Путеводная звезда и потерянный рыцарь

      Двор шептался о том, что Эшара Дейн возлегла с Северным Волком и понесла от него. Правда, мнения расходились с каким именно. Кто-то даже говорил, что она бесстыдно отдалась обоим сыновьям лорда Рикарда. Отъезд леди Дейн в Дорн лишь подлил масла в и так занявшийся костёр людской молвы, и челядь вцепилась в сочную сплетню, как шавка в брошенный со стола кусок мяса. Во всяком случае, болтать о фрейлине принцессы Элии безопаснее, чем о принце Рейегаре, исчезнувшем вместе с чужой невестой.       Джейме по большому счёту всё равно, кого там пригрела в своей постели какая-то дорнийка. Она не интересовала его ни капельки. И ночами ему снились золотые кудри — не чёрные, а проводя ладонью по мечу — по любому из его двоих — он думал о сестре, её нежных руках, а не озорной чертовке. Ланнистер вовсе не вспоминал об Эшаре, а то, что искал в любой толпе горящие пурпурные глаза — ничего не значило: привычка, не более. Эшара слишком дерзкая и яркая, как звезда на чистом небосклоне. Таких король не любил, а, значит, и его гвардейцы, верные псы у трона безумца, наблюдали пристальней.       Джейме безразлично, что больше он не услышит за спиной вкрадчивые шажочки, и не увидит, обернувшись, склонённую на бок голову и россыпь смоляных кудрей по точёным плечам, не уловит знакомую усмешку на пухлых губах и неиссякаемый огонь в фиалковых глазах. И уж точно не сумеет поймать видение за тонкое запястье со звонкими браслетами. Кажется, дорнийка должна была их снять: хрустальный звон бесил короля и так скорого на гнев. Впрочем, ей хватило бы дурости оставить украшения.       Джейме не было никакого дела до леди Дейн, вот только с её отъездом двор опустел, растеряв последние краски, кроме алого и чёрного. Нахального смеха, так бесстрашно разрезающего настороженную тишину, больше не услышишь, как и бряцанья доспехов сира Эртура, исчезнувшего вместе с принцем. Джейме хотел быть похожим на него: героя, рыцаря без страха и упрёка, без малейшего изъяна и сомнения. Вот только он не таков, как бы сильно не желал себе лгать. Не такая и Эшара.       — Ну как, сир, нравится вам гвардейство? Мирно ли почивает Его Милость под вашей защитой? Не жалеете? — Джейме лишь месяц носил белый плащ, когда дорнийка впервые завязала с ним разговор, становясь рядом так, словно проделывала это уже сотню раз, словно они не были друг для друга два незнакомца. Тогда Джейме даже не понял вопроса, высокомерно ответив:       — Конечно, нет, миледи. — Он гордился собой, глупец. Улыбка Эшары была снисходительной:       — Это пройдёт, сир, не волнуйтесь.       Она была права. Она всегда оказывалась права. Но это не значило, что Джейме что-то к ней чувствовал, вовсе нет. В его сердце одна Серсея, и для лукавой дорнийки там места нет. К счастью, и Эшара к нему равнодушна. Она смеялась над ним, с ним, но то не было проявлением привязанности. Девушка часто прибегала в Башню Белого Меча, но не к Джейме — как вообще такое могло прийти в здоровую голову — к брату. Её смех звучал неуместно в стенах резиденции белогвардейцев, но Ланнистер отчего-то ждал, когда она появится на пороге: яркая и прекрасная.       У Джейме было полно забот, поэтому он читал письма Серсеи и не спрашивал принцессу Элию о её подруге — незачем. Дорнийке, безусловно, лучше дома, подальше от безумия и лжи, но Джейме эгоистично предпочитал видеть её рядом с собой, лениво улыбаться в ответ на её задорную улыбку, наблюдать, как она стреляет глазами в очередного запуганного придворного, заставляя того на миг вновь стать мужчиной, а не загнанным зверем.       