Dragon's place: BNHA

      Мама всегда говорила: «Если тебе страшно, просто возьми меня за руку, Эйджи, вместе мы сможем справиться» – и ласково улыбалась, сжимая подрагивающую ручку сына. У её ног, сотрясаясь от бессильной злобы, растекались, словно масляные, раздражающие глаз разводы на прозрачной поверхности, омерзительные грязно-чёрные кляксы с сотней дрожащих зрачков, и она, взяв на руки ещё крохотного ребёнка, перешагивала через мутное кипящее болото лёгкой уверенной походкой, почти порхая. Мама всегда целовала сына в лоб, отправляя в школу, и повторяла: «Это на удачу. Теперь тебя никто не тронет, поверь мне», и Эйджиро видел, как позади неё, облепляя кусты, жирные жвачные монстры, негромко сопя и причмокивая, утопали в тени, трусливо сбегая от тёплого доброго света, который всегда излучала мама.       Мама сказала: «Ты должен быть сильным, малыш», когда Демон пришёл забрать её.       Мама сказала: «Ты станешь самым крутым героем, Эйджи», и оттолкнула сына, когда Демон проглотил её душу.       Когда мамы не стало, больше некому было поверить в Эйджиро; в одиночку он не справлялся. Монстры стали неуправляемы: Эйджиро не понимал, как они, не касаясь его напрямую, могли причинить столько боли. Они словно лезли изнутри: кожу щипало до кровоподтёков, мальчишка расчёсывал руки до глубоких набухших борозд от запястья до локтя, в глазах рябило до кромешной темноты и полной потери зрения, в груди всё ходуном ходило, словно внутренностями жонглировали сразу три опьянённых, маниакально хохочущих клоуна, а шёпот, захвативший голову, перекрывал внешние звуки – будь то пение птиц или речь другого человека – до белого шума, умолял сдаться и со сквозящим, заставляющим содрогаться всем телом аппетитом рассказывал, каким мукам предали драгоценную мамочку маленького Эйджи. Страх, царапающий кости сломанными когтями и разъедающий плоть, словно изголодавшаяся за зиму моль, впился в душу мальчишки хваткой прочнее, чем у мертвеца, и Эйджиро оказался в его плену. Потеряв сияющий ориентир, которым была для него мама, он окунулся во тьму – кромешно-обсидиановый ад, отравляющий человеческое сердце, способный выцедить жизненные силы до последней капли, а затем обглодать то, что осталось от мумии, некогда бывшей живым существом.       Эйджиро было страшно. Эйджиро остался один, наедине с вырвавшимися из-под контроля демонами.       …а затем тёплый искрящийся свет возвращает отравленный рассудок перепуганного одинокого ребёнка к реальности.       В мужских ладонях – крупных и гладких, напоминающих руки выточенных из мрамора скульптур, которые Эйджиро однажды, будто бы ещё в прошлой жизни, видел в музее древних искусств, – рождаются наперебой мерцающие искры, беспорядочно разлетающиеся в стороны, заставляя прищуриться, но не позволяя отвести взор. С каждой искрой, сотворившейся в алебастровых зачаровывающих руках и отважно уносящейся в ночную мглу, с Эйджиро срываются оковы: с него будто сдирают вторую кожу, отягощавшую и сковывавшую до последнего, слепящим лучом изгоняют тени и мрак из каждого уголка сознания. Лёгкие расправляются, дышать становится легче, думать – проще, и сохранившиеся в целости остатки души согреваются у мягкого дружелюбного пламени.       – Эй, малец, – глубокий благозвучный голос мужчины, сидевшего на корточках прямо перед ним, на расстоянии вытянутой руки, заставляет Эйджиро оторвать глаза от чужих ладоней, по которым разлилось световое озеро, и встретиться глазами с прямолинейным взглядом напротив. Светлые волосы мужчины, совсем не похожие на смоляные патлы самого Эйджиро, напоминают ребёнку свет самой яркой из когда-либо существовавших во Вселенной звёзд, а глаза – смешанная палитра спокойных густо-красных оттенков – точно пламя в домашнем камине, который они с мамой часто видели в рождественских мультфильмах.       Эйджиро слишком давно не чувствовал человеческого тепла рядом.       Мужчина неожиданно дёргается, смешно, как-то даже слишком по-ребячески для взрослого, вздёрнув брови:       – Э? Ты чего ревёшь?       Эйджиро растерянно хлопает ресницами, а затем неосознанно касается языком верхней губы и, чувствуя солоноватый привкус, кажется ещё более растерянным, чем прежде:       – Я-я... Я нечаянно, – шмыгает носом и поспешно утирает влагу с обеих щёк смазанным движением. Эйджиро искренне озадачивается вопросом, когда у него успели потечь слёзы и, собственно, почему, ведь мама всегда говорила, что вместо пустого растрачивания влаги нужно улыбаться, даже если самому очень плохо.       Но, может, прямо сейчас Эйджиро чувствует себя так хорошо, что хочется плакать.       – Нечаянно... – зачем-то повторяет мужчина, перекатывая слово на языке, и хмыкает. Не чувствуя потребности в заполнении мирной тишины, мягким палантином опустившейся на их плечи, они смотрят друг другу в глаза: мужчина – с закравшимся лёгким интересом и отчего-то с забавным неприкрытым самодовольством, мальчишка – с кристально-прозрачным любопытством, искренним облегчением. А ещё с ежесекундно нарастающей тревогой, которая затаивается на дне гранатовых глаз. Отчего-то горло начинает жечь, а в груди возрастает комок из колючек и шипов, мешающих сделать вдох и причиняющих дискомфорт.       …вдруг оставит? вдруг развернётся, уйдёт и больше никогда не вспомнит?       Мужчина с потушенной на лице улыбкой отвлекается, шуршит тканью кипенной рубашки с закатанными до локтя рукавами и достаёт из кармана брюк странный предмет, отливающий красным. Эйджиро, успевший зацепить взглядом лишь расплывчатые очертания, с детской непосредственностью вытягивает шею, чтобы заглянуть и рассмотреть получше, но тот осторожно берёт мальчишечье запястье, не касаясь длинными пальцами ещё не до конца зажившей рассеченной кожи, и надевает на него яркий браслет из лакированных крупных бус, невесомых и гладких на ощупь, с высеченными на поверхности изящными золотистыми символами, значения которых Эйджиро не знает.       – Никогда не снимай его, – тихо, но твёрдо произносит мужчина, завязывая бантик на шнуровке браслета, и у Эйджиро даже мысли не возникает ослушаться. – Он защитит тебя от всяких ублюдков.       Когда мужчина опускает руки, Эйджиро открывает рот, чтобы узнать, кто это такие «ублюдки» и подразумеваются ли под ними монстры и демоны, которые сейчас, почему-то куда-то разом все делись, но в ту же секунду над их головами на мгновение озаряется купол, словно сотканный из золотой звёздной пыли, мерцающий и переливающийся, и Эйджиро, так и забывший закрыть рот, не сдерживает восхищенного вздоха. Мужчина ухмыляется:       – Это амулет из кости дракона, – ещё улыбка. – Нравится?       Эйджиро активно кивает, робко, почти отстранённо перебирая пальцами бусины, и опускает патлатую голову, стараясь избежать пронзительного взгляда – Эйджиро уверен, по его лицу всё понятно, но мальчишке совсем не хочется показаться неблагодарным и испортить настроение человеку, единственному человеку во всём мире, который услышал боль потерянного ребёнка и помог освободиться от неё. Сейчас он, должно быть, уйдёт туда, куда направлялся с самого начала. Он и так сделал много, даже слишком много для Эйджиро, и ему пора уходить. Благодаря ему кошмары и демоны больше не станут донимать мальчишку, так что, конечно, Эйджиро должен поблагодарить его. Сказать «спасибо», прямо как учила мама, улыбнуться сквозь солёную пелену, и он...       – Эйджиро, – спокойный рокочущий на выдохе голос раздаётся совсем близко, заставляя мальчишку вздрогнуть и поднять взгляд. Мужчина, склонив голову к плечу, заглядывает в глаза Эйджиро, ища в них ключи, способные открыть чужие мысли, глядит с сухой теплотой и волнением, как если бы перед ним был его друг, на чьё состояние ему не всё равно. Свет, тепло и безопасность – это всё, что чувствует Эйджиро, когда смотрит на него. – Ты всё ещё боишься?       Эйджиро не любит лгать: мама взяла с него обещание не причинять ей или другим людям боль даже словами. Мальчишка, чуть затормозив, кивает и морщится, с силой стискивая зубы и чувствуя, как колючий комок расширяется до того, что заполняет всю грудную клетку и впивается шипами в нутро. Эйджиро понимает, что в очередной раз оказался слишком слабым для того, чтобы справиться со своими страхами в одиночку. Мама ведь просила его быть сильным.       – Тогда возьми меня за руку, – мужчина протягивает раскрытую ладонь. Эйджиро, резко вдохнув в моментально опустевшие лёгкие кислород, смотрит на него в ответ большими, не верящими глазами, становясь похожим на крохотного оленёнка, и мужчина закатывает глаза, трёт лицо, пряча улыбку, но мальчишка успевает заметить, как дрожит уголок чужих губ.       – Я не пораню тебя, ну же, – с задержкой произносит мужчина, хрипловато и доверительно, и трясёт рукой, подгоняя Эйджиро скорее принять решение. Отчего-то осенняя ночь становится по-летнему тёплой и звёздной; Эйджиро с первой искры знал, что пойдёт за ним – не из благодарности, а скорее из-за внутреннего чутья.       Мама говорила, что к сердцу нужно обязательно прислушиваться.       – Я приведу тебя домой. Нас ждут.       Эйджиро крепко хватается за ладонь мужчины обеими руками и улыбается, как не улыбался уже очень давно.