Dragon's place: BNHA

      Киришима как-то раз, в свой первый месяц работы – ровно год назад, – невзначай, абсолютно небрежно, чтобы не показаться совсем уж ненормальным (читай: «отбитым в глазах своего чрезвычайно консервативного босса вкупе с выкрашенными в режущий красный волосами и скромным пирсингом в правом ухе»), поинтересовался у хозяина продуктового магазина, в который устроился кассиром на полный рабочий день, часто ли сюда заглядывают… странные покупатели.       Киришима думал начать издалека, но в итоге так прямо и спросил, мысленно заполняя заявление об увольнении по собственному желанию. Не сказать, что его прямо-таки беспокоит местный платёжеспособный контингент (хотя вообще-то это должно беспокоить парня, ведь на этом строится его зарплата – процент с продаж), он не волнуется, что к нему может завалиться шпана или парочка хулиганов: Киришима не из тех, кого можно запугать группой бугаев, косящих под якудза, в кожанках и с битами. Есть и другие, странные, покупатели.       Старик, одним своим существом опровергающий наличие либеральной жилки в гражданах страны Восходящего Солнца, любитель расистских шуточек и вообще настолько нетипичный японец, что иногда Киришима сомневается в его материальности, ведь каждый раз присутствие босса по ощущениям напоминает воплощение ожившей американской карикатуры, – старик тогда хмыкнул, выставляя напоказ своё превосходство в возрасте и жизненном опыте, осклабился и пробубнил, повысив тон:       – Странных навалом, да только покупатель есть покупатель, малец, – старик стрельнул лисьими глазами в «зелёного» сотрудника, да промахнулся. Поняв, что пацан всё время разговора был совершенно не там, где, как ему казалось, он должен был быть, хозяин небрежно, почти капризно, с напускным пренебрежением, отразившимся на лице, словно пятилетнему ребёнку не удалось удивить родителей только что вычитанным из энциклопедии фактом, ударил тростью по вымытому кафелю и, скрипя вставной челюстью, добавил: – Только попробуй чего натворить! Ещё мне тут на молодняк не жаловались. Узнаю – вышвырну к ежам!       Добавил так, словно к нему очередь из стажёров выстраивается перед магазином ежедневно с утра пораньше – и каждый из претендентов на «должность мечты» обязательно в отглаженном фирменном фартучке, с традиционно тёмным цветом волос и неудержимым желанием работать в ночные смены. То-то Киришиме было сложно дозвониться до работодателя через объявление, размещённое в трёхкопеечной газете.       Киришима попытался было объяснить подробнее, что конкретно он имел в виду под «странными», но решил, что полбакса в час ему важнее (и дороже). .       «Покупатель есть покупатель», – вот, что говорит себе Киришима, когда ровно в полночь рабочую тишину магазина разбивает грубый звон давно треснувшего колокольчика, висящего над входной дверью (и являющегося единственным предметом в магазине, хотя бы отдалённо напоминающим украшение, пусть даже не хэллоуинское), и порог переступают дорогие (настолько, что Киришима даже мысленно прикидывать не хочет, сколько лет ему нужно проработать в местной дыре, чтобы накопить хотя бы на один из них) лакированные ботинки, чей небольшой каблук изящно ударяется о плитку, разнося по всему помещению мягкую вибрацию.       – Добро пожаловать! – заученно-бодро чеканит Киришима с противоположной от входа стороны через весь зал, и его голос тонет в беспрерывном монотонном жужжании холодильников и люминесцентных ламп, едва добираясь до первого (за новые сутки и новый месяц) потенциального (потому что то, что человек зашёл в магазин, ещё не значит, что он что-то купит) покупателя. За большими окнами пустынная сырая улица, освещённая неоновой регулярно мерцающей вывеской «24 часа», которая, как прямо сейчас кажется Киришиме, служит маяком для…       – У вас есть кровь? – безэмоциональный истощённый, но при том не теряющий самообладания голос раздаётся у самого уха. Киришима дёргается, глупо хватая ртом воздух, силясь догнать, как это он так… быстро и бесшумно… но вовремя вспоминает о манерах.       Юноша – не «пацан», не «мужик», не «чувак», даже не банально «парень», а именно, мать его, юноша со всеми вытекающими по типу опрятного внешнего вида, пусть он и тянет на секс-символ восемнадцатого века, – смотрит, не мигая, холодными, словно застывшими во времени глазами и выглядит слегка… потеряно. Клиент переминается с ноги на ногу, но ни в лице, ни во взгляде не меняется, оставаясь внешне непреклонным и беспристрастным. Разве что сам Киришима спустя с десяток секунд молчаливой игры в переглядки натыкается на многолетнюю усталость, покоящуюся на дне расширенных зрачков.       – Кровь? – вежливо уточняет продавец.       – Кровь, – утвердительно отвечает покупатель.       