Джейме всё чаще казалось, что он тоже всего лишь живая игрушка в зверинце короля, лев, сам захлопнувший за собой ловушку и имевший глупость этим гордиться. Эйерис с каждым днём становился безумнее, подозрительнее, а Джейме оставалось лишь стоять у трона и безмолвно соглашаться со всем происходившим. Видят Боги, не о том он мечтал, облачаясь в белый плащ.       «Не жалеете?»       Вернуться бы в Кастерли Рок. Хватит, насытился служением и придворной жизнью до тошноты. Запах палёной плоти въелся в кожу, ничем не отмыть. Не позабыть того, как напротив заживо горел лорд Рикард, а его сын, задыхаясь, хрипел рядом. Пальцы давно свело судорогой на рукояти меча, и видение танцующей в лучах солнца сестры таяло, как он не цеплялся за него. Серсея была далеко, и время стирало её прекрасные черты из памяти, оставляя только ощущение счастья от нахождения рядом с ней. Сестра была его домом, его Богом, его потребностью, и без неё мир терял краски и смысл. И лишь присутствие Эшары спугивало апатию. Девушка шутливо постукивала по белоснежной броне, будто проверяя её на прочность, дразнясь, подходила неприлично близко, запрокидывала голову назад, чтобы смотреть в глаза высокому рыцарю, самому молодому белогвардейцу в истории, и хотелось ответить ленивой усмешкой на её задорную.       Теперь не было даже той отдушины. Принц Рейегар похитил тощую северянку, лорды подняли восстание, принцесса Элия больна, а Эшара уплыла в жаркий Дорн, забрав с собой всю радость столицы.       И зачем только Рейегар выбрал девку Старк? При дворе твердили, мол, и некрасива она, и не воспитана, и вообще скорее избалованное дитя, чем соблазнительница. Решения принца не обсуждают, решения короля — тем более, но Джейме упрямо задавался вопросами, наперёд зная, что ответов не будет.       Если уж принцу так не хватало в жене огня, что ж он не выбрал Эшару, а погнался за северным ветром? На что Рейегару дикое зверьё, когда рядом живой всполох пламени, облачённый в плоть? В Дейн легко влюбиться, затеряться в фиалковых глазах, потерять голову от улыбки. Возможно, Джейме так бы и сделал, не будь у него такой сестры, как Серсея. Даже молодые Старки разглядели дорнийку, даже они сумели получить её благосклонность, неужто не получилось бы у принца? Не Джейме осуждать его. Наверное, и Рейегар, и Джейме просто дураки, влюбившиеся не в тех, в кого стоило бы.       Ланнистер хорошо помнил последний вечер перед отъездом Эшары в Дорн. Она улыбнулась ему, привычно спросив: «Как служба, сир? Не жалеете?». Обычно это звучало дразняще, но не в тот раз. Джейме мог бы ответить: «Дерьмово», но промолчал: они и так оба знали это. Лунный свет делал загорелую кожу Эшары мёртвенно-серой, запускал серебро в чёрные пряди волос, делая их похожими на истлевшие головёшки костра, и вся девушка была словно угасшей. Задумчивость не шла ей. Впервые Джейме видел, что пребывание при дворе оставило на ней свой отпечаток, до этого Дейн казалось недосягаемой, почти неземной. Её смуглая ладошка оказалась поверх его руки, и Эшара тихо попросила:       — Сберегите принцессу, сир. Мне это больше не по плечу.       Джейме и хотел бы насмешливо спросить про Старков, про беременность, про отъезд, так похожий на побег, но слова не шли на язык, совершенно ненужные. Эшара не стала ждать ответа, клятвы или отказа, ушла, будто лишь до рассвета. Даже не простилась, не кинула виноватый взгляд из-за плеча, зато оставила привкус незаконченности и… надежду.       Эшара Джейме безразлична, она совершенно точно не пленила его своей красотой, но он, вопреки логике, ждал новой встречи, мысленно загадывая, что скажет.       «Не жалеете, сир?»       «Жалею».