Моя Вселенная

У Лиоры поцелуи на вкус как кисло-сладкая бузина, тёмный кофе со сливками и немного горькая карамель. Иногда на тонких губах ещё остаётся едва ощутимая пудра с рулета, приготовленного Люсьеном, или привкус лепестков роз из конфитюра, поданного на ужине к травяному чаю, в который Зейн добавил душистую мяту и успокаивающую ромашку. Раньше Скайхарт смущённо вытирала их, не желая казаться неаккуратной, но теперь нарочно оставляет и нагибается, чтобы оставить на чужом языке этот сладковатый или терпкий привкус. Целует Лиора ласково, медленно и до умопомрачения нежно. Её безграничная любовь не сжигает и не опаляет изнутри, а мягко греет и согревает, заставляет таять и терять дар речи снова и снова, словно бы только этим утром обе стыдливо отводили глаза, встречаясь своими изучающими друг друга взглядами. Сердце в груди замирает, как испуганная пташка в клетке, а по телу лёгкая дрожь проходит, под кожей словно разряды пробегая. И снова украсть поцелуй хочется. От Лиоры пахнет лавандой и свежестью летней ночи. Хочется обнять, уткнуться носом в плечо или шею и остаться так навсегда, в этом остановившемся мгновении, двое на весь мир. Нежный парфюм щекочет нос, и этими духами, уже родными, хочется мазнуть на каждом платье, каждой подушке, везде, где только можно, чтобы этот приятный лёгкий бриз постоянно сопровождал. И утром с постели вставать не хочется совсем, оставляя эту сладость, только бы прижаться к чужой спине, чтобы коснуться губами кожи на задней стороне шеи, и не отпускать никогда. Когда Лиора плавно заходит в кабинет, звонко постукивая каблуками, воздух становится легче и даже как-то уютнее. Роднее. А стоит владелице кафе ещё и улыбнуться своей чарующей улыбкой, одними только уголками губ, кажется, что ты знаешь её вечность и ждал, когда же она придёт, всю свою жизнь. Словно красота, сошедшая со строк Байрона, запечатлеть которую не смог бы сам Да Винчи или Микеланджело. Слишком прекрасна, сошедшая с небес словно ангел. Не человек (и не маг), а богиня. И любовь её такая же неземная, что-то на уровне божественного благословения. Нежная и тёплая, согревающая и дарящая чувство домашнего уюта, но при этом порой такая пылкая и страстная, заставляющая утыкаться лицом в подушку, когда по коже вместе с бликами от витражей на потолке спальни пляшут и чужие касания, сменяющиеся влажными поцелуями и лёгкими укусами. И как не старайся понизить голос, Зейн утром всё равно с кривой ухмылкой предложит кофе, потому что «кажется, ночью кому-то так и не удалось как следует поспать», а Руна отпустит какой-нибудь колкий комментарий, либо сонно потирая глаза, либо усмехаясь (на что Люсьен закатит глаза, а Роман по-доброму рассмеётся). Тихий смешок Лиоры напоминает шум прибрежных волн, а когда у неё вырывается звонкий смех, он льётся, словно одна из её любимых мелодий человеческого («Мы, маги, ужасные лицемеры, не правда ли? Заявляем, что ненавидим людей, а сами любим человеческую музыку») композитора Камиля Сен-Санса, пластинку которого она любит иногда вставлять в проигрыватель и, будто бы едва касаясь пола, танцевать под витражным куполом своей комнаты. «С тобой мне больше не хочется грустить под эту музыку», — почти что шепчет она, грациозно поворачиваясь, от чего подол платья шелестит тканями. «Мне куда больше нравится танцевать, чем видеть тебя грустной», — и Лиора нежно улыбается в ответ: «Вновь этот твой серебряный язык». С Лиорой тепло и уютно, с Лиорой спокойно и чувствуешь себя в безопасности, потому что она никому не позволит даже посмотреть косо, тем более тронуть, с Лиорой хорошо, как ни с кем и никогда. Весь мир заключён в этих глазах, где даже днём сияют звёзды и целые галактики, нежной, словно шёлк, коже и бархатном низком голосе. Она — личная богиня и ангел-хранитель, одна на всю Вселенную, которая сузилась теперь до размеров трёхэтажного кафе, потому что большего и не надо. Этого вполне достаточно для двух влюблённых, чьи чувства не разделить даже барьером.