Dragon's place: BNHA

держи меня за руку в густом тумане вьюжном, кажется, что больше ничего не нужно: держать тебя за руку, кружить, не замедляясь, дышать, не задыхаясь, любить, не сомневаясь.

      Кожа на руках Киришимы шершавая, местами потрескавшаяся и морщинистая из-за постоянного пребывания на неласковом морозе, который уж очень любит кусать молодых людей за незащищённые пальцы. Костяшки у парня всегда болезненно красные, иногда даже больно прикасаться к обветренным участкам кожи, но Киришима мало уделяет внимания подобным мелочам: рука не отморожена, ампутировать не нужно, значит, некритично, значит, можно и забить.       Киришима не любит перчатки – неудобно, да и бесполезно как-то. Пальцы ведь всё равно мёрзнут, лучше уж варежки, но и у тех, и у других огромный минус: скованность в движениях и сниженная чувствительность. Киришиме не нравится ощущение шерсти, или синтетики, или любой другой ткани на своих ладонях, как не нравится и тот факт, что пальцы, спрятанные в перчатках, не могут в полной мере почувствовать предметы, к которым прикасаются. Киришиме проще морозить руки, чем зацикливаться на своих загонах. Чаще всего, когда Киришима пытается объяснить столь причудливую логическую цепочку, люди крутят у виска, так что к двадцати годам парень привык на вопрос: «А чего без перчаток?» – ребячески улыбаться и разводить руками, мол, опять дома оставил. В конце концов, не всем же объяснишь, каково быть кинестетиком.       Под конец декабря руки Киришимы больше похожи на сброшенную шкурку змеи; кожа жутко шелушится, в ветреную погоду становится насыщенного румяного оттенка, точно маковые лепестки, вот только красоты в разворачивающейся картине мало, хотя Киришима успешно её игнорирует. Продолжает хвататься за металлические обледенелые поручни; лепить снеговиков с племянником, когда бывает у сестры в гостях; курить исключительно на улице и незастеклённых балконах до окоченения пальцев; держать телефон на открытом морозе до тех пор, пока несчастный гаджет не пошлёт его, моргнув экраном и отключившись с концами от собачьего холода. Киришима пожимает плечами: он не мёрзнет. Кожа – может быть, не исключено, но он парень горячий, с кровообращением всё путём, а внешний вид его мало заботит.       Поправка: раньше не заботил. Ровно до тех пор, пока в его жизни не появилось восхитительное взрывное нечто. Нечто – Бакуго Кацуки по паспорту – с шелковистой копной пшеничных волос, с фарфоровой кожей, от одного прикосновения к которой у Киришимы по спине пробегают мурашки, и с абсолютно несносным характером. Да, Киришимин личный сорт никотина. Серьёзно, ему даже курить меньше хочется, хотя с сигаретой, зажатой меж фалангами пальцев, таскается регулярно, просто потому что знает: Бакуго любит смотреть, как он курит. Для Бакуго скрывающийся за искусанными сухими губами фильтр сигареты, выдыхаемый сизый дым вместе с белёсым паром и прикрытые во время затяжки глаза – это эстетика, и Киришима, чёрт возьми, не имеет ничего против.       – Что, мать твою, с твоими руками? – первое, что произнёс Бакуго в ответ на протянутую для рукопожатия ладонь. Познакомились они на новогодней ярмарке, где оба искали, какую бы безделушку приобрести дорогим друзьям в качестве подарка. Бакуго, рассмешивший Киришиму своим каким-то нелепым грубым высказыванием в адрес сувенирной индустрии, был укутан в широкий шарф и мешковатое тёмное пальто, из-под которого выглядывали лишь серьёзные алеющие глаза, кончик румяного носа и покрасневшие уши; он напоминал большого плюшевого медвежонка, хотя Киришима уже тогда понимал: стоит сказать этому парню нечто подобное, и потом будешь разгребать снег лицом в поисках выбитых зубов.       