be my mistake

Ты остался бы рядом со мной навечно?

Хватило пары бесконечных дней, чтобы Чимин, наконец, пришел в себя. И сейчас он до сих пор не может понять, как смог выжить в таком бешеном ритме и подавленном состоянии. Это был его личный ад. Бесконечные пары с утра пораньше и скучные лекции, с которых так сильно хотелось сбежать. Но Чимин все равно оставался. Записывал все в свои достаточно толстые конспекты и старался сосредоточиться на каждой мелочи, преподнесенной лекторами. Несмотря на то, что его мысли были напрочь забиты событиями последних дней, а бессонная ночь давила на глаза, он все равно продолжал усердно вникать в новый материал. Было сложно, но он старался до последнего. Он не может так просто сдаться, как бы сильно ему этого не хотелось. Профессор Ким постоянно напоминал о приближающейся сессии, укороченных сроках сдачи итоговых проектов и возможности попасть хотя бы с одной своей работой на выставку в музее Американского искусства Уитни. Фантастика. Не секрет, что для любого начинающего художника оказаться в стенах Уитни и продемонстрировать свои работы — это по-настоящему значимое событие, определяющее будущее. Долгожданный Биеннале в Нью-Йорке сотрясает весь художественный мир, где семьдесят пять новичков на арт-сцене современного Американского искусства предоставят свой талант в живописи, скульптуре, инсталляции, видео, кино и фотографии. И пропустить такое событие является действительно невозможным; первая ошибка в жизни юного художника. Уже с первого курса в Сеуле каждый твердил о возможности оказаться в стенах Уитни, несмотря на то, что там, это сделать гораздо труднее. Чимин до сих пор помнит, как загорались ярким пламенем глаза его одногруппников, стоило лишь упомянуть знаменитую выставку на Манхэттене, и эти громкие дискуссии о прошлогодних участниках с богатыми билетами в будущее. Он тоже хотел бы там побывать. Скрывался в мастерской Сеульского университета, рисуя ночами напролет портреты и пробуя новые техники на натянутых полотнах, лишь бы только когда-нибудь обязательно оказаться среди этих счастливчиков. Миниатюрная крупица надежды с каждым днём лишь росла и теплилась в его юношеском сердце, словно нужно было еще чуть-чуть подождать, и он сможет воплотить свою самую долгожданную мечту в реальность. Жаль, что на деле он не верил, что судьба может быть действительно к нему такой благосклонной, а небо над головой голубым. Поэтому, когда в аудитории вновь разносились громкие речи о приближающейся выставке и чертовом Биеннале, Чимин снова начинал чувствовал себя маленьким, прекрасно осознавая, что дорога туда безвозвратно закрыта. И это неприятное чувство, что так беспощадно царапает горло до кровавых меток и скользит по тонким венам, чуть ли не поглотило его с головой, но он все равно продолжал улыбаться, даже если внутри беспомощно выл от того, что так никогда и ничего не сможет добиться. Доучится здесь, жадно впитывая американскую атмосферу, а после снова вернется в душный Сеул, словно этой разлуки в несколько лет никогда и не было. Еще с самого начала Чимин был уверен, что все так и будет. Знал, что все равно придется возвращаться домой, несмотря на то, что Хосок-хён пророчил ему непревзойденное будущее — мировая известность, регулярные выставки в разных странах и значимый гонорар на счете. Правда, всё это — не было его конечной целью. Да, хотелось, чтобы его знали и признавали, но страсть к деньгам никогда не была его перспективой. Здесь все было по-другому. Иначе. Потому что он жил лишь душой и сердцем, отчаянно хотел двадцать четыре часа в сутки сидеть за мольбертом и водить кистью по хлопковой материи, лишь бы выплеснуть на холст свои тревоги и создать действительно что-то стоящее. Показать себя. В этом была его страсть и внутренний огонь, его призвание и ноющая боль, от которой так сильно хотелось избавиться. Потому что именно в этом был он сам. Именно здесь открывалось его внутреннее «я», что каждый день скрывалось за сотнями масок. Именно здесь он был самим с собой — с открытым сердцем и цветущей душой. Но стоило лишь прозвенеть звонку на перемену, как легкая улыбка с его лица безвозвратно исчезала, а потрепанный скетчбук вновь скрывался в оковах его рюкзака, где чуть ли не на каждой странице цвели черные бездны с мириадами звезд и ласковая улыбка с симпатичной родинкой под губой. Это было чем-то непроизвольным, чем-то, что шло откуда-то изнутри. Из самого сердца. И он даже не пытался это побороть. Наоборот, лишь вновь точил свои грифельные карандаши Faber-Castell и превращал пожелтевшие страницы скетчбука в живого человека, которого так отчаянно и всем сердцем успел полюбить. И, кажется, это чувство никогда не исчезнет. Потому что оно уже в нем и течет по его тонким венам, закрепилось в каждой клетке молодого тела и питается его мыслями и улыбкой, стоит лишь промелькнуть воспоминаниям о его мужчине с добрым сердцем и невероятно теплыми руками. Потому что в этом уже его жизнь. Но ему все еще больно. Так сильно, что хочется бежать, бежать, бежать и никогда не останавливаться. Исчезнуть. Жаль, что это не так просто. Обычно, изнурительные восьмичасовые смены у Дэмьяна никогда не были сложностью. Но за последние два дня что-то изменилось. Он чувствовал себя действительно паршиво