Лондон.12 октября. Гостиница. 10 часов до отлета в Амстердам.
— Хосок-хён, если ты сейчас же не откроешь эту долбанную дверь, я выбью её к херам! Час назад Чонгук обещал лидеру, что не придёт, обещал не беспокоить Чимина, пока тот в таком состоянии, но ноги приносят его сами. Чонгук ведь не робот, не бесчувственная машина, он переживает за Чимина так, что не может спать, да и кусок в горло не лезет. А мемберы как сговорились, мать твою. Вдруг все разом решают, что приход макнэ ещё хуже скажется на состоянии маленького хёна. Только вот почему они пришли к такому умозаключению, Чонгук не понимает. — Вот с каких таких пор Хосоку можно, ну даже Тэхёна пустили, а значит меня нет? Не, так не пойдёт! Чонгук никогда не уступает и не идёт на попятную, он добивается всего сам и не любит слабых людей. Для него проявить слабость — значит иметь точку воздействия на человека, а макнэ не приемлет, когда его к чему-нибудь принуждают или пытаются подавить. Он ненавидит слова «Нет», «Нельзя», они для его эго не существуют, он хочет всё и сразу и без всяких запретов. — Я последний раз повторяю, Чон Хосок-хён, — на слове «хён» он делает особый акцент. — Если ты сию минуту не откроешь… Дверь приоткрывается, и на макнэ смотрят усталые и опухшие глаза Хосока. И вдруг Чонгуку становится стыдно за своё дурацкое поведение. Хосок, этот милый солнечный парнишка, от которого всегда и везде исходят волны тепла и домашнего уюта, сейчас выглядит не то что усталым, он просто вымотан до безумия. Видно, что после выступления он не успевает поесть, уж не говоря о сне. — Хён? — Чонгук протискивается в щель двери и мнётся на пороге. — Хён, можно минуточку? Всего одну. Я просто гляну. Чон Хосок устало проводит рукой по волосам. — Что ж, Гуки, только недолго, я хоть в душ пока схожу и перекушу, а то с утра так и не удалось. Чонгук кивает и проходит в номер. В руке он держит маленький пакет, это подарок для Чимина на его день рождения. Он ведь уже завтра! В воздухе чувствуется запах антисептика и лекарств. Жутко, темно и тошно. Тишину нарушает только булькающий звук капельницы и шум воды из ванной комнаты, где принимает душ Хосок. — Чимин-и. Чим-Чим, — Гук тихонько зовёт и подходит к кровати. Ему кажется, что лицо хёна сливается цветом с подушки — такое оно бледное. Влажные волосы прилипли ко лбу, синие круги пролегли под глазами. Но по дыханию можно понять, что лихорадка отступает. Дыхание сейчас глубокое и спокойное. Во сне Чимин напоминает маленького обиженного ребёнка. Чонгуку вдруг хочется прижать его к себе и защитить от всех бед и несчастий, впитать всю боль Чимина, как губка, и дать ему своих сил и тепла. Чонгук садится на стул рядом с кроватью. Аккуратно, чтобы не разбудить Пака, он откидывает светлую влажную чёлку с его со лба и протирает сухой салфеткой. Потом смотрит на миниатюрную ладошку Чимина. Он накрывает её своей и, в порыве сам не зная чего, прижимает тыльной стороной к губам. Боже, она такая маленькая. Он целует каждый прохладный и немного влажный пальчик. Как по команде из его глаз предательски начинают течь слезы. Почему? Он не знает, не понимает, да и не хочет понять. То, что происходит сейчас, Чонгук оставит здесь. Никто не должен узнать эту слабую сторону золотого макнэ. Никто не должен узнать, что в стене, которую так тщательно возводит вокруг себя Чон, пробивается брешь. Только сейчас непобедимый и крепкий парень Чон Чонгук находит в себе это слабое место и имя ему — Пак Чимин.***
Чимин просыпается от прикосновения чего-то мягкого к своей коже. Он пытается открыть еще тяжёлые веки и натыкается взглядом на тёмную копну волос, сосредоточенный взгляд и мило поджатые губы. Чимин зажмуривается, пытаясь прогнать наваждение. Это же не реальность. Он видит сон. Самый лучший сон за последнее время. Но то, что происходит потом, теряет полностью смысл. Это же не на самом деле, да?! Он болеет, и это глюк от температуры. Потому что такого Чонгука в жизни Чимина не может быть. Ладонь горит от лёгких прикосновений губ макнэ. В душу и сердце Чимина начинает закрадываться паника. Его ладонь медленно сжимается в кулак, и он вырывает руку. — Зачем ты это всё делаешь? — тихий, хриплый голос Чимина дрожит. Чонгук поднимает взгляд и печально улыбается. Он какое-то время смотрит в затуманенные глаза Пака. — Я не знаю, Чимини. Но ты же знаешь, что я всегда делаю то, что хочу делать. Хотя может не всегда это правильно, но сейчас, в эту самую минуту, я хочу быть здесь, только с тобой и вот так просто держать твою руку. И вдруг Чонгук ясно осознаёт, что ему сейчас, как бы банально это не звучало, хорошо. Просто вот так хорошо и спокойно. И ему нравится всё, что он делает и всё, что он видит. Ему нравятся поджатые губы Чимина, капельки пота, стекающие по его виску, влажные темные глаза, смотрящие прямо в душу Чонгуку, нравится, когда он морщит нос, когда поправляет волосы, когда поёт таким милым и нежным голосом, когда практикует хореографию, сосредоточенно закусывая нижнюю губу, когда смеётся. Его улыбка — наверное, самая лучезарная на свете. Когда наклоняется близко-близко, почти всегда нарушая личное пространство. И как он раньше этого не замечал. Или замечал? Его тело даёт давно эти импульсы, но сердце, как думает Чонгук, занято. И он гонит от себя все мысли и желания по отношению к маленькому хёну. Всё вдруг становится до абсурда ясным и естественным. — Почему, Гуки? Чимин смотрит в глаза Чонгуку. Он боится, что эти мгновения сейчас исчезнут, упорхнут, как та маленькая бабочка из рук Чихёна. Ему снова становится страшно. Он боится. Боится того, что он видит, что он делает, но больше всего на свете он боится того, что Чонгук сейчас выйдет из этой комнаты, и он не почувствует больше никогда того, что он чувствует только рядом с ним. Чон нежно проводит рукой по влажным от пота волосам Чимина. — Почему ты плачешь? — Чимин подцепляет пальцем слезинку, катившуюся по щеке макнэ. — Разве я плачу? — Но у тебя в глазах слёзы. Чонгук прижимает голову Чимина к себе и целует в макушку. — Наверное, я заплакал ещё перед тем, как сильно испугался за тебя. Он открывает ладошку Чимина и оставляет небольшую книжку и бархатную коробочку перевязанную ленточкой. — С наступающим днём рождения, Пак Чимин. Я люблю тебя до самой луны. До самой-самой луны и обратно.***
Позже Чимин прочитает название маленькой книжки, подаренной Чонгуком, он любя прижмёт её к своей груди и счастливо улыбнётся.Сэм Макбратни «Знаешь, как я тебя люблю?»
— Я люблю тебя до самой луны, — шепнул зайчонок, и закрыл глаза. — Надо же, как далеко, — Большой заяц положил его на постель из листьев. Сам устроился рядом, поцеловал его на ночь. И прошептал ему в самое ухо: — И я люблю тебя до самой луны. До самой-самой луны… и обратно.