13 октября, Амстердам.
Амстердам. Город цветов, велосипедистов, узких маленьких улиц, покрытых брусчаткой, уютных кафе на набережных реки Амстел, огромное количество туристов. Этот красивый старинный город, на взгляд Чимина, может поместиться в один район его родного Пусана. Амстердам встречает их шквалистым ветром и сильным дождём. Серое мрачное утро с примесью слабости и недовольством самим собой — всё, что сейчас чувствует и видит Чимин. Горло всё так же болит, но на вопрос менеджера, сможет ли Чимин полноценно выступать, тот, не задумываясь, кивает. Да и когда он вообще в последнее время думал о себе или о своём самочувствии? На самом деле, парень не помнит, когда в этом сумасшедшем ритме жизни он вообще вспоминал о чём-то, кроме выступлений и, конечно, больной, но такой теперь актуальной для Чимина темы, под названием «Чон Чонгук». — Чимин, ты сегодня будешь очень плотно взаимодействовать с Чонгуком. На сегодня такая концепция — радуем фанатов вашей «парочки», а вот Вигуков оставим напоследок: так сказать, как вишенку на торте, но только уже в Париже, — менеджер улыбается, а Чимин кивает как китайский болванчик — конечно, какие вопросы, если надо. Он опускает голову на подушку, закрывая глаза. Вдруг в какой-то момент мысли уносят его в Корею, в события, происходившие несколькими месяцами ранее.***
Сеул. Тренировочный центр Big Hit. Репетиция dance-практики к «Black and white» Майкла Джексона.
— Чонгуки, давай попробуем это движение немного по-другому, у меня не получается стянуть с себя пиджак так, чтобы рукава завязались, — уже изрядно подуставшие парни штудируют движения, но так и не приходят к их логическому завершению. Чимин смотрит на улыбку, постепенно сползающую с усталого лица макнэ и предлагает передохнуть. Чонгук валится на пол, распластавшись морской звездой. Чимин ложится поперёк тела макнэ, пристроив свою голову на его груди. Он слышит, как сердце Чонгука заходится в бешеном ритме, он чувствует тепло, исходящее от его тела; частое, прерывистое дыхание заставляет Чимина испытать всю гамму странных и неподвластных ему чувств. Он поворачивает голову набок и смотрит на лицо Чонгука. Глаза того закрыты, а веки немного подрагивают; тени от длинных, как у девчонки, ресниц лежат на щеках. Он видит его губы так близко. И Чимину хочется, до странных мурашек на своём теле, попробовать — как это, поцеловать Чон Чонгука? Какие его губы на вкус? Такие же клубничные, как его бальзам? Или нет, малиновые? Мысли прерывает тихий голос макнэ: — Ты так на мне дырку протрёшь. Чимин вздрагивает и чувствует себя так, будто он был пойман за каким-то неприличным делом. Он быстро отворачивается и зажмуривает глаза, прогоняя прочь накатившее откуда ни возьмись возбуждение. Если честно, ему просто жизненно необходимо вот так просто лежать, ничего не делая, непринуждённо болтать, а главное — не быть отвергнутым. Чтобы Чон его не отталкивал, как раньше, и не бежал по первому зову к Тэхёну. Такие минуты очень дороги Паку, он каждую хранит в своем маленьком сердечке, нежно и бережно. — Чимини, а нам обязательно опять надевать эти дурацкие костюмы зверей? Ты действительно классно выглядишь в роли цыпленка, маленький хён! Ты очень милый в этом костюмчике, а вот я по меньшей мере выгляжу глупо в роли огромного розового кроля. — Гуки, это не мы решаем, дорогой. Это сценарий, так что терпи. В принципе, не так их долго носить придется. И, если честно, ты не выглядишь глупо, а даже очень мило. Чон фыркает, надувая губы, потом запускает свои пальцы в темные волосы Чимина, массируя голову. Для него это простой обыденный жест, он так делает всем. Но для Чимина… Все внутри него сжимается при этих прикосновениях, они для Пака значат что-то большее. Парень закрывает глаза, полностью отдаваясь ощущениям. Почти засыпая, он ищет и находит ладонь Чонгука, переплетает их пальцы и нежно сжимает их. Чимин так любит эти моменты, он ловит каждый из них и складывает в его личный сейф с именем Чонгук. Он под надежным замком, нет туда доступа никому, это личное Чиминово маленькое счастье.***
Амстердам, гостиница. 10 часов до выступления.