с этой пустотой в душе и ноющем сердцем, что не прекращало свои измученные тирады. И все ужасно раздражало, черт возьми. Посетители были такими же грубыми, что и всегда, чаевые были скудными, а заказов только лишь прибавлялось. Громкий смех и бесконечный шум кофеварки должны были напрочь отвлечь его от гложущих мыслей и воспоминаний прошлых дней, но на деле он еще больше ускользал от реальности. Из-за бесконечного потока мыслей его голова постоянно кружилась, перед глазами бегали разноцветные огоньки, а руки тряслись то ли от переизбытка кофеина, то ли из-за бессонных ночей. Но он старался вести себя как обычно — улыбаться Дэмьяну и вести разговоры с Лисой о ее ребенке, даже если его мысли были совершенно не с ней. Несложно было догадаться, что каждый из них заметил перемены в его поведении — настороженных взглядов с их стороны стало больше, а мягких улыбок все меньше. Но он ничего не мог с собой поделать, чтобы чем-то их успокоить. Просто продолжал молча выполнять свою рутинную работу, игнорируя больную спину и надоедливую мигрень, кусать из-за неуверенности губы и постоянно спотыкаться о порожек на кухне. Лиса держалась особняком до последнего. Но, видимо, и она под конец не могла уже больше терпеть его глупые выходки. Каждый раз, стоило лишь спуститься в подсобку на перерыв, как она уже ждала его на небольшом диванчике со стаканом холодной воды и таблеткой от головной боли. Он знал, что девушка искренне была обеспокоена его состоянием, видел, как она внимательно изучает его слегка прихрамывающую походку и столько вопросов вертелось в ее голове, но она до последнего продолжала лишь нежно улыбаться, не желая лезть не в свое дело. И он искренне был ей благодарен. Потому что он еще не был готов обо этом говорить. Когда за последним посетителем закрывалась парадная дверь, Чимин, не теряя и минуты, мчался в подсобку, стараясь не замечать обеспокоенного взгляда Дэмьяна. На ходу сбрасывал фартук, собирал свои разбросанные вещи и со всех ног выбегал на улицу, встречая такой необходимый прохладный воздух, обжигающий легкие. Людей в это время практически не было. Лишь кое-где можно было встретить завсегдатаев из соседнего круглосуточного магазина и пожилую пару с золотистым ротвейлером. Ему нравилось, когда этот вроде бы не очень благоприятный район превращался в совершенно другую стихию, где тишина поглощала темноту посторонних глаз, а безлюдные улицы окрашивались в цветовую гамму фонарных ламп. И казалось, что весь мир становился другим. Менее злым. А дальше все по сценарию. Завернув за угол кафе и убедившись, что никого рядом нет, Чимин облокачивался на первую же стену и просто прикрывал глаза, ощущая, как сразу становится хорошо дышать. Словно мысли больше не душат, а опускающаяся на город ночь забирала с собой все его страхи и печаль, укоренившуюся в сознании. Даже воздух казался чистым и свежим, и он глубоко вдыхал его, задерживая до тех пор, пока легкие не начинали гореть. Он слышал, как неустанно звонит телефон в кармане джинс, обжигая кожу, как назойливая трель разносится по пустому району, нарушая тот баланс, что мимолетно успел образоваться в его душе. Но он не отвечал. Слушал, как трехминутный звонок снова превращается в густую тишину, а абонент на том конце снова остается без ответа. Ему хотелось бы быть немного смелее и забыть обо всем на свете, но не мог. Затем пустое метро и несколько безлюдных кварталов пешком. И домой он возвращается уже около двенадцати. В маленькой комнате, что ему удалось снять за скудную плату, также темно, сыро и холодно. Немного пахнет плесенью и прозорливыми грызунами, но он изо всех сил пытается об этом не думать. Открывает настежь окно, чтобы впустить свежий воздух, моет грязную посуду в раковине и идет принимать душ, в надежде, что тот поможет ему расслабиться. Правда, почему-то за то время, что он снова проводит один, легче ничуть не становится. В кране, как обычно, закончилась вся теплая вода и оставалось лишь довольствоваться ледяным душем, что не очень приятно для его ноющих мышц. Но он, крепко стиснув зубы и зажмурив до боли в глаза, терпел. Вскрикивал, когда очередной поток воды скользил по тем же охлажденным участкам, но затем успокаивался, зная, что без душа он точно не будет в порядке. А затем невкусный рамен, тихая музыка на фоне и кисть в руках, когда так сильно хотелось спать, но скорая сдача проекта невыносимо зудела у него под кожей. И на сон оставалось лишь каких-то жалких пару часов, из которых он действительно отдыхал лишь около тридцати минут. В таком ритме он двигался два дня — начиная с раннего утра и заканчивая поздним вечером. Но сегодня под конец дня Чимин уже просто сдался, стоило лишь переступить через порог дома. Он не хотел принимать душ, не хотел есть и даже рисовать. Не хотел ничего, лишь уткнуться с головой в подушку и позволить ей поглотить его целиком. Потому что телефон больше не нарушает его спокойствия, но почему-то его уставшее сердце становится, наоборот, более беспокойным. И он искренне не знает, как сейчас себя чувствует. Руки сильно чешутся, как только хочется позвонить тому, кто делает его самым счастливым. Стоило лишь опуститься на кровать и прикрыть глаза, как в его голове начинают мерцать ни с чем не сравнимые глаза лани, звонкий