С губ его скатывается облако холодного скользкого воздуха, чем цепляет взгляд Киришимы, привлекая его внимание ко рту «странного» покупателя. Когда юноша продолжает говорить, Киришима успевает заметить мелькнувшие за языком аккуратные выпирающие клыки. Лампа над их головами на мгновение даёт сбой. – Предпочтительно первой группы.       Продавец наконец приходит в себя: он широко улыбается, забывая, что у него самого зубы больше напоминают собой наконечники копий:       – А-а, ну конечно! – смеётся кассир. – Ты в прошлый раз тоже первую группу просил. Ты причёску сменил? Я тебя не сразу узнал.       Киришима ныряет под прилавок, не обращая внимания на то, что поставил юношу в ступор: тот растерянно трогает свои двухцветные волосы с зализанной назад (и, вероятно, сильно отросшей) чёлкой. Он с сомнением и неким извечным укором смотрит на зеркало, которое расположено под потолком, чтобы сотрудники магазина всегда могли следить за передвижением покупателей по залу, и которое отражало лишь задницу нагнувшегося за кассой Киришимы (помимо общего интерьера, конечно же), и хмурится:       – Я не знаю, – зато честно. Пусть даже ответ Киришиме был совершенно не нужен.       Киришима, успевший и думать забыть про свой рандомный вопрос, выпрямляется, держа парочку чёрно-красных упаковок сока в руках:       – Вуаля! – он протягивает их клиенту. – Томатный сок без сахара, отличный растительный заменитель человеческой крови.       Юноша долго всматривается в сок. Очень долго. Так долго, как Киришима по утрам в планке не стоит, и потому его руки, которые были вытянутыми на протяжении всей демонстрации товара, успевает охватить мелкая дрожь.       – Беру всё.       Киришима ухмыляется. .       Киришима увлечённо лепечет всяческий человеческий бред без разбора, пока Тодороки сосредоточенно (и определённо с наслаждением) высасывает все соки из своей жертвы (в смысле пьёт свой любимый диетический напиток из картонной упаковки через трубочку), когда лампы, половина из которых и так отключена в целях экономии, начинают беситься: включаются и выключаются по собственному желанию, перемигиваются между собой и на удивление агрессивно шипят. Температура в помещении ощутимо падает, и дело здесь далеко не в бескровном клиенте Киришимы. Холод волной прокатывается от входной двери, уверенно направляясь к живой плоти, чтобы огладить плечи и подарить мёртвые объятия, словно покойник решает вежливо поприветствовать знакомого, (пока ещё) живого и здравствующего. В момент, когда стеклянные двери магазина распахиваются, поддавшись мистическому порыву, Киришима до боли близок к полноценному осознанию фразы «сердце в пятки ушло».       Бесконечную секунду во всём магазине царит незыблемая тишина.       Киришима в очередной раз дёргается: прямо у уха разносится характерное «сюрпанье», знаменующее великое открытие: вампир достиг дна картонной коробочки из-под сока.       Тодороки, пристально всматриваясь покрытым изморозью немигающим взглядом в дверной проём, от которого его и Киришиму отделяет несколько стеллажей с не раскупленными днём сладостями-гадостями, выдыхает в пустоту загробным голосом:       – Мидория.       Парнишка – да, мысленно вздыхает ответственный за словарный запас Киришимы, именно парнишка, – стоит на пороге магазина, как часом ранее стоял Тодороки: отрешённо, словно привык быть нигде и ничем, привык к отсутствию внимания, но самодостаточно – полное равнодушие к тому, знают о его существовании другие или же нет, никакой значимости. И правда: Киришима со своим почти-стопроцентным зрением не сразу понимает, что смотрит на кого-то. Кожа парня полупрозрачная, словно смотришь на мир через ситцевую ткань, он кажется эфемерным, иллюзорным, будто бы особенно удачная игра света, но беда в том, что света в помещении недостаточно для подобных фокусов. Новый клиент не идёт, он парит от стеллажа к стеллажу, цепляясь за мелочи, улыбаясь чему-то своему. За ним, словно собака на поводке, плывёт корзина – самая обычная, он её на входе присмотрел, – в которую он преспокойно складывает всяческую белиберду: здесь и шпинат, и яблочные леденцы, и ведро фисташкового мороженого, словно созданного для просмотра «Бриджет Джонс», и консервированный горошек, кулёк зелёных яблок… А пучок брокколи парнишка бережно сжимает стекловидными пальцами.       Киришима думает: «Покупатель есть покупатель», наблюдая, как парнишка цепляется буквально за каждую вещь, содержащую в себе оттенок зелёного – не важно, является ли зелёным сам продукт или лишь упаковка, он тормозит буквально у каждой полки, мастерски выслеживая зелёный среди других цветов, приглушённых синеватым освещением.       