11 декабря Сайтама. Япония. За 12 часов до премии. МАМА 2018. Гостиница.
День не задаётся с самого начала. Сначала в аэропорту: Чимина чуть не сбивает очередная фанатка, которая пытается направить камеру айфона ему в лицо и ещё при этом хватает за рукав свитера; благо рядом находится менеджер Седжин и парни из личной охраны Пака; потом, когда все рассаживаются в машине по своим местам, Чимин приоткрывает окно, так как чувствует себя немного нехорошо после перелёта, да и воздух в Японии не совсем подходит для его лёгких. Вдруг кто-то кричит совсем рядом и очень громко: — Чон Чимин! Чон Чимин! Да, это было бы, конечно, весело, если бы не было настолько грустно. Пак вздрагивает и поспешно поднимает стекло. Он бросает взгляд на сидящего напротив Ким Тэхёна, но тот либо делает вид, что ничего не слышит, либо правда так увлечён, рассматривая что-то в своём телефоне. В гостинице, опять же, Ким Сокджин почему-то категорически выступает против заселять вместе Чимина с макнэ, чем сильно злит последнего. Старший мембер объясняет это тем, что они точно будут всю ночь играть в Overwatch и также заниматься явно чем-то непозволительным, а им, якобы, опять же по словам Джина, «нужно отдохнуть перед выступлением». Намджун не перечит старшему Киму, потому что знает — это себе дороже, и предлагает такой вариант: — Пусть Чимин заселяется, как и обычно, с Хосоком. — А с Чонгуком буду я, — чуть ли не кричит «розовая принцесса» Джин, и ему остаётся только топнуть ножкой и показать язык. Дальше — больше. Только Чимин расслабляется, предвкушая спокойный ужин с Чонгуком, привычную вечернюю атмосферу, которая хоть и напрягала иногда своей предсказуемостью, но была, тем не менее, привычна и не сулила никаких сюрпризов, как им на голову сваливается всё тот же Сокджин, мотивируя свой приход тем, что ему, видите ли, скучно есть одному в номере, мать твою. Чонгук предлагает ему взять с собой Чон Хосока. И главный танцор радостно качает головой в знак согласия, так как он чувствует себя немного не в своей тарелке рядом с ребятами. Времени проходит мало с того момента, когда «надежда» группы стал свидетелем их чувств, и он никак не может привыкнуть к странным, в его понятии, проявлениям нежности и шуточкам, которые предназначаются исключительно только его радужно-голубым собратьям. — Я хочу с вами и точка, это не обсуждается. Понятно, чего уж тут непонятного. Старший сказал — старший сделает. Единственное хоть радует в этой ситуации, что ужин оплачивает сам Ким Сокджин. Но все попытки не слушать его болтовню и стариковские шутки именно сегодня — не увенчиваются успехом. И рассчитывать на скорый уход старшего просто глупо и наивно. — Хотите шутку? — Сокджин хитро улыбается, а Чонгук аж подпрыгивает на месте. «Ну вот, только не это». — Ай, хён, хватит на сегодня шуток. Иди уж отдохни, что ли. Твоему пожилому организму нужен свежий воздух и режим. Сокджин обиженно дует губы, но настойчиво продолжает: — Ну одну, по-жа-луй-ста. — Знаете, почему Чимин не любит мои шутки? Да потому что они короткие. Чимин давится лапшой, а Чонгук с Хосоком складываются пополам от смеха. — А вот это и вправду было смешно. Пак кидает недовольный взгляд в сторону макнэ. Ему всегда достаётся от Чонгука немалая порция шуток про его невысокий рост. Примерно вот так это выглядит: «Люди маленького роста позднее других узнают о том, что начался дождь!» Или: «— Эй, Чонгук, я вырос в Пусане первым. — Давай смотреть правде в глаза, Чимин-щи, ВЫРОС первым Я!» Или: «Я слышал, что после меня будет соло какого-то гнома. Надеюсь, он ничего не испортит». И дальше в том же духе. Хотя, если подумать, Юнги выше его всего на сантиметр, но шутить с Шугой — никто и не думает, зато мягкому и неконфликтному Чимину перепадает «дублем» так сказать, за них обоих. Хосок поднимается и сладко потягивается. — Пойдём уже пройдёмся, хён, — тянет за руку Хосок упирающегося старшего мембера, — а то я не засну на полный желудок и после твоих шуток.***
Чимин чувствует себя уставшим и разбитым. Он открывает окно и глубоко вздыхает. Воздух страны восходящего солнца медленно проникает в лёгкие, постоянно раздирает горло и оседает там примесью тяжелых металлов. Чимин пытается немного абстрагироваться, подбирая слова к своей новой песне, но мысли возвращаются снова и снова к Чонгуку. Почему так происходит? Он сейчас вроде и рядом, но почему-то так далеко. Что не хватает Чимину опять? Почему он продолжает мучить себя, задавать вопросы, на которые не находит ответов? «Я сижу в одиночестве, загоняюсь этими мыслями. Ты, вероятно, даже и не знаешь Когда начала причинять мне боль Тебе тоже больно, потому что ты принадлежишь мне Я просто хочу взорвать твой разум Ты просто дрейфуешь дальше, вот так Я говорю, Что всё нормально Но правда в том, что это ложь» Нет, слова песни не складываются. Петь про девушку, любя парня, для Чимина странно и непонятно, и он мысленно меняет «сама» на «сам». Он много раз спрашивает себя о том, как он мог полюбить такой безумной любовью? Вопреки самому себе, вопреки здравому смыслу, он падает в эту огромную