смех и мягкие касания по его коже, сводящие с ума. И он сам не заметил, как по щекам покатились кристально чистые слезы, а сердце нещадно защемило в груди. Потому что он скучает. Так невыносимо быть вдали от источника его счастья, от его самой красивой и самой настоящей любви. Но он все еще сомневается — в себе и Чонгуке. Чимин знает, что между ним и Чонгуком что-то есть. Чувствует любовь на кончиках пальцев и ощущает невероятную нить, протянувшуюся между их сердцами, что нельзя спутать ни с чем другим. Он знает, что это такое. Но видеть поцелуй Тэхёна и Чонгука было действительно больно. В тот момент ему показалось, что его мозг отключился, а тело и вовсе перестало существовать. Потому что пустота в душе, что становилась лишь больше с каждым их новым касанием, разрывала его на части. Потому что его шаткий мир, что вот-вот начал крепнуть, снова превратился в руины, и он уже не был уверен, что его можно будет снова построить из оставшихся обломков. Но Чонгук обещал быть рядом. Клялся в любви и обещал так трепетно хранить и лелеять их любовь. И он хочет ему верить. Хочет, даже если эта неизвестность будоражит все внутри. Да, Тэхён его первая любовь. Между ними так много всего, и неужели он сможет когда-то дорасти до такого уровня? Сможет ли быть тем, кто будет его оберегать до последних дней? Неизвестно. Он отдает себя и свое сердце бесповоротно и безвозвратно, потому что хочет отдаться этим чувствам и этой нежной любви. Хочет утопать в ласке и горящей страсти, хочет целовать мягкие губы и теряться между острых ключ и красивой груди. Хочет чувствовать теплое дыхание на своем лице и биение чужого сердца, стоит лишь прижаться к родному телу. Хочет так много всего, но вместо этого он лежит сейчас в своей крошечной одинокой постели и наблюдает за тем, как маленькие звезды плавно украшают небосвод, превращая его в узорчатое полотно. Ему бы рядом любимого мужчину, чтобы согревал его в холодной квартире и обещал, что мир, что есть у них на двоих, никогда не перестанет существовать. И он бы ему поверил. Верил, верил и снова верил. Потому что хотел бы быть с ним всегда. Даже если завтра может не наступить. Видимо, сегодня его снова ожидает бессонная ночь. Часы неустанно тикают рядом, а он продолжает терзать свои глаза, когда те так сильно хотят закрыться. Только он знает, что все равно не сможет заснуть. Внутреннее беспокойство съедает его заживо, и ему нужно с кем-то поделиться, наконец, открыться и попросить совета, прежде чем, он попросту сгорит дотла. Потому что именно сейчас он чувствует, что запутался. Не знает, чего хочет больше — продолжать слепо любить или же чувствовать боль, пронизывающую его тело. Сложно выбрать правильный путь, когда одновременно хочется всего и ничего. И это чертовски пугает. Он не сможет разобраться сам. Ему нужна помощь. Один гудок, два, три. Он неустанно ерзает в постели и уже не уверен, что стоило звонить. Черт, вечно он действует импульсивно... — Чимин-а, ты в порядке? И кажется, что он снова дома. Голос на том конце сонный и немного хриплый, но все равно такой же невероятно родной. Чимин понимает, что позвонил достаточно поздно и несомненно разбудил, но беспокойство в чужом тембре лишь подтверждает, что он все сделал правильно. Что позвонил самому нужному человеку. Тому, кто не позволит ему упасть. Не позволит сломаться. — Хосоки-хён, спасибо, что ответил, — улыбается Чимин, даже если абонент на том конце этого не видит. Но для него по-настоящему важно, что тот сейчас рядом. — Я так давно тебя не слышал. — Фух, малыш, я испугался, что могло что-то случиться, — облегченно вздыхает Хосок. — Я тоже соскучился по тебе. Как там Америка? — Ты всегда такой беспокойный, хён, — притворно возмущается Чимин. Его брат действительно самый лучший. — Америка стоит, но я немного скучаю по Сеулу. Знаешь, по той атмосфере, когда мы могли тусоваться с тобой по выходным с едой на вынос и смотреть дорамы по телевизору. Здесь мне этого не хватает, хён. Как у тебя дела? Он перекатывается на живот и включает телефон на громкую связь, в надежде, что это избавит его от пронизывающего чувства одиночества. Словно его брат совсем рядом, всего лишь в соседней комнате, и стоит лишь подать рукой, и они снова окажутся вместе. Он наблюдает, как за окном на небосводе расцветает золотистый полумесяц, а ночь становится все более глубокой, и что-то теплое разливается в его животе, стоит лишь вспомнить крышу родительского дома в Пусане и телескоп, установленный под навесом. Как же он по этому скучает. — Мне тоже этого не хватает, Чимин-а. Очень надеюсь, что нам совсем скоро удастся увидеться. Хочу потрепать тебя по твоей лохматой макушке, — заливисто смеется старший. И так уютно становится на душе. — Да у меня не многое изменилось. Сейчас арендую новую студию, набираю группы новичков по хип-хопу и контемпорари, в общем, расширяю свои горизонты. Знакомые хореографы предлагают мне рассматривать другие страны для развития карьеры, но я не совсем уверен, что у меня это получится. Хочу пока что укорениться здесь. Знаешь, быть более устойчивым. — Хён, ты обязательно должен попробовать! — мигом вдохновляется Чимин, услышав лишь возможность о дальнейшем продвижении. И старший любит видеть его таким увлеченным. Даже если между ними