Песчаная буря

Нет и не было в мире искушения сильнее, чем стечение обстоятельств. (Альфред де Мюссе)

      Тен-Тен была недовольна в высшей мере. Если бы существовала шкала недовольства, то верхнюю ее границу определено измеряли бы недовольством Такахаши. Ее раздражала бесполезная миссия в Суне; напарник — Сакура, с которой они толком никогда и не работали, и не дружили; раздражала пустынная жара, пропекающая тело до костей; раздражал песок, неизменно забивающийся во все возможные щели; раздражало, что теперь она долго не сможет бегать тайком к Мемориалу Павших Героев и говорить с Неджи.       Сакура держалась более спокойно, старалась пропускать мимо ушей пыхтение Тен-Тен, ее порывистые резкие реплики и недовольные взгляды. Харуно, стискивая зубы, успокаивалась и убеждала себя, что миссия пойдет Тен-Тен на благо, совершенно не замечая, как использует доводы Ино, приводимые подружкой в отношении нее же самой.       Пока все было далеко от благостного. Тен-Тен злилась на обстоятельства, Сакура — на себя, за то, что не в силах эти обстоятельства поменять.       Суна встретила девушек засушливым песчаным ветром, моментально превращающим кожу в шершавую кору, однообразным и унылым простирающимся на многие километры вокруг пейзажем, испепеляющей, удушливой, сухой и выматывающей жарой.       Канкуро нетерпеливо переминался с ноги на ногу, откровенно поражаясь, как Гаара часами не меняет позы, застывая, как каменное изваяние. Приказано было встретить куноичи Конохи, поприветствовать, проводить в приготовленные апартаменты, пригласить на торжественный ужин в их честь и проделать прочие-прочие рутинные обязательные процедуры, без которых никак не обойтись. «Возможно, — справедливо полагал правая рука Казекаге, — такую задачу выполнил бы кто-то пониже рангом. Но! Встречали не просто дружественных шиноби Конохи, встречали спасительницу Гаары и его — Канкуро — Сакуру Харуно». И спасительница серьезно запаздывала, чем заставляла Канкуро все больше ерзать, маяться и буравить пустыню неодобрительным взглядом.       — Рады приветствовать, — Канкуро улыбался, насколько мог, искренне.       — И мы рады, — буркнула Тен-Тен, отвечая на рукопожатие, и запоздало понимая неуместность своего тона, адресованного правой руке и брату Казекаге.       Канкуро от комментариев воздержался, совершенно пораженный наглостью мелкой шатенки, сопровождающей Харуно. Он никак не мог припомнить, что это за девица, несмотря на то, что часто бывал в Конохе. «Блондинка пышногрудая голубоглазая, помню — Ино, брюнетка пышногрудая и сероглазая, помню — Хината, блондинка пышногрудая и кареглазая, помню — Цунаде. Стоп, ну, не в размере же груди дело? Не может быть, чтоб я запомнил всех баб Конохи, только потому что они категории 3+? Вот, Сакуру же помню, а она не из этого размерного ряда, — рассуждал Канкуро, провожая девушек к их временному жилью. — С другой стороны, Харуно мне жизнь спасла, еще б не запомнил».       Услужливые и вежливые сопровождающие оставили девушкам все необходимые указания, дав возможность расположиться, отдохнуть и привести себя в порядок к ужину в честь их прибытия.       Сакура лежала на кровати поверх одеяла, обернутая тонкой простыней после спасительного душа и таращилась в потолок над головой. Ноги нестерпимо ныли после долгой дороги. Хотелось добраться побыстрее, а в итоге, они разругались, заплутали, как последние курицы, и наоборот, пришли с опозданием. А Сакура ненавидела опаздывать. Может, играл живучий синдром отличницы, может, пунктуальность медика, но приходить вовремя всегда было отличительной чертой девушки.       Поход с Такахаши оказался совсем не таким, как Сакура себе нарисовала, никаких задушевных бесед, скорее, отчужденность, никакой близости между двумя несчастными девушками, изломанными войной и любовью, скорее, пропасть, которая только ширилась из-за вынужденного соседства. Отчасти Сакура была сама виновата в этом, она — не Ино, у нее никогда не получалось, подобно Яманака, весело щебетать о пустяках, перескакивая с одной темы на другую, забивая пустой болтовней неловкое молчание. Она несколько раз пыталась начать беседу ни о чем, растормошить Тен-Тен, но та всегда таращила пустые карие глаза куда-то мимо нее и отвечала скупо и односложно.       