Крысиными тропами

      Дождевые тучи приходят откуда не ждали и нависают над друзьями и вредной крысой слишком внезапно. Тэхен старается укрыться рукой, но все равно промокает насквозь вместе с Чонгуком и замерзает. Чимин жалобно хнычет.       — Сворачивайте. Сворачивайте, я сказал.       Что-то недовольно бубня, парни все же направляют коров на узкую тропинку вглубь леса, благо молний не предвиделось и деревья не несли в себе опасности. Так они ехали в грустном молчании добрых десять минут, прежде чем наткнулись на небольшую веску, практически настоящую копию предыдущей.       За стеной воды не разобрать название, намалеванное на заборе, но Тэхену дела до этого нет. Он спешно сползает по боку коровы (полюбившейся за неделю Ромашки) и нелепо вляпывается в глубокую лужу. Чонгук лишь недовольно царапает кожу видуна когтями, когда его потряхивает в чужой рубахе.       Открывать им не хотят долго, а потом извиняются, мол, шум дождя, ничего больше было не слыхать.       — Какое-то странное место, — бурчит себе под нос Чимин, — куда нас завела твоя крыса?       — Я тебя слышу, идиот.       — Чудно.       Тэхен просит их помолчать, когда укладывается на кровать в предоставленной им за пару серебрянных комнате. Голова у видуна гудит и раскалывается, предупреждая о возможной простуде, и перебранки его сейчас не радуют.       — Но правда ведь! — не унимается Чимин, пусть тон голоса и сбавляет. — Все мрачные, губы поджимают, глаза отводят.       — Может, у них просто случилось чего, — вздыхает Тэхен, сдаваясь.       — О да, даже не сомневайтесь.       Крысюк, закончив грызть корочку хлеба, сыто рыгает и вскакивает к Тэхену на кровать. Его заботливо вымытые Кимом лапки (все же он не может оставить этого вредину в беде) совсем не оставляют на белом белье следов. Чонгук примеривается и резво взбегает по ногам Тэхена к животу, лишь немного не добегая — ложится чуть ниже в удобной впадине. Видун уже совсем без отвращения тянет руку и гладит длинный голый хвост.       Чимин, сжавшийся на другой постели, мямлит, уже почти провалившись в сон:       — Так что здесь случилось все-таки?       — Ничего, что могло бы коснуться нас, если вы, конечно, не наделаете глупостей.       Тэхена это успокаивает, а Чимин уже и не слышит. Видун, на удивление, заснуть не может — то ли головные боли, то ли мысли мешают. Если бы он все еще был в своей веске, аджума принесла бы ему настойку шиповника, а затем и теплого молока с хлебом. К утру ему бы обязательно полегчало, и Тэхен с новыми силами отправился рубить дрова. Или мыть полы, посуду, ставни — все лучше, чем ехать почти день и ночь в ненавистный всем Пусан.       — Не думай так громко, спать мешаешь.       Тэхен с опаской шепчет, приподнимая голову:       — Ты и мысли читаешь?       — Нет, дурень. Ты просто слишком тяжко вздыхаешь.       — Спи тогда на полу.       — Нет. Мне удобно здесь.       — Правда? — лучше бы молчал.       — Конечно, твоя девственная сила питает меня получше баранины.       Тэхен ступорится.       На мгновение.       — ЧЕГО?       — Да шучу я, припадочный, — стонет Чонгук, когда его отбрасывает в сторону, из-за резких движений Тэхена. И как с такими только можно?       — Засунь себе эти шутки…       Чонгук снова укладывается, но теперь уже привычно ныряет под рубаху и топчется словно собака на животе.       — А сколько тебе лет? — внезапно вырывается у Тэхена.       — Достаточно.       Вздыхая, Тэхен сдается. Ну, его, этого крыса. Благо, в этот раз дороги ему не снятся.       Завтракают они быстро, практически на скорую руку, забывая все былые опасения, но все же торопясь по указанию Чонгука. Доезжают до ворот, когда крысюк фырчит и говорит поворачивать.       — Зачем это?       — Нужно. Выедем через другие ворота.       — Но мы уже у этих! — поддерживает друга Чимин.       Они останавливаются на перепалку, а потому и вляпываются.       В ворота въезжают разбойники. Тэхен с волнением замечает у всех длинные ножи и кастеты и невольно прижимает к себе Чонгука.       — Я же говорил.       Грабеж не был невидалью, но обычно даже у мелких весок хватало мужиков отбиваться. Но, кажется, не здесь — то, что казалось странным, наконец-то приобрело форму: в поселении были, в основном, старики, женщины и дети.       — Путешествуете? — спрашивает их один из тех, что ютится в первых рядах. — Не налегке, надеюсь?       Мужики начинают смеяться, а Тэхен хмурит кустистые брови. Против десятка они с Чимином ничего не смогут — да будь даже Чонгук человеком…       Мысль обрывается, когда Тэхен разом понимает несколько вещей — он больше не чувствует Чонгука под пальцами, не чувствует больше свою рубашку, но видит перед собой незнакомца. Полностью голого.       — Какого черта? — вопрошает кто-то из окружившей их толпы, но ответа не следует. Блондин резко скатывается с коровы, а затем выхватывает из сумок обычный нож.       — Ну, давайте, — ухмыляется он.       Северянин (Тэхен просто не может поверить!) отделывает кучу мужиков в одиночестве, ничуть не смущаясь своей наготы и жалкого оружия. Он наносит короткие резкие удары, пока его белые волосы вспышками оседают на сетчатке Тэхена.       «Чернявый, усатый, — шипит сам на себя Тэхен в мыслях, — прав он, я такой дурень!».       Чонгук, наконец-то заканчивая, словно слышит его, оборачивается, сверкая глазами. На его плече след крови, а грудь тяжело вздымается, а крепкие бедра…       — Тэхен, — успевает вымолвить он, прежде чем снова становится крысой. Черной, маленькой и гадкой. — А тебе идет без рубашки.       Чимин, находящийся в таком же шоке, как и его друг, отмирает и находит для Тэхена в сумках запасную одежду, бедно расшитую по краям цветами. Видун одевается, но сам не сводит взгляда с наглого крысюка, взбирающегося на Ромашку. Когда тот привычно пытается пробраться к Тэхену под одежду, тот уворачивается.       — Нет уж.       — Ну что опять?       — Почему ты не говорил, что северянин?       — А что это изменило бы?       Тэхен открывает рот, чтобы ответить, но не находится со словами.       С северной частью их некогда единой страны у южан были самые неприятные и холодные отношения. Даже у Тэхена, родившегося после основных кровопролитных стычек, слишком сильна была неприязнь, после всех рассказов старших. Если в их веске, находившейся максимально далеко от столицы, проживало несколько жертв изнасилований со стороны северян, то что уж говорить про окрестности того же Сеула. Благо, отличить неприятелей легко было по светлым волосам и немного более светлой коже. Если Тэхен с виду был самой сладкой карамелью, Чонгук тянул максимум на соевое молоко.       Другое дело, что война давно закончилась, и северяне могли даже селиться на южных землях, но делали это крайне — крайне — редко. И, наверное, Тэхен, в силу своего добродушия, не должен был судить северян за грехи предков, но…       — Давай же, фиалка, не ломайся!       …Чонгук своим поведением рушил в нем последние капли желания пересмотреть свои взгляды.       Все, что Тэхен теперь хочет, это вставить этой маленькой злобной крысе в рот кляп.       А, может, и самому Чонгуку.