Зен Дарийский

— Доктор Судо, — официально поздоровался капитан, вызвав Асаги. После игры в сёги в камеру Торна отконвоировал всего один дежурный из наряда, патрулировавшего этот квадрат, и браслеты дарийцу вновь никто не надел. Кё более-менее успокоился, пробыв в компании вражеского офицера пару часов, и теперь пребывал в благодушном настроении. — Кажется, наши с вами смены совпадают, капитан, — вежливо начал Судо, кивнув с изображения. — Я уже готовился ко сну. Думал, вы давно спите. Асаги всегда тонко чувствовал изменения в настроении итто-каи Сатори и перемены заметил. На брифинге от него разве что только искры не летели, а сейчас капитан был спокоен. Слишком много всего навалилось на его друга, и груз ответственности давил. Глава медслужбы присутствовал на собрании лишь для галочки, как обычно, невозмутимый, холодный и непогрешимый. Чтобы поддержать капитана, все, что он мог сделать, — это безукоризненно выполнять свою работу. В зоне ответственности доктора царил «стерильный» порядок. Как оказалось, докладывать Асаги особо было нечего. Никаких эксцессов со здоровьем команды что на ждавшем «Змее», что на опоздавшем «Фениксе-Один», не произошло. Свой отчет с корвета главный медофицер «Феникса-Один» передал еще утром, стоило машине подойти к основной группе. Тогда же Судо присовокупил документ к делу. Рапорт от Медслужбы был скучен до зевоты, поэтому итто-каи Сатори прервал Асаги едва ли не в самом начале, дав слово техникам. Медофицер давно привык к подобному отношению. Только для Кё он был готов быть терпеливым, спокойным и не обращать внимания на то, что задержался во «френдзоне» на добрый десяток лет. Он никогда не позволял себе выказывать раздражение или недовольство при друге, быть некомпетентным или невежливым, и Сатори здорово бы удивился, если б однажды сумел прочесть его истинные мысли. Доктор Судо всегда предпочитал вести себя в соответствии с образом, навязанным ему Кё, оставаясь серьезным, равнодушно-рассудительным и абсолютно бесстрастным, но порой нервы сдавали. Тот раз, когда они проснулись в одной постели после бурной попойки, давно истерся из памяти нынешнего капитана «Змея». И только Асаги никак не мог забыть проведенной вместе ночи, хотя прекрасно понимал, что одинок в своих сантиментах. В ту пору они еще не были офицерами космофлота — лишь зелеными выпускниками, верившими в великую миссию Гарденской Империи и святость служения. Молодые новоиспеченные офицеры здорово напились на вечеринке, устроенной в честь окончания учебы. Точнее, «здорово напился» Кё. Асаги не был настолько пьян, чтобы не сказать «нет», если бы его хоть что-то не устроило. Он почти обрадовался, когда Сатори подхватил его под ягодицы и впечатал спиной в стену в коридоре общежития. В комнату, которую молодые мужчины делили на двоих, они ввалились уже полураздетые, а наутро Сатори сделал вид, что ничего не было и они по-прежнему остаются лучшими друзьями. — Чего ты хотел? — Кё с изображения на браслете смотрел снисходительно. С возрастом его лицо стало более мужественным. Ушла мягкость овала, более резкими выглядели линии подбородка и скул, но глаза оставались прежними. Сатори смотрел на Асаги с какой-то особенной, тайной теплотой. По крайней мере, Судо хотел, чтобы так оно и было. А затем появился Торун Иораи, и доктор Судо увидел, насколько страстным умеет быть этот взгляд, и возненавидел дарийцев еще больше. Его друг, оказывается, давным-давно изменился, а отношение к Судо, как к младшему брату, не поменялось. И другой бы радовался на месте Асаги, кто-то другой… кто не помнил бы дрожи собственного тела и хватку сильных смуглых рук, обжигавших огнем. Но, увы, теперь у капитана для него есть только немного снисходительности и осторожности в голосе, с которой взрослые говорят с детьми, не желая их обидеть. Нынешний капитан «Змея» и доктор были одного возраста и звание носили одинаковое, но, в отличие от итто-каи Сатори, итто-каи Судо относился к корабельной медицинской службе и на власть над крейсером никогда не претендовал. — Я подумал над твоей просьбой. — Прости, что доставляю тебе столько хлопот, — капитан на изображении вежливо склонил голову. Застенчивая, едва заметная улыбка осветила его лицо. Асаги ее ненавидел и любил одновременно. Ненавидел, потому что в такие моменты ему хотелось кричать другу в лицо, чтобы он наконец раскрыл глаза пошире и увидел его, а не абстрактного идеального доктора Судо, выдуманного Сатори для собственного удобства. А любил, потому что не любить капитана, когда он становился таким, было невозможно. Асаги не раз видел фанатичный блеск в глазах его подчиненных и слишком хорошо осознавал, что и на него самого Кё действует примерно так же, как особо крепкий наркотик, вызывающий приступ патриотической эйфории и подобострастия. Просто доктор Судо умел держать себя в руках. — Что ты — никаких хлопот. Я всё сделаю лично. Не беспокойся. Первое, о чем подумал доктор Судо, — ему придется выйти сверхурочно после почти суточного дежурства. За