Неудержимые

Так странно. Она миллион лет не смотрела на звезды. В суматохе и агонии выживания Бэт успела забыть, что значит остановиться на мгновение, поднять голову и просто любоваться ночным небом. Огромными, кажущимися такими близкими — только протяни руку — звездами на чернильном небе. Мерцающей пылью млечного пути. От серебристого света луны чернело все вокруг — совершенные силуэты кромки леса на фоне совершенной черноты ломались зигзагами, воздух звенел от прохлады.Тихо потрескивал угасающий костер их стоянки в лесу, похрапывал, зябко обняв себя, Док. Бэт откинулась на спину в кузове пикапа. Рядом на расстеленном тонком покрывале лежал Десять штук и завороженно смотрел ввысь. — Думаешь, где-то там, в космосе, есть кто-то еще? — Десять штук попытался устроиться на покрывале поудобнее, закинув руку за голову вместо подушки. Ребристая поверхность пола кузова впивалась в спину. Он вздохнул, все равно было неудобно. Бэт, задумчиво поджав губы, покачала головой: — Нет. Определенно, нет. Это все байки. — Пару лет назад и зомби считали байками, а теперь… — Лучше бы ими и оставались. — Мой дядя был в теме. Про инопланетян. Знаешь, круги на полях, растерзанный скот. Кстати, слышала что-нибудь про Зону 51? Бэт смешно сморщила нос в задумчивости и снова помотала головой. — Розуэлл? Мимо Розуэлла мы будем проезжать, сама увидишь. — Десять штук хохотнул, прижав кулак к губам, и напустив на лицо загадочности, произнес голосом агента Малдера. — Я хочу, чтобы ты поверила. — А вот мой папа говорил, цитируя Библию, что никто не восходил на небо, как только сшедший с небес Сын Человеческий, сущий на небесах… — Бэт запнулась, предаваясь непрошенным воспоминаниям. Они больно царапали нутро. Но что-то в них было хорошо — они убеждали Бэт, что она может называть себя счастливой. Здесь и сейчас. Даже если секунду назад она в это не верила. С наступлением конца света счастье стало так относительно: — Пришельцы, привидения, полтергейсты — папа отрицал все это, идущее вразрез с его верой. Стоило только какому-нибудь уфологу или мистику появиться на экране телевизора, он сразу переключал канал или полностью выключал телевизор. Мы с сестрой не понимали его… — Поэтому ты такая зашоренная? — с улыбкой он легко толкнул Бэт локтем в предплечье. — А ты хиллбилли-конспиролог, — съязвила она, донельзя довольная, что не осталась в ответе за колкость Десяти штук. Они говорили о какой-то ерунде, нарочно стараясь не смотреть друг на друга и борясь с накрывающим с головой смущением. Он не мог нормально спать уже больше трех проклятых лет. В самом начале, когда бессонница впервые одурманила его уставший мозг и не дала несколько ночей подряд сомкнуть глаз, Мерфи списал все на стресс, нервные потрясения, реактивный невроз — в общем, на все, что было связано с наступившим апокалипсисом и навязчиво капало на мозги. Но после, по мере того, как менялось его тело, выкристаллизовывался питаемый надеждами окружающих комплекс богоизбранника, Мерфи все наконец понял. Он слышал голоса зомби в своей голове. Словно какой-то ретранслятор вещал миллионным разноголосьем под сводами черепа. Без перерывов. Двадцать четыре часа в сутки, триста шестьдесят пять дней в году. Злой шепот, плач и стоны, но чаще — поток яростной, ничем не прикрытой агрессии — все это сливалось в монотонный гул обрывочных эмоций мертвых людей. Иногда, в крупных и не очень городах, он становился невыносим, хотелось залезть себе в голову, через слуховой проход выковырять воспаленный от чужеродных эмоций, пульсирующий мозг. Чем угодно, даже тупым черенком ложки или зубочисткой. В такие моменты Мерфи казалось, что он вот-вот спятит, но по мере отдаления от руин цивилизации и снижения плотности живых мертвецов на одну квадратную милю, расстроенный хор голосов становился чем-то мешающим Мерфи не больше зуда от комариного укуса. В такие моменты он провалился в беспокойный сон без сновидений, тяжелый и липкий, дающий мизерный передых. Сегодня, вдали от более-менее крупных поселений, в затерявшихся лесах Миссисипи Мерфи чувствовал, что рой голосов сходил практически на нет, и очень надеялся поспать, если бы не одно огромное НО… Мерфи только смог устроиться удобно — не так-то просто разместиться на заднем сидении машины, если твой рост составляет шесть с половиной футов. И вот сейчас, когда ноги были уложены на разобранное водительское сидение, под голову для мягкости приспособлена забытая Эдди толстовка, а мысли туманились от усталости, эти малолетние идиоты не закрывали свои рты. Ни на одну чертову секунду. Впервые за полтора месяца их прорвало так, что невозможно было остановить этот поток нелепой