Киришима поворачивается к Тодороки, подумав, что, возможно, тот знает больше него, ведь вампир произнёс имя посетившего магазин призрака, но, наткнувшись на потеплевшее выражение лица и чуть приподнятые уголки губ, оторванные от столь полюбившегося нечеловеку напитка, тактично отводит взгляд, надумав достать ещё пару припасённых упаковок из переносного холодильника.       Подойдя, наконец, к кассе, призрачный парень улыбается новым знакомым столь ослепительно ярко, что Киришима, жмурясь, мысленно беспокоится за самочувствие рядом стоящего Тодороки – вампиры же чувствительны к свету, да?.. Здесь микровзрыв сверхновой! Стоит ли закупиться солнцезащитным кремом на следующий год?       Мидория смеётся, уговаривая Тодороки попробовать одну пластиковую ложечку фисташкового мороженого, а Киришима, смотря в бледные глаза призрачного парнишки, отражающие цвета посторонних предметов и давным-давно утерявшие собственные, думает, что прямо сейчас, в эту самую ночь с тридцать первого октября на первое ноября, Мидория переполнен зеленью. .       Неон неустанно дребезжит, вынуждая застывшие на оконных стёклах дождевые капли замысловато танцевать, искажая реальность, вливая её в поток воображения и фантазии нечеловеческого сознания. Маленький продуктовый магазинчик, единственный в округе, который работает двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю (за исключением тех редких случаев, когда совершенно ни у кого из аж двух сотрудников магазина нет абсолютно никакого желания выходить в очередной раз в не-свою смену), теряется среди вычурных вывесок сувенирных лавок и барахолок, полностью экипированных под пришедший с запада и полюбившийся молодёжи праздник Всех Святых. Старик всегда был против «всех этих маркетинговых новомодных штучек-дрючек», потому ни в один праздник – пусть даже самый патриотичный из всех патриотичных праздников – на витринах его магазина не найдётся ни одного, даже самого маленького и задрипанного тематического украшения. Серо, сменщик Киришимы, передавая другу ключ от магазина вчера вечером, беззлобно пошутил, мол, Киришима здесь на всю ночь совершенно без защиты – ни единой захудалой тыквы в радиусе квартала! – того и гляди, нечисть утащит. Киришима отмахнулся тогда, а сейчас про себя усмехается: кто кого утащит – это надо ещё подумать.       Сердце беспорядочно сокращается. Киришима на долгое мгновение перестаёт дышать, беззастенчиво уставившись в большие до неприличия, кипящие энергией и рябящие оттенками красного глаза напротив, с вызовом глядящие в ответ. В груди клокочет из ниоткуда возникшая и доведённая до точки кипения смесь чувств и эмоций. Навострённые волчьи уши, покрытые мокрой светлой шерстью; влага, стекающая с пшеничных прядей; потемневшая от воды ткань на плечах тёмно-зелёной парки.       Замёрзший мокрый щенок на пороге продуктового магазина с горящим, обжигающим взглядом, пробирающим до самых костей, беспардонно выворачивающим наизнанку нутро и варварски потрошащим душу.       Волк в глупой промокшей до нитки парке с совершенно бесполезным мехом (Серьёзно? Зачем он тебе? Тебе своей шерсти мало? На улице плюс десять, малыш) опасно и до невозможности самодовольно скалится, словно он в одиночку только что пробрался в саму Преисподнюю, перебил половину Ада и завалил – ни много ни мало – Сатану, а затем вернулся похвастаться полученными шрамами. И Киришима улыбается в ответ, справляясь с задачей «гореть, чтобы светить» куда лучше стареньких многострадальных ламп, пришпиленных к потолку. (Кто-то должен сказать щеночку, что там ещё восемь кругов было, чёрт возьми.)       Волк кидает на прилавок три замороженных пиццы и плюхает рядом упаковку энергетиков. Мидория интенсивно делает вид, что они с Тодороки очень заняты пересчитыванием зелёного горошка в жестяной банке, но Тодороки, многозначительно сюрпающий свой сок, по всей видимости, не очень-то о своей занятости осведомлён. Киришима с секунду пялится на полуфабрикаты.       – Почему у «Джона’с» не закажете? – вежливо интересуется Киришима, пробивая товар, и поднимает пытливые глаза, вновь вступая в безмолвную перепалку взглядов, в которой нет места словам. Его встречают с бравадой вечного номера один. Зверь хмурится слишком уж очаровательно и мило для того, кто хотел расцарапать всех демонов обоих миров.       – У них томатный соус с чесноком, ну его к Дьяволу, – рычит, почти выплёвывая слова, волк, и Киришима прыскает от смеха, а затем хохочет в голос, заметив побледневшее лицо Тодороки, и без того не имеющего возможности хвастаться здоровым румянцем.       «Покупатель есть покупатель», – задумчиво улыбается Киришима, кутаясь в глупую болотного цвета парку с мехом на капюшоне и уплетая разогретую в микроволновой печи пиццу, и наслаждается странными шутливыми спорами нечисти, забредшей ночью в маленький неприглядный продуктовый магазин.