uranyl nitrate

костры горят, дым поднимается клубами, превращая день в ночь. все так сумбурно и скомкано. так много людей, лиц. они проносятся мимо сычена, смотрят ему прямо в глаза. кому весело, кому грустно, кому психотропно. объединяет все эти гримасы одно; они уродливы, пугают до мороза по коже. сычен в самом эпицентре праздника. он прячется за свою маску, прижимает ее плотнее к лицу: вдруг сорвут. вокруг смех и громкая музыка, все это смешивается в ужасную какофония, заставляет теряться в ощущениях и самом себе. из-за разнообразия и яркости одежды, вывесок, самих людей в глазах рябит. и сычен позволяет себя увести в этот другой, противоположный мир. его за руки тянет какая-то девушка. она улыбается (скалится), обнажает ровный ряд зубов, а глаза-полумесяцы манят своей глубиной и пустотой. маска уродливая, и именно это цепляет парня. контраст на контрасте. анонимность дарит надежду, вовлекает в мир грез. вокруг царит стихийная, необузданная, даже местами первобытная, радость. большое счастье порождает большую беду, сычен знает это. а еще сычен готов расплачиваться. берите все, ведь остались только руины и пепел надежды, оставьте одни лишь чувства. большего не просит. обычно в местах большого скопления людей водится нечто порочное, то самое, которое живьем готово сожрать. оно показывается далеко не многим. только тем, кто ставит все на кон. чем больше ставка, тем интереснее. сычен не верит в детские сказки, не верит в призраков и злых духов, но готов поклясться, что оно пришло за ним. это нечто держит дистанцию, подходить не собирается. прячется за черной мантией и маской чумного доктора. а парень больше ничего не боится, ему все интересно, все завлекает в свои сети. какая разница куда идти, раз у всего один конец — сумасшествие. стоит только им скрыться в безлюдном переулке, как маски летят на землю. сычен не хочет знать, кто скрывался под ней, он предпочитает обезличить всех, поэтому глаза закрывает, полагается только на ощущения. чужие губы обжигают шею, следуют вдоль артерии. оно живое, выжимает из себя все соки, бьется быстро и гулко, оба чувствуют это. сычену кажется, что вот-вот его ребра разверзнутся, обнажая заходящееся в припадке сердце, обнажая самого сычена, выставляя все слабости напоказ. его сломают, разотрут в прах, рассеют над безумной толпой, требующей хлеба и зрелищ. это будет единственно верным концом для них, иначе чужие струны души даже не дрогнут. сычен не позволяет целовать себя в губы, он не хочет привязанности и чего-то большего, только на несколько минут раствориться в другом человеке, без обязательств и дальнейших связей, без боли и надежд. он хочет окончательно потеряться. его заставляют открыть глаза, заставляют встретиться с реальностью лицом к лицу, но сычен не такой сильный, не такой решительный. "ты существуешь настолько же, насколько и я”. "ты реален настолько, насколько я захочу”. и с этим никто не спорит. последние, прощальные, поцелуи накладываются на сомкнутые веки, чужие пальцы описывают контур губ, чтобы не забыть, а следом все проваливается в тартар. туда, где покоятся кронос и титаны, туда, где покоятся сожаление и безысходность. гореть, догорать, перегорать, выгорать. сычен открывает глаза. вокруг пусто. на главных улицах все еще праздник. сычен не верит в злых духов и призраков, но уверен, что у него забрали самое ценное, что осталось. чувства и рассудок.