16 октября. Mercedes-Benz Arena. Berlin.
Юнги смотрит и молчит. Он так делает всегда, вот так просто, не требуя ничего взамен, он просто смотрит, отмечая каждую мимолетную улыбку, каждый мечтательный взгляд, каждое движение его хореографии. Нежные нотки его голоса пропитывают как губка всё его существо, принося тепло и сладкое томление. До сих пор губы Юнги ощущают трепет и мягкость того поцелуя, и пусть он был односторонним, ему все равно хочется верить, что тогда Чимин тоже что-то почувствовал, может, просто он испугался, может, не ожидал, может, не был готов?! У Юнги там много «может», и именно это дает хоть какую-то надежду. Он играет в «друга», он ждёт и верит. Его любовь чистая, ни на что не претендующая, но откуда тогда этот ожог в груди, когда он видит его с другим? Это то чувство, когда в очередной раз получаешь подтверждение безразличия или того, что ты занимаешь в его мыслях совсем небольшое место? «Прости, Юнги, я забыл тебе ответить в чате», — страшные слова, когда ты ждёшь и надеешься, когда все мысли с ним, а он просто забыл. Butterfly. Ты словно бабочка. Эта композиция любимая в списке рэпера, его детище. Юнги опять, как в первый раз, заворожено смотрит на танцующего Чимина. Он по сцене порхает, как та настоящая бабочка, которая в лирике Юнги, такая легкая, нежная, воздушная. Движения танцора плавные, они вызывают у рэпера кучу мурашек и внутреннее состояние, в котором все его струнки души скатываются в один, огромный клубок, стягивая все внутренности… и это безумно странно пугающее, но в тоже время такое волнительное… «Ты прямо как бабочка… бабочка. Любуюсь тобой. если прикоснусь к тебе, то потеряю? И в этой беспросветной мгле, ты светишь. Это эффект бабочки… едва заметный жест, ты упорхнешь, и я тебя уже теряю в реальности». Юнги заканчивает свою партию и проглатывает комок горечи, скопившейся в его горле… эта песня для него — для Чимина… всегда был только он… есть он и будет он. Он его бабочка, он словно сон… он высоко. Юнги до него не дотянуться, а если тот и дотянется… не поймает, не успеет… она улетит.***
Воспоминания Мин Юнги Сентябрь 2018. Мальта.
Юнги продолжает ждать… Время идёт медленно, но он всё равно придёт… он должен. Или нет? Проходит час, два… мысли рэпера размывает отчаяние… Это ревность?.. Что он о ней знает? Только то, что она разъедает его, как кислота, пытается мерзко, как змея, вползать в его сознание, пускать яд в кровь, а потом её пить, опустошая всего Юнги изнутри. Описывать её бессмысленно… хочется вырвать… разбить об пол, растоптать. Три часа. Бессонница. Сумерки разума. Голод. Желание обладать — это безумный коктейль из всех возможных ингредиентов. У ревности бэк вокалом — зависть, ненависть к тому другому… достойному сопернику… А он есть и был всегда ещё до дебюта. «Чон Чонгук!!!» Юнги хочется выплюнуть это имя на пол и стереть тряпкой. Он ненавидит его, но прежде всего — он ненавидит себя… своё бессилие… и главное — острый дефицит любви. Любви Пак Чимина! Четыре часа. Ночь уже отступает, сменяясь предрассветными сумерками, окрашивая небо розовыми красками нового дня. Всегда рождение чего-то нового начинается с рассвета, но Шуга, в отличие от Мин Юнги, любит ночь… бесконечную… тёмную… неподвластную. Ночью тихо, а рассвет означает конец ночи. Шуга не хочет света… он хочет уединения…в себе, в своём собственном мире, где нет этой романтики и этой зависимости — такой тяжелой и тягучей… Пять часов. Юнги берёт в руки карандаш и открывает блокнот. С рассветом начинается что-то новое и это будет песня; всё, что не сможет произнести никогда, он вложит в неё, да, это будет песня опять Чимину.***
16 октября. Mercedes-Benz Arena. Berlin.
Голос Чимина немного дрожит. Он не совсем выздоровел, болезнь ещё немного даёт о себе знать. Вступает Чонгук, и Чимин уже свободно выдыхает. «Не облажался, главное, не сфальшивил». Только находясь уже за сценой Чимин понимает, насколько сильно он был напряжён. Слёзы облегчения застилают глаза, он сдерживает их, но одна слезинка всё-таки скатывается по щеке. Он чувствует лёгкую грусть и облегчение одновременно. Белая футболка противно прилипает к телу, голова дико зудит от пота, лака, голубой краски. Чимин поправляет привычным уже движением волосы, пытаясь успокоиться. Он не хочет вопросов… не хочет и жалости… не хочет разрыдаться от случайно услышанного слова… просто побыть одному… совсем немного… ему сейчас это так жизненно необходимо. Чимин ищет глазами хоть какой-нибудь уединенный уголок, но за спиной слышит тихий голос, от которого его сердце замирает на мгновение, а потом начинает медленно свою работу — Ты такой красивый, Чимин, когда плачешь. Ты умеешь красиво плакать… Твои глаза так влажно блестят. Ты такой трогательный в своём горе… Хочешь поплакать — поплачь. Не держи это в себе, здесь нет чужих. Я буду утешать тебя… я буду рядом… Чимин, доверься мне… Тёплые руки притягивают к себе, нет сил сопротивляться. Вся усталость, вся слабость от болезни и переживаний. Чонгук здесь, его Гуки такой добрый, ласковый. На глазах опять выступают слёзы, такие тёплые, они катятся по щекам, туманной пеленой застилают глаза, остаются на ресницах. Чимин всхлипывает и прижимается мокрой щекой к плечу. Он плачет… вот так тихо… надрывно… как он это делал в детстве. Он плачет в последний раз перед тем, как снова начать радоваться жизни.