные кулаки, которые вполне могли переломить ей шею. Но смерть придет за ней не сегодня — она знала это — и не от рук, человека, позорившего сам титул царя Македонии. — Твои слова тлетворны для кого угодно, — прошипел царь, поворачиваясь к молчаливо наблюдавшему эту сцену Леониду. — А ты, родственничек, забудь о том, что эти годы занимался воспитанием моего сына. К концу этой недели Александр уедет из Пеле, подальше от своей матери и остальных куриц наседок в этом дворце, которых ты давно перетянула на свою сторону! Олимпиада хотела бы засмеяться в ответ на эту реплику, но что-то в облике Филиппа подсказывало, что на этот раз он упрется сильней обычного…интуиция ещё ни разу не подводила ее, а сейчас был тот момент, когда особенно стоило к ней прислушаться. — Ты не отошлёшь Александра из столицы, — серьёзно и ровно произнесла царица, стараясь, чтобы ее голос не звучал взволнованно. — Он наследник ца… — Пока ещё нет! Если помнишь, я ещё не объявлял его наследным царевичем, так что повторяю последний раз: до конца недели Александр должен уехать из Пеле на время учебы! — И куда ты его отошлёшь? — с вызовом спросила Олимпиада, надеясь, что ответа на этот вопрос у Филиппа не найдётся, и она сможет воспользоваться этим. — В Миезу. — понизив голос до злобного рыка ответил Филипп, остановившись прямо перед ней. — Его воспитанием займётся Аристотель, а ты сможешь видеть его один раз в год и не чаще. Может, хоть так из него выйдет толк? Не дожидаясь какой-либо реакции, Филипп вышел из покоев и громко хлопнул дверью. Конечно, Олимпиада была готова вылететь за ним и спорить до тех пор, пока не добилась бы отмены этого глупого решения, но тут в ее мысли вторгся голос Леонида. — Не навлекай на себя ещё большую беду, кузина. Отпусти Александра. Такой реплики она могла бы ожидать от кого угодно из этого дворца, но только не от кузена. Медленно повернувшись к нему лицом, она удивленно приподняла красиво очерченные брови. — Ты меня поражаешь… Как я могу смириться с тем, что он отправляет моего сына в Миезу, к этому чудаку Аристотелю?! Это даже не… — Я поддержал бы это решение. Александр уже достаточно взрослый и смышленый, чтобы учиться вне стен дворца, а Аристотель хоть и чудак, но…ума и логики ему не занимать. Он будет полезен для царевича. А вот что бы я рекомендовал тебе сделать — так это… — Леонид! — Олимпиада, — тихо прервал ее кузен, чтобы лишь она услышала, как он обратился к ней по имени. — Я знаю, что тебя тревожит. Позиции Александра как наследника могут ослабеть за эти годы, особенно зная твоего мужа. Но, что бы ни случилось, он останется старшим ребёнком, а значит, без особого указа царя его права на трон никто не оспорит. Женщина едва не рычала от охватившей ее злобы — Филипп знал, превосходно знал ее единственное слабое место и ударил прямо по нему! По Александру! Что бы ни говорил Леонид, она была убеждена, что ее долг как матери и как царицы — уберечь Александра во что бы то ни стало, сохранить для него трон и не позволить сумасбродному распутнику-отцу отнять у него то, что принадлежит ему по праву рождения. — Я не могу поверить, что ты встал на его сторону!..И что ты предлагаешь мне делать? Бездействовать и смотреть, как от меня увозят моего единственного сына и наследника этого проклятого богами трона?! Леонид вздохнул, неспешно поднялся с софы, на которой сидел, оправил длинные ниспадающие одежды неизменно синего цвета и, подойдя к кузине, безмолвно обнял ее, вспоминая, что с самого детства это успокаивало ее буйный нрав. — Я знаю, что ты царица и я сейчас рискую собственной головой, — тихо-тихо прошептал Леонид, продолжая удерживать сестру в руках. — И так же я знаю, как больно тебе думать о том, что Александр должен уехать. Я понимаю… Но поверь мне, и ты, и твой сын, и государство только выиграют от этого решения Филиппа; Миеза не на краю света, а Аристотель…не самый верный из слуг царя, так что дай время, и он будет на нашей стороне. — Он просто умалишенный… — Возможно. Но все они, философы, таковы. Зато он один из умнейших людей царства, можешь мне поверить. Александр многому у него научится, и, зная его политические взгляды…уж кто-кто, а Аристотель воспитает из твоего сына величайшего царя, каким он и станет. — Ты верно тоже ума лишился, — уже успокоившись, печально выдохнула Олимпиада, смирившись и решив довериться времени. — Я просто вижу дальше, чем твой муж, дорогая сестра. Единственное, что я бы хотел сделать для Александра…мы должны убедить царя отправить вместе с ним и остальных его ровесников из знати. Олимпиада отстранилась, вопросительно глянув на кузена. — Какой в этом смысл? Хочешь, чтобы по всему дворцу поднялся вой безутешных матушек? — Нет. Мне все равно, будут они выть или выдохнут с облегчением…для меня важно, чтобы вместе с Александром поехал Гефестион. — последние слова он произнес совсем тихо, едва не шепотом, зная по опыту, что в царском дворце даже стены имеют уши. — Тем более не вижу в этом смысла. Я все еще не слишком-то одобряю твой выбор. — Одобришь в будущем, царица… но Гефестион должен поехать с ним. Они уже стали очень дружны, и разлучать их сейчас — значит причинять боль обоим. А остальных отправим для того, чтобы их родители, как и прежде, не догадывались, чьему отпрыску суждено стать тенью будущего царевича. Нужно отобрать несколько наиболее старательных и смышленых мальчиков, с которыми Александр особенно дружен, так мы будем держать в неведении Аминтора и иметь хотя бы какой-то контроль над мыслями остальных аристократов…по крйней мере, женской их части. Царица отошла на шаг и, внимательно взглянув в лицо кузену, покачала головой. Ее большие раскосые янтарно-карие глаза с зеленоватыми бликами смотрели, как всегда внимательно и цепко, словно выискивая слабое место, но меж бровей по-прежнему лежала складка. Олимпиада обдумывала, взвешивала, но кузен, не уступавший ей в проницательности, уже понял, что с этим решением она смирилась и теперь она позволит жизни сына сделать новый поворот. — Хорошо. Хотя мне это и не нравится, но, кажется, придется довериться богам и…не верю, что говорю это, сделать так, как сказал Филипп. — Это разумно, царица. Поверь мне. — Поверю, когда это принесет плоды… Делай, что считаешь нужным, Леонид, а я займусь сборами сына.