всё это время доктор не сомкнул глаз, занимаясь текущими делами. Учитывая, что по уставу чуть ли не ежедневно все члены экипажа обязаны были проводить не менее двух часов в тренировочном зале, чтобы слабая искусственная гравитация, периодически сменявшаяся и вовсе невесомостью, не привела к атрофии мышц, свободное время Асаги стремилось к нулю. Но разве это должно волновать капитана? Итто-каи Сатори в очередной раз просил не дать сдохнуть одному из ненавистных дарийцев, которому «стало хуже», и, как хороший друг и образцовый доктор, Судо обязан всё сделать сам. Асаги плохо различал лица светловолосых, если не считать мистера Торуна, что встал ему костью в горле. Этого непредсказуемого «зверя» он запомнил хорошо. В остальном, одним дарийцем больше, одним меньше — по большому счету не имело значения. Хотя, если бы у него был выбор, Судо с радостью «помог» бы каждому из них отправиться к праотцам, но капитан весьма доходчиво, хоть и в мягкой форме, объяснил, что приказ-просьбу следует привести в исполнение в кратчайшие сроки и, желательно, без самодеятельности. Асаги почтительно склонил голову, совсем немного, и сделал вид, что все это ему ничего не стоит и совершенно не трогает. Приглядывать за блестящим офицером Сатори Кё — это его работа, так как он для него готов стать самым внимательным и заботливым другом на свете, и тогда, может быть, когда-нибудь… — Я всегда знал, что на тебя можно положиться, — одобрительно кивнул Сатори и отключил связь. Он мог бы, конечно, пригласить Судо к себе. Они бы сыграли пару партий, но на сегодня капитан уже наигрался. Иораи Торун — что он за птица такая? Несмотря на то, что дариец ориентировался в стратегиях сёги гораздо хуже него и в конце концов проиграл, блондин делал много непривычных и занимательных ходов, к которым итто-каи не привык, часто играя с точным в своих действиях, как часы, Асаги. Действительно ли Торн ему проиграл? Нет, вряд ли он поддавался. Это всё его фантазии. Коммандер даже выглядел растерянным, так как не ожидал, что Сатори его так легко обставит. Кажется, Кё излишне идеализирует своего врага и приписывает ему качества, которых тот не имеет. Интересно, почему в какой-то момент Торн решился просить его о помощи другому офицеру так, будто они с итто-каи близки? Не боялся его? Или дарийцу плевать, каким путем достигнуть цели? Похоже, это не первая просьба, которую Кё кидается с удовольствием исполнять, стоит тому лишь намекнуть. Будто Сатори пытается скомпенсировать то, что Иораи — его пленник. Да что с ним, вселенская бездна, такое?! С этим дерьмом нужно было завязывать. На другом конце жилого уровня Асаги в своей каюте прикрыл глаза и с силой откинулся на кушетку, крепко выругавшись. Когда его не слышали и не видели, он позволял себе гораздо больше, чем при том же итто-каи Сатори. Через несколько минут нужно было вставать и идти делать то, что попросил капитан. Он не имел права быть недовольным своим командующим офицером. Служение прежде всего! Так положено. Это правильно! Но где-то под слоями железного самоконтроля внутри Судо жило темное чувство, которое он старательно прятал ото всех — тугой ком из обид, несогласия со своим положением, одиночества и непроходящей ноющей боли. Решительно поднявшись с кровати, доктор принялся натягивать форменку. Он заранее ненавидел дарийца, которого к нему должны были привести, больше, чем кого-либо еще, и это было замечательно. Замечательно! Потому что ему не придется испытывать разочарования, глядя, как скучающий вежливый взгляд итто-каи Сатори, улыбающегося от неловкости, скользит по нему и ничего не видит. Его не видит… Перед самым выходом Асаги достал припрятанную ампулу, отвернул край воротника-стойки и с характерным щелчком сработавшего шприц-пистолета ввел лекарство себе в шею. Если бы Судо хоть с кем-нибудь спал на этом крейсере, то его любовник постоянно бы «любовался» желто-синей полосой застарелых многочисленных проколов, тянущихся от самой ключицы и почти до подбородка. Но у Судо не было любовника, и некому было сказать, что, возможно, он перебарщивает с препаратами. Окружающие в его дела не лезли и никому бы в голову не пришло сделать итто-каи медслужбы подобное замечание, потому что каждый справлялся со стрессом, как мог. Судо был не один такой на гарденском крейсере, находящемся в глухом космосе годами. Многие не выдерживали, окончательно сворачиваясь. Были и те, кто кончал с собой. В их группе насчитывалось немногим больше тысячи человек, но за время службы Асаги, казалось, знал уже каждого из них в лицо и по именам. Десять сотен — это не так много, как кажется, особенно когда вокруг космическая пустота и темень. Препарат подействовал. Теперь Судо был спокоен. Он может продолжать быть таким, каким нужно капитану, выполнять свою работу, а всё остальное — его личное дело. Когда медофицер появился в лазарете, конвой уже привел того самого пленного, которого просил осмотреть Сатори. Огромный, как гора, дариец сидел, привалившись к стене в углу каюты под прицелом лучевых винтовок, свесив голову на грудь. Короткие волосы на правой стороне головы были перепачканы засохшей бурой кровью, которая образовывала корку. Она частично покрывала не только волосы, но и ту часть лица, где должен был находиться глаз. Асаги и без осмотра прекрасно знал, когда именно появилось это ранение — в тот день, когда гарденцы считали трупы в ангаре, не уследив за захваченными дарийцами. — Имя, — сухо поинтересовался у вражеского солдата на всеобщем доктор Судо, натягивая одноразовые перчатки и обтирая руки стерилизующим составом. Дариец никак не отреагировал, и доктор свел к переносице красивые брови. Ему все это не нравилось. Судя по виду, этот пленный был наверняка из спецвойск. Те предыдущие два блондина, которых он лечил, хоть и были высокие, не напоминали «поломанный шкаф», сваленный в углу его лазарета. Асаги остановился напротив мужчины и присел на корточки, чтобы иметь возможность поближе его рассмотреть. Он протянул руку и начал приподнимать подбородок, чтобы оценить весь масштаб «катастрофы», когда блондин распахнул уцелевший глаз, темно-зеленый, как холодная морская вода в самой глубине, и уставился им на доктора. — Ты понимаешь меня? Имя, звание, род войск… Желваки на скулах дарийца напряглись, взгляд помутнел. Он неожиданно качнулся вперед так, что Судо был вынужден поймать тяжелое тело, чтобы не свалиться самому. Картина была бы просто отличная, если б его придавило этой горой мышц на глазах у конвоиров! Дариец конвульсивно дернулся, раздался булькающий звук и жирное горячее пятно растеклось по груди Асаги. — Блядь! — Судо спихнул его в сторону, понимая, что реакция запоздала. Гарденец поморщился. Китель был безнадежно испорчен. Глаза у не сразу сообразивших, что произошло, конвоиров округлились. Удар прикладом промеж лопаток Астера не заставил себя долго ждать. Следующий пришелся в голову, и в глазах у пленника потемнело. Они бы приложили его еще раз как следует, но Асаги раздраженно одернул солдат, больше беспокоясь о том, что скажет ему Сатори, если вместо осмотра этого белого пса тут случайно забьют насмерть. Ему же, судя по виду, много не надо. Равнодушный взгляд, адресованный его персоне ито-каи Сатори, из разряда «как для всех остальных», испугал бы Судо гораздо больше, чем наказание за неисполнение приказа. — Прекратите! Санто-кайсо! — прошипел доктор, обращаясь к старшине. — Следите за своими людьми. Я не отдавал приказа его бить. Без моих указаний в этом помещении никто ничего не предпринимает! Это понятно?! — Так точно, итто-каи Судо! — взял под козырек разводящий. — Я заслуживаю смерти. — Идиоты… Свободны! Оба! — Судо указал на охранников, которые превысили свои полномочия. — Ожидайте в коридоре! А вы, санто-кайсо, отложите пока свою смерть и сделайте два шага назад. И без моего приказа не шевелитесь. Выполнять! — Есть, итто-каи! — незамедлительно козырнул старшина. Бледный и пристыженный, как и двое других конвоиров, он послушно отошел от дарийца. Ссориться с тем, кто на короткой ноге с итто-каи Сатори, не хотелось. К тому же, случись что с капитаном, доктор Судо по старшинству следующий офицер, который вполне мог бы занять его место, если б не медслужба. Астер исподтишка следил за тем, как доктор «наводил порядок» в своем лазарете и «строил» конвоиров на чужом языке. Гарденский старший лейтенант понимал очень плохо. В голове шумело. Последний удар определенно для его несчастного затылка был лишним. Когда в помещении остался лишь один притихший санто-кайсо, тем не менее направлявший дуло лучевого ружья в его сторону, Астер присмотрелся к медофицеру. Тот, поджав губы, резкими движениями расстегивал пришедший в негодность китель, не снимая одноразовых перчаток, чтобы не испачкаться еще больше. Учитывая, что старшего лейтенанта на него вывернуло, медофицер был спокоен, как удав. Для человека, залитого чужой рвотой, Асаги проявлял прямо-таки неподражаемое терпение. Пока никто не видел, Астер скривил губы в злой усмешке. Мелькнули голые жилистые плечи, звякнул цепью похожий на цилиндр гарденский «медальон смерти». Нижнюю майку на себе доктор просто разрезал, выбрасывая ошметки в утилизатор. Если б он был хотя бы в медицинском топе, таких проблем не возникло, но Судо пришел из каюты не в свою смену и переодеться не успел, так как дарийца уже привели. Что же, теперь в силу обстоятельств, у него появилась пара минут на переодевание. Глядя на красивые, почти женские брови, черные, как ночь, глаза и четко очерченные губы, сейчас капризно поджатые, можно было бы составить неверное впечатление об итто-каи Судо. В действительности на этом его сходство с противоположным полом заканчивалось. На деле доктор оказывался человеком достаточно холодным и жёстким, и единственным, при ком он позволял себе выражать скупые эмоции, был его друг, капитан «Змея» — Сатори Кё. От внимательного взгляда Астера не укрылись сухие натренированные мышцы, совсем не женские. На теле были набиты сложные татуировки, покрывавшие плечи и частично руки, а также виднелись желто-синие полосы уколов на сгибах локтей и шее. Собственно, ничего удивительного — Судо был космическим боевым офицером в первую очередь и врачом уже во вторую, а уколы — следствие ненормированного рабочего дня и постоянного стресса. Многие гарденцы плотно сидели на стимуляторах, так что ничего нового для себя дариец не открыл. Судо закончил обтираться дезинфицирующими салфетками, сменил перчатки, натянул хирургический топ, закрыл лицо повязкой и взял в руки сканер. «Симуляция» Астера вполне удалась, хотя и без этого «грязного» спектакля у дарийца было достаточно повреждений, чтобы убедить кого угодно, что чувствует он себя препаршиво. Асаги приблизился к нему, поводил над головой аппаратом, всматриваясь в данные, и отошел к боксу с лекарствами. Вообще, по плану предполагалось, что после пары «демонстраций» своего состояния в камере и при свидетелях, Астер должен был закрепить «успех» в лазарете, но определенно не столь экстравагантным способом. Только когда его втащили в лазарет, и мужчина увидел чистенького, такого всего лоснящегося, ухоженного доктора с лицом куклы, Астер решил, что это хорошая идея. Просто отличная! Такой поступок был ему абсолютно не свойственен. Скорее, подобное «развлечение» было больше в стиле лейтенанта Тридена Скима, славившегося своей неотесанностью, но, наверное, у кого угодно поехала бы крыша, если б он жил в тесной металлической коробке, испражняясь и отливая в один общий кало и уриносборник вместе с пятью сослуживцами. Всё и всегда на виду у остальных и у конвоиров. Вдобавок ко всему регулярно являлась местная солдатня, чтобы отработать на них пару-тройку ударов. И вместо того, чтобы при первой же возможности унести с собой на тот свет как можно больше гарденцев, им приходится терпеть издевательства, избиения, выжидать и выживать, потому что таков был приказ. Дарийцы узнавали, что наступает утро или вечер, по безвкусной биомассе, заменявшей еду, которую теперь приносили два раза за корабельные сутки. Так что — да, у кого угодно поехала бы крыша, если б он, как покалеченная собака, старался в этой металлической коробке выжить, зализывая собственные раны, без надежды когда-нибудь вырваться, но им повезло. С ними рядом оказался человек, которого вся эта грязь не должна была коснуться. Но она коснулась, а он все равно сохранял достоинство и оставался собой, одним своим видом демонстрируя, что при любых условиях можно сохранить достоинство, несмотря на побои и издевательства. Его присутствие в камере не позволяло забывать, ради чего они здесь и что они офицеры дарийского флота, защитники Круга Распределения, а не какой-то сброд. Времени прошло еще слишком мало, и что будет дальше — дарийцы не знали. Но на сегодняшний день никто не вкалывал им препараты, вызывавшие страшные мучения и болезненные судороги, никто не спускал с них живьем кожу и не подвергал унизительному насилию, благодаря офицеру, которого капитан крейсера на свой гарденский манер звал Иораи. Только из-за коммандера их оставили в покое, но баланс был настолько шатким, что медлить было нельзя. В общем, эта весьма «экстравагантная» выходка со стороны Астера не говорила о том, что он перестал быть старшим лейтенантом десантной группы, превратился в Тридена Скима или свихнулся окончательно, но выражение лица доктора, прежде чем тот взял себя в руки, стоило того, чтобы рискнуть собственным затылком и хоть немного развлечься. Откровенно говоря, дариец с пребольшим удовольствием лично бы посворачивал шеи всему экипажу «Змея», поставь кто перед ним очередь из гарденцев. Вот так бы подходил к каждому в ряду и с хрустом ломал позвонки, пока те испускают дух. Укол в шею, и Астер поднял на доктора глаза. — Слышишь ты меня или нет, честно говоря, мне плевать, — с сильным акцентом заметил Асаги на всеобщем, критически осматривая пустую ампулу и скручивая ее, чтобы заменить на другую. — Ничего особенного я не вижу, кроме травмы головы. Разве что останешься без глаза. Но ты ведь это и так знаешь, верно, дариец? Астер молча продолжал смотреть на доктора, которого, похоже, раздражало отсутствие реакции. Судо всадил ему дозу регенератора, как только сменил ампулу, и вложил в руку пачку широких антисептических салфеток. — Держи рану в чистоте, если не хочешь ослепнуть на оба глаза. Если приступ случится, придешь еще раз. Конвой тебя отведет. Дариец едва заметно кивнул. Судо все это не нравилось — не нравилось заниматься пленниками, не нравилось, что пятеро чужаков дышат одним с ним воздухом на этом судне, и совершенно не нравился волчий взгляд здорового блондина, которого ему сегодня привели. Надо будет обсудить это с капитаном. Попавший в капкан хищник, чтобы спастись, отгрызает собственную лапу. А им в капкан попались именно «хищники»… — Санто-кайсо! Зовите своих людей. Я закончил, — перешел на гарденский медофицер. Судо отвернулся, чтобы стянуть рабочую одежду, хоть его и учили никогда не поворачиваться к противнику спиной. Столь долгое пребывание на корабле, набитом военными, лишало стеснительности кого угодно, но все же оголяться перед здоровым, белобрысым дарийцем, глядевшим на него волком, не хотелось, а вот на старшину доктору было откровенно плевать. Коммуникационный браслет Судо носил на правом запястье, так как был левшой, и на рабочей руке гаджет бы ему мешался. Астер тут же подметил эту особенность. Аккуратист, педант, в лазарете маниакальный порядок, непроницаемый взгляд, судя по всему, медофицер не терпел самоуправства, требовал от подчиненных идеального выполнения своих задач и контролировал себя, как никто другой. Если Судо отдавал приказ, то ждал, что он будет немедленно исполнен. Был бы доктор капитаном судна, вместо того гарденца, что приходит постоянно к их главному, их номер бы не прошел — всю компанию расстреляли бы сразу же после продолжительного, мучительного и жесткого допроса. В том Астер был стопроцентно уверен. Так что, можно сказать, что им повезло, что капитану кто-то из них приглянулся и он оказался достаточно азартным, чтобы вконец заиграться. Вскоре все должно было закончиться. Коммандер, ежедневно проводивший время с итто-каи Сатори за игрой в сёги, велел своим людям готовиться, и они готовились. Каждый по-своему. За прошедшие несколько дней Астер пару раз устроил «показательные выступления» с приступами рвоты и визитами в лазарет, младший Торн разминал руки — благодаря регенератору, который юноша получал от Судо, он уже мог вставать и ходить самостоятельно, Глен мысленно решал задачи разной степени сложности и вспоминал все, что знает о гарденских цифровых технологиях, а полукровка Триден сидел часами в медитации, чтобы контролировать дыхание и боль от до сих пор не сросшихся ребер. Коммандер, разыгрывая партии с капитаном, порой тепло улыбался, был сама покорность и просчитывал не только игровые ходы, но и очень внимательно слушал и запоминал всё, что происходит вокруг, проигрывая в голове возможные варианты действий. Когда оставались ровно одни корабельные сутки до последнего перехода перед контактом с разведсудном, итто-каи, как и всегда, велел послать за Торном. Сатори решил последний вечер высвободить, потому что неизвестно, как все повернется, когда Служба Имперской Разведки ответит на его запрос. Сегодня он не хотел думать ни о чем и решил слегка расслабиться, поэтому оставил дежурить на мостике старпома, с которым поменялся сменами. Перед выходом из камеры дариец, которого Кё называл Торуном Иораи, не желая произносить его имя на всеобщем, в последний раз молча пожал руки своим людям. Каждый из них знал, что делать…

* * *

Сигнал торможения раздался внезапно. Здесь на верхних палубах в общих помещениях его было слышно повсюду, тогда как в каютах о нем оповещало менявшееся на красное освещение. В камере на техническом этаже подобное изменение гравитации всегда случалось внезапно, поэтому ночью приходилось пристегиваться. Магнитные ботинки Кё тут же сработали, прикрепившись к полу с характерным щелчком, а вот его попутчик начал плавно отделяться от пола. — Надо же, — глядя на него, итто-каи едва заметно улыбнулся, так как совсем забыл, что крейсер должен был лечь в дрейф. Поскольку отключение гравитации застало их посреди оранжерейного зала, коммандеру не за что было зацепиться. Они находились в огромной зеленой от растений трубе, пронизывающей все палубы. Кольцами вверх шли увитые травой и листьями «балконы», перемежавшиеся полосами яркой подсветки. Это помещение больше напоминало волшебный настенный лес, сказочный заросший колодец, на дне которого они случайно оказались. Конец оранжереи терялся где-то над головой в сотне метров. Не имея возможности ни за что ухватиться, Торн по инерции медленно «плыл» вверх и в сторону. Его уже начало разворачивать параллельно полу, когда Саттори потянулся и ухватил дарийца за руку, за самые кончики пальцев, не дав улететь в пустое пространство трубы. На мгновение мужчины застыли, глядя друг на друга. Наверное, со стороны это смотрелось как «Сотворение Адама»* и было даже красиво: дариец парил в воздухе на фоне подсвеченных гигантских гидропонических колец-оснований с производящей кислород рассадой, а гарденец удерживал его едва ли двумя пальцами, надежно примагниченный ботинками. — Иораи, — позвал его Кё, лихорадочно блеснув глазами. — М? — Дай слово, что не попытаешься бежать! Торн с трудом удержал невозмутимое выражение лица, насколько это было возможно в его неустойчивом во всех смыслах положении. Секундной заминке блондина Сатори не придал значения. — Даю слово чести, — негромко ответил коммандер, глядя итто-каи прямо в глаза. Губы гарденца едва заметно дернулись, но он подавил желание улыбнуться. Любому другому он не позволил бы так вызывающе на себя смотреть — глаза в глаза, но это был Торун Иораи, «белый демон» — по словам его команды, к которому с самого начала отношение капитана было неоднозначным. — Хорошо, Иораи. Это правильный ответ. Иди сюда… Кё подтянул его к себе и обхватил руками, тесно прижав к своему телу. — Вряд ли стоит так крепко меня держать, капитан. Это всего лишь дрейф. — Это была не просьба, Иораи, — проигнорировал его шутливый тон Сатори, и на какую-то долю секунды у дарийца екнуло сердце. Ему показалось, что гарденец откуда-то всё знает, будто читает его мысли. — Мы в одном переходе от судна связи, а ты мне ничего нового не рассказал, но я не думаю, что тебе нечего рассказывать. Завтра… Я всё узнаю сам завтра. — Это хорошая новость. Разве нет? — про себя коммандер вздохнул с облегчением. Он слишком нервничает. Гарденцу неоткуда знать. Желваки на скулах Кё дрогнули, и он до хруста сжал грудную клетку Торна в объятиях, зная, что причиняет ему боль. Ведь раны едва зажили. — Не надо шутить со мной, коммандер, — процедил итто-каи сквозь зубы. Блондин слегка поморщился, но не попытался высвободиться, справедливо рассудив, что сделает себе только хуже. Пусть капитан считает, что всё контролирует. Впрочем, это не помешало ему криво улыбнуться в ответ: — Ты так за меня сильно держишься, капитан. Боишься, что я растворюсь в воздухе? — На всякий случай, Иораи, чтобы тебя не унесло куда-нибудь не туда. Ты ведь понимаешь, что умный пёс не должен кусать руку, которая его кормит? — осклабился Сатори, но тем не менее хватку ослабил. Для капитана в этой фразе практически не существовал переносный смысл. Он действительно настолько улучшил рацион пленников, что это выглядело неприлично. Теперь Кё наивно ждал в ответ от Торна одну совершенно конкретную вещь, хотя его друг, медофицер Судо, не мог понять мотивов итто-каи. Асаги не раз спрашивал, почему он медлит, раз ему так хочется вставить этому нахальному дарийцу? На правах победителя Сатори мог делать с коммандером что угодно, но Кё по отношению к пленнику вел себя настолько корректно и сентиментально, не в состоянии ни на что конкретное решиться, что ему самому себя приходилось одергивать. Ведь это же дарийцы! Ни один из них не стоил того, чтобы так долго возиться с ним. Они годились лишь на то, чтобы их выкидывать в шлюз без скафандра. И Торн прекрасно знал, насколько крупно им повезло, что для итто-каи он был что-то вроде фетиша. Что-то в нем настолько зацепило гарденца, что он не мог поступить с ним по своему обыкновению — чистая удача! — Плохо же ты обо мне думаешь, Кё, — дариец растянул губы, обнажая ровный ряд зубов. От этой хищной улыбки, которой коммандер одарил итто-каи, у Сатори почему-то вдруг пересохло во рту. — Руки, которые меня кормят, я готов целовать. Сатори не нашелся, что ответить. Мерно гудели воздуховоды, не пропускающие через фильтры влагу из оранжереи, которая могла бы навредить кораблю при невесомости, гудело освещение, но мерный рокот двигателя исчез, погрузив их в тишину космоса, и Кё слышал собственное дыхание и шум крови в ушах. Когда механизмы не работают и корабль замирает, в бездне слышно, как живет твое тело. Ухватив потерявшего дар речи гарденца за кисть, Торн поднес ее к губам и мягко поцеловал в середину ладони. От легкого прикосновения капитан дернулся, сжав руку в кулак и заскрипев зубами, будто ему поставили клеймо каленым железом. Глаза Сатори стали совсем черными, и в следующее мгновение, вцепившись в пшеничные волосы на затылке дарийца, он заткнул его кривящийся нахальный рот собственным языком. Космические боги, как же он хотел его! До звезд и взрывающихся галактик в глазах. Целовались они яростно, грубо, словно сражались, сталкиваясь зубами, хватая друг друга за одежду, будто принуждая к поцелую. Кё до боли сжимал Торна, щипая кожу на спине, плечах, оставляя следы, хватал за ягодицы, вжимая в себя, кусал язык и губы, впивался ртом в светлую крепкую шею. Он не мог остановиться: за столь краткий миг не получалось надышаться вдруг ставшим податливым дарийцем. Наверное, если б мог, он бы Иораи сожрал. Стояло так крепко, что делалось больно. «Ничего», — успокаивал себя Кё. Он молод, это всего лишь желания тела, это естественная реакция. «Физиология», — как выразился в прошлый раз Иораи. Поскольку блондин сейчас совсем ничего не весил, он обхватил итто-каи ногами, и Сатори приходилось одной рукой поддерживать его за зад и тянуть на себя, прижимая вплотную, чтобы хоть как-то усилить давление на собственный член. Секс в невесомости — вещь весьма опасная и трудно осуществимая, шутили колонисты, потому что, случайно подтолкнув своего партнера в мире, где не существует притяжения, если вы не скреплены специальными эластичными ремнями, можно отправить его в бесконечный полет, вместо того, чтобы насладиться близостью. Такие приспособления для семейных пар имелись на мелких станциях, где работники иногда проводили по полгода в невесомости, но на военном гарденском корабле таких вещей не держали. Псевдогравитации корабля хватало для нормальной жизни, но не когда крейсер делал прыжок каждые сутки. — Идём, — хрипло выдавил Кё, потянув за собой в коридор Торна. Мужчина ему соблазнительно улыбнулся и молча кивнул. Вне оранжереи коммандер мог хвататься руками за специальные поручни и без особых усилий пролетать метр за метром. Следуя технике безопасности, капитан быстро шел следом, и дариец слышал, как глухо ударяют по полу его массивные ботинки. Сердце бешено стучало в горле. Кё видел, как волнуется Торн, и списывал все на то, что ему также не терпится оказаться с ним наедине. Через уровень, выплыв из прозрачного лифта, Торн уверенно направился по коридору в сторону каюты Кё. Пара офицеров в магнитных ботинках, попавшаяся навстречу, мельком глянула на него, особо не заостряя внимание, и он вежливо кивнул им, а вот следом шедшему капитану гарденцы салютовали уже по полной форме. Нагнав Торна, Сатори нетерпеливо приложил ладонь к сканеру и открыл двери, утягивая за собой блондина. Стоило оказаться им внутри, как он начал нетерпеливо сдирать с него рубашку, то ли пытаясь ее расстегнуть, то ли разорвать на нем. Торн звонко смеялся, лихорадочно блестя глазами и запрокидывая голову, что было на него так непохоже, на вечно серьезного, даже мрачного. Блондин норовил уплыть куда-то вверх, так как Кё нетерпеливо выдергивал его, ничего не весившего, из одежды, тот цеплялся за ворот итто-каи, чтобы не отлететь. Сатори стоял на полу, но с таким же успехом мог стоять на стене или на потолке, снимая уже с колен, оказавшихся на уровне его глаз, черные брючины дарийца. «Все системы работают нормально, запуск вращения через десять, девять, восемь…» — оживился коммуникатор в браслете Сатори. В каюте загорелась световая индикация пола. Так всегда происходило при включении псевдогравитации, чтобы экипаж ориентировался, где низ, а где верх, и выбирал правильную поверхность. Когда Торн целовал Кё в ладонь, он хорошо рассмотрел средство персональной связи, располагавшееся на запястье. В браслет встраивался датчик, по которому бортовой компьютер отслеживал местоположение его хозяина и при взаимодействии регулярно запрашивал личные коды доступа или идентификацию по отпечатку ладони, звуку голоса и так далее. Запуск системы псевдогравитации происходил в штатном режиме. Через какое-то время автоматика стабилизирует вращение, машина наберет необходимую скорость и подготовит крейсер, а затем вперед по рассчитанным компьютером координатам перехода отправится один из корветов. Всё это занимало не так уж много времени, и этот прыжок — последний перед контактом с сотовым судном связи. — Так же удобнее, верно? — скинув рубашку и оставшись в одних брюках, спросил Сатори. Капитан с горящими желанием глазами присел на край собственной койки, широко расставив ноги. Он лениво принялся расстегивать брюки. Блондин стоял перед ним совершенно обнаженный, спокойный и собранный, глядя на Кё сверху-вниз, будто он хозяин положения. Любому другому за такой взгляд итто-каи, не задумываясь, отхватил бы катаной голову. Не положено было держать свои глаза выше уровня глаз человека, превосходящего тебя по статусу, а уж пленному дарийцу, который находился на самом дне в гарденской ранговой системе, тем более. Когда Сатори говорил, что Торн — пёс, похоже, он действительно равнял его с бесправным животным, но сейчас он был не против наконец утолить свою «жажду», не обращая внимания на ранги. Гарденцы никого из граждан Круга Распределения никогда и за людей-то не считали. Весь мир делился на народ Империи и чужих. Поэтому напарываясь на дарийские корабли или колонии простых ганицианцев, они уничтожали всех подчистую. Гарденцы имели склонность к поистине демонической, параноидальной жестокости, которую люди из Круга не могли ни понять, ни осознать, пока не столкнулись с ними в военное время. Тогда отрицавшие насилие дарийцы взялись за оружие, чтобы встать между этой черной чумой и простыми гражданами Круга, и, хотя мнения разделились, стоит ли им ввязываться в конфликт, официальное объявление войны Империей расставило все точки над «i». — Действительно, намного удобнее, — криво улыбнулся в ответ коммандер, глядя, как итто-каи освобождает себя от остатков одежды; и пребывающий в предвкушении Кё не почувствовал исходящей от него опасности. Знал бы он, что в данное мгновение в лице итто-каи, в его черных красивых глазах, коммандер видел всех тех имперцев, которые, точно так же, маниакально улыбаясь, насиловали до смерти ганицианских женщин, разносили на куски их детей, ради забавы засовывая им плазменные микрогранаты в рот, соревнуясь, кто больше убьет народу голыми руками. Те тоже любили использовать мечи. Коммандер мог еще хоть как-то понять, что пленных дарийцев, мужчин и женщин — офицеров и солдат космофлота, — уродовали до неузнаваемости и выбрасывали в шлюзы. Но так измываться над мирным населением было за гранью добра и зла! Имперцы, попадая в колонии Круга Распределения, к которым не успевал подойти дарийский флот, словно сходили с ума, безнаказанно измываясь над жителями, вырезая их точно скот. Мужчина до сих пор вспоминал место, где остановились «отдохнуть» после дальнего перехода несколько кораблей Гарденской Империи. В то время он только начинал служить во флоте. Сигнал бедствия научная станция Круга Распределения отправила почти сразу, как к шлюзам начали подходить стальные «иглы» гарденского флота. На орбитальной станции работали и жили семьями около двадцати тысяч человек — ученые, исследователи, обслуживающий персонал. Они десятилетиями изучали молодую звезду в дальнем квадрате, недалеко от границ Круга Распределения — таково было их задание. Коммандер помнил всё, будто это случилось вчера: как сперва десант обследовал пустую, на первый взгляд, станцию, как долго дарийцы не могли понять, где же все люди. Ему стало дурно от вида тел, сваленных на станции «Высокий берег», в огромные контейнеры для утилизации отходов. Руки, ноги, головы… Кровавое месиво. Флот опоздал на месяц, физически не имея возможности отправить ближайшие к точке назначения корабли быстрее, чем работают их двигатели, и за этот месяц там не осталось почти никого. Тогда еще юного дарийца, первый год служившего пилотом, вывернуло прямо в шлемофон, забрызгав щиток обзора изнутри. Бессонница военным Распределения, нашедшим жителей, точнее то, что от них осталось, была обеспечена. Немногие выжившие рассказывали кошмарные вещи о зверствах гарденцев, и тогда стало ясно, что договориться с Империей невозможно. — Что ты застыл, Иораи? — Кё призывно похлопал рядом с собой. Если бы он знал, что сейчас творится в голове у его пленника, то не улыбался бы так расслабленно, мечтая выпустить на волю свой член, а судорожно схватился бы за меч и постарался успеть первым, и то вряд ли бы ему это помогло. Блондин улыбнулся. Дарийцы физически более сильные, выносливые, регенерировали быстрее и были хорошо приспособлены для службы в космосе, и Кё не знал самого главного — его враг абсолютно здоров, несмотря на то, что на теле красовались не до конца зажившие шрамы. Отношения между мужчинами среди граждан Распределения не считались чем-то обыденным, и если бы капитан имел хотя бы примерное представление о том, чем живут целыми днями люди, против которых они так яростно воюют, то распознал бы обман. Сатори был возбужден, и его совершенно не волновало, что в этом плане его потенциальный любовник «спокоен». Дариец сделал несколько шагов вперед и забрался на узкую койку. Места было мало, так что блондин перекинул через него ногу, усаживаясь на горячие мускулистые бедра. Кожа к коже. Сатори обожгло это прикосновение, завела сама поза. Он уже воображал, что тот будет сверху, станет принимать его в себя, но агрессивно, насаживаясь на его изнемогающий член, но Торн сидел и наблюдал за ним, не двигаясь с места. Два обнаженных человека застыли, глядя друг на друга, и их взгляды были совершенно разными. Сатори оперся на руки за спиной и привстал, намереваясь потянуться за поцелуем. — Так и будешь си… Окончить фразу Кё не удалось — короткий, снизу-вверх, чудовищной силы удар локтем вырубил его. Для верности коммандер приложил гарденца еще разок, содрав о красивую челюсть кожу на костяшках. Главное было не переборщить, иначе монитор биоритмов поднимет тревогу, когда не найдет в показаниях данные о сердцебиении, отправлявшихся в реальном времени на главную консоль медчасти. Нащупав на капитанском запястье коммуникатор, блондин поспешно снял его, закрепив на себе, и тут же отключил голосовую идентификацию, чтобы все запросы обрабатывались только в текстовом режиме. Подтянув итто-каи к месту, где за панелью скрывалась ниша для хранения, он вставил его большой палец в выемку для считывания отпечатка. Створка тихонько скользнула в сторону, и Торн вытащил кобуру с лучевым пистолетом, которую итто-каи обычно носил параллельно с катаной. Закрепив ее на поясе, он отволок гарденца обратно. Военнослужащие, в отличие от пленников, не пользовались фиксаторными ремнями во время сна. Спальники в комфортабельных офицерских каютах крепились к койкам и застегивались доверху, не давая во время дрейфа улететь с места, поэтому Сатори пришлось связывать тем, что попалось под руку. А под руку попалась рубашка, несколько дней назад презентованная Торну «с барского плеча». Разорвав ее на узкие лоскуты, дариец накрепко скрутил итто-каи, затем затолкал ему в рот кляп из остатков ткани и закрыл его в спальник, отвернув лицом к стене. Так с порога каюты на какое-то мгновение могло показаться, что гарденец спит. Они с Кё были примерно одного роста, быть может, с разницей в пару сантиметров, поэтому одежда Сатори пришлась ему впору. Пригладив волосы, Торн остановился у двери, глубоко вдохнул, выдохнул и поднес руку к считывателю. Здесь особый доступ не требовался, достаточно было именного коммуникатора, чтобы покинуть каюту, но подсознательно он всё равно ждал тревоги. Доля секунды на снятие блокировки с двери, и, когда створка открылась, он уверенно и уже абсолютно спокойно зашагал по коридору в сторону платформы, ведущей к уровню, где располагалась кают-компания. Дариец не был уверен в том, что по пути ему никто не встретится, поэтому вытащил пистолет из кобуры и снял с предохранителя.