есть небольшая разница в возрасте и некоторые разногласия, это не мешает им быть на одной волне. Не мешает им чувствовать страсть друг друга. — Только представь, если ты сможешь прилететь в Нью-Йорк! Я же знаю, как давно ты мечтаешь попасть сюда. Тут же так много твоих друзей. Хён! — Чимин-а, с тобой точно все в порядке? Ты кажешься слишком возбужденным, — хохочет Хосок. И если бы он только видел, как покраснели щеки его младшего брата. — Хён! Ну перестань, — смущенно скулит Чимин, утыкаясь лицом в подушку. Этот невыносимый хён! — Я просто хочу, чтобы ты был здесь. — Я подумаю об этом, малыш. Но пока что ничего не могу обещать. Я слышал, скоро будет Биеннале в Нью-Йорке. Вас уже распределили? Нет, нет, это не та тема, которую ему хотелось бы обсуждать. — Пока еще нет, но я не думаю, что смогу туда попасть, — едва слышно бормочет русоволосый. — Ты же знаешь, какой там невероятно строгий отбор, а я всего лишь какой-то студент из Пусана. Это так не работает, хён. — Прекрати себя недооценивать, — возмущается старший. Его голос в миг меняется с мягкого на строгий, и Чимин не уверен, что именно с таким старшим братом ему нравится разговаривать. Потому что его хён всегда оказывается прав, но ему не хочется этого признавать даже под дулом пистолета. Не тогда, когда он так глубоко завис в своей шлюпке неудач. — Я знаю, какой ты невероятно талантливый. Ты не шаблонный образец, в отличие от других. Ты рисуешь по зову своего сердца, и это уже многого стоит! Если бы не твой талант, ты бы не смог оказаться там, где сейчас есть. Ты обошел столько студентов, мечтающих оказаться в твоем университете, и все это лишь твоя собственная заслуга. Поэтому я даже не сомневаюсь, что ты обязательно попадешь на эту чертову выставку! — Хён, зачем ты внушаешь мне надежду? — недовольно надувает губы Чимин. — Если я не попаду, ты же знаешь, как это меня сломает. — Я знаю, что ты попадешь, — устало вздыхает Хосок. — Просто поверь в себя, Чимин-а. Позволь своим крыльям хотя бы раз раскрыться. Они устали быть взаперти твоих мыслей, устали быть на втором плане, когда ты можешь помочь им быть впереди. Прекрати принижать себя и свои способности. Ты безумно талантливы юноша. Постарайся внушить это в свою пустую голову! — и этот смех на том конце заставляет его улыбнуться. — Неужели твой парень не говорит тебе то же самое?! Кстати говоря, я до сих пор не знаю подробностей! Чимин слышит, как на том конце стучат чашки и гремит холодильник. На фоне появляется медленная инди-композиция и шум дорог из приоткрытого окна. Да, это привычка его хёна. Пить молоко около окна и танцевать на кухне, плавно двигаясь в такт любимой песне. Ничего не меняется. — Почему это так смущает, — притворно злится Чимин, даже если ленивая улыбка расцветает на его румяном лице. Кажется, он скоро сгорит от смущения. — На самом деле, все очень сложно. Мы еще официально не встречаемся. — Он что, с ума сошел?! Тебя же украдут! Почему он такой смущающий?! — Хён! Прекрати это! С тобой невозможно! — звонко хихикает русоволосый, прикрывая рот ладошкой. — Просто я оказался в ситуации, где я третье колесо. Кажется, из-за меня Чонгук расстался со своим парнем. — О. И как ты? — Не знаю, — пожимает плечами Чимин, пока поднимается с постели. Становится чересчур прохладно, а тонкое пуховое одеяло совсем не греет. Как же ему нужен Чонгук рядом, несмотря на то, что ему сейчас больно. Просто нужен. Как воздух, что обжигает легкие. — Пару дней назад они должны были расстаться, но что-то пошло не так. Когда я оказался у него дома, то застал не очень приятную картину. Но Чонгук говорит, что это начал не он. И я действительно не знаю, что думать. — Ты ему веришь, Чимин-а? — серьезно спрашивает Хосок. В его голосе нет осуждения или презрения, лишь искреннее беспокойство за родного человека, и Чимин это очень ценит. Потому что ему сложно справиться с бурей самому. Сложно оставаться непредвзятым, когда в мыслях лишь мужчина с розовыми волосами и трепет чувств, будоражащих бабочек в его животе. Он знает, что глубоко упал и вряд ли уже сможет оттуда выбраться. Ему не нужен никто другой. Нет, нет, нет. Только лишь тот, кто так бережно держит его в своих руках и боится, что лишнее движение ветра может превратить его в груду стекла. А ему хочется быть хрупкой вещью — окунуться в океан ласки и теплоты, сквозящей через каждую клеточку чужого тела. Потому что в этих руках он чувствует себя иначе — с раскрытыми крыльями позади и пылающим огнем в его сердце. Разве можно данную любовь променять на что-то другое? Разве можно оставить позади того, кто видит в нем целый мир? Он ведь видит, верно? — Это сложно, — прикрыв глаза, устало стонет младший. — Я очень хотел бы ему верить. Правда. Он обещал, что не сделает мне больно. И я знаю, что так и есть. Просто голос внутри меня заставляет меня в нем сомневаться. Я видел неподдельный страх в его глазах, когда я переступил порог его квартиры. Будто он на самом деле боялся потерять меня. — Не бойся доверять, малыш. Если ты чувствуешь, что этот человек твой, то не отпускай его. Да, ты не можешь знать наверняка, но если ты не дашь ему шанс, то так никогда и не узнаешь. Все мы когда-то ошибаемся, и это нормально. Но жить и думать о том, что кто-то может сделать тебе больно, видеть