Киришима на секунду даже опешил тогда, но руки не убрал, ведомый упрямым желанием прикоснуться к новому знакомому, и обезоруживающе улыбнулся:       – Думаю, им необходимо твоё внимание, – сопротивляться обаянию Киришимы Эйджиро бесполезно, что Бакуго быстро смекнул. Под ликующий взгляд Киришимы он стянул с правой руки перчатку, зажав её локтем, и усмехнулся чрезвычайно самодовольно, стискивая ладонь парня своей.       Его кожа на ощупь напомнила Киришиме благородный бархат: мягкая, будто бы осязаемое облако, упругая и до того тёплая, что на мгновение причудился исходящий от руки пар. Первое прикосновение, от которого Киришиму неслабо шибануло током, он запомнил на всю жизнь.       Спустя годы морской ветер в зимний период всё такой же, как и всегда, безжалостный и кусачий, а Киришима всё ещё не может найти общий язык с перчатками и курит на открытом декабрьском морозе, но его кожа выглядит куда лучше – сказывается положительное влияние Бакуго. Тот неустанно следит, чтобы Киришима ежедневно использовал увлажняющий крем, который сам же своему незадачливому парню и всучил ещё на втором свидании со словами:       «Смотреть больно. Давай, открывай или хочешь, чтобы я сам твои руки обработал?».       Киришима не сразу, но признался, что, да, было бы хорошо. Бакуго только хмыкнул – сыто и гордо, как умеет, – и с того момента, как только Киришима переехал в его квартиру, каждый вечер лично занимается уходом за кожей своего парня, отчего Киришима сияет ярче новенькой новогодней гирлянды.       – Хэй, – Бакуго смотрит пронзительно и пристально, подмечая каждую мелочь, и Киришима всегда чувствует себя открытым перед ним, если не распахнутым настежь, как пресловутая форточка в подъезде. Ему, на самом деле, до трепета в груди нравится чувствовать на себе взгляд Бакуго. У Киришимы, на мгновение подвисшего, нечаянно изо рта выпадает сигарета, утопая в метущем с неистовой силой снегу, и парень чертыхается, чем заставляет Бакуго фыркнуть от сдерживаемого смеха и ласково произнести: – Пойдём, нам ещё маме подарок выбирать.       Бакуго протягивает тёплую мягкую ладонь, слабо, но зазывно улыбаясь. Его светлые волосы запорошены свежим снегом, а на ресницах красуются крохотные льдинки, и совсем скоро парень начнёт проклинать и материть зиму за мокрую чёлку и зализанную причёску, при этом уверяя Киришиму, что шапка, может, и очень полезна, но его меховые наушники выглядят эстетичнее. Киришима отстранённо думает, как же логика Бакуго ему знакома.       О.       Минутку.       Киришима чмокает растерянно моргающего Бакуго в щёку и мчится к ближайшему ярмарочному прилавку, оставляя Бакуго только возмущённо топтать ботинком рыхлый снег. Он возвращается буквально через минуту, пряча за спиной кое-что.       – Ну? И что это значит? – Бакуго смеряет его недовольным взглядом, щурясь и терпеливо ожидая объяснений. Киришима улыбается, ослепительно, по-дурацки, и поднимает над их головами расправленный прозрачный зонт со смешным праздничным рисунком. Короткий удивлённый вздох служит парню наградой.       – Теперь идём, – смеётся Киришима и чуть не давится воздухом, когда из его руки выхватывают рукоять зонта и резко хватают освободившуюся ладонь, чтобы сунуть в карман чужого мешковатого пальто. Бакуго выглядит совершенно невозмутимо и непредвзято, пока переплетает свои пальцы с пальцами Киришимы в недрах безразмерного кармана, а второй рукой поудобнее перехватывает зонт так, чтобы тот укрывал от наглого снега их обоих.       Петляя меж заснеженных ларьков по улице, оккупированной новогодней ярмаркой, и сжимая тёплую бархатную ладонь своего парня, Киришима, расплываясь в улыбке, рассеяно думает, что тараканы в их головах определённо созданы друг для друга.