☆The Truth Untold☆

      Не то чтобы он не знал. Не то чтобы он не был готов. Не то чтобы он мысленно каждый день не терял надежду на это. Это смузи из «чтобы» такое сладкое на вкус, мягкое, тягучее, похожее на сливочную карамельку, она тает во рту, оставляя приятный вкус на губах.       Ведь нужно что-то сделать? Просто смотреть в глаза — недостаточно. Эти глаза ждут: ждут действий, ждут слов, ждут чувств. И он же готов их дать. Этот сценарий он мысленно прокручивает не раз. Каждое действие в нём имеет свое определенное место, свою роль. Для него всё должно идти по определенной схеме… Но, пытаясь барахтаться на поверхности такого растерянного и смущенного взгляда, делая глубокий вздох, чтобы не утонуть, он хватается за спасательный круг, который ему бросает его сердце…       Такое поведение не свойственно тому Чонгуку, который одним взглядом на выступлениях заставляет большую часть зала идти в женскую консультацию и узнавать, на какой минуте «MIC DROP» они забеременели. Чонгук не кисейная барышня, падающая в обморок от одного взгляда и жеста. Чонгук — сталь. Чонгук — кремень. Но почему-то это именно сейчас звучит совсем неубедительно.       Он вдруг понимает, что не понимает ничего. Он ждет от себя ну хоть какую-то малость, но элементарно не может даже посмотреть в глаза. Что делает парень после такого признания — он не знает. С Тэхёном было все проще. Он всегда берёт инициативу в свои руки, а Чонгук только плывет по тому направлению, которое выберет сам Ким. И Чону это удобно. Просто плыть, спокойно покачиваясь на волнах, не предпринимая ничего в ответ. Страстная натура Тэхёна и его милые инопланетные странности только играют на руку в их отношениях. С ним просто и необычно одновременно, но самое главное — всё до банальности понятно, но не здесь, не сейчас, не с Чимином.       Чимин молчит. Молчит и теребит край своей пижамы. Он безумно трогательный, когда смущается. Это мило. Сто тысяч раз мило, и Чонгук должен что-то сделать, но это не Тэхён, и все слова застревают где-то в области груди. Они идут прямой дорогой от сердца, но невидимая преграда перекрывает им путь. Молчание длится намного дольше положенного.       Чимин поднимает глаза и пытается разглядеть в опущенном взгляде Чонгука хоть что-нибудь, что дает надежду на счастливый конец.       — Почему ты молчишь? — вопрос разрывает тишину и заставляет Чонгука выпутаться из противоречивых ощущений.       — Чимин, — вдруг его голос становится совсем чужим, каким-то до приторности мягким и несвойственным ему. Говорить не хочется совсем, потому что Чонгук не умеет говорить.       Он подвигается ближе и кладет свою голову к Чимину на колени, обхватывая их руками.       — Чимини, я не силен в признаниях, не умею, что ли… Можно я просто вот так посижу?       Чонгуку хочется сейчас себя просто размазать по стенам. Ну почему он такой черствый кусок дебила? Он должен что-то сказать в ответ, ведь это же нормально, ведь он же чувствует то же, что и Чимин. Он должен, но слова не идут, а внутри всё как жвачкой склеено. А вдруг он сейчас просто уйдет? Устанет ждать.       Его мысли прерывает мягкое прикосновение маленьких пальчиков к его голове. Нежные руки Чимина мягко пропускают густые темные пряди через пальцы, потом спускаются по шее вниз и проходят по спине.       «Стоп» — с этой кнопкой Чонгук не дружит с детства. Для него нет ничего запретного, он знает всегда только то, что если ты чего-то хочешь, нужно идти к цели и добиться любыми способами. Другого решения для Чона не существует априори. Вот как раз поэтому ему нажать в эту минуту не на что.       Он перехватывает пальчики Чимина и прислоняет чуть подрагивающую ладонь к своим губам.       Ну почему это так феерично? Почему это так захватывающе? Почему простое действие приводит Чона в дикий восторг и эйфорию? А может потому, что это «ОН»? Это тот человек, который плотно занимает первую позицию во всех его рейтингах. Он крепко держит его в своём сознании, и этот человек отобрал уже большую часть Чонгуковского сердца, смещая всех остальных.       