обман в каждом человеке, это не выход. Это только лишь притупит твои чувства, но тебе от этого не будет легче. Если ты видишь в нем свое счастье, то позволь себе быть счастливым. И это то, что ему действительно нужно было услышать. Именно то, что согревает его сердце и заставляет чувствовать себя нужным и просто любимым. Самим собой. — Он звонил мне не переставая. Но я не брал трубку, боялся снова поступить неправильно. Я хочу его любить. И, наверно, зря я все-таки пытался его игнорировать. — Перезвони ему, — улыбаясь, подтверждает старший. — Поверь, он хочет, чтобы ты был рядом. Ему тоже больно от того, что вы сейчас далеки, но ты можешь все исправить. Перебори себя, Чимин-а, и все наладится. Иначе мне придется надрать ему задницу. — Надеюсь, что до этого дело не дойдет, — смеется русоволосый, где медовые глаза превращаются в полумесяца, а улыбка светится неподдельным счастьем и решимостью. — Я позвоню ему. И спасибо, что ответил. Я не хотел отвлекать тебя. — Ты этого не сделал, малыш. Я просто отсыпался в свой выходной день, ничего страшного. Я хотел тебе позвонить раньше, но боялся, что тебе будет неудобно. Мне хотелось, чтобы ты сам пришел ко мне, когда этого бы захотело твое доброе сердце. — Хён, почему ты продолжаешь меня смущать, — закатывает глаза Чимин, несмотря на то, что старший брат его не видит. Ему можно побыть сейчас ребенком. — Это моя задача, — спокойно отвечает Хосок, словно это не он буквально несколько минут назад снова и снова вводил младшего в краску. — Надеюсь, у тебя действительно все наладится. И я наконец-то смогу познакомиться с твоим избранником! — Буду ждать тебя здесь! — Позвони мне, когда тебя пригласят в Биеннале. Обещаю, что я обязательно возьму билет на первый же рейс, чтобы только увидеть твои замечательные работы среди отобранных счастливчиков. Попрошу даже у Сухё ее профессиональную видеокамеру! — Так и сделаю, хён, — кивает младший. — Спасибо, что ты есть. — Люблю тебя, Чимин-а. — И я тебя, Хосоки-хён. Береги себя. На том конце снова разносятся медленные гудки, а комната погружается в мрак и оглушающую тишину. Яркий полумесяц скрылся за охапкой туч, а прохладный воздух напевает осеннюю песнь. Он плотно закрывает окно, желая хотя бы немного согреться. Отопление снова не включили, но он уже привык. Нужно лишь надеть что-то потеплее и укрыться с головой в пуховое одеяло. Конечно, это не заменит жара чужого тела, но приходится довольствоваться малым, лишь бы только не отморозить себе руки и ноги. Но сегодня он не хочет спать. Под его бледной кожей зудит каждая мышца, сердце нещадно воет и чуть ли не кричит о том, что они сейчас должны быть не здесь. И он тоже это чувствует. Прихватив с кровати свой телефон, Чимин набирает нужный номер, в надежде услышать только один единственный голос. Но на том конце доносятся лишь одинокие гудки, режущие слух, и голос надоедливого автоответчика. Только это не то. Не то. Он пробует позвонить еще пару раз, но сценарий остается совершенно таким же. Нет, нужно действовать. Он больше не может терять и минуты. Поэтому, накинув на себя куртку и теплый снуд, он быстрым шагом выходит из квартиры, абсолютно не заботясь о том, как морозный воздух обдувает его лицо. Мягкие щеки покалывает от ледяного ветра, по коже бегут назойливые мурашки, но он лишь сильнее зарывается в вязаный шарф и бежит на поиски нужного такси. То, слава богу, находится достаточно быстро. И вот он уже мчится по безлюдным улицам, рассекая такие ненужные сейчас километры. Нужно быть ближе. Но таксист, видимо не замечает, как нервно дергается его колено, а зубы вновь сдирают сухую кожицу губ. Он раз от разу поглядывает в окно, боясь пропустить знакомую улицу в благоприятном районе. Ему там безумно нравится. Кажется, что там и воздух более чистый и дышать намного легче. А, может быть, причина его спокойствия кроется в совсем другой причине. Но он не пытается вникнуть в суть. Лишь снова и снова поправляет сползающий снуд и поглядывает на время, ругая себя за то, что сорвался глубокой ночью. Но он не мог больше ждать. Не тогда, когда так отчаянно хочется лишь прижаться к любимому мужчине и сутки напролет целовать сказочно красивое лицо с небольшим шрамом на скуле. И больше ничего не имеет значения, когда большие ладони на его тонкой талии оставляют ласковые касания, а массивные бедра так приятно ощущаются под его телом. Расстояние сводит его с ума, превращая в месиво противоречивых чувств и эмоций. Он знает, что держится из последних сил, когда перед глазами появляется знакомый подъезд и эта милая клумба около многоквартирного дома. Здесь уютно, и ему действительно хотелось бы сюда переехать. Пожалуйста, пусть так и будет. Заплатив водителю за поездку, Чимин выбегает из такси, громко хлопнув дверью, и со всех ног мчится туда, где вся его жизнь. Лестница, лестница, лестница, и вот он уже около знакомой двери. В этот раз просто зайти не получится. Он помнит, что ключ остался впопыхах в этой квартире, но сейчас его это мало волнует, когда его с любовью разделяет лишь несколько сантиметров. Трясущиеся пальцы плавно жмут на звонок, ноги подрагивают и едва держат, а бешено колотящееся сердце то и дело готово вырваться из груди. Но он все равно не останавливается, прекрасно зная, что уже