детской болтовни. Мерфи со вздохом повернулся на другой бок, лежать было уже не так удобно — пятка ботинка упиралась в баранку руля. Если бы это сейчас увидела Уоррен, она бы его прибила. Мерфи знал, что она сейчас тоже не спит, бродит во мгле по периметру, охраняя их покой. Возможно, стоило составить ей компанию? Нет, Уоррен точно не слишком рада будет его видеть. Чего доброго, еще и подстрелить может. Случайно. Или нет? Мерфи вздохнул громче. Не к добру все эти перешептывания Десяти штук и Мертвячки. Глядишь, испортит она пацана раньше времени — Мерфи все еще надеялся однажды уколоть его, подарив журнал Плейбоя. Для потери девственности в авто-режиме. Видимо, теперь уже не придется. Толстовка Эдди вдруг показалась невыносимо колючей, и между лопаток начала разгораться тянущая боль. Мерфи знал, что этой ночью уже не сможет сомкнуть глаз. — Вы заткнетесь сегодня или нет? — все-таки гаркнул Мерфи из недр пикапа, когда перешептывания в кузове стали совершенно невыносимы. Бэт и Десять штук прыснули, заговорчески переглянувшись, а потом и вовсе залились заразительным смехом под громкое сопение и ругань Мерфи. Он впервые смеялся с ней, заметила Бэт. Вот так просто и непринужденно. Она не ожидала, что он выдержит даже пару минут разговора, а они болтали уже… Бэт задумалась, сколько же? Она, кажется, потеряла чувство времени. Может, уместнее было сейчас закончить разговор и уйти, пожелав спокойной ночи? — Он всегда такая заноза в заднице, не обращай внимания. — Это я уже заметила, — усмехнулась Бэт, стараясь скрыть в голосе невесть откуда появившееся напряжение. — Ты скоро привыкнешь. Это же Мерфи, — Десять штук робко улыбнулся ей, неловко и совершенно для него непривычно. А Бэт улыбнулась в ответ, так пристально глядя ему в глаза, что захотелось смутиться. Прервать этот визуальный контакт, отвернуться, вперив взгляд куда угодно, лишь бы больше не смотреть на эту девчонку, но он не смог. Десять штук знал про любовь с первого взгляда, слышал когда-то об этом, вот только не верил, что такое может случиться. Только не с ним. Он никогда не верил в сказки. Точно так же, как и не верил в любовь. Его мать никогда не любила отца и ушла от него, едва Десять штук исполнилось восемь лет. Именно в тот момент он впервые испытал кризис веры в людей — хотя тогда он не имел ни малейшего понятия о значении подобных терминов. Для маленького черноволосого мальчугана это просто было концом света, страшным и окончательным. Он так и не смог простить ее отсутствие в его жизни, ее оглушительные не-звонки в дни рождения и удушающую материнскую не-любовь, что она питала к своему сыну. Видит бог, Десять штук никогда не знал любви и не верил в нее. Но все началось именно с взгляда. Это была ярчайшая вспышка, немое озарение, прошибающее до холодного пота и дрожи в теле. Он смотрел в ее глаза, и ему казалось, что жизнь, словно пленка, отматывается назад. К плавившемуся на асфальте шоссе майскому дню. Из памяти Десяти штук почти стерлось, как он начинался, как они выжили в Атланте — в тысячный раз. Все, что он помнил из того дня — это самый первый взгляд синих глаз девочки-Мертвячки. Только сейчас Десять штук понял, что выбрал ее, как только увидел. И тут не было никаких иных вариантов. От этой мысли было трудно дышать и совершенно невозможно отвести глаза от лежащей в нескольких дюймах от него девчонки. — Холодно, — прошептала Бэт, поежившись, и запахнула посильнее вязаную кофту на груди. Она так и не смогла привыкнуть к столь резким суточным перепадам температур. Воздух был настолько свеж, что, если хорошенько выдохнуть, можно увидеть клубочки пара в воздухе. Пальцы захолодели — нужно бы спрятать руки в рукава. — Если хочешь, можешь придвинуться поближе, — он сказал именно это? Что за «если хочешь»? Что за «можешь»? Он осел. Самый натуральный осел. Неудивительно, что у него ни разу не было подружки. — Ладно, — изобразить хладнокровную невозмутимость получилось с большим трудом. Сказать было проще, чем сделать. Бэт вдруг почувствовала, что сердце клокочет где-то в районе горла, в голове зашумело от крови. Переборов смятение, Бэт подкатилась под бок Десяти штук, устроила голову у него на плече и зажмурилась, боясь даже дышать. Крепкая рука обняла ее за талию и прижала к горячему телу. Бэт почувствовала, как внутри что-то сжалось, когда их тела соприкоснулись. Вероятно, Десять штук почувствовал то же самое. — Так лучше? — Угу… — просипела Бэт. Стало действительно тепло. Жарко. Ничего не значащие пара фраз зависли в воздухе. Глупый, пустой разговор — мало. Так мало для них обоих. Внутри бились хрупкие перепуганные бабочки. Щекотали своими невесомыми