Раздался стук в дверь, вырывая Сакуру из невеселых мыслей и заставляя подняться с кровати. «Такахаши», — подумалось с облегчением, и она представила, как прохладная вода пробудила совесть напарницы и заставила прийти с повинной головой. Харуно даже воодушевилась и приготовилась принять в объятия покаявшуюся грешницу. Она широко распахнула дверь и практически уперлась в грудь Казекаге — Сабаку но Гааре.       Гаара застыл. Дверь распахнулась и в него практически влетела полуголая Сакура, обернутая тонкой простыней, не то что не скрывающей тело девушки, а наоборот выгодно подчеркивающей все изгибы и выпуклости.       — Кгхм, — только и смог произнести Гаара, наблюдая как влажная капелька стекает по тонкой оголенной шее Сакуры, падая в ложбинку между грудей и скрываясь за линией простыни.       Сакура проследила за взглядом внимательных бирюзовых глаз, опускающихся к ее груди, и покраснела до корней волос. «Надо ж быть такой дурой! Что стоило спросить «Кто здесь?», а не распахивать настежь двери».       — Я думала, это Тен-Тен, — смущенно пролепетала Сакура, стараясь не смотреть в глаза Гаары. Они так и стояли в считанных сантиметрах друг от друга. Гаара сглотнул и перевел взгляд на лицо девушки, силясь не думать, куда дальше проскользнула капля воды на ее теле.       Сакура захлопнула дверь и в растерянности подтянула края простыни выше.       — Я посчитал нужным поприветствовать тебя лично, — ровным голосом отчитался Казекаге, проходя в комнату мимо Сакуры. — Извини, что не встретил у ворот деревни, — он говорил буднично, оставляя без комментариев и экстравагантное одеяние Сакуры, и ее пылающие щеки. — Мы рады, что Коноха откликнулась на нашу просьбу и вдвойне рады, что прислали такого прославленного ирьенина, как ты.       Стыднее было некуда, «прославленный ирьенин» нервно покусывала губы и мечтала одновременно слиться с обстановкой комнаты, вытолкать галантного Казекаге за дверь вместе с его «личными приветствиями» или завернуться вместо тонкой простыни во что-то очень-очень плотное, например, ковер, шубу из шкуры Курамы или гардину, призывно висящую в пределах досягаемости ее рук.       Гаара с удивлением отметил алчный взгляд Сакуры, изучающий плотную оконную занавеску, но в ряду сегодняшних странностей девушки эта, пожалуй, на первое место не претендовала.       Сакура перестала поноси́ть себя и, наконец, обратила внимание на говорившего Гаару. Казекаге отмечал, что ждет деревня от миссии девушки, обозначал ее возможные обязанности в клинике, и упомянул медиков Суны, которых приставят для оказания всяческого содействия. Его спокойный голос отдавал безразличием и нотками усталости. Как он устал, бесконечно, беспросветно, безнадежно устал. Волны этой многодневной усталости практически осязаемо распространялись, отдаваясь в каждой черточке Гаары. Он стоял, чуть ссутулив широкие крепкие плечи, слегка наклонив голову к груди. Рваные красные пряди волос спадали на бледную кожу лба, пряча ранние едва наметившиеся морщинки и кандзи*, означающую «Любовь», полуприкрытые веки скрывали покрасневшие глаза.       — Спасибо, надеюсь, я оправдаю доверие и помогу, — Сакура скованно улыбнулась и протянула Гааре руку. Теплая широкая ладонь Казекаге сжала тонкую бледную ручку Сакуры. Девушка неловко замялась, как всегда, в душе проклиная себя за невозможность заполнить повисшее молчание пустой болтовней. Гаара молчал, спокойно сосредоточенно рассматривая Сакуру. Розовые влажные прядки, обрамлявшие ее лицо, пропускающие лучики солнечного света, льющегося из окна, бледная кожа и яркие зеленые глаза делали Сакуру притягательно прекрасной. Он мимолетно отметил как тонко и точно подходит ей имя — Сакура — весенний трепетный бутон дикой вишни. Экзотический цветок, чудом попавший в серо-желтый мир песка и ветра.       — Не буду тебя смущать, — все так же спокойно проговорил Гаара, чем опять заставил лицо девушки вспыхнуть всеми оттенками красного, и развернулся к выходу, — до встречи на ужине.       Дверь почти захлопнулась, а Сакура почти облегченно выдохнула, как под чьими-то руками проход открылся вновь и, к ужасу и стыду, перед Сакурой предстала обескураженная Такахаши.       — Развлекаемся? — без предисловий выдала Тен-Тен, поднимая бровь, и кивая на одеяние Сакуры.       — Вовсе нет! — зло рявкнула Харуно и натянула ненавистную простыню почти под подбородок. — Казекаге-сама заходил лично поприветствовать нас и пригласить на ужин еще раз.       — Ага, — тут же согласилась Тен-Тен, и, кажется, впервые за их совместный поход, искренне хохотнула.       — Да, иди ты, — беззлобно бросила в ответ Сакура и заулыбалась, в тайне ликуя, что эта двусмысленная и неловкая ситуация подтопила, наконец, лед между ними и, возможно, положила начало более теплому общению.       — В чем на ужин идем? — перевела тему Такахаши. — Я так-то не собиралась на банкетах щеголять, даже не взяла ничего подходящего. — Тен-Тен развалилась на кровати Сакуры, не дожидаясь приглашения, и уставилась на Харуно в ожидании вариантов.       — Я собиралась с Ино, так что мне скорее не в чем ходить в больницу, а уж на банкет всего с головой. — Сакура провела рукой над макушкой, показывая, что Яманака запихнула ей все возможные варианты вечернего гардероба, обуви и косметики.       — Доставай, — махнула рукой Тен-Тен, обозначая Сакуре переходить от слов к делу.       Примерка, облачение и прочая суета, именуемая «подготовка к ужину», сделали свое дело. Девушкам стало проще и приятнее находиться в обществе друг друга, вернулось даже некое подобие прошлой Тен — улыбчивой и озорной. Сакура облегченно выдохнула, отмечая про себя: «Реабилитация больного начата».       Вечерняя прохлада приятно разливалась, освежая кожу, вызывая облегчение и наслаждение после томительно-удушливого дня. Стол был накрыт во внутреннем дворе резиденции Казекаге. Белые тонкие скатерти гармонировали с прозрачными газовыми балдахинами, развешанными над головами гостей. Королевские орхидеи, расставленные в вазочках по всему столу, разбавляли светло-бежевые тона, вписывая синие, фиолетовые, алые и янтарные краски. Было просто и изысканно-очаровательно.       Гости проследовали по своим местам. Во главе стола ожидаемо был Гаара, по правую руку от него — Канкуро и Темари — его брат и сестра, по левую — приближенный и не менее значимый глава АНБУ Суны — Осаму Тейжо — подтянутый высокий мужчина средних лет, проницательным спокойным взглядом осматривающий всех гостей. Сакуру и Тен-Тен посадили по разные стороны стола, Сакуру возле Темари, Тен-Тен возле Осаму, выражая тем самым особое почтение гостям.       Потянулось немилосердно скучное официальное застолье, с проникновенными взаимными расшаркиваниями и восхвалениями, обменом дежурными фразами благодарности и озвучиванием надежд на плодотворное сотрудничество. Было выпито и съедено в сотню раз меньше, чем сказано и выслушано.       Тен-Тен старательно держала лицо. Специально следила за собой, чтоб не ерзать, не сгибать ноющую от напряжения спину и не набивать рот, чего хотелось особенно сильно. Она наблюдала за спокойной Сакурой, которой, казалось, ничего не стоит, с видом прилежной ученицы и искренним вниманием сидеть все это время за столом восковой куклой, кивающей в такт каждому слову тостующего и отвечающей дежурными, соответствующими случаю репликами на фразы соседей, обращенные к ней. Тен-Тен еле слышно фыркнула. Вот же зануда! Хотя, наверно, она и сама сейчас выглядит не лучше. Или, если не выглядит, то похожа на дергающуюся выпрыгивающую из платья от попытки соответствовать обстановке напыщенную курицу, что еще в сто раз хуже.       