пропал. Потому что по его венам бежит адреналин с бешеной скоростью, чувства кипят, и он действительно на грани. На самом краю. Но именно любовь к розововолосому мужчине делает его таким. Но никто не открывает. Он осторожно стучит кулаком раз, другой, но там несусветная тишина. Ни-че-го. И его это пугает. Внутренности скручивает в крепкий узел, вызывая неприятную тошноту, снова возвращается мигрень, но он не может просто так уйти. Нет, что-то не так. Чимин еще пару раз жмет на звонок. Тишина. Миллион мыслей проносятся в его голове, пока он спускается по лестнице. Лишь один вопрос мигает перед глазами — «где?». Вроде бы, казалось, все так элементарно, но на деле все совсем не так. Оказавшись на улице, он замечает, что симпатичный поршевский внедорожник отсутствует на стоянке, и в этот момент все встает на свои места. Он догадывается, где Чонгук может затмевать свою печаль и свою боль, отпускать себя и своего внутреннего демона. Не сложно догадаться, что спортивный зал на соседней улице будет его ответом. Здесь он ни разу не был. Казалось бы, один и тот же район, но это здание значительно отличается от остальных домов — темно-серый кирпич с едва различимой черной вывеской. Пугающая аура и в тоже время такая таинственная атмосфера. Одно слово — завораживает. Холодный металл дверной ручки, остужает кожу, но это ничуть не помогает убавить пыл его чувств и бурлящее притяжение, что с каждым шагом становится все более сумасшедшим. Невероятно, что делает с ним его мужчина. Неужели все это возможно? Собравшись с мыслями и глубоко выдохнув, он поворачивает замок и заходит внутрь. В просторном зале эхом разносятся удары по груше, а где-то на фоне играет чуть ли не на всю громкость Thirty Seconds to Mars с их непревзойденной песней «From yesterday». К слову, Чимин ее знает наизусть. Но сейчас это не так важно. Стоит лишь пробраться чуть-чуть подальше, как в нос ударяет резкий запах мыла и хлорки, а тусклый свет в зале не позволяет различить такой знакомый силуэт в самом конце. Но Чимин и без этого знает, что это он. Его любовь. Его жизнь. Его Вселенная с глазами лани. Его все. Только именно сейчас перед ним не уверенный мужчина, а маленький уязвимый мальчик, что так отчаянно целится кулаками в боксерскую грушу, что то и дело отшатывается назад от очередного сильного удара. И снова без перчаток. Снова руки в кровь и ссадины на симпатичных ладонях. Он замечает, каждую маленькую деталь в фигуре напротив — непревзойденную боль и надежду найти справедливость. Потому что хочет, чтобы ему поверили. Жаль, что он не догадывается, что Чимин ему уже верит — каждому слову и каждой непроизнесенной вслух мысли. Потому что любит так сильно, что готов сам выть от той тоски, что исходит от сломленного силуэта в тусклом свете одной единственной лампы. Тяжелые вздохи окутывают его уши словно пеленой, чуть ли не заглушая музыку, а движения скульптурного тела завораживают любопытные глаза. И он даже не стесняется! Наоборот, пытается впитать в свою тонкую сетчатку образ сильного мужчины, что покорил его сердце вдоль и поперек и сделал его таким слабым и податливым. Но ему это нравится. Так сильно, что он готов опустить голову и встать на колени. — Я знал, что найду тебя здесь, — спокойно говорит Чимин, осторожно ступая по бетонному полу. Он даже не пытается перекричать громкую музыку, прекрасно зная, что Чонгук его обязательно услышит. Так и есть. Потому что музыка в одно мгновение превращается в тишину, а олень, пойманный в свете фар, смотрит на него словно на приведение. Но он не возражает. Лишь ласково улыбается и сокращает расстояние, желая поскорее успокоить беспокойного мужчину. Нельзя не заметить, как он устал. Огромные темные круги залегли под его глазами и выглядит очень болезненно, лицо совсем осунулось, а кожа больше не такая мягкая и бархатистая. Он выглядит нездоровым. Кое-где залегло пару красных прыщей, глаза пестрят полопавшимися капиллярами. Губы искусаны в кровь, а грудь то и дело тяжело вздымается от очередного глубокого вздоха, словно еще чуть-чуть и он просто упадет к обморок. Неужели это он его довел? — Чимин? — надтреснутым голосом спрашивает Чонгук, едва удерживаясь на ногах. Потерянный взгляд глубоких карих глаз внимательно следит за каждым его мимолетным движением, словно он до сих пор не может поверить, что все это происходит на самом деле. Словно его нахождение здесь, буквально в паре метров друг от друга, причиняет ему мучительную боль и разрывает на части и без того истерзанное сердце. Словно он до сих пор витает в дремучей неге сна, а это всего лишь разыгравшееся воображение, терзающее его одичалую душу. Нет, нет, нет. Все не должно быть так. — Я здесь, Чонгук, — слегка улыбаясь, уверенно кивает Чимин, наблюдая, как старший поднимает на него свои прекрасные оленьи глаза. Такие до безумия печальные и полные неподдельной тоски. И в этот момент даже он сам не уверен, кого пытается успокоить. Себя или этого маленького человека, что вот-вот рассыплется пылью на ветру и исчезнет с лица Земли, если он не сделает шаг навстречу. Господи, как же они запутались. Но он должен как-то все исправить. Должен ломать нерушимые стены и прыгать в омут с головой, лишь бы только снова соединить их трепещущие чувства и любовь, что горит