— Ты так до конца и не вылечился, бледный, измученный, смотреть больно. Давай, ограничь себя сегодня в движениях! Меньше скачи по сцене, короче. Чимини, побереги себя, — Хосок ворчит, и между строк Чимин читает: «Я переживаю». Пак улыбается, притягивая старшего к себе. Он любит этого светлого, с безумно огромным тёплым сердцем парня. Пак кладет подбородок на его плечо и закрывает усталые глаза. — Спасибо, что заботишься обо мне, хён. Я буду осторожен, обещаю. Чон Хосок тает в тёплых руках Чимина, этот малыш — его счастье. Хосок любит его всем своим рэперским сердцем, переживает за каждое его падение и радуется каждому взлету. Этот милый парнишка вызывает в Хосоке чувство домашнего уюта, чувство тепла и семьи. А этого так порою не хватает в их бешеном ритме жизни, в котором имеют место только перелёты, гостиницы, обеды в кафе на скорую руку, перекусы в гримёрке, и небольшие отрезки времени, в которые они проваливаются в сон без сновидений. — Ещё раз с днём рождения, Чимини, и да, напомни-ка мне, за что я тебя так люблю? Чимин улыбается и сильнее прижимается к спине Хоби: — Я тоже люблю тебя, хён. Ты мое личное персональное солнышко, мой лучик света и надежды в этой несправедливой, для таких маленьких людей, как я, жизни.***
— Чонгук, я думаю, мы должны поговорить. Или уже не должны? Ким Тэхён перехватывает попытавшегося вырваться из его рук макнэ и усаживает рядом с собой на край кровати. — Чон, не брыкайся, а послушай. Ты отдаляешься от меня, притом с такой скоростью, что я уже практически вижу твою спину вдали. Что происходит с тобой в последнее время? Я думаю, что имею право знать. Чонгук опускает голову и тяжело вздыхает, понимая, что от разговора он сегодня уже не сможет улизнуть. — Тэхёни, я не могу сказать, что со мной происходит, я сам ищу на это ответ, но пока безрезультатно. Просто мы как-то отдалились друг от друга. И я не понимаю почему. — Мы? — Тэхён грустно улыбается. — А есть ли эти «мы»? Чонгук, давай ты будешь честен со мной и с самим собой. В твоем сердце и мыслях я чувствую ещё чьё-то присутствие. Да, и не смотри на меня, как на идиота, я вижу это давно. Эти старые или новые чувства накрыли тебя с головой, ты окунулся в них, но пытаешься барахтаться и хвататься за меня, как за спасательный круг. Ты тонешь, Чонгук, но хочешь остаться на поверхности. Как я смогу тебя спасти, если не слышу криков о помощи? Скажи, выговорись, поделись, мать твою, со мной, я ведь тебе не посторонний человек. Прошу, перестань молчать и держать всё в себе, давай вместе разберёмся с этим. Чонгук, я люблю тебя, разве этого мало? Я не хочу тебя терять, но понимаю, что ты ускользаешь. Прошу, поговори со мной! Чонгук чувствует, как холод начинает расползаться по телу, проникая в каждый его уголок. Он такая сволочь. Он так подло поступает с Тэхёном, и даже признаться у него не хватает смелости. Да и как Тэхёну сказать? Как посмотреть в эти мягкие и грустные глаза? Какая же он всё-таки скотина! Чонгук обнимает Тэхёна, сильно прижимая к себе. — Я тоже люблю тебя, Тэ. Я сильно люблю. Я не знаю, что со мной. Может, это наваждение какое, не понимаю, что хочу, не понимаю, что делаю. Я запутался, помоги мне разобраться. Тэхён отодвигает от себя Чонгука и заглядывает в любимые глаза. Он выучил каждую родинку, каждую смешливую морщинку у глаз макнэ, всё настолько любимое и родное, что в какой-то момент глаза Тэхёна наполняются слезами, он часто моргает и старается сохранить хорошую мину при плохой игре. — Скажи, Чонгук, тебе настолько он нравится? Если так, то ты готов сбежать, ничего не сказав мне? Глупый, маленький, капризный ребенок. И ты думаешь, я не знаю об этом? Ты думаешь, это скроется от меня, человека, который был всегда твоей второй половинкой? Гуки, ты серьезно так думаешь? Чонгук сильно закусывает нижнюю губу, чувствуя, как протыкает зубами кожу. Во рту противный вкус крови, отдающий железом. Он слизывает ее языком и, собираясь с силами, смотрит в глаза Киму. — Думаю, это произошло ещё в сентябре. Тогда, на Мальте. Я не знаю, как это вышло. Что? И как? Я не понимаю. Я ведь люблю тебя. Я ведь это чувствую. Тэхён грустно улыбается. — Или ты всё же думаешь, что любишь меня? Пожалуйста, Чонгук, может этого уже вовсе нет? Привычка. Она тоже иногда прикрывается любовью. Может, тебе стоит посмотреть на это с другой стороны. Кого ты сейчас видишь рядом с собой и кого тебе хочется видеть? Реши это для себя. Так будет намного проще нам обоим; а теперь иди. Иди, Чон, оставь меня одного, мне нужен сейчас отдых. Не смотри так, просто иди. Чонгук поднимается. У двери он останавливается и еще раз оборачивается: — С тобой всё будет в порядке, Тэхён? — Всё будет… Иди уже! Дверь закрывается, отдавая в груди Тэхёна глухим звуком. Его сердце разбивается тихо, почти бесшумно. Хочется, чтобы что-то с грохотом упало, взорвалось, чтобы грянул гром, но всё происходит в тишине, и ничто не может отвлечь его от этой боли. Крик рвётся из груди, но никто его не слышит, кроме Тэ. Он такой громкий, что болит голова и звенит в ушах. Это дикая, жгучая боль, открытая рана, как будто её изнутри разъедает соленая морская вода. Тэхён опускает голову на подушку, зажимая ткань наволочки между челюстями. Слёзы оставляют жгучие дорожки на его лице. Вот так уходит любовь. У кого-то громко, со слезами и обидами. У кого-то тихо и молча. Но как бы она не уходила, одинаково — больно, плохо, пусто.