Чонгук нежно проводит губами по маленькой ладони.       «Не втягивай в это Чимина, прошу тебя. Не вздумай причинить ему боль, мелкое недоразумение! Чонгук, надеюсь ты понимаешь, что ты делаешь?» — собственные предостережения, просьбы, запреты, они вихрем проносятся в его мозгу. Джини… Юнги… Тэхён… Но реальность разбивает их, как хрусталь на маленькие осколки, и прижимает, как пресс, гаммой разноцветных мерцающих, как звезды чувств!       — Чимин… — Чонгук прижимает ладонь к своей щеке. Внутри всё взрывается маленькими фейерверками, ожидая самого большого, как кульминация праздника. — Я люблю тебя, Чимин-щи… До самой-самой луны и обратно!       Огромный, оглушительный взрыв, и внутри все горит, все трепещет. Границы даже не были пересечены — они были взорваны, сожжены и стерты без следа.       Чонгук обхватывает лицо Чимина руками и нежно смотрит в его глаза. Такого Чонгука не знает Чимин. Такой Чонгук слепил себя сам, вот только что здесь, в этой комнате. В нём перемешались все чувства, все эмоции, все грани в один большой коктейль со вкусом чего-то безумно сладкого, нежного, запретного, волнительного и возбуждающего. И всё-таки это любовь!!! Она-то придает такой незабываемый аромат этой смеси. Любовь. Надежда. Безумная, до мурашек пугающая страсть. Губы совсем близко и от осознания того, что сейчас делает Чонгук, разум переворачивается в воздухе несколько раз, так и не возвращаясь на место. Он так опьяняет его сознание. Чимин рядом. Он его… Только его… Ничей. Такой по-домашнему уютный в своей пижаме. Такой сливочно сладкий, как ликер. Он дурманит его сознание, вызывает неизведанные до этого чувства и желания.       — Чимини, ты ведь знаешь, что я хочу сейчас сделать?       Он смотрит в глаза. Нет, он не спрашивает разрешения. Он просто боится спугнуть, но во взгляде нет ничего похожего, он пропитан насквозь только предвкушением чего-то неизведанного.       Губы прикасаются мягко, почти невесомо. Они пробуют на вкус и то, что сейчас чувствует Чонгук, превышает все его ожидания. Он проводит языком по нижней губе, заставляя Чимина вздрогнуть и схватиться руками его за плечи.       Чонгук перемещает ладонь со щеки Чимина на затылок и притягивает его сильнее к себе. Потом целует уголки губ, щеки, глаза, продолжает свой путь уже по шее. Последние здравые мысли начинают поиск заблудившегося рассудка, но он не хочет быть найден. Он играет в опасную игру — в прятки.       Дыхание Чонгука начинает сбиваться, он сильнее прижимает Чимина к себе, выталкивая из его груди то ли, вздох то ли стон, и это безумно сильно заводит. Страсть теперь уже целиком поглощает всего Чонгука. Она сильная, всё сметающая на своем пути. Он опрокидывает Чимина на кровать, нависая над ним, он молит взглядом, чтобы тот подал знак остановиться. Хоть какой-нибудь намёк, но в затуманенных глазах Пака он не видит ничего похожего на это.       Чонгук пальцами проводит по щеке, спускаясь по шее вниз, маленькие пуговицы пижамы с треском разлетаются в разные стороны. Он проводит рукой по груди задерживая её у резинки пижамных штанов. Чимин задерживает дыхание, кусая губы.       — Останови меня, Чимин. Прошу, или будет поздно…       Но маленькие руки обвивают шею, притягивая к себе. Страсть… Она делает его темные глаза почти чёрными.       — Я не хочу останавливаться, Гуки. Нет, не сейчас. Я пойду за тобой хоть на Луну…       Чимин мягко касается губ. Он что-то шепчет в них, обдавая горячим дыханием. Чонгук закрывает его поцелуем: глубоким, в котором мягкости уже мало, одна дикая страсть со всеми оттенками серого.       — Ты такой красивый… — бархатистый голос Чимина выводит из равновесия. Чонгук с трудом преодолевает его гипнотическое обаяние.       Эта близость оказывается очень волнительной для их обоих. Чонгук смотрит в глаза Чимина.       