на кончиках пальцев, привлекая к себе заслуженное внимание. Должен сломать себя, чтобы только снова воскреснуть. Потому что именно это сделает его живым — с открытой душой и лохматыми крыльями за спиной. — Я здесь. Ты не один. И первый всхлип, что слетает с чужих обезвоженных губ, оглушает. Давит на барабанные перепонки с бешеной силой, что весь мир сливается в темное необузданное пятно, а силуэт напротив превращается в хрупкое, испорченное жизнью стекло. Потому что его мужчина с этим огромным сердцем на рукаве и ранимой душой больше не пытается быть сильным. Отпускает себя, свою боль и свои страдания. Теперь он хочет быть самим собой — с кучей недостатков и ворчливым характером, тем, кем он не мог быть всю свою жизнь, веря лишь чужим предрассудкам. И от этого чертовски бросает в дрожь, окутанную симфонией накалившихся эмоций и истинных чувств, рвущихся наружу. Мурашки бегут вдоль его позвоночника, стоит лишь очередному рыданию затмить звенящую тишину, витающую между ними. Это разрывает его на части. Нет, Чонгук не должен так страдать. Но прекрасные глаза напротив полны лишь горьких слез, скатывающихся непрерывающимся потоком по бледным щекам. Он видит, как дрожит его любимый мужчина, видит, как сотрясаются обнаженные плечи и подгибаются слабые колени, стоит лишь новому потоку слез прорваться наружу. И эта боль, что вырывается пронзительным криком из покрасневших уст, его окончательно добивает. Все не должно быть так. Нет. Чимин не позволит ему упасть. Отдаст свою жизнь на растерзание, лишь бы только невероятные галактики снова сияли озорным блеском, а с губ не сползала сладкая улыбка с милыми морщинками вокруг глаз. Лишь бы только его мужчина был самым счастливым. И неважно, если не он будет его причиной. Поэтому больше не теряя ни минуты, он резко срывается с места и мчится к тому, кто еле-еле держится на ногах и готов сорваться в пропасть. Но он не позволит ему упасть. Станет его ярко-оранжевым спасательным кругом и обязательно удержится на плаву. Сделает все, что только в его силах. Потому что это именно то, чего так отчаянно и верно желает его собственное сердце, полное любви и восхищения. И вот он уже рядом. Укутывает крепко в свои объятия и прижимает продрогшее тело близко-близко к своему сердцу, смыкая ладошки на широких плечах. Лишь бы только быть совсем рядом, где сантиметры превращаются в ничто, воздух на двоих, а их души вновь сплетаются в темную шелковую нить без конца и начала. Он чувствует, как большие ладони нежно обнимают его за талию, цепляясь за края куртки, а напряженные плечи наконец-то опускаются. Прохладный нос утыкается ему в шею, а мягкие губы оставляют едва ощутимые касания по его коже, вызывая стаи мурашек. Его короткие пальцы зарываются во влажные розовые волосы, слегка оттягивая, и он чувствует, как всхлипы постепенно стихают, а тело совсем расслабляется. И Чимин, наконец-то, спокойно выдыхает, прижимаясь щекой к лохматой макушке. Теперь он действительно чувствует себя лучше. Потому что они рядом. — Я боялся, что ты не вернешься, — в основание шеи бормочет Чонгук. Его голос тихий и немного грубый после недавней истерики, но он пытается успокоиться. Размеренно дышит и прижимается лишь сильнее, боясь, что расстояние сделает ему больно. Словно если между ними появится хотя бы один миллиметр, он просто сломается. — Боялся остаться совершенно один. Я не хочу жить без тебя. — Но я здесь. Я рядом. Он слышит, как тихий вздох облегчения срывается с приоткрытых губ. Будто ему нужно было услышать лишь пару слов, чтобы наконец-то убедиться в реальности его существования. — Эй, Чонгук-и, посмотри на меня, — мягко просит Чимин, больше не в силах выносить боль и страдание в родной душе. Осторожно, боясь сделать один неверный шаг, он приподнимает слегка покрасневшее лицо с розовой пылью на щеках, желая наконец-то встретиться с глубокими глазами лани, безвозвратно захватившими в свой плен. Ему нужно убедиться, что все в порядке. Что теперь все хорошо. Его небольшие пальчики аккуратно стирают остатки слез на мягких щеках и ласкают влажную кожу, в надежде передать немного спокойствия тому, кто так отчаянно боится снова ощутить боль. Когда красные глаза Чонгука, наконец, смотрят на него снизу вверх, Чимин, кажется, не дышит. Пытается сделать глубокий вдох, но вместо этого пропадает в неизвестной галактике чужих глаз. Невероятно. Потому что в глазах напротив плещется лишь кристально чистый океан вырвавшихся наружу чувств и любовь. И в этот момент он понимает, что не видел ничего прекраснее этой картины. Черт, они так глубоко упали. — Ты больше не один, — тихо говорит Чимин, продолжая ласкать румяные щеки и пухлые губы с небольшими ранками от долгого плача. Чонгук так искренне смотрит ему в глаза, что он уже не уверен, что сможет долго сдерживать свои губы в дали от чужих. Потому что хочется закрепить клятву касаниями, пропитанными лишь лаской и нежностью, и губ к губам. Хочется показать, что это последний раз, когда слезы озаряют прекрасное юношеское лицо; последний раз, когда он грустит. — Я больше тебя не оставлю, слышишь? И Чонгук кивает с этой нежной улыбкой уголками губ. Господи, как же только сильно он его любит. — Значит, ты мне веришь? — с мольбой в голосе спрашивает мужчина. Он цепляется за любую