Канкуро изредка бросал любопытные взгляды на шатенку из Конохи, удачно сидевшую напротив. Он успел узнать, что девушку зовут Тен-Тен Такахаши, и она вообще ни разу не медик, как предполагалось исходя из целей визита коноховцев, а специалист по оружию. Кареглазая брюнетка старалась не дергаться и сидеть благообразно, как подобает воспитанной девушке, но выходило не очень правдоподобно. Опытному глазу было видно ее раздражение от всего происходящего, а в какой-то момент Тен-Тен даже тихонько фыркнула, чем вызвала искреннюю усмешку парня. Такахаши пришла в Суну со странными гульками из волос, свернутыми по обе стороны головы, в запыленном походном костюме и в совершенно прескверном настроении. Сейчас же волосы Тен-Тен были распущены и шоколадным шелком спускались по спине. Невесомое темно-зеленое платье открывало стройные загорелые ножки девушки и ее изящные ручки. Ему нестерпимо захотелось украсить ее хорошенькую головку цветком орхидеи, стоявшим напротив, для завершения утонченного образа. Пришлось срочно перевести взгляд на неаппетитное желе из тако**, подрагивающее, и от того подвергающее сомнению факт смерти тако перед помещением его в это самое желе. В поле зрения попала маленькая ручка Тен-Тен, и взгляд сам собой вновь скользнул вверх к ее лицу. «Желе, Ками-сама, она ж сейчас съест желе!»       Тен-Тен не выдержала и посмотрела в упор на нагло обсматривающего ее Канкуро, их глаза встретились, и девушка вопросительно изогнула бровь. «Желе пожалел, что ли?» Но нахал подмигнул и растянул губы в довольной улыбке. Вот тут уж Тен-Тен фыркнула гораздо громче, на что Сакура в праведном негодовании прожгла возмущенным взглядом в ней дыру.       С ужином было покончено, гости разбрелись по территории внутреннего двора, углубляясь в сад и располагаясь на отдельно стоящих скамьях, или неспешно прогуливаясь по многочисленным дорожкам. Гаара извинился и, попрощавшись, отправился в свой кабинет, возложив заботу о девушках из Конохи на Темари и Канкуро.       Темари жадно схватила Сакуру за руку и уволокла в глубину сада, расспрашивая все новости о Шикамару. Она слишком давно не видела его, слишком соскучилась, истосковалась и еле сдержалась до конца банкета, чтобы не взорваться от распирающего любопытства. Тен-Тен про себя прокляла последними словами бросившую ее напарницу и побрела в глубь сада, желая, наконец, передохнуть от назойливого внимания.       Канкуро был бдителен. Коротко раскланявшись с каким-то из множества официальных лиц, он направился нагонять Такахаши.       — Тен-Тен, верно?       «Ками, за что?» — Девушка красноречиво закатила глаза.       — Как вы разместились? Нужна какая-то помощь?       Такахаши была не просто раздражена, от нее прямо-таки веяло неприязнью. Марионеточник перебирал в памяти, мог ли досадить куноичи, но разумно сообразив, что если даже вспомнить не смог, кто она, то далее в дебрях воспоминаний блуждать точно бесполезно. Проще всего было сделать вид, что настроение Тен-Тен для него загадка, и настоять на своем обществе, поэтому Канкуро легко улыбался в ожидании ответа на вопрос.       — Все прекрасно, — отозвалась Тен-Тен чуть саркастичнее, чем планировала.       «Ну, кто, кто станет добровольно раскрашивать себе рожу каждый день? — искренне недоумевала Тен-Тен, рассматривая темные линии на лице парня. — И капюшон этот дурацкий, в темном, наверняка, в пустыне от жары сдохнуть можно, и глаза черные, а не серые», — она даже не сразу поняла, как начала сравнивать Канкуро и Неджи. Пришлось оборвать себя и прислушаться к тому, что уже давно рассказывал ей Канкуро.       —…а ты где будешь в это время?       «Ну, хоть вопрос не пропустила. Теперь бы ответить. Что ответить, где, где я буду? Отвечай, Тен, он смотрит. Я становлюсь похожа на идиотку. Ага! Наверно, намекает на миссию! Сакура в больнице, а я… я буду…, я буду… И действительно, а где я буду?» Мысли неслись лихорадочным потоком бурной реки в голове девушки. С Сакурой по дороге они так и не обсудили, какая же роль будет у Тен-Тен. После она злилась и совершенно не озаботилась расспросить напарницу. Хокаге-сама так вообще пожал плечами и пробурчал что-то из серии «Харуно тебя тащит с собой, значит, на то у нее есть причины». А теперь этот индюк разукрашенный ждет вразумительный ответ.       — Я буду обучаться технике владения боевым веером у вашей сестры — Темари-сан, если она, конечно, найдет время для наших тренировок.       Канкуро выглядел совершенно озадаченным. Он только что расписывал, как завтра Сакуру заберут в больницу, покажут шиноби, которых ей предстоит обучать, дадут кабинет и оборудование, составят расписание тренировок и визитов к Гааре. Затем поведал, что Темари отправится с миссией в Коноху, с ответным визитом вежливости и пробудет там в качестве посла Суны до окончания миссии Сакуры и Тен-Тен (А так же, видимо, дожмет Нара со свадьбой). Проявив осведомленность, он аккуратно напомнил, что по бумагам Такахаши приехала для помощи ему — Канкуро в освоении техник запечатывания оружия в свитки и совместной работы по переносу этих техник для запечатывания оружия в его марионетках. И поэтому он любезно предложил встретиться завтра и обсудить расписание тренировок, обучения и совместной работы. На что, казалось, внимательно слушающая его Тен-Тен выпалила совершенную ерунду и хлопала глазами с невинным видом!       Тен поняла, что сказала какую-то чушь и, в сотый раз за вечер, мысленно обругала и Сакуру, и надоедливого Канкуро, и себя за невнимательность и бестолковость.       — Знаешь, — приняв для себя решение не реагировать на откровенный бред Такахаши, сказал Канкуро, — дорога была утомительной и долгой, а мы тут вас еще и банкетом мучаем, давай, я тебя провожу домой, а завтра утром договоримся обо всем?       Тен-Тен не понравилось ни предложение о «проводах», ни о завтрашних «договорах», но сообразив, что явно упускает что-то важное, она предпочла не спорить, а согласно кивнула и последовала за парнем.       Сакура вернулась в квартиру немногим позже Тен-Тен. Утомленная бесконечными расспросами Темари, она, наконец, получила возможность остаться наедине с собой. САСКЕ. Конечно, отодвигая все события сегодняшнего дня на второй план, мысли о Саске вернулись, отзываясь тоскливой ноющей болью в груди. Сакура так и не смогла уйти, не сообщив ему, куда отправляется. Образ окровавленного Саске, ищущего ее в Конохе и умирающего на ее пороге, слишком яркой правдоподобной картиной вставал перед глазами. Он обязан узнать, где она. То, что окровавленный Саске вряд ли пойдет до Суны, тем более, вряд ли незамеченным проникнет в деревню, и совсем невероятно — найдет ее там, мало заботило Сакуру. Ее волновало, как оставить послание преступнику, объявленному в розыск, так, чтобы тебя по возвращении не загребли в подвалы ни Данзо, ни его команда? Окончательно доведя себя до истерики поиском решения, Сакура тысячу раз обругала себя за неумелый шпионаж, скептически скривилась, вспоминая как просила Саске взять ее с собой, ощущая себя все более жалкой в амплуа преступницы. В итоге, Харуно написала на листке рецепт простенького обезболивающего, заменив основной ингредиент на растение-эндемик*** Суны, и в надежде, что уж блестящий ум Учиха должен углядеть такую очевидную подсказку, запихнула рецепт в немногочисленные документы на рабочем столе в своей комнате. Сакура не надеялась встретить его в Суне. Скорее вырисовывалась картина, где Саске находит рецепт, не меняясь в лице, аккуратно кладет его на место, и уходит, не реагируя на ее отъезд никак. Холодный, отстраненный, снедаемый ненавистью настолько, что для других чувств просто нет места, такой, какого она привыкла видеть всегда. Даже в минуты их близости он брал ее грубо, скомкано, оставляя торопливые поцелуи во время и почти никогда после. Она и ждала их секса, и ненавидела этот секс.       Самое отвратительное в мире — мечты, — справедливо полагала Харуно. — Ты рисуешь запредельное счастье, огромный медовый торт со сливочным кремом, а получаешь — рисовую лепешку и пожелание есть молча и не выпендриваться». Она хотела Саске — она получила Саске, условия пользования не обговаривались.