крылышками живот. Не нужно усложнять там, где все просто. Мэгги всегда говорила ей, что в этом мире достаточно любви — со временем найдешь и для себя капельку. Видимо, ей суждено было найти тогда, когда мир окончательно рухнул. Бэт улыбнулась этой мысли и положила ладонь на руку Десяти штук, переплетая их пальцы. В коконе его объятий ей было уютно и спокойно. Она, закрыв глаза, уткнулась носом в шею Десяти штук. — Бэт… — ее горячее дыхание обжигало. Сводило с ума. — Ммм… — поднимать голову и отвечать что-то членораздельное не было сил. — …можно я тебя поцелую? — Десять штук даже не прошептал это — выдохнул. Светлые волоски на макушке Бэт качнулись от его дыхания. Кивок. Легкий, почти невесомый. И почти такой же невесомый поцелуй, последовавший за ним. Касание мягких губ. Десять штук привлек ее ближе, легко пробегаясь кончиками пальцев по позвонкам. Под тонкой тканью на коже появились мурашки. Бэт забыла, что бывает так сладко. Десять штук отстранился, переводя сбитое дыхание, восстанавливая бешено скачущий ритм ошалелого сердца. — Для первого раза неплохо, — улыбнулась Бэт, запуская пальцы в волосы Десяти штук. Мотоциклетные очки и бандана, что он носил на макушке, сейчас неимоверно мешали ей. Все поняв по ее движениям, Десять штук снял их, аккуратно отложив в сторону и улыбнувшись: — Так заметно? Бэт скорчила рожицу, смешно сморщившись, и кивнула. Ей понравилось. Очень. Но она ни за что бы не призналась в этом. — Тогда постараюсь сделать лучше. Кончиками пальцев Десять штук прикоснулся к нежной скуле Бэт, нащупав тонкую веточку шрама с колючками-стежками. Когда-нибудь он обязательно спросит о нем, но не сейчас. У него впереди было много времени, чтобы узнать Бэт Грин. — Ты мне нравишься, — Десять штук инстинктивно нервно сглотнул. Что-то подобное он говорил впервые. Правда, однажды чуть было не сказал. Вот только не успел. Человек, которому были предназначены эти слова, перестал быть человеком. Раньше от этого было горько… Странно, Десять штук только сейчас понял, что перестал скучать по Кассандре, и это значило лишь одно: настала пора ее отпустить. Хотя бы потому что сейчас рядом с ним под ночным небом лежала совсем другая девушка и своим горячим дыханием, прячущимся в вороте его рубахи, заставляла терять рассудок. Десять штук подождал какой-то реакции от Бэт на свое признание. Но она промолчала. И тогда он снова поцеловал ее, в этот раз — ненасытно и горько. Бэт целовала его так же жадно, как и он ее. Она была пропитана одиночеством, до закипания слез в уголках глаз. Брошенная, оставленная, ненужная никому, даже собственной семье, она вдруг нашла покой в объятиях вчерашнего незнакомца. Именно поэтому Бэт не ответила, не задала никаких вопросов, не остановила Десять штук, лишь целовала в ответ. И сейчас им обоим было этого достаточно. Мерфи убрал руку, которой прикрывал лицо, лениво приоткрыл один глаз, вслушиваясь в тишину. Вдруг ставшую такой странной тишину. Они заткнулись, затихли в кузове пикапа. Мерфи сглотнул и поежился от холода. Сначала порадовался, что теперь у него получится уснуть. Потом подумал, что, возможно, стоит все-таки проверить, как там лейтенант, но, как и в прошлый раз, быстро отмел эту идею как несостоятельную. Сон никак не шел. Чертовы малолетки! Сами, скорее всего, уже десятый сон видят, а он теперь должен маяться до утра. Он просто должен был рявкнуть, нарушая их покой. Мерфи приподнялся на локтях, заглядывая через стекло заднего вида в кузов пикапа. Они спали, обнявши друг дружку. Светлая голова Мертвячки покоилась на плече Десяти штук: тот посапывал, зарывшись лицом ей в волосы. Как трогательно! Мерфи мысленно закатил глаза. И как трагично! Дети… Бесконечно глупые дети — даже такой сухарь, как Мерфи, понимал весь масштаб случившейся буквально у него за спиной катастрофы. Эти двое нашли любовь в тот момент, когда миру пришел конец, и теперь цеплялись друг за друга здесь и сейчас. Сегодня ночью. В пошарпанном кузове машины. Отчаянно. Пронзительно. Безо всякой надежды на счастливый конец. Жертвы случайного порыва. Их жизнь могла бы быть похожа на умилительную деревенскую пастораль: очаровательный домик, обнесенный забором из белого штакетника, выводок не очень смышленых — больше в отца — отпрысков, тихие семейные вечера… Чем не идиллия, по мнению Мерфи? Вот только все это могло бы быть в мире без зомби, но не в этой сумасшедшей реальности… Будить Десять штук и Бэт отчего-то вдруг расхотелось, Мерфи тихо опустился обратно на сидение, подложив согнутую руку под голову, и немигающе уставился в потолок. Если бы было можно что-то изменить… Остаток ночи он лежал и думал о чем-то своем…