эмоцию в глазах напротив — боль, страх, любовь, нежность, страсть. Пытается прочитать в медовом взгляде хотя бы что-то, но видит лишь там, в глубине очаровательных глаз, лишь разливающееся патокой восхищение и трепет чувств. Черт, кто бы только знал, что в его теле, в его сердце и его душе кипит то же самое. Поэтому он сокращает любое расстояние и ближе прижимается к миниатюрному телу, боясь, что один шаг назад — и его жизнь может раствориться по покровом ночи. Один шаг — и его любовь, сотканная из горьких слез, превратится в проливной дождь промозглой осенью, а его душа — в пепел. — Клянусь, я ничего не делал, я не успел понять, как Тэ оказался совсем рядом и ... — Я тебе верю, Чонгук-а, — твердо кивает Чимин., касаясь кончиками пальцев чужих губ. Больше ничего не нужно говорить. — Всегда буду верить. Он уже все решил. Сердце не может врать. — Но почему? — Потому что люблю тебя, глупый, — широко улыбается русоволосый, оставляя трепетный поцелуй на кончике носа. Они рядом. Невероятно. Чонгук закрывает глаза от внезапного прикосновения теплых губ к его коже и изо всех пытается сдержать слезы, что уже совсем близко. Эмоции бьют через край, пульс подскакивает до ста, но ему все равно, когда перед ним его любовь, его спасение, его жизнь, что он едва не упустил, позволив ей проскользнуть сквозь пальцы. Потому что теперь на его лице лишь слезы счастья. Чувства, бьющие ключом под его тонкой кожей и покалывающие в груди рядом с его неумолимо колотящимся сердцем. Теперь все встанет на свои места. Чонгук еще никогда не чувствовал себя так уютно и тепло в чьих-то объятиях, никогда не чувствовал себя так легко с парнем, что держал его так близко, и никогда не чувствовал головокружения от одного только запаха зеленых яблок и сладкой карамели. Раньше он никогда не хотел, чтобы время остановилось, но прямо здесь, прямо сейчас он отчаянно хотел бы, чтобы это было навсегда. Лишь только они вдвоем. А целый мир может подождать. — Спасибо, что доверяешь мне, — благодарно улыбается Чонгук. Он медленно освобождает руку от цепкого захвата тонкой талии его мальчика и протягивает ее к лицу Чимина. Так забавно, как медовые глаза в миг расширяются, стоит лишь его теплым пальцам коснуться правой щеки, лаская прохладную и слегка покрасневшую кожу. Но затем он успокаивается. Довольный вздох покидает губы Чимина при таком лишь слабом прикосновении, но он льнет лишь ближе, утыкаясь своим кнопочным носом в тыльную сторону ладони. И это милое действие заставляет Чонгука так красиво и по-настоящему искренне улыбнуться. — Я так сильно люблю тебя. Обещаю, что сделаю тебя самым счастливым. — Я знаю. Они вместе. Последний шаг, и Чимин прижимается губами к губам Чонгука. Это похоже на фейерверк, взрывающийся в их влюбленных сердцах, адреналин стреляет по венам, и старший удовлетворенно мурлычет, когда их уста продолжают касаться друг друга. Это волшебно. Черт, как же сильно этого не хватало. Не теряя времени, Чимин обхватывает ладошками любимое лицо, словно держит в своих руках целое солнце, моментально чувствуя, как его мужчина крепче обнимает его за талию. Заявляет на него свои права, но он даже ничуть не против. Совсем наоборот, смотрит с вызовом в глаза лани и улыбается в поцелуй, когда старший ему подмигивает. Невероятно. В комнате становится слишком жарко, но никто из них не останавливается. Их губы продолжают чувственно ласкать друг друга, посылая дрожь по спине и, если честно, они даже не могут объяснить это чувство. Но это прекрасно. Искренне и по-настоящему. — Черт, ты даже не представляешь, как быстро бьется сейчас мое сердце, — слегка отрываясь, вздыхает Чонгук и облегченно хихикает. И это самый лучший звук, что младший когда-либо слышал. — Ты когда-нибудь убьешь меня, если будешь продолжать быть таким очаровательным. А Чимин только фыркает на эти слова и снова прижимается к чужим губам, по которым так сильно успел соскучиться. Господи, какие же они вкусные. Теперь он никогда не сможет остановиться. Потому что, наконец, нашел свое место. Свой дом. Сейчас даже нет сомнений в том, что Чонгук — это тот человек, которого он так ждал все это время. Тот, кто заставляет его верить в настоящую любовь и в то, что хорошие вещи обязательно случаются, если ты их ждешь. Есть так много вещей, которые Чимин чувствует, когда смотрит на Чонгука, так много вещей, которые заставляют его сердце подпрыгивать, а кожу щекотать. И это именно то, чего ему так сильно не хватало. Он знает, что в его сердце до сих пор живет страх и тревога, но он отодвигает их на задний план, чувствуя, что должен доверять тому, что открыл для него целый мир. Сложно закрыть глаза на прошлое, сложно забыть то, что так прочно отпечаталось на сетчатке, но он хочет стереть это из своей памяти. Хочет жить лишь настоящим, не взирая на прошлое. Хочет дышать полной грудью и видеть перед собой самого красивого мужчину с глазами лани и невероятной кроличьей улыбкой. Хочет все это. И плевать, что было позади. Они обещали со всем бороться. Они обещали сделать друг друга счастливыми. Они должны доверять. И тогда все наладится. Нить, что проскальзывает сквозь их влюбленные сердца, сольется воедино. И тогда будут только они, заблудившиеся в нежных чувствах и неземной любви. А это и есть — счастье.