be my mistake

Я с радостью разобью свое сердце ради тебя

Когда все действительно хорошо, и мир кажется удивительным. Не так ли? Словно каждый день лучше прежнего, а в груди столько трепета, что хочется свернуть горы или достать самую яркую звезду с неба, — будто это все сплошные пустяки. Потому что взволнованное сердце укутано в теплый ворсистый плед лилового цвета и готово вот-вот покорять недосягаемые вершины — любить, любить, любить. Готово бросить себя на растерзание судьбы, лишь бы в конце получить долгожданные эмоции и ошеломительную улыбку, превращающую его любопытную мышцу в сплошной ураган невероятных чувств. Все точно в порядке? — Я вижу, у тебя все налаживается, Чимин-а, — с теплой улыбкой на морщинистом лице констатирует Дэмьян. Он плавно передвигается между огромными столами, вытирая хлопковым полотенцем деревянные столешницы, стараясь избежать любой, даже незначительной пыли. Кажется, с возрастом он становится все больше перфекционистом и чересчур дотошным. Его хромота в последнее время становится более явной и значительно болезненной, и Чимин действительно начинает переживать о его самочувствии. Этот человек на самом деле заслуживает всего самого лучшего. И если бы только он мог, то подарил бы ему так много, чтобы вернуть этот замечательный блеск в его теплых карих глазах. — Я очень на это надеюсь, — смущенно воркует Чимин, пока расставляет заполненные салфетницы на свободных столах. Он чувствует, как предательский румянец постепенно расползается по его щекам и плавно переходит на шею, окрашивая ее в какой-то неестественный ярко-розовый. Эта тема для него на самом деле является щекотливой, даже слишком, потому что его глупое сердце как ненормальное трепещет лишь об одном упоминании о любимом мужчине, по которому он так сильно успел соскучиться за такое короткое время! Но он ничего не может поделать со своим чересчур чувствительным организмом, что может лишь только требовать, а слово «нет» вряд ли имеет для него хотя бы какое-то значение. Поэтому ему лишь остается удовлетворительно кивать, скрывая свои смущенные глаза под челкой, и продолжать свою незаконченную работу, что сама себя точно не сделает. Мысли о Чонгуке его слишком отвлекают и выводят из равновесия! Нужно попытаться взять себя в руки. Благо, посетителей сегодня не очень много. Может быть, причина кроется в хорошей погоде, где так приятно кутаться в теплый шарф и легкую куртку, брать с собой горячий кофе на вынос и вдыхать поглубже в легкие этот пряный аромат улицы с нотками, отдаленно напоминающими ему недавний костер. А, может быть, влияет обычный будничный день, когда выходные не за горами и каждому хочется провести остаток трудового дня дома, нежась в уютной постели с любимым человеком и больше ни о чем совершенно не заботясь. Поэтому к половине десятого в кафе остается всего лишь одна уединённая парочка, что дарит друг другу влюбленные улыбки и нежные касания. Сразу невооруженным глазом видно, что они недавно вместе, а, может быть, буквально несколько дней назад впервые взялись за руки или поцеловались. Это мило. И Чимин сам не замечает, как за разглядыванием его застенчивое лицо озаряет скромная улыбка, всего лишь уголками губ, но он искренне радуется за двух влюбленных. Ему хотелось бы также. Но когда он отводит свой любопытный взгляд, не желая привлекать к себе ненужное внимание, тот сразу же натыкается на сгорбленную фигуру Дэмьяна, скорчившегося от в миг стрельнувшей боли где-то в позвоночнике. Тот, едва удерживаясь на ногах, неуверенно прислонился к стойке и пытается выровнять свое сбившееся дыхание, делая глубокие вдохи и выдохи. Но, видимо, получается не очень, по тому, как невесело усмехается мужчина, где пот льется градом по его измученному лицу, и как пальцы на его руках каждый раз подрагивают от нового приступа боли. И его сердце просто сжимается в размерах от того, каким сразу маленьким кажется такой сильный человек. Только вот сколько же там, в его скромной душе, скрывается болезненных шрамов, мучающих его сутками напролет, что постоянно кровоточат и гноятся из-за вечно расходящихся швов. Этот человек заслуживает весь мир, а не вечного одиночества, кутающего его со всех сторон и падающего на его плечи тяжелым грузом. Правда, Чимин не знает всех подробностей его личной истории. Лишь какие-то кусочки головоломки и ее небольшие части, которые он уже после складывал в целостный образ, запятнанный чужой памятью. И ему казалось, что он сам проживал те тяжелые события прежних лет, когда один человек превращался в безжизненный пепел, а его семья смотрела на него пустым презрительным взглядом; где возводились ледяные скалы и разрушалась жизнь под натиском безразличных чувств, сводящих с ума. Почему жизнь так жестока? Его история началась с того момента, когда ему было около двадцати четырех лет. Именно в том возрасте он покинул родной дом, оставив пожилых родителей на произвол судьбы, и умчался восвояси, в надежде познать изумительный мир, полный стольких изысков, и снять с себя, наконец, оковы ответственности, когда приходилось сутками напролет сидеть с младшими братьями и сестрами. Вначале все шло действительно неплохо — на карманные деньги он смог промотаться по нескольким Штатам, поглазеть на здешний народ со своими особенностями нации и обычаями, впитать в свои поджилки иную кровь и поплыть дальше, хотя средства едва-едва удерживались в его кармане. Так он и оказался в небольшом городке Чешской Республики — Брно. Там он встретил свою любимую женщину, чье имя так и не было раскрыто. Та была божественно красива, по тем временам, необыкновенная женщина с точеной фигурой и вольным характером. У них все развивалось стремительно — вот они познакомились, а уже через месяц заключили свой союз. В браке они прожили около десяти лет, что достаточно долго, а после она собрала свои вещи, забрала их двух сыновей и умчалась туда, где бушует ураган и слышен лишь шум диких волн. А он по воле судьбы остался там, подобно выброшенной на берег рыбе — бездыханной и никому не нужной. Тогда это все казалось нереальным и ненастоящим. Но жизнь действительно жестока. Однако даже спустя года, он чувствует себя также паршиво. Потому что вновь полюбить уничтоженное сердце не смогло, да и он, если честно, не хотел. Скитался по вечным странам, изучал новые города, пока его судьба не примкнула сюда. Здесь воздух почему-то показался каким-то не таким, родным что ли. И вот спустя несколько лет здесь возвышается его собственное кафе с яркой неоновой табличкой, только вот сам он загибается ночами напролет от приступа очередной боли, когда позвоночник скручивает на сто восемьдесят градусов, а внутренности выворачивает наизнанку. И никто не может ему помочь. — Снова спина? — подойдя поближе к Дэмьяну, осторожно спрашивает Чимин, поглаживая его по ссутулившейся спине. Его руки осторожно касаются позвоночника, в надежде, что хотя бы такие незначительные движения помогут смягчить мучительные боли. — Чертова грыжа, — грустно усмехается мужчина, присаживаясь за свободный столик. Он пытается ободряюще улыбнуться, словно это не он сейчас разваливается на части и не его израненное сердце скитается подобно выбившему страннику. Но получается не очень. — Эта осень сведет меня с ума. — Может быть, я что-то смогу для Вас сделать? — с мольбой в глазах уточняет русоволосый. Ему на самом деле очень хочется помочь. Даже если он не сможет до конца унять ноющие чувства, полные одиночества и печали, но хотя бы немного смягчит. — Ты и так слишком много для меня делаешь, — отмахивается Дэмьян, отрывая взор от взволнованного светловолосого юноши и устремляя свой взгляд куда-то вдаль, где пестреют осенними красками улицы, а на город плавно опускается глубокая ночь с густым туманом. Потому что этот мальчишка с добрыми глазами и ласковой улыбкой заставляет чувствовать себя таким нужным и значимым, словно этот ребенок — его, даже если на деле все совсем не так. Как такое возможно, что совсем чужой человек может заменить всю семью, которую так сильно хотелось видеть изо дня в день? Лелеять и любить всю жизнь, нося на руках и сдувая пылинки? Чимин ничего на это не отвечает. Хотя его поджатые пухлые губы сложно упустить из виду и этот кнопочный нос, что он так мило хмурит в недовольстве. Но лучше так, чем вновь чувствовать себя таким потерянным и жалким, когда собственная семья его оставила на произвол судьбы, умчавшись куда-то на север. Он справится сам, даже если сил едва ли хватает на беспокойный сон. Держал себя и свои вырывающиеся эмоции столько лет, стерпит и еще столько же. Потому что у него есть только он сам. И разве стоит еще кому-то открывать свое сердце, чтобы после остаться с зияющей дырой посередине и растоптанными чувствами тут и там? Нет, пусть лучше все будет так, как есть. Некоторое мгновение они погружаются в расслабляющуюся атмосферу ночного кафе. Спокойно, тепло и очень даже уютно, даже если на стульях напрочь истерлась мягкая подушка, а спинки достаточно больно впиваются в лопатки. Но это все кажется таким мелочным и ничего не значащим, что можно так просидеть еще несколько часов, а, может, и даже суток. Просто, все так по-осеннему. Дэмьян ковыряет ногтем неровную поверхность деревянного стола, а Чимин просто не отрывает глаз от разглядывания своих пальцев, что в тусклом свете люминесцентных ламп выглядят еще меньше и пухлее. Его это действительно очень злит и раздражает. Но он умело пытается подавить свои глупые эмоции. На фоне играет приятная и ласкающая уши малоизвестная кантри композиция, а последние клиенты и вовсе уже покинули заведение. Становится настолько тихо, что Чимин может слышать ровное дыхание Дэмьяна напротив и биение собственного сердца. Пока стук в окно резко не выводит каждого из них из оцепенения. Потому что мужчина чуть ли не чертыхается от испуга и начинает выпускать из своего рта не очень-то культурные словечки, пока он просто прикрывает свой рот ладошкой, чтобы заглушить заливистое хихиканье. Потому что сказать, что Чимин удивлен, — это будет преуменьшением. Потому что по ту сторону стоит самый красивый мужчина в его жизни с этими глубокими глазами лани и ласковой улыбкой, согревающей его сердце. Тот костяшками пальцев осторожно барабанит по хрупкому стеклу, привлекая к себе внимание, а ему просто остается лишь краснеть и нервно покусывать губы, краем глаза замечая одобрительную улыбку Дэмьяна. И сейчас ему так сильно хочется сорваться с места, снять с себя чертов фартук, бросив его куда-то за стойку, и просто выбежать на улицу всего лишь в одном свитере, чтобы, наконец-то, кинуться в объятия того, кто смотрит на него, как на самое драгоценное в своей жизни. Только вот он видит перед собой тоже самое. Как ему только хочется расцеловать это красивое лицо! И неважно, что это первое, что приходит ему в голову! Но пока что ему остается показывать Чонгуку на пальцах, что ему осталось отработать около десяти минут, а после он будет совершенно свободен. Как же его раздражают короткие и пухлые мизинцы! Тот на его заявление просто кивает и дарит ему самую очаровательную улыбку, где на переднем плане лишь белоснежные кроличьи зубы, в которые он так сильно влюблен. Кажется, его сердце просто сейчас остановится. И его придется отсюда выносить! — Ты можешь идти, Чимин, — прерывая милые действия светловолосого мальчика, спокойно говорит мужчина. — Но моя смена еще не закончилась, — недоумевает младший, так и застывая в забавном положении, хотя видит в глазах напротив лишь бесконечную уверенность и заботу, что так и ластится через край. И ему так хочется поймать ее в свои ладони, чтобы после бежать со всех ног в свой маленький мир, ограниченный лишь им и своим любимым мужчиной. Как ему только его не хватало. Разве можно так сильно любить? Чонгук, тем временем, верно ждет снаружи, совершенно не возражая, что придется потоптаться на месте, немного померзнуть, потому что джинсовая куртка в такую погоду совершенно не защищает. Но разве это имеет значение, когда буквально через несколько минут его будут греть маленькие ладошки в его и ослепительная улыбка мальчика, что заставляет его сердце трепетать как ненормальное и прыгать в груди, словно где-то рядом возвышается огромный батут с натянутыми подушками? — Ты сегодня хорошо постарался, и ничего не случится страшного, если ты на несколько минут уйдешь пораньше, — пожимает плечами старший мужчина, одаривая мальчишку доброй улыбкой. — К тому же, ты же не хочешь, чтобы твой молодой человек простудился в такую погоду? А Чимину остается лишь уверенно качать головой, кидая в сторону начальника бесконечные благодарности, и бежать в подсобку, чтобы, наконец, схватить свои вещи и выбежать со всех ног на улицу, где его смиренно дожидается Чонгук. Фартук летит куда-то в шкаф, пока он небрежно надевает на себя теплый вязаный голубой свитер и кожаную куртку, наматывает на шею огромный желтый шарф, из-за которого он так сильно похож на цыпленка или яркое солнце, закидывает сменную одежду в сумку и мчится со всех ног наружу, не забыв на прощание помахать Дэмьяну, что безудержно смеется над его детским поведением. Но что он может сделать, если так сильно хочется быть рядом со своим мужчиной? И кажется, даже воздух становится другим, когда он замечает около кафе задумчивого Чонгука, что лениво что-то листает в своем телефоне и совершенно не обращает своего внимания на окружающий мир. Хотя стоило бы! Но он кажется таким ребенком в этих мешковатых спортивных штанах, свисающих со всех сторон, и огромной джинсовой куртке, которая напрочь скрывает от взора его безупречное тело. Боже, как Чимин его только любит. Но в тоже время, его серьезный взгляд и тяжелая аура делают его таким недостижимым и своевольным, что по телу бегут бесконечный мурашки, а пульс учащается до отметки сто двадцать пять, где у него уже явно что-то не в порядке. Но это все неважно, потому что хочется побыстрее оказаться с ним. Но Чимин неуверенно мнется на месте, не зная, как сообщить своему мужчине о своем присутствии. Не может же он просто кинуться в его объятия?! Ему не нужен сердечный приступ и остановка любимого сердца! Поэтому, отбросив все предрассудки и глупые сомнения, он уверенной походкой направляется к высокой задумчивой фигуре, сокращая между ними никому ненужное расстояние, едко царапающее кожу. Потому что хочется быть лишь ближе и ближе, где воздух становится горячим и слишком сладким, а в звездном небе появляются воздушные теплые кольца из-за их огромных сердец, бьющихся в одном ритме. Господи, кажется, он безвозвратно влюблен. Привстав на цыпочки, Чимин осторожно подкрадывается сзади и закрывает своими теплыми ладошками чужие глаза, надеясь, что не сильно этим напугает Чонгука, и тот ему в попытке обороны хорошенько не наваляет. И его совсем расстраивает, что тот ничуть не кажется потрясенным, даже наоборот, заливисто смеется, вызывая вибрации в его влюбленном сердце, и тянет его на себя, переманивая на свою сторону. — Детка, я узнаю твои миниатюрные ладони где угодно, — хохочет старший, затягивая насупившегося русоволосого в свои крепкие объятия. О, эти поджатые губки и опущенные глазки с длиннющими ресницами творят с его мышцей что-то невообразимое. Такой ребенок, что хочется его укрыть в своей джинсовой куртке, больше никому не показывая, и целовать каждую деталь на его безумно красивом личике, — начиная от симпатичных родинок и заканчивая умопомрачительными пухлыми губами. — Я хотел сделать тебе сюрприз, — грустно признается Чимин, пытаясь совершенно не обращать внимание на то, как хватка на его талии становится лишь сильнее. Его губы самопроизвольно складываются в милую трубочку, и он изо всех сил пытается игнорировать воркующий шепот старшего около своего ушка. Нет, этот несносный мужчина сведет его с ума! Окончательно. Навсегда. И безвозвратно. — Ты так и сделал, — касаясь губами мочки, ласково шепчет мужчина. И младший соврет, если скажет, что не превратился в лужицу от этого сладкого голоса, что по щелчку пальца согрел его взволнованное сердце. Сразу становится так спокойно и тепло, что ему хочется укутаться в старшего как в самый теплый плед, и больше никогда-никогда не покидать его объятий, превращающих его в бесформенное желе. — Я так скучал по тебе, детка. Господи, как Чимин влюблен в этот голос с нотками хрипотцы. Можно он будет слушать его в своем плейлисте на повторе? Чонгук осторожно приподнимает опущенное личико своего мальчика за подбородок, желая, наконец, поближе увидеть свое сокровище. И сразу же пропадает, канув в пропасть, когда видит эти затягивающие кофейные глаза и чертовски пухлые, наливные, ярко-розовые губы, которые просто стоит запретить законом. Тот смотрит на него с такой верностью и неповторимой покорностью, что он просто разваливается на части от понимания того, что этот шедевр весь его — с ног до головы. И он просто улыбается, искренне и так нежно, даже не пытаясь сдерживать рвущуюся наружу улыбку и губы, что так сильно хотят прикоснуться к чужим, что на вкус как сахарная вата жарким летом. — И я, — выдыхает Чимин, чувствуя, как дрожит. Но вовсе не от холода — нет, а от горячих рук, что так умело пробрались под его свитеры и гладят его бока вместе с чернильной надписью слева, что, кажется, горит адским огнем под нежными прикосновениями. Его это настолько сводит с ума, что он словно превращается в патоку, тая в чужих умелых руках и таких необходимых объятиях в любое время суток. Он пропал и знает, что ничто не сможет его вернуть к нормальной жизни. Потому что в голове лишь Чонгук, Чонгук, Чонгук. Глубокие глаза лани, смотрящие на него с такой любовью, и аккуратные обветренные губы, которые так сильно хочется поцеловать. Так сильно, что у него зудят колени и поджимаются пальчики на ногах в любимых конверсах. Его щеки ласкает знойный осенний ветер, окрашивая их в светлый оттенок розового, но для него это сейчас настолько неважно, что он готов оставаться на холоде часами, лишь бы это означало, что с ним рядом обязательно будет его мужчина. Кажется, что он задохнется, если сейчас же на его губах не будет чонгуковых, самых сладких и самых родных, самых вкусных и самых чувственных. Даже если тот постоянные забывает их увлажнять бальзамом, что он оставил на его прикроватной тумбе. Какой непослушный! Но об этом он будет переживать после. Потому что сейчас он сам жмется ближе к Чонгуку, совершенно наплевав на окружающих и весь мир, что остается где-то позади, исчезая в наступающей сентябрьской ночи, где прохладный ветер стирает совершенно все, оставляя лишь их, таких голодных и бесконечно влюбленных. Им ничего не нужно говорить или доказывать, чтобы чувствовать сильную связь между ними, притягивающую их как магниты, потому что та раскрывается в каждом мимолетном действии, каждом касании и каждом поцелуе, подаренном друг другу. И это говорит намного больше, чем просто слова, лишь не значимо ласкающие слух. Потому что их обезумевшие сердца, что бьются в одном бешеном ритме, отстукивая дикую чечетку, хотят соединиться в одну сеть из драгоценного белого золота и сверкать с первым снегом при ярком ленивом солнце, целующем их румяные щеки. Это волшебно. Кажется, весь мир останавливается, когда они смотрят друг другу в глаза и собирают все звезды, что падают из их возбужденных глазниц, покрытых лишь дымкой страсти и нотками озорства. Потому что блеск родных глаз, сверкающих в свете полной луны, делает их такими счастливыми, что они, не удержавшись, трутся своими носами и мило хохочут, целуясь как эскимосы. И поэтому их губы находят друг друга сами, не пользуясь никакими подсказками и помощью Сири на айфоне. Несколько раз осторожно и коротко Чимин касается своими изголодавшимися губами полуоткрытых губ старшего, что так завораживающе выглядят в обласканном свете луны, каждый раз слегка отрываясь, чтобы заглянуть в излюбленные глаза. Только там безлюдный океан соединяется со звездным небом, стирая все границы и превращая два чуда света в совершенно новый мир, созданный для них двоих, где крошечные светила плывут в глубоких просторах темно-синей воды. И он позволяет себе продолжить, когда вновь припадает к порозовевшим губам, едва-едва дотрагиваясь и иногда позволяя себе прикоснуться к ним своим языком. Он замечает, как нежно трепещут длинные ресницы, как щеки любимого мужчины приобретают чуть заметный румянец и, господи, за что он заслужил такое зрелище? Все начинается с мягких чмоков в уголок губ и куда-то посередине, нескольких улыбок и сокращения расстояния до минимума. А после весь воздух будто бы сгущается, превращая атмосферу в тягучую патоку с хрустящей корочкой, оседающей на их волосах. Потому что юркий чонгуков язык вторгается во влажный чиминов рот, словно это его родной дом, уютное пристанище и его вечная надежда. А Чимин не против, даже наоборот, сильнее размыкает белоснежные зубы и позволяет этому младенцу пробраться в свое святилище, поработить его, поставить на колени и сделать его греховным, податливым и навсегда покорным. Он сам падает в логово зверя, намеренно ища с ним встречи, чтобы отблагодарить за немыслимое наслаждение и усладу, разливающуюся где-то внутри, около самого сердца, бьющегося в ускоренном ритме. Его миниатюрные пальчики удобно устраиваются на широких плечах, надеясь отыскать в них опору, потому что собственные ноги уже не держат и чонгуковы руки на его талии, что готовы вот-вот проломить его ребра, тоже совершенно не помогают. Но ему нужно больше и больше, поэтому он приподнимается на цыпочках, чтобы позволить чужому языку творить чудеса и углубить этот жаркий поцелуй до красной отметки «стоп», а после поудобнее обхватывает ладонями шею Чонгука, чувствуя, как тот расслабляется под его прикосновениями. Замечательный. Они целуются медленно и лениво, словно весь мир может подождать, когда их губы, будто в первый раз, исследуют друг друга. И хотелось, чтобы это ощущение длилось вечно, никогда не заканчиваясь, но в тоже время казалось, что они больше не выдержат, просто сломаются, растекутся как клубничное мороженое, если такое изумительное блаженство продлится еще хотя бы одну минуту. Поэтому Чонгук первый разрывает сладкий поцелуй, уже мысленно проклиная себя и искренне жалея, что на его губах больше не ощущаются чиминовы, невообразимо мягкие и пружинистые. Он осторожно прижимается к чужому лбу, игнорируя, когда из милого ротика вырывается недовольное хныканье, прикрывает глаза и просто пытается отдышаться, когда его мысли до сих пор продолжает занимать лишь Чимин и его ошеломляющие флюиды, просочившиеся под его кожу в каждую его мизерную клеточку. — Детка, ты не представляешь, как тяжело мне было остановиться, но мы должны это сделать, — шепчет в самые губы Чонгук, чувствуя, как Чимин заливисто смеется и толкает его в плечо, избегая очередного чмока. Теперь уже ему хочется скулить из-за недостатка внимания и касаний, когда вновь так сильно хочется ощутить на своих губах чужие. Кажется, это замкнутый круг. — Да, ты прав, — укладывая голову на сильное плечо, соглашается русоволосый. Он чувствует, как старший утыкается своим носом в его макушку и начинает гладить его спину подушечками пальцев, вызывая приятную дрожь, и он ощущает, как его тело обмякает и расслабляется в таких умелых руках. На его лице сияет застенчивая улыбка, но он решает скрыть ее в чонгуковой джинсовой куртке, вдыхая поглубже в легкие аромат его кондиционера для белья, что уже действительно стал таким родным. — Тогда, нам стоит зайти в продуктовый магазин на пути к моему дому, а после нас ждет вкусный ужин, — мурлычет Чонгук, целуя шелковистые волосы, так сладко пахнущие карамелью. Как же он обожает этот запах. — Ммм, ты сегодня шеф-повар? — игриво уточняет Чимин, крадя последний поцелуй с поджарых приоткрытых губ своего мужчины. Тот выглядит ошеломленным его выходкой и немного растерянным, только вот мгновение спустя сам тянется к любимому личику, чмокая кнопочный носик, красивые полумесяцы с длинными ресницами и прикусывая до жути божественные губы, которые никогда не хочется выпускать из своего рта. — Когда мы придем домой, ты обязательно все узнаешь. А Чимину остается лишь наигранно закатить глаза и позволить захватить свои миниатюрные ладони в чужие, большие и чересчур горячие. Чонгуковы длинные пальцы в миг переплетаются с его, и он просто внутри визжит от того, как же приятно это невообразимое чувство. И этот предательский румянец! Но как бы он не старался его скрыть, старший его все равно его замечает, и, просто также лучезарно улыбаясь, тянет в свои медвежьи объятия, совершенно игнорируя любые сопротивления. Так они и идут весь путь — постоянно целуясь и обнимаясь на каждом шагу. До магазина они доходят без происшествий, но так и не расплетая рук, словно любое исчезновение кожи к коже сделает их, по крайней мере, несчастными или просто не позволит организму нормально функционировать, сжимая в тисках. Но ни одного из них это не смущает, поэтому они блуждают между нужных стеллажей, пока Чонгук забивает корзину верхом разнообразными продуктами, напитками и алкоголем. А Чимин лишь плетется где-то рядом, глазея над задумчивым мужчиной, что так привлекательно закусывает свои тонкие губы, сдирая тонкую кожицу, и видит бог, как только он хочет хлопнуть его по губам, а после до смерти зацеловать. Но он этого не делает и просто продолжает смиренно шагать с ним в ногу сначала к кассе, а после уже прямиком к нему домой. И погода сегодня действительно шепчет. Несмотря на то, что он постоянно утыкается своим кнопочным носом в огромный желтый шарф, пропадая там практически с головой, ему все равно очень тепло, и он был бы даже не против прогуляться так под безлюдным улицам всю ночь напролет, обсуждая глубокое звездное небо и постоянно держась за руки со своей любовью. Кажется, он ставит пунктик в своей голове, чтобы после это обязательно воплотить в жизнь. Дорога домой оказалась действительно тихой. Каждый погружен в свои мысли: кто-то парится над рецептами, что можно приготовить на скорую руку, а кто-то переживает о том, в каких же они отношениях. Да, Чимина до сих пор беспокоит эта проблема, и он еще ни разу не выкинул ее из своей светлой головы. Потому что Чонгук совершенно не свободный, тот до сих пор еще в тесных узах с Тэхёном, и он так и не знает, что между ними будет дальше. Он чувствует всем своим влюбленным сердцем, что с каждым днем они становятся к друг другу лишь ближе, когда расстояние становится все меньше, напрочь стираясь в темноте комнат, а губы все чаще встречаются при любой возможности, где каждый упивается этим сладким моментом. Это кажется таким правильным и таким родным, что порой он просто забывает о том, что между ними есть какие-то преграды. Потому что еще немного, и его жесткая плотина прорвется, затопив всю округу, а он отдаст свое сердце замечательному мужчине с глубокими глазами лани и очаровательной улыбкой, вызывающей его ответную. Чимин знает, что с каждой минутой, проведенной вместе, он все больше доверяет себя Чонгуку, не только духовно, но и в интимном плане, потому что еще чуть-чуть и он будет совершенно готов испытать то самое, что так вяжет на его языке, но никогда не произносится вслух. Сначала русоволосый этого дико боялся, остерегаясь как огня, переключая каналы с постельными сценами и перелистывая страницы в книгах, когда речь шла о том, к чему он был совершенно не готов. Но сейчас его тело реагирует на близость со старшим совсем иначе, словно оно расцвело самым красивым цветком, словно бабочка вырвалась из своего кокона, потому что в голове лишь мелькает мысль «ближе» как зеленый свет светофора, и он ничего не может с собой поделать, кроме как сдаться безумным чарам и позволить запятнать свою девственную кожу и то место, где еще не касался никто. И он знает, что это сделать должен только лишь Чонгук. Только он и больше никто. Но было бы все гораздо проще, если бы они были на самом деле вместе. Тогда не было ненужных гложущих мыслей, не было бы в их жизни Тэхёна, что в любой момент мог бы появиться и выставить его за дверь, а ему бы осталось лишь собирать свое разбитое на осколки сердце и мечтать только во снах, что он еще вместе с розововолосым и до сих пор ощущает жар его бархатной кожи. Было бы все проще. Но это ведь жизнь, не так ли? И неизвестно, какой путь она примет дальше. Поэтому со своими мыслями он даже не замечает, как они доходят до уютной квартиры старшего и уже топчутся около двери, где Чонгук ищет по своим карманам ключи. Да, долго же он витал в своих мыслях, но даже если старший и заметил, то ничего об этом не сказал. Тот просто спокойно открывает перед ним дверь, жестом пропуская его вперед, а сам заходит после, когда он уже снял свои конверсы, мирно составив их около комода, и идет дальше, бросив свои вещи на диван. А Чонгук сходит с ума от того, как правильно он смотрится в его квартире, словно они делят этот мир на двоих, словно больше существует никого, только лишь их любовь и они сами. Это удивительно, как один единственный человек смог поменять его мировоззрение с ног на голову. Ведь буквально еще четыре года назад он не мог даже представить, что в жизни все может быть так — легко и просто, когда люди могут понимать друг друга с полуслова и полувзгляда. Он никогда до этого не верил в судьбу. Да, знал, что бывает что-то в жизни свое, что предначертано кем-то свыше, что просто подарено богами, как самая дорогая ценность. И тогда розововолосый не мог себе представить, что этим будет этот миниатюрный мальчик со сладким именем Чимин, что так щекочет его нёбо, стоит лишь прошептать на кончике языка священную смесь букв. Это все до сих пор кажется нереальным сном, из которого он никогда не хочет просыпаться. — Я бы хотел принять душ, — неуверенно топчась на месте, бормочет Чимин, отводя смущенный взгляд на какую-то рамку с фотографиями на столе, лишь бы только не пропадать в безумно красивых глазах старшего. Иначе он уже не сможет оттуда выплыть и потеряет все связи с реальностью, утонув в темноте ночи таинственной радужки. — Конечно, — улыбаясь, соглашается Чонгук. — Я пока что займусь ужином. Буду ждать тебя здесь. Чимин дарит в ответ застенчивую улыбку, пряча за челкой свои смущенные глаза, а после идет прямиком в ванную комнату, надеясь, наконец, принять расслабляющий душ. Как же долго он о нем мечтал. И вода кажется действительно хорошим решением, потому что уставшие мышцы мигом расслабляются от массажной лейки, целующей его бархатистую кожу. На полке он находит новенький банный набор, где ярко-желтая махровая мочалка и несколько гелей для душа с разными приятными ароматами, особенно запах смеси розовых грейпфрутов, бергамота и ладана. Его глаза машинально закрываются, пока он замыливает свое тело тягучей жидкостью и наполняет уютную комнату пряным ароматом, вызывающим в его теле легкие мурашки и возбуждение, что теплится где-то внизу живота. Миниатюрные пальчики поглаживают свой подтянутый пресс, разглаживая упругие мышцы, постепенно поднимаются выше к груди, нечаянно (или нет) задевая затвердевшие ореолы, и тянутся к чернильной надписи, где мягкие подушечки обводят каждую букву. Он знает ее расположение наизусть, знает контур каждой выведенной мастером буквы, ее размер и то, где она так сверкает на его золотистой коже, привлекая внимание. И совершенно не удивлён, что Чонгуку так сильно она нравится. Так хорошо и комфортно, что Чимин искренне жалеет, когда открывает свои заплывшие глаза и встречается сразу в огромном зеркале со своей обнаженной фигурой, сияющей в ярком свете софитов. Боже, почему его сейчас это так заводит. Потому что он сам не замечает, как его крошечные ладони плавно спускаются ниже, очерчивая свою стройную линию V-мышц и двигаясь дальше, где его бедра так ждут его внимания. Он не решается прикоснуться к своему возбуждению, погладить свой постепенно вставший член, потому что хочется чувствовать лишь огромные ладони своего мужчины, видеть игривый блеск в чужих глазах, когда он сам раскрывается перед ним, весь готовый совершенно на все. Лишь бы только видеть это восхищение в чонгуковом теплом взгляде и знать, что тот направлен лишь на него, что тому нравится это в нем все. Наверно, это помутнение, наверно, скоро наступит таинственное полнолуние, потому что его ловкие ручки тянутся куда-то за спину, едва прикасаясь к своим ягодицам и спускаясь все ниже и ниже, где между двумя упругими половинками зудит яркая розовая дырочка. От наслаждения его глаза прикрываются, длинные ресницы подрагивают, а сам он кричит в немом крике, широко раскрывая свой рот с до невозможности пухлыми розовыми губами, даже не зная, как чертовски он горячо выглядит, пока на пробу вставляет в себя короткие пальчики. Это ощущение кажется совсем новым, чем-то непонятным и так сложно его описать, что русоволосый просто теряется в этом моменте, думая, как он до такого опустился. Еще недавно он не мог даже подумать, что будет в чужой ванной комнате трогать себя пальчиками и представлять, что это делает с ним его великолепный мужчина. Почему-то именно сейчас в его голове вспыхивает «готов», и ему уже просто хочется побыстрее выбежать из душа, даже ничего не накинув, и со всех ног броситься в объятия Чонгука, шепча ему на ушко, что они могут стать ближе, как одно целое. Сегодня. Он помнит, как однажды они разговаривали поздно ночью в кровати, много обнимаясь и обсуждая их необъяснимое влечение друг к другу. И тот тогда явно дал понять, что не будет на него наседать и просить делать то, чего он не хочет. Потому что все должно случиться тогда, когда Чимин будет полностью готов, когда мысли соберутся в одну целевую массу, и он будет во всем сто процентов уверен, что этот священный день настал, когда их тела, наконец, познают вкус друг друга. И сейчас это кажется таким спонтанным решением, только вот что-то в груди, рядом-рядом с его сердцем, твердит, что ему нужно позволить отпустить себя и свои мысли, и позволить получить немыслимое наслаждение, где между ними лишь безумно сильные чувства, море любви и страсть, что льется в крови, румяня их бледную кожу. Они должны сделать это сегодня. Поэтому Чимин, включая душ на полную мощь, смывает с себя остатки воздушной пены, быстрее моет голову и выскакивает из воды, насухо вытираясь полотенцем. На секунду останавливаясь, он замечает в зеркале свои розоватые щеки, блестящие глаза и неестественно алые губы и именно сейчас действительно себе нравится. Кончиками пальцев он медленно дотрагивается до нижней губы, завороженно наблюдая, как та податливо мнется под его прикосновениями, и просто улыбается, чувствуя, как тепло распространяется во всему его телу. Как только хочется побыстрее поцеловать Чонгука! Накинув на себя огромную футболку старшего и свои спортивные штаны, русоволосый проверяет свой внешний вид, а после, когда убеждается, что все в порядке, спешит на кухню, откуда доносится ароматный запах жареного мяса и овощей. Кажется, он движется в нужном направлении только лишь по заманчивому аромату, блаженно прикрывая глаза и облизывая свои губы, как уже хочется вкусить еды, приготовленной его мужчиной. А старший в это время расставляет на стол большие тарелки, раскладывает столовые приборы и ставит пару бокалов, видимо, для вина. Чимин, стараясь быть максимально тихим, осторожно подходит сзади к Чонгуку, укладывая голову ему между лопаток и крепко-крепко обнимая его поперек живота. Тот сначала напрягается, не ожидавший такой внезапной ласки, а затем немедленно расслабляется, двигаясь навстречу заманчивым прикосновениям. Тот медленно поворачивается в его кольце рук, даже не пытаясь разорвать нежное объятие, укладывает свои горячие ладони на его скулы, поглаживая их подушечками своих больших пальцев, и просто клюёт его в приоткрытые губы. Это не длится долго, всего лишь несколько сладких чмоков, но таких вкусных, что внутренний голос внутри Чимина жалобно скулит от того, как же ему хочется снять со старшего мешающую одежду и просто валяться с ним в постели сутками напролет, ощущая мягкость и шелковистость его кожи, рельеф красивых мышц и касания, возбуждающие его до предела. — Здесь, конечно, нет ароматических свечей и разнообразных цветов, но, надеюсь, тебе понравится, — влюбленно шепчет в макушку Чонгук, целуя младшего за ушком. Он плавно разъединяет их объятие и, схватив мальчишку за миниатюрную ладошку, тянет его за стол. Тот на это отвечает лишь ласковой улыбкой, а после забирается на стул и остается смиренно ждать, что же тот приготовил. А розововолосый в это время аккуратно накладывает в тарелки жареную маринованную свининку, немного сладкого картофеля вместе с овощами и греческий салат с вкусным сыром, положив его специально побольше. И, боги, его сердце тает, когда он видит благодарную улыбку и глаза, в которых плещется океан звезд и взрываются огни красочных фейерверков, где на кончиках радужки лишь самая нежная любовь и чувства, которые хочется скрыть в своем сердце. Самое лучшее зрелище, какое ему только приходилось видеть. Для фона он включает невероятную Keep on loving you в исполнении Сigarettes After Sex, создавая на кухне романтическую атмосферу, щекочущую их магнитное притяжение. Хотя, это и ни к чему, потому что игривые взгляды и мимолетные касания кончиками пальцев говорят сами за себя. Вот так все и начинается. — Так, у тебя есть старший брат? — смакуя на языке сочную свинину, заинтересованно спрашивает Чонгук. Ему действительно не терпится узнать все о своем мальчике. И он сходит с ума от того, как мило падают влажные волосы на его глаза, как подрумянились его щеки от бокала красного вина и как его губы сладко расплываются в довольной улыбке, пока тот уплетает за обе щеки приготовленные деликатесы. Может быть, он так каждый день его будет баловать? — Да, его зовут Хосок, и он на три года старше меня, — жуя, спокойно отвечает Чимин, пока отрезает очередной кусочек свинины. Он блаженно прикрывает глаза и, сам того не замечая, расплывается в довольной улыбке, пока сочное мясо задорит его желудок, а сам он получает пищевое наслаждение. Потому что ничего вкуснее этого он никогда не ел!— А что насчет тебя? — У меня есть младшая сестра, — в подтверждении самому себе кивает старший, отпивая немного вина цвета бордо. — Если честно, мы не очень ладим. Знаешь, это история из разряда, когда одним ребенком в семье восхищаются, он — их гордость, а второй просто существует, они, конечно, тоже его любят, но это не то. Она красивая, успешная, профессиональная балерина в свои девятнадцать лет, помолвлена с каким-то парнем, старше ее лет на десять, но у них вроде как любовь. А тут я, занимаюсь бестолковым боксом, да еще и увлекаюсь мальчиками. Сплошной грех в семье. — И вы, получается, не общаетесь? — осторожно уточняет Чимин, неуверенно приподняв свои кофейные глаза. Он внимательно следит за каждой эмоцией на лице старшего, боясь, что эта тема может быть для него действительно болезненной и полной неприятных воспоминаний. Потому что - нет, он ни в коем случае не хочет давить на его раны, если они до сих пор сильно кровоточат и беспокоят, задевая его сердце. Но ничего не происходит. Только аккуратные брови на красивом лице сошлись в небольшую морщинку, делая его слегка суровым, а симпатичные розовые губы сложились маленьким бантиком, явно в недовольстве, но в целом тот остается спокойным, продолжает попивать из бокала вино и есть греческий салат, накладывая себе в тарелку побольше сыра. Какой очаровательный ребенок. И Чимин сам не замечает, как внутренне начинает ворковать от такого вида его мужчины. — Общаемся, правда, не особо часто. Мама иногда звонит, чтобы убедиться, что я еще жив и у меня хватает мозгов, чтобы посещать университет, — пожимает плечами старший, пока вытирает рот салфеткой. — В итоге, я не горю желанием довольно часто поддерживать с ними связь. А сестра просто считает меня ниже ее, поэтому она просто специально игнорирует мое существование. И Чимин не может скрыть, как болезненно сжимается его чувствительное сердце. Потому что ему хочется видеть на любимом лице лишь самую яркую улыбку, чтобы черные бездны все время сверкали в лучах задорного солнца, не скрывая своего очаровательного блеска, а сам он искрился бесконечным счастьем и радостью, даря их окружающим. Потому что он достоин всего мира, что должен падать к его ногам, а не такого странного отношения со стороны его семьи. Он искренне этого не понимает. — Хэй, я с тобой, — положив свою крошечную ладонь на чонгукову, приободряет русоволосый. Кончики его пальцев поглаживают бархатистую кожу, вызывая у того легкую дрожь, что мигом разукрашивает девственное полотно. А сам он, словно завороженный, пересчитывает чужие длинные ресницы и изучает маленькие милые родинки, что очаровательно рассыпались по молочной коже, пока розововолосый юноша, полностью потеряв любую связь с реальностью, внимательно изучает их такие разные по размеру ладони, даже не пытаясь скрыть в своих огромных галактиках льющееся восхищение и вечную любовь. Кажется, весь мир останавливается, когда на миг они встречаются друг с другом глазами, полными нераскрытых чувств, а их холодные от недостатка внимания пальчики переплетаются в крепкий замок, говорящий гораздо больше, чем просто слова или знаменитый текст в излюбленном романе. Кажется, все прекращает существовать, когда Чонгук плавно поднимает их крепко сцепленные руки и едва касаемо целует каждый миниатюрный пальчик, украшающий крошечную ладонь любимого мальчика. Потому что кожа у Чимина нежная, словно шелк, а его губы скользят по ней как по тонкому льду лютой зимой, что ему хочется касаться каждого маленького островка снова и снова, лишь бы его тело вновь прошибало мощнейшим разрядом тока, а сам он погибал от переполняющих чувств, что готовы вот-вот вырваться наружу и окутать собой любопытного мальчика, что смотрит на него с таким восторгом. Как же только хочется сделать его навсегда своим. — Ты даже не представляешь, как я рад, что ты есть в моей жизни, — благодарно признается Чонгук, даже не пытаясь скрыть всю свою сильную любовь, всю привязанность и нежный трепет, что так и льется из его сердца подобно величественному водопаду Игуасу. Потому что он так глубоко погряз в этих красивых глазах, что так мило превращаются в драгоценные полумесяцы, и очаровательной улыбке, что даже не может представить своей жизни без этого комочка счастья, что делает его лучше с каждым днем. Потому что тот для него подобно озорному солнцу, что проглядывает сквозь грузные грозовые тучи; подобно изумительной радуге, что украшает серый мир своими яркими красками; подобно другу-луне, что освещает собой весь небосвод с охапкой звезд в миниатюрных ладошках. Как он только раньше мог существовать без него? Как он мог свободно дышать и спокойно ходить по земле, когда рядом с ним не было уютного миниатюрного тела и копны пшеничных волос, сверкающих в лучах осеннего солнца? Потому что сейчас он даже не может сделать глоток свежего воздуха, если рядом не ощущается бархатистая кожа, самая мягкая, самая нежная и просто самая-самая. И не ощущается Чимин. Потому что без него уже нельзя. Остальная трапеза проходит в комфортной обстановке, ничуть не задевающей их чувства, где каждый смиренно поедает свой салат, накладывая еще, допивает вкусное вино с изумительным букетом разнообразных ароматов ягод и цветов, а после, наполнив свои животики, совместно убирают со стола и пританцовывают какой-то популярной композиции, играющей по телевизору. Чонгук в это время постоянно пристраивается сзади, пока Чимин моет тарелки и вытирает их махровым полотенцем, оставляет многочисленные поцелуи в идеальный загривок и чуть ниже, где открывается кусочек его золотистой кожи с очаровательной родинкой, и просто сгребает его в свои стальные объятия, из которых уже невозможно выбраться. Его шаловливые руки так и норовят пробраться под его тонкую футболку, и младший сдерживает себя из последних сил, чтобы не бросить все и не накинуться на мужчину с удушающими поцелуями в знак протеста. Потому что, кажется, что его тело горит опасным огнем, напрочь накалено до предела, где из ушей уже валит пар, а губы настойчиво зудят лишь от того, что к ним так давно не прикасались чужие, такие невообразимо розовые и чересчур чувственные. Еще чуть-чуть и он просто начнет скулить! Господи, как ему только нравится целовать своего мужчину! Кто бы только знал! Поэтому русоволосый все берет в свои руки, сменяя власть на триста шестьдесят градусов, когда настойчиво хватает старшего за ладонь, не забыв переплести их пальчики, и тянет его в спальню, не желая слушать никаких возражений. Тот сначала растерянно смотрит, совершенно не понимая, что происходит, изучает внимательно его лицо, в надежде отыскать там какой-то подвох или грубую шутку, но когда он встречается с уверенным взглядом и помутневшими глазами с искрящейся дымкой желания, разрушающими его на части, ему просто остается лишь податливо кивать и, нехотя покинув тепло любимого мальчика, просто падать на белоснежные простыни, слушая как звонкий смех младшего наполняет просторную комнату с теплыми оттенками, явно предназначенную для них. Кажется, вечер набирает интересные обороты. — Снимай футболку и ложись на живот, — сладко приказывает Чимин, со смехом наблюдая, как его любимый мужчина безукоризненно выполняет любую его просьбу. Видимо, не только он хочет этого всего так сильно. — Стесняюсь спросить, что ты собираешься со мной делать? — все же решает уточнить старший, уткнувшись лицом в пухлую подушку и прикрыв глаза в ожидании любимого тела. Хотя, для него сейчас ничего не имеет значения, лишь бы его малыш побыстрее коснулся его везде, к каждому участку его кожи, потому что он больше не может держать это все в себе, не может терпеть и не может существовать, когда его любовь где-то не рядом с ним. Сейчас он просто похож на легковоспламеняющуюся спичку, что в любой момент готова устроить огромный пожар с бесконечными жертвами и сжечь все на своем пути. Хватит ему страдать! Поэтому вот он уже лежит без верха, прижимаясь разгоряченным телом к прохладным простыням, и ожидает еще какого-нибудь приказа. Потому что это до чертиков возбуждает. Иначе как объяснить тянущее чувство внизу живота и что-то, что так нетерпеливо трется о мягкое одеяло? Кажется, он окончательно пропал. — Наберись терпения, малыш, — и видит бог, что у старшего что-то передернулось и трепетно зашевелилось. Тем временем, не желая больше мучить своего обезумевшего мужчину, Чимин направляется прямиком к своему рюкзаку, давно позабытому на диване в гостиной. Он достает оттуда приготовленный флакончик с эфирными маслами лаванды, чайного дерева и герани, специально купленный для особого случая, и возвращается обратно в спальню, где его так смиренно дожидается старший. Тот выглядит сейчас таким беззащитным с этими разбросанными по подушке шелковистыми розовыми волосами и тихими стонами, красиво льющимися из его рта, что ему хочется укрыть его теплым пледом, а после крепко-крепко обнимать, чтобы показать, что не позволит никому его обидеть и защитит от всего, потому что его любовь способна спасти их обоих. Навсегда. И обратного пути уже нет. Младший аккуратно забирается на белоснежные простыни, стараясь быть максимально осторожным, перекидывает одну ногу через старшего и сразу приземляется на подтянутые ягодицы, сводящие его с ума. И он не может сдержать своего безумного смеха, когда слышит, как Чонгук издает прерывистые и такие нуждающиеся вздохи и выдохи, а свободные руки с этими великолепными толстыми венами ощупывают его крепкие бедра, будто бы пытается убедиться, что это все действительно сейчас происходит с ним и это не разыгравшаяся фантазия. Но русоволосый старается это не комментировать, вместо этого открывая стеклянный флакончик и наливая в свои ладони немного эфирного масла, что сразу добавляет в сгустившийся воздух тонкие нотки лаванды, моментально успокаивающие помутневшее сознание. Хотя вряд ли его что-то может сейчас спасти. Он плавно перетирает вязкую жидкость в своих руках, чтобы слегка согреть и не доставить никаких неудобств своему мужчине, что так отзывчиво ждет его действий и любых прикосновений, лишь бы только кожа к коже. И он действительно не заставляет его долго ждать. Потому что одичалые ладони сами тянутся к широким плечам, где фактурные мышцы ярко выделяются в свете ночника, а широкая спина с тонкой талией так и манит в свое темное логово. Миниатюрные пальчики плавно касаются затвердевших узлов, массируя каждый проблемный участок и вызывая у старшего мелодичный стоны, что так красиво скользят из его расслабленно рта. А тот даже не пытается себя сдерживать и быть тихим, даже наоборот, пытается быть лишь громче, чтобы его мальчик знал, как ему нравится то, что он делает, как ему нравится совершенно все, что творят его умелые пальчики. Только жаль, что он не видит, как на симпатичном личике Чимина расцветает довольная улыбка, превращая миндалевидные глазки в тонкие полумесяцы, которые он так сильно любит; как тот покусывает свои пухлые губки, пока сосредоточенно водит ладонями по проглядывающему позвоночнику и острым лопаткам, и спускается ниже, где маленькие пальчики обводят контур симпатичных ямочек, которые так и хочется облизнуть. Господи, как же только сексуально выглядит его смуглая кожа, что блестит благодаря могущественному эфирному маслу, что растекается патокой по его телу! Он даже сам не замечает, как в забвении облизывает свои губы, уже представляя, как те будут красиво смотреться на глянцевом полотне. Но ему это нравится, и так сильно, что ему даже не удается свести стройные ноги из-за дикого возбуждения, растекающегося в паху. И, наверно, его мозг решает свернуть немного налево, потому что как еще объяснить его губы, что начинают медленно, будто смакуя, расцеловывать каждый участок загорелой кожи любимого мужчины? Разве это не помутнение? Он чувствует, как Чонгука под ним невероятно трясет, как напрягаются в защитном жесте его мышцы и бархатистая материя покрывается мелкой дрожью, рассыпанной тут и там. И ему так сильно хочется его спасти, так сильно хочется поддаться вперед, чтобы укрыть его собой, чтобы показать, что с ним тот будет чувствовать себя в безопасности, что он будет для него всем. Но вместо этого он продолжает двигать губами по коротко стриженному загривку, слизывая каждый волосок, и вдыхать поглубже в легкие необыкновенный аромат лаванды, бергамота и чайного дерева и тот запоминающийся запах муската, сводящий его с ума и срывающий его крышу, потому что так сильно хочется сейчас упасть на колени и сделать все-все-все, лишь бы старший сделал его своим навсегда. Навсегда. Как же безумно сладко это звучит. Это кажется райским наслаждением, сказочным сном и просто невероятной реальностью. Но когда острые белоснежные зубы русоволосого мальчика в очередной раз захватывают в свой плен шелковистую кожу где-то рядом с ямочками, Чонгук больше не выдерживает, теряя терпение, что иссякает в мгновение ока. Потому что в голове лишь мелькает черным по белому «взять». Но не так, звучит это слово, а по-другому, здесь смысл гораздо глубже, здесь грань гораздо тоньше, потому что хочется не просто «взять», а соединиться воедино, сплестись в одно целое, где влюбленные сердца будут биться в унисон, а воздух — делиться на двоих. Поэтому Чимин даже не успевает среагировать, как в миг оказывается под сильным телом старшего, а его губы нагло захватывают в плен чужие, самые желанные, сминая их в страстном и глубоком поцелуе. Потому что тут никто не борется за власть, никто не хочет играть в глупые игры, потому что хочется лишь упасть вместе в пропасть, чтобы «черная дыра» захватила их в свои сети, стирая с лица земли и оставляя лишь их двоих, напрочь пропитанных друг другом, где по венам течет лишь их любовь, а не алая жидкость. — Господи, как только сильно я тебя хочу, — целуя молочную кожу шеи, возбужденно шепчет Чонгук, оставляя после себя влажные вязкие дорожки и легкие укусы, где после расцветают лишь едва заметные следы от острых зубов. Потому что Чимина хочется пометить всего — каждую родинку, каждый шрамик, каждый лакомый кусочек, какой только есть в его теле. И, нет, это не помутнение и не потеря рассудка, это гораздо-гораздо хуже. Потому что Чимин — неизлечимая болезнь, потому что тот подобно вирусу, что напрочь впитался под кожу, и он вряд ли уже когда-то сможет вылечиться от этого недуга. Но он готов нести эту невыносимую боль, что разрывает его тело, готов терять свои силы и погибать от всего величия любви, лишь бы это означало, что младший будет рядом с ним — рука об руку, а губы к губам. Потому что такого он не испытывал даже с Тэхёном, с ним не было ничего подобного, лишь стабильные отношения и хороший секс, помогающий каждому расслабиться. Только сейчас все совсем иначе. Чимина хочется вкусить, смакуя изумительный вкус на кончике языка, его девственную кожу хочется запятнать, а верное сердце оставить себе, как напоминание, что этот слиток чистейшего золота лишь его. И он лишь так запоздало замечает, что русоволосый мальчик уже избавился от его футболки, оставшись таким уязвимым и маленьким. Сейчас, когда комнату наполняет лунный свет, очерчивая стройную фигуру, Чонгук замечает все совершенство его тела, начиная от маленьких пальчиков и заканчивая упругими ягодицами, что так сильно хочется сжимать в своих ладонях. Тот идеален с ног до головы с шелковистыми прядями, и он до сих пор не может понять, за что выиграл такой ценный трофей. — Я тоже, — едва различимо отвечает Чимин, пытаясь сохранять свое самообладание, когда юркие длинные пальчики рисуют узоры на его обнаженной груди, а горячие губы движутся все ниже и ниже, расцеловывая его чернильную надпись. Нет, его возбуждение в штанах больше не может молчать. Почему его мужчина так с ним поступает?! — Что? — недоумевает старший, приподнимаясь с мальчика, что блаженно прикрыл свои глаза и движется лишь по зову его прикосновений. Это настолько завораживает и влюбляет, что он сам не замечает, как прикасается мягкими подушечками к острым скулам, невесомо поглаживая, движется чуть дальше — к греховным губам, где Чимин так отзывчиво раскрывает свой маленький ротик и позволяет ему протолкнуть свою фалангу, что так бережно исчезает во влажной полости, где теплый язык так старательно облизывает ее как леденец. Кажется, ему конец. Потому что возбуждение в штанах безумно ноет, и он действительно не выдержит, если сегодня они не продолжат чуть дальше. Кажется, Чонгук просто кончит в штаны лишь от одного вида его мальчика с румяными щечками и милыми звуками, что издает его красивый рот. — Я, — собирается с силами младший, — хочу сделать это. С тобой. И его смущению нет предела, когда он встречается с горящими глазами великолепного мужчины, где радужку напрочь заволокла необузданная страсть, бесконечное возбуждение и что-то еще, что ему никак не удается прочитать. Но это что-то, что так ласково греет его сердце. Да, Чонгук именно тот человек, который ему так сильно нужен - в каждой клеточке его тела и глубоко-глубоко в сердце. — Ты уверен? — чмокая русоволосого мальчика в губы, неуверенно уточняет Чонгук. Да, ему безумно хочется это сделать. Он на самом деле больше не может сдерживать себя, когда рядом с ним такой необыкновенной красоты Чимин. Но они договорились, что подождут, пока младший окончательно не будет готов. У него это впервые, и Чонгук искренне его может понять, что это должен быть не просто секс ради любопытства, это должно быть занятие любовью, где каждый вкладывает и отдает себя полностью, стирая напрочь все границы «ты» и «я» и оставляя лишь звонкое «мы». Поэтому он сейчас остановился в немом шоке и просто не верит, что его малыш действительно на это решился так быстро. Но тот просто застенчиво кивает, отводя свой взгляд к огромному окну, откуда любопытно выглядывает полная луна. Сегодняшняя ночь на самом деле таинственная. И он должен сделать для него первый раз самым лучшим. Самым запоминающимся. С ним. Не спеша, его юркие пальчики касаются обнаженной груди, лаская твердые ореолы, уже заранее зная, как чувствителен Чимин в этом месте. Плавно он спускается ниже, поглаживает аккуратный пресс, оставляя поцелуи открытым ртом тут и там. А младший просто дрожит и громко хнычет, выпуская милое мяуканье, когда его руки находятся в опасной близости с его возбуждением. Он видит, как там уже опасно все горит, как чувственный орган так сильно жаждет лишь его внимания, и ему хочется подарить своей любви так много, что спортивные штаны летят в один миг куда-то в угол спальни, совершенно никого не заботя. Разве все это имеет значение, когда воздух между ними накалился до предела? Когда лишь необходимо настежь растворить окно, чтобы только позволить им дышать? Этот красивый мальчик точно сведет его с ума. Потому что его очаровательный малыш оказывается там совершенно без белья, такой же красивый и безупречный, с каменным возбуждением и розовой головкой, к которой так и текут слюни прикоснуться. И он бы это обязательно сделал, если бы его задача не стояла совсем в другом. Но Чонгук решает немного сжалиться, когда замечает миниатюрные пальчики, что до побеления сжимают белоснежную простынь в своих ладонях, а красивые губы испускают слишком греховные звуки, что ему хочется просто сцеловать каждый. Но вместо этого, он несколько раз чмокает расслабленного мальчика в надутые губки, а после снова спускается вниз, очерчивая своим ртом изумительную V-линию мышц, гладкую кожу массивных бедер и то самое место, которое так изнывает от недостатка внимания. Он осторожно раздвигает стройные ноги младшего, аккуратно устраиваясь между ними, укладывает свои ладони на трясущиеся бедра, слегка поглаживая, в надежде, что это поможет Чимину успокоиться. Тот, кажется, знак понимает и постепенно начинает расслабляться, отпуская из захвата мягкие простыни и начиная дышать немного глубже, считая свои вздохи и выдохи. А Чонгук просто с улыбкой наблюдает и думает о том, что это все кажется безумным сном. Только вот младший мальчик рядом с ним реальный, его влажные волосы спадают на глаза, скрывая их от взора, а приоткрытые губы вечно облизывает юркий язычок, словно от этого ему становится легче. Самый настоящий грех в ангельском обличье. — Детка, я не сделаю тебе больно, — обещает старший, целуя обнаженное бедро с милой родинкой. Кажется, невозможно любить так сильно чье-то тело, восхищаясь каждым его изгибом и формой. Но, видимо, он срывает все стереотипы и разрушает устоявшиеся рамки. На пробу его пальцы плавно перемещаются к заметному месту, где розовая дырочка сжимается в воздухе, и Чонгук действительно боится представить, что будет, когда в ней окажется что-то другое, гораздо больше и толще. Но ему нужно все сделать правильно. Потому что Чимину хочется подарить все звезды с неба, хочется усыпать его бриллиантами и положить мир к его очаровательным ступням; потому что нельзя быть таким по-настоящему добрым, чутким и ласковым, нельзя согревать лишь одним своим взглядом и через легкие касания передавать всю свою любовь и симпатию; потому что нельзя быть таким замечательным человеком с необыкновенно чистой душой. И он никогда и никому его не отдаст. Ни за что. Но для начала ему нужно сделать своему малышу хорошо. Мягкие подушечки ласково массируют ложбинку между двумя ягодицами, такую отзывчивую и нуждающуюся, проводят взад и вперед, вызывая у мальчика сдавленный скулеж и что-то неразборчивое, что вылетает из его прекрасного рта. И это настолько прекрасно, что его внутренности таят от такого, как же удивительно он звучит, словно мягкая патока или клубничное варенье за вкусными блинчиками. Точно, он должен будет утром приготовить их на завтрак и обильно полить вкусным джемом, потому что именно таким на вкус кажется его малыш. А у Чимина во предвкушении пальчики сжимаются на ногах и потеют ладошки, как только хочется побыстрее почувствовать его мужчину каждой клеточкой и мышцей, всего и без остатка. Как хочется только знать, что он весь его и в нем, что их больше не разделяет ничего, а они лишь одна Вселенная с мириадами звезд, рассыпанных по их сплетенных телам. У него перед глазами уже все плывет, а они еще даже не начали. Он ощущает, как высохли его губы из-за недостатка необходимых поцелуев, те зудят и дико ноют, но ему не хочется прерывать процесс и просить немедленно его поцеловать. Каким бы сильным не было его желание, он будет стараться держать себя в руках и получать все, что дает ему его греховный спаситель, спустившийся прямиком с небес или из ада. Разве это имеет значение? Ему хочется получить все. — Мне не нравится, что на тебе много одежды, — приоткрыв глаза, что готовы вот-вот снова закрыться, возмущенно бурчит Чимина. Но эта нежная улыбка, что озаряет лицо его мальчика, заставляет влюбленное сердце Чонгука трепетать, сильно барабаня грудную клетку, и неистово жаждать, когда же, наконец, он сможет вкусить запретный плод, где изысканный яд просочится в кровь и поразит его весь мучающийся организм. Только вот Чонгук на такое открытое заявление лишь смеется, вызывая у младшего недовольный стон. — Детка хочет ко мне прикоснуться? — подыгрывая бровями, дразнит старший. И он простит то, как русоволосый острой пяткой толкает его в грудь. Кажется, лучше ему просто подчиниться. — Если я скажу «да», ты снимешь с себя все? — не уступает Чимин, прикусив пухлую губу. Греховный грех. Да, в этой борьбе точно не будет равных. С каких пор он вообще стал таким уверенным и игривым? Но Чонгуку остается лишь задорно усмехнуться и просто снять с себя мешающие спортивные штаны и белье, что сильно натирает его изнывающий орган. Он видит, что Чимин, словно завороженный, не отрывая своего пристального взгляда, наблюдает за каждым его движением, и не может не заметить, как красивые кофейные глаза мимолетно темнеют, превращаясь в глубокое звездное небо, а его отражение в них — в прекрасное созвездие Ориона, сияющее в любое время года. Это настолько прекрасно, что ему хочется расцеловать красивое личико и показать, как же сильно он в него влюблен. Он уже говорил о том, что Чимин сведет его с ума? Только тогда это было всего лишь началом. Потому что его искренне удивляет, когда его когда-то стеснительный мальчик сильнее раздвигает стройные ноги, позволяя ему поудобнее устроиться между ними, а затем, когда они оказываются совсем-совсем близко, тот слегка приподнимается, усаживаясь на аппетитную задницу, и касается своими крошечными пальчиками его рельефного пресса, очерчивая каждый выступающий куб. И от его тонкого слуха не скрывается судорожный вздох и это восхищенное «вау», что так прелестно слетает с чужих манящих губ. А тот, выйдя немного из транса, оставляет едва ощутимые поцелуи и мягкие мазки кончиком языка, от которых тело старшего просто горит в агонии от того, как прохладная кожа встречается с горячим дыханием, а миниатюрные пальчики плавно перемещаются на его ягодицы, так по-собственному сжимая. Удивительно, как его малыш совсем по-другому раскрывается в постели, где забывается все «против» и «нельзя», и остается лишь немыслимое желание и рвение, к которому он так отзывчиво прислушивается. Взъерошенная русая макушка прижимается к его прессу, а кнопочный носик утыкается между рельефами мышц, сводя старшего с ума и заставляя надрывно скулить. Потому что это запрещенный прием! Но розововолосый просто подчиняется, желая наградить своего малыша, плавно запускает свои длинные пальцы в светлые пряди, мягко массируя, а тот просто тает от успокаивающих прикосновений и бессвязно мурлычет, когда слышит теплый смех, ласкающий фибры его души. — Мне так с тобой хорошо, — поддавшись ошеломительным эмоциям, смущенно признается Чимин, проводя кончиком носа по гладко выбритой дорожке чуть ниже пупка. — Я не знаю, как правильно это описать, но кажется, когда я рядом с тобой, будто я дома. Словно весь ты — это мой дом. Это странно? Несколько секунд старший молчит, не зная, что ответить. Ему до слез в глазах приятно, что его мальчик так сильно ему доверяет, преподнося в своих ладонях свое открытое сердце, такое неимоверно доброе и чересчур влюбленное. И он так боится, что сможет его повредить. — Глупышка, это не странно, — приподнимая младшего за подбородок, качает головой Чонгук. — Я чувствую все тоже самое. И, кажется, даже больше. Господи, какая же ослепительная улыбка у Чимина. Когда-то она его точно убьет. — Я говорил тебе, какой ты удивительный? — воркует младший, пока вновь укладывается на белоснежную простынь, что успела остыть за столь короткое время. Он снова раздвигает в призывном жесте свои стройные ножки, и старший уже не уверен, что у него есть силы еще медлить. Поэтому больше они не говорят. Потому что в следующий момент скользкие пальцы путешествуют в тугой дырочке, а Чимин, не зная, то ли кричать, то ли плакать, делает все вместе. Потому что эти чувства, что свалились на его светлую голову, разрывают на миллионы частей и выворачивают наизнанку. Потому что сначала ужасно больно, когда тугие стенки никак не хотят принимать длинные пальцы, что с невероятной нежностью исследуют его изнутри, а после, когда его мужчина находит что-то, постоянно его стимулируя, ему хочется кричать от дикого наслаждения, растекающегося по его венам, и умолять сделать так еще раз и ещё. Потому что смесь дикой боли и умопомрачительных чувств делает его таким слабым, уязвимым и таким открытым, что он все громче и громче просит старшего, наконец, взять его, разложить в своей огромной постели и позволить ему почувствовать всю прелесть занятия любовью. Поэтому когда старший хочет натянуть на свой (самый красивый) член ненужный латекс, Чимин уверенно мотает головой. Все должно быть не так. — Я хочу чувствовать тебя, — одними губами шепчет младший, вызывая у розововолосого нежную улыбку. Чонгук осторожно заправляет за ушко прядь выбившихся светлых волос, тая от того, как мило выглядит его мальчик. И он не может не удержаться, чтобы не подарить ему долгожданный поцелуй. Нет, он не страстный, они не стучат зубами и не соревнуются на первенство. Всего лишь лениво двигают губами, обмениваясь сладкой слюной, потому что Чимин на вкус как спелая клубника со сгущенным молоком, которой хочется баловаться и баловаться, пока не начнется кариес. — Все, что захочешь, — прижимаясь к маленькому влажному лбу, тихо отвечает мужчина. И тогда, кажется, взрываются галактики, а из глаз плещется безумный океан с ворохом диких волн. Потому что то, как чонгуков член оказывается внутри, не описать словами. Наверно, нет ни единого эпитета, чтобы он мог об этом сказать. Потому что это идеально, словно они были предназначены друг для друга самой судьбой. Даже если в начале по его лицу текут тонкими струйками одинокие слезы, сверкающие в свете луны, Чимин все равно получает немыслимое наслаждение, хотя оно приходит и не сразу. Потому что в начале пути хочется умолять прекратить эти невыносимые мучения, когда розовая головка вторгается в его мир, совершенно не готовый к такому повороту событий. Он знает, что старший пытается делать все максимально осторожно, оставляя поцелуи на его плечах с капельками пота и острых скулах, когда он в очередной раз кричит от дикой боли, но ничего не может с собой поделать. Его ласковые руки держат его за талию, будто он — самый хрупкий хрусталь, а русоволосый думает лишь о том, как Чонгук сможет поместиться там, куда лезут только пальцы. Но старший обещает, что совсем скоро его отпустит боль и будет очень приятно. Но Чимин почему-то в это слабо верит. Его лицо разукрашивают бесконечные слезы, губы превратились в краснеющее месиво из-за очередного укуса, но ему все равно, потому что ему хочется чувствовать любовь, а не боль, что распространяется по всему его телу и стреляет где-то в позвоночнике. Только Чонгук все равно умоляет ему поверить и продолжить двигаться дальше, чтобы они вместе смогли достать до звезд и собрать их в свои ладони. И он верит. И, наверно, это единственное решение, которое он принял правильно. Потому что когда старший достигает его последней точки, он кричит настолько громко, что соседи сверху и снизу, скорее всего, вызовут полицию. Только вот ему больше не больно, а, кажется, он нашел свое место. И эта улыбка, что расцветает на лице его мужчины, заставляет вновь поверить, что он действительно доверился правильному человеку. А в просторной комнате с приоткрытым окном слышатся лишь сладкие стоны и бесконечное «еще», слетающее с чиминовых губ. Потому что его член так идеально чувствует себя в розоватой дырочке, идеально подходя по размеру. И Чонгук дает ему сполна, когда вновь и вновь ударяет по заветному клубочку мышц, где его любимого мальчика трясет словно в конвульсии, а сам так невыносимо сжимается внутри, что он готов вот-вот кончить лишь от этого, а не от мысли, что сейчас он занимается любовью со своей любовью. Чимин, немного собрав себя по кусочкам, хватается за широкие плечи как за спасательный круг, пока тянет его на себя. Потому что безумно хочется почувствовать жар чонгуковой кожи, стук его сердца, чтобы понять, что, наконец, они — одно целое; что больше нет ни конца, ни начала, только их сплетенные руки и ноги, пальчики, что застыли в крепком замке, и губы, находящие друг друга в темноте глубокой ночи. Потому что ночник погас от перенапряжения, а в уютной спальне остался лишь лунный свет, озаряющий их обнаженные тела в глубокой ночи. — Чонгук-а, еще, еще, еще… Он кричит словно в бреду, где мыслить здраво уже не получается, где в голове лишь выжжено имя «Чонгук», а сам он пропал в глубоких черных безднах, смотрящих на него с такой любовью и немой благодарностью. Ведь тот отдает себя сейчас, не произнося ни слова, пока целует все его лицо, опаляя горячим дыханием, хотя у самого сил едва хватает, чтобы двигаться. Но он продолжает, так сильно, что двуспальная кровать ходит ходуном, ударяясь о стену, а шлепки их потных тел и довольные стоны разлетаются по комнате подобно романтической музыке из какой-то известной мелодрамы. — Я скоро кончу, — уточняет Чонгук, когда чувствует, что больше не может терпеть. Перед его глазами уже пляшут черные круги, а сердце и вовсе бешено вырывается из груди, потому что так хорошо не было никогда. И его искренне удивляет, что его мальчик еще держится. Да, его член, что неудобно устроился между их зажатыми телами, изнывает от дикой стимуляции и желания; тот до невозможности тяжелый и красный, но живой, словно он ждет приказа, чтобы, наконец, освободиться. И старший хочет ему это дать. — Детка, приди вместе со мной. Наверно, тогда наступает точка невозврата. Где Чимин кончает так, что их груди напрочь пропитаны вязкой белесой жидкостью, а сам он тяжело дышит, опустив свои набухшие веки. Перед глазами все настолько темно, что ему кажется, что он потерял зрение, потерял себя, потерял всю свою душу. И младший даже не уверен, жив ли он вообще? Потому что сердце колотится как в забвении, тело напрочь онемело, а горло саднит от диких криков, слетающих с его потресканных губ. Потому что в его обезумевшей голове лишь смесь масляных красок из насыщенного синего и нежно-голубого, где в просторной пустой комнате два на два возвышается потрепанный мольберт с льняным полотном, разукрашенным смесью спокойных оттенков цветов. Но Чимин ничего не может понять. Ему приходится несколько раз жмурить свои слипшиеся от слез глаза и кричать в немом крике, потому что он никак не может прийти в себя и понять, что изображено на удивительном поприще. Вот он уже здесь, стоит посреди комнаты со стенами бежевого оттенка и парой больших окон без занавеса, лишь деревянная рама и тонкое стекло, но от этого тут так невообразимо светло и свежо, что хочется раствориться в этой атмосфере. Его шаги медленны и едва слышны, пока он движется к творению, что явно сделал сам. Когда до мольберта остается всего шаг, Чимин замирает, а его раскрасневшееся лицо вновь заливают слезы, отпускающие его усталую душу и позволяющие ей выбраться на свет по длинной дороге к солнцу. Потому что перед ним до боли знакомый Чонгук с самыми красивыми глазами лани и ровными гладкими губами, манящими ближе к себе. И он подходит, подходит настолько близко, что берет тонкую кисть и палитру и заканчивает то, чего ему не доставало. Милые точки-родинки рассыпаются по красивому лицу - под губой, на кончике носа, на острых скулах и мощной шее. Он рисует снова и снова, настолько тщательно, что не отличить живого человека от портрета, но ему хочется изобразить все до конца. Каждую морщинку, каждую неровность и маленький шрамик на лице, хочется запечатлеть острые ключицы и шифоновую блузу голубого цвета, накинутую на его обнаженную грудь. Кончики его пальцев погружаются в глубокий оттенок синего, вызывающий у него сейчас только спокойствие и бесконечную любовь, и касаются законченного полотна, где на острых ключицах, чуть ниже, ближе к сердцу, выводится что-то, что он никак не может разобрать. Но это что-то важное, потому что его чернильная надпись на ребрах тянется к ней, словно они завязаны тонкой нерушимой нитью, словно между ними нет конца, есть только бесконечное «вместе», от которого он начинает еще больше плакать. Но когда он делает глубокий вдох, чтобы успокоиться, картина перед ним в миг исчезает, а просторная комната два на два превращается в пыль, что проскальзывает сквозь его пухлые ненавистные пальцы. Но его переполняет беспечная эйфория, разливающаяся по венам и пьянящая его разум, ресницы трепещут в диком наслаждении, а сам он тянется навстречу сильным рукам, в надежде найти в них свое утешение. Потому что с ним хочется дышать, с ним хочется быть и в нем хочется растворяться. И Чимин никогда не был так уверен, что этот человек предназначен именно для него. И поэтому он даже не замечает, как приходит Чонгук. Лишь ощущает в своей упругой заднице что-то горячее, ударившее в то самое заветное место, растекаясь подобно лаве. Старший внутри него медленно шевелится, проверяя, все ли с ним в порядке, а он, словно, только этого и хотел, удерживает его на месте, не позволяя оставить его там одного. За закрытыми глазами он не видит нежной улыбки, но почему-то чувствует, что она там есть, самая красивая. Тем временем розововолосый осторожно укладывается на него сверху, положив на его обнаженное плечо свою голову, практически рядом с сердцем, продолжающем отбивать чечетку, и крепко-крепко обнимает дрожащее тело, надеясь, впитать его в себя. Потому что сейчас они кажутся одним целым. — Ты уверен, что я тебя не раздавлю? — не разлепляя век, задорно смеется старший. — Не говори глупости, — цокает Чимин, облизнув свои сухие губы. Кажется, они давно не целовались. — Я чувствую себя лучше, когда ты рядом. Чонгук не знает, почему громко сглатывает. — Как ты? — интересуется розововолосый, заботливо поглаживая тонкое запястье и целуя под скулой. — Я не сильно был груб? Что-то болит? — Сначала мне казалось, что боль никогда не прекратится, — ничего не скрывая, признается младший. — Но после мне стало так хорошо, что я плакал уже от удовольствия. И это хихиканье, слетевшее с пухлых губ, его самое любимое. — Ты даже не представляешь, как я рад, — грустно усмехается старший, пытаясь выровнять свой голос. — Я действительно переживал, что мог сделать тебе больно и все испортить. Я хотел все сделать так, чтобы ты это запомнил навсегда с улыбкой на лице, и не отчитывал меня после гневными словами. Чонгук замолкает, пытаясь собраться с мыслями. Он знает, что должен сказать это, но сердце почему-то сжимается, и непонятно, почему оно себя так ведет. Его слова будут правильными, потому что он больше не может скрывать их в небольшой коробке, закрытой на несколько замков, не может таить это в себе, когда так сильно хочется кричать об этом. — И я так сильно люблю тебя, что это делает мне больно, — на одном дыхании произносит Чонгук, сильно жмуря свои глаза, чтобы предательские слезы не испортили интимный момент. Он не знает, почему плачет, но его чувств сейчас так много, что, кажется, ему становится легче, когда тонкие ручейки горячих слез ласкают его румяную кожу. Только вот Чимин ничего не отвечает. И это делает действительно больно. Так сильно, что ему хочется кричать и умолять его что-нибудь сказать. И он говорит. — Я люблю тебя, — улыбаясь, спокойно щебечет Чимин, запуская свои пальчики в розовую макушку, в надежде, что это успокоит мужчину. — И если ты сделаешь мне больно, разбив мое сердце, я не выживу. «Я не выживу», — эхом отдается в голове, терзая его испуганное сердце. Все не должно быть так. Нет. Только, почему предательские слезы льются лишь сильнее? Неужели он способен причинить ему боль? Неужели? — Не сделаю, — едва различимо говорит Чонгук, в надежде, что младший его услышит. А тот слышит. Только ничего не отвечает. Потому что чувствует, что в этих словах нет никакой правды. Всего лишь сладкая ложь, тлеющая надежду в его глупом сердце. Тот — не его. И он находится на тонком волоске от того, чтобы окончательно упасть и попросту разбиться. Но Чимин, скрывая всю свою боль глубоко внутри, просто улыбается, целуя Чонгука в лохматую макушку. — Спокойной ночи, — шепчет младший едва на грани слышимости, когда шумный ветер заполняет просторную комнату. Только розововолосый уже не отвечает, погрузившись в дымку долгожданного сна, окутавшего его с ног до головы. Но Чимин не возражает, наоборот, дарит ему очередную улыбку, даже если тот не видит, и ласково поглаживает его обнаженную спину, шепча на ушко всякие глупости. Потому что именно в эту таинственную ночь он не может сомкнуть глаз, все больше и больше погружаясь в свои удручающие мысли. Только вот теперь он знает, что там было написано на обнаженной груди рядом с сердцем. А было ли это все действительно правильным?