пропасть. Нежный и утончённый от природы, Чимин мечтает о девушке: изысканной, идеальной и страстной, пусть даже старше его. И как так получается, что на его пути к любви… оказывается парень? И как Чимина захватывает целиком с ног до головы сумасшедшая любовь к нему? Говорят, что «сумасшедшая любовь» проходит быстро. Любовь двух сумасшедших — никогда. Они и есть те двое сумасшедших? Или, по крайней мере, он точно один из них. Но именно Чон Чонгук доводит его до этого сумасшествия, так заботливо, за руку. Чимин всегда говорит, что у Техёна в голове куча маленьких тараканов, но сейчас он понимает, что в его голове их не меньше, хотя это больше напоминает матрёшки, в которых ещё матрёшки, и ещё матрёшки, и ещё… — О чём ты так серьёзно задумался? — Чонгук тихо подходит сзади, обнимает за плечи и касается губами его волос. Чимину хочется продлить этот миг как можно дольше. Чувствовать, что он дорог, важен, нужен, и это не сравнится ни с чем на свете. Каждая клеточка его тела поёт от счастья и в то же время еле сдерживает ураган чувств и эмоций. — Ты так замёрзнешь, — его тёплые ладони согревают холодные руки Чимина, нежно поглаживают кожу. Это немного щекотно и приятно одновременно. Пак замирает, но уже не от холода. От тела Чонгука исходит безграничное тепло, которое наполняет Чимина от кончиков пальцев ног до макушки головы. Пак секунду стоит не шелохнувшись, потом медленно поворачивает голову. — Давай закроем его, а то ты простудишься, — Чонгук прикрывает окно и опять прижимается всем телом к Чимину. И этот парень именно его — Чимина. Его и только. Не по законам человечества и даже не по законам природы. Его — по законам души и сердца, по законам любви. Чимин закрывает глаза вдыхая аромат тела Чонгука. Как-то макнэ сказал на интервью: «Я обожаю запах мыла, хотел бы, чтобы были духи с запахом мыла». Чимин даже не понял тогда «как духи могут быть с запахом мыла»? Но теперь он понимает и знает этот «коктейль вкусов». Чонгук пахнет грейпфрутом с нотками персика и лесных ягод, и это его личный и самый лучший аромат в мире. Для Чимина это сравнимо только с запахами детства, родными и бесконечно любимыми. Это как почувствовать аромат любимого свежезаваренного кофе. Или, проходя мимо хлебопекарни, уловить запах булочек с корицей. Или когда ранним утром, летом, выходишь на улицу и чувствуешь запах свежей скошенной травы. Чонгук целует его волосы, позволив горячему дыханию проскользнуть в них. Какие-то мгновения Чимин стоит молча и ловит ощущения, которые дарит ему тело, но потом расслабляется и поворачивается. Чонгук ласково обнимает его за талию и прижимает к себе. Глаза его горят необыкновенной любовью. Чуть расстегнутая рубашка, запах апельсина, лотоса и сирени сводят с ума. Губы Чонгука проходятся по чувствительной точке чуть ниже уха, зацепляя серёжку. Прижавшись губами к венке на шее он чувствует, как часто бьется пульс Чимина. Он отдаётся во власть собственных ощущений, которые вторят его бешеному сердцебиению. Губы ищут, находят, пальцы погружаются в волосы, нежно нажимают на затылок и притягивают ближе к себе. Лёгким движением Чонгук поднимает Чимина и усаживает на подоконник, не разрывая поцелуй. Дыхание становится прерывистым и частым, и макнэ начинает трясти от накатившего возбуждения. — Смотри на меня, — шепчет он, — всегда смотри только на меня. Только ты, только ты! Я никому тебя не отдам. Люблю тебя, Чимин-и. Я так люблю тебя! Чимин открывает глаза, улыбается ему в губы, той теплой улыбкой, в которую макнэ влюбился почти с первого взгляда. — У меня и в мыслях не было кому-то отдаться. Наши отношения никогда не отличались особой оригинальностью. Чонгук отрывается от его губ и смотрит прямо в глаза. Взгляд его тёмных глаз затягивает в водоворот страсти. — Да, Чонгук, я никогда не знаю, хочется мне тебя поцеловать или же придушить от твоих дурацких шуточек. — Выбирай всегда первое, Чимин-щи, — шепчет Чонгук, и опять он накрывает губы Чимина. Они кажутся ему безумно сладкими, вкус напоминает тягучую карамель со сливками. — Я так сильно хочу тебя, — его дыхание становится прерывистым и частым. И та же невиданная по силе страсть вновь захватывает обоих, лишив контроля, и закружив в пестром водовороте чувств и эмоций. Её яркое пламя пылает, сплетая тела воедино, стирая все грани, разрушая все стены, заставляя забыть о потерях и боли. Они вместе и принадлежат друг другу. Ради Чимина Чонгук готов меняться, готов быть любым: сильным и одновременно слабым, нежным, грубым, милым, страстным, для него он готов сделать всё. Легким движением тонких пальцев он расстегивает пуговицы его рубашки одну за одной. Губы и языки сплетаются в страстных поцелуях, руки ласкают, губы шепчут.***
Они лежат, слившись телами, успокаивая дыхание. Чимин на его груди, а он, зарывшись носом в ароматные волосы, нежно щекочет пальцами плечо. Чонгук понимает, что ничто не имеет сейчас никакого значения. Есть только двое в этом мире. Они отрезанные от всего, затерянные где-то в глубине мироздания. — Мы сумасшедшие, но как хорошо быть сумасшедшим вместе с тобой.