Голос Хосока и стук в дверь, как ушат холодной воды.       — Чонгуки, ты спишь? Если не спишь, открывай, мелкий засранец! Мне надо спросить у тебя кое-что. И не заставляй меня ждать. Это срочно!       Чимин и Чонгук переводят взгляд на дверь, пытаясь успокоить бешено стучащие сердца и восстановить дыхание.       Дверная ручка начинает ходить ходуном и Чонгук понимает, что ему нужно открыть.       — Чимини, — он смотрит как бы извиняясь, но реакция того на всё происходящее вводит Чонгука в ступор.       Чимин прыскает от смеха, закрывая ладонью рот, пытаясь второй рукой стянуть порванные полы пижамы.       — Ты это чего? Ну вот что смешного-то?       Чимин шепчет и тело его опять сотрясается от смеха:       — Чонгук, я только сейчас понял, как бы вытянулось лицо Хосок-хёна, если бы ты случайно забыл закрыть дверь. «Вы что охренели, мелкие?» Или: «Вам жить надоело?» Нет, скорее всего было бы так: «Вы что устроили здесь? Это что вам бар «Голубая устрица» и я тут в этой обителе «голубых сердец» — случайный и единственный посетитель с нормальной ориентацией?» Ну что-то в этом роде, — Чимин шепелявит, копируя Хосока, и Чонгуку становится до безумия весело.       Чонгук кидает на голову смеющегося Пака одеяло.       — Прикройся на всякий случай.       Чонгук нехотя плетется к двери, не забывая себе напомнить, чтобы потом, где-нибудь в укромном местечке прибить Чон Хосока за этот, мать твою, во всех смыслах, облом.       Он открывает дверь и не дает рвущемуся Хосоку протиснуть в её щель хоть какую-нибудь часть тела.       — Гуки, пусти! Ну пусти же. Откормили мы тебя на свою голову.       Чонгук кривит губы и нажимает ладонью на грудь Хосока.       — Спрашивай что нужно, хён, и свали. Спать хочу.       Хосок не оставляет попыток протиснуться в комнату, но Чонгук пресекает их все на корню. Да и как справиться с макнэ? Это удаётся пока только одному Сокджину.       Терпение Чонгука лопается, и он поднимает на старшего Чона тяжелый взгляд, пугая того до кишечных колик, но врожденное любопытство главного танцора всё-таки берёт верх над страхом перед макнэ.       — Гуки, — шепчет он тихо. — Гуки, а Чимини с тобой? Я тут случайно так видел, как ты его затолкал к себе в комнату, а потом так же совсем случайно слышал…       — Таки слышал? Нечаянно? Даже не прислоняя ухо к двери? Чон Хосок-хён… Плохой из тебя Шерлок. Так прямо и спалился.       — А вот и нет, Гуки, я услышал то, что надо. И назревает вопрос: вы что там делали? И не говори, что это был массаж!!!       Чонгук скрещивает руки на груди, но носком ноги придерживает дверь.       Мы именно тогда проводили сеанс массажа. Вот же… надоедливый хён. И хватит в своем больном воображении рисовать сцены из гейского порно. Ты явно перебарщиваешь с ним в последнее время.       Хосок приподнимает брови и значительно кивает головой.       — Ага. И массаж тоже. Только чего массаж-то делали? Спины, плеч или…       — Именно того, о чём ты, хён, и подумал… Вот же… Всегда знал, что у тебя болезное воображение, но чтобы так… завязывай, говорю тебе, пока не поздно с порнушкой. Найди себе уже кого-нибудь. Намджуну надо сказать, чтобы прятал лучше.       Чонгук мило улыбается и, убирая ногу, хочет закрыть дверь.       — Вот же охренели, мелкие. Прямо тут в общаге устроили бар «Голубая устрица», мне-то что делать? Я что, единственный на этом празднике жизни натурал???       Чонгук закрывает дверь и складывается пополам от хохота, которому в унисон вторит смех Чимина.       — А так всё хорошо начиналось, — он падает на кровать и сгребает Пака в охапку. Чонгук прижимается к его груди и слушает этот самый милый и заразительный смех в мире. И что макнэ надо-то в жизни? Всего-то вот так: здесь, вместе, чувствуя тепло тела, его запах цитрусов, их любимый запах, его смех. Просто заснуть и проснуться вместе. Любить, не отпускать маленькое, светлое, такое нежное и такое до боли любимое… И это счастье под названием Пак Чимин.