be my mistake

Когда наступает ночь, я твое спасение

Юнги никогда не думал, что сможет кого-то полюбить. В восемнадцать лет казалось, что его молодое сердце вряд ли сможет испытать что-то помимо легкой симпатии или взаимного уважения к своему партнеру без каких-либо побочных чувств. Тогда он действительно думал, что «любовь» придумали лишь отчаявшиеся романтики, идеализирующие существующий мир с грудой разбитых сердец. И до последнего не верил, что между двумя людьми может быть что-то выше и гораздо сложнее, чем просто привязанность и взаимопомощь друг другу. Пока однажды в его жизни не появился Ким Тэхён. Черт, он помнит каждую деталь, словно это было вчера. Ему тогда было около двадцати. Самое сердце юности и бурлящий поток адреналина; мысли направо и налево и бессонные ночи в студенческой общаге. Замечательное время, чтобы быть беззаботным и свободным, ощущать ветер в волосах и вдыхать поглубже в легкие дурманящий дым сигарет и терпкого алкоголя у парня из соседнего корпуса. Его молодость была именно такой, бурной и цветущей, пока однажды вечером в одной из комнат его знакомого приятеля не оказался школьник — с этими огромными карими глазами и чудаковатой квадратной улыбкой, привлекающей внимание. На вид ему было около шестнадцати, если не меньше. Тот, к слову, пробовал соджу собственного приготовления, сидя на кровати среди толпы студентов, и громко кашлял от обжигающего горло напитка, совершенно не заботясь о том, что употребление алкоголя в его-то возрасте все-таки рано. Вместо этого он громко хохотал над своей неуклюжестью, каждый раз срывая голос, и лишь просил рядом сидящего парня подлить ему еще. Но Юнги, черт возьми, не мог отвести от него своих пытливых глаз, тайно желая в эту минуту оказаться с ним совсем рядом, соприкоснувшись кончиками пальцев. Ему нравилось совершенно все в этом ребенке — от чувственной родинки под глазом с пышными ресницами до мягких розоватых губ с вишневым блеском. Именно тогда Юнги почувствовал, что бесповоротно попал и пропал в глубине янтарных глаз с отливом звездной ночи. Его чувства заострились, а сердце, казалось, и вовсе стало беспокойным, не понимая, что сейчас происходит с его телом, где влажные ладони постоянно шаркают о грубую джинсу, а глаза то и дело бегают по симпатичному лицу напротив. Тогда, в комнате два на два, для него не было совершенно никого, кроме мягких черт незнакомца и собственных эмоций, бьющих через край. После этого, он уже не смог вынырнуть обратно, затерявшись в пучине зыбкой неизвестности. В тот день Юнги даже не притронулся к алкоголю. Следил за этим недоразумением с румяными от алкоголя щеками и, кажется, падал в самую глубь, стоило лишь их взглядам на секунду встретиться. Там не было искр, не было фейерверков. Было просто тепло, словно он наконец-то смог найти свой причал на заброшенном острове спустя долгие годы его жизни. Он был уверен, что сейчас этот ребенок, валяющийся на кровати среди незнакомцев, вряд ли его отличает от обычного мутного темного пятна. Но ему было все равно, пока он мог спокойно, стоя вдали от поля зрения, впитывать под слой своего обезумевшего сознания сладость медовых глаз и надутые губы, когда ему отказали в очередном стаканчике алкоголя. Если честно, на тот момент ему было достаточно. Но он этого не сказал. Примерно около трех небольшая вечеринка закончилась. Постепенно взбудораженные студенты стали расходиться по своим комнатам, топая босиком по мраморной плитке, в надежде уйти незамеченными. Никто не хотел попасться под руку разгневанного охранника с обходом в четыре утра. Поэтому буквально через несколько минут в небольшом пространстве осталось лишь пару человек, валяющихся на полу без чувств, и этот школьник, так и не собирающийся покидать студенческую общагу. Кажется, его даже не заботило, что народу в комнате практически не осталось, что соджу больше не предлагают, а тяжелый рэп больше не доносится из динамика чужого телефона с вай-фай колонкой. На его юном лице с розовой пылью сияло лишь абсолютное спокойствие, красивые руки с длинными пальцами что-то чертили в воздухе, пока его туманный взгляд скользил за своими же плавными движениями. Словно именно в этот самый момент мира вокруг него совершенно не существовало — лишь он наедине с собой и прекрасным чувством легкости внутри. Он улыбался. Счастливо и так мягко. И, наверно, в эту минуту Юнги понял, что упал безвозвратно. Когда хотелось лишь защитить этого беззаботного пьяного ребенка от посторонних глаз, спрятать его в своей мешковатой джинсовой куртке и окутать тем самым чувством, о существовании которого он даже не предполагал. Но почему-то именно сейчас хотел верить, что это именно оно и есть. Неземное и реальное одновременно. Тогда Юнги проводил его до дома, пусть и не с первой попытки согласия увести с закончившейся вечеринки. К третьему разу он все же сдался. Странно, но школьник уверенно стоял на ногах, несмотря на активное участие алкоголя, здраво мыслил и даже твердо назвал свой адрес, под конец не желая оставаться в этот момент совершенно одному. А старший был более, чем готов, это ему дать. Однако за всю дорогу домой, пусть и не долгую, они не проронили ни слова. Шли рядом, изредка соприкасаясь плечами и кончиками холодных пальцев, пока вокруг них плавно из-за горизонта проскальзывал ранний восход солнца, окрашивая небо в разные цвета. Самая удивительная пора. Но Юнги соврет, если скажет, что не жалел, когда утро подбиралось слишком быстро с переливами солнечных лучей, а расстояние до дома незнакомца напрочь растворялось в пучине исчезающей ночи. От расставания их разделяло всего лишь пару метров — один шаг и шаткий мир, выстроенный в пьяном угаре университетской общаги, просто исчезнет, подобно слезам под дождем. Но он этого не хотел. Потому что впервые чувствовал, даже если пытался отгородиться от отголоска трепета в роли мохнатых бабочек в его животе. Нет, он не мог позволить себе быть таким. Неправильным и ошибочно рассуждающим о глубине тайных чувств. Но квадратная улыбка с красивыми чертами юношеского лица делала его слабым. Заставляла его быть зависимым. Заставляла его быть тем, кем он хотел и не хотел быть одновременно. Правда, он все равно сдался. Легко и беззаботно, словно внутри его сердца уже давно все было предрешено. А ему лишь оставалось плыть по течению нежности, расцветающей в его груди, и улыбаться тому, кто с таким неподдельным любопытством смотрит на этот уродливый мир. Школьник первый прервал их затянувшееся молчание, с улыбкой оглядываясь по сторонам. Было тихо. Он вежливо поблагодарил за доставку на дом, махнув на прощание рукой, и быстрым шагом направился к двери небольшого многоэтажного дома с выцветшей крышей зеленого цвета и заброшенной клумбой с изобилием сорняков, даже не оглянувшись. В тот момент весь мир перед ним не имел никакого значения. Не тогда, когда его расцветающие чувства плавно уходили вместе с высокой фигурой незнакомца, а одинокое сердце, требующее чуткого внимания, хотело бежать за ним. Клясться, просить, умолять, целовать чужие грязные кроссовки, лишь бы он только остался. Пусть они бы молчали, пусть бы не проронили за всю жизнь и слова, но были вместе. Рядом — с воздухом одним на двоих и касаниями, что обжигают кожу и делают его одновременно счастливым и самым несчастным. Но он переживет и переболеет, если этот уютный незнакомец запятнает его исчезающую молодость. Потому что именно сейчас он хочет чувствовать. Именно сейчас он хочет быть живым. Магия это или нет, но на самой последней ступени своего обветшалого дома школьник остановился. Оглянулся назад со своей широкой заразительной улыбкой и громко прокричал, что его зовут Тэхён. Ему пятнадцать и он очень сильно любит собак породы хаски. Здесь он живет с двумя своими лучшими друзьями, но через пару лет планирует от них съехать. Ему очень понравилось на сегодняшней вечеринке, и он бы хотел в следующий раз с ним потусоваться. Юнги, растерявшийся от такой открытой прямолинейности, не успел даже вставить и слова, прежде чем копна лохматых волос скрылась за железной дверью многоэтажки. Лишь через десять минут он наконец-то понял, что случилось, пока тоскливым взглядом всматривался в окна неприветливого дома. Солнце уже сияло высокого над горизонтом с дымкой холодного воздуха, а птицы мелодично щебетали на зеленых шапках деревьев, пробуждая от долгой насыщенной ночи город. А он просто улыбнулся, стоя посреди незнакомого района, по-настоящему и действительно искренне, с этими мелкими морщинами вокруг глаз и потрескавшимися губами с надоедливой корочкой. Его красный нос и румяные щеки покалывало от приятного мороза ранним утром, но сегодня ему впервые было тепло. И он надеялся, что его руки больше никогда не будут холодными. Ему было двадцать, когда он впервые влюбился. Пятнадцатилетний мальчишка с очаровательной квадратной улыбкой и грубым голосом. Самое сердце пустыни для его молодой души. Ему было двадцать два, когда счастливый Тэхён с искрами вместо глаз признался, что встретил свою настоящую любовь. Это первый раз, когда ему было по-настоящему больно. С холодными руками и пустым взглядом. Первый раз, когда он больше не хотел чувствовать. Ему было двадцать четыре, когда его пустое сердце окончательно разбилось, потеряв всякую надежду на счастливое будущее. Тэхён был невероятно счастлив. И это не он был его причиной. Теперь его «бабочки», терзающие легкие, никогда не будут взаимными. Он чертовски ненавидит боль в своей груди, и человека, что продолжает так искренне и открыто ему улыбаться. Сейчас ему двадцать шесть. Он готовит чай с малиной в одиннадцать часов вечера на своей крохотной кухне копне светлых волос, захватившей его спальню. И он, если честно, не понимает, как до этого докатился. Ему двадцать шесть, и он уверен, что любовь не приносит боли. Потому что боль приносят люди, что не умеют любить. Тэхён. Но его глупое сердце и душа до сих пор не могут его отпустить и тянутся навстречу бездонной глубине медовых глаз. Строят сказочные миры, где они могут быть счастливы, где мир вокруг них подчиняется лишь им и их невероятно сильным чувствам. Видят лишь малиновый закат над синевой океана и ощущают вкус соленой воды на потрескавшихся губах. Правда, Юнги в это больше не верит. Он пытался закрыть глаза на очевидную невзаимность и поддаться мягким розовым губами со вкусом вишни. Он представлял себе идеальную жизнь, а на деле получил лишь в клочья истерзанное сердце и боль, туманящую его ясный разум. Но все равно проиграл. Нужно уметь принимать свое поражение, даже если кажется, что больше нет смысла в чертовой «любви», поразившей его беззаботное и свободное сердце пять лет назад. Тэхён не видит его рядом с собой и ему нужно свыкнуться с этой простой мыслью. — Тэ, я знаю, что ты не спишь, — спокойно шепелявит Юнги, заходя в спальню. Тут все также, что и несколько дней назад. Кроме фигуры, свернувшейся под пуховым одеялом. Он медленно шаркает тапочками по своей комнате, пытаясь быть максимально тихим, включает настольную лампу с тусклым светом и ставит ароматный чай на прикроватную тумбу. В ответ снова ничего. Тишина и только звон его бешено бьющегося сердца. Кажется, совсем скоро отсутствие динамики в этом молчании его окончательно добьет. Усталый вздох вновь срывается с его губ, стоит лишь опустить свое уставшее тело на мягкий пуф. Спина нещадно ноет из-за неудобного стула в гостиной и бесконечного проживания за компьютером. Его зрение, скорее всего, упало еще ниже, что в прошлом месяце, и в итоге все-таки придется согласиться на запланированную коррекцию. Правда, вряд ли кого-то волнует, что он целые сутки проводит в гостиной и не отлипает от огромного монитора с кучей непонятных для всех полосок. А пытался ли хотя бы кто-то понять, чем он занимается? — Знаешь, ты уже шесть дней у меня дома, но мы так и не поговорили о том, что случилось, прежде чем ты оказался здесь. Я ничего не имею против, что ты занял мою комнату, но мне нужны хотя бы какие-то объяснения, чтобы знать, куда двигаться дальше, — устало трет глаза Юнги. — Ты не можешь просто так скрываться от проблем, прогуливать университет и думать, что все решится само собой. Так не бывает, Тэ. Но блондин молчит. Упорно держит свои карие глаза с густыми ресницами закрытыми и даже не шевелится, словно прикладывает все свои усилия, чтобы он просто свалил от него подальше. Если честно, он бы уже с радостью это сделал, потому что возиться с этим дерьмом его действительно достало. Но, черт возьми, не может. За последние пять лет его жизнь превратилась в какой-то замкнутый круг — без начала и без конца. Тэхён, Тэхён и Тэхён. Наверно, он даже не вспомнит, как заканчивал университет и устраивался на работу, когда последний раз улетал куда-то отдыхать и заводил новые знакомства. После того вечера в скудной общаге, его мир сузился до такой степени, что телефонная книга пустует уже какой год, кроме экстренных номеров и пары друзей Тэхёна, с которыми он иногда тусуется. И это все лишь из-за одного единственного человека. Того, кто так легко отталкивает его и вытирает ноги, а после, как ни в чем не бывало, врывается поздно вечером к нему домой, молча проходит мимо него и закрывает дверь в его спальню. А ему остается лишь стоять и наблюдать, руки нервно сжимаются в кулаки, а челюсти плотно смыкаются из резкой головной боли. Его это действительно уже раздражает. Как же чертовски надоело быть таким слабым. — А знаешь что, плевать, — не в силах больше сдерживаться, начинает Юнги, повышая голос. Надоело. Нужно что-то менять. — Я больше не буду пробираться тебе под кожу, раз тебе этого вовсе не нужно. Я устал участвовать в твоих выходках. Я такой же человек, как и ты, Тэхён. У меня есть своя жизнь, пусть и не такая красочная, как у тебя, но она есть. Но ты врываешься в нее, словно вихрь, нисколько не заботясь о том, что у меня тоже может быть свое личное пространство или я не хочу никого видеть. Ты привык, что все вертится вокруг тебя. Но теперь уже даже я устал от этого. Я думал, что наш прошлый разговор, хотя бы что-то затронет в твоей безумной голове. Но я чертовски ошибся. Он резко поднимается с пуфа, сбивая того со своего пути, и идет к выходу, больше не желая находиться ближе, чем на пять метров от Тэ. Под кожей зудит непонятное чувство, растекаясь по всему телу, что хочется содрать с себя все, лишь бы только унять свое бешено бьющееся сердце и дрожащие пальцы рук. Черт. Он чувствует себя действительно дерьмово. — Пока ты не научишься ценить людей вокруг тебя, от тебя будут уходить все, кто тебя любит. Если тебе плевать на меня, то это не значит, что Джин и Сонун вечно будут оберегать твою задницу. Они также уйдут. И ты ничего не сможешь сделать, — напоследок устало бормочет старший, прежде чем выбежать из спальни. Ему нужно на свежий воздух. Бежать, бежать, бежать. Он не замечает, как впопыхах роняет свой телефон на плитку в прихожей. Не замечает, как громко хлопает дверью, когда выходит из квартиры. Не замечает проливной дождь и то, что у него нет зонта. Не замечает ничего, когда его усталые глаза застилает пеленой горьких слез, наконец-то вырвавшихся наружу. Откуда-то изнутри, из самой глубины его души, доносится сокрушительный вопль, но он не хочет думать о том, что это его залатанное сердце снова рассыпалось на груду ничего не значащих осколков. До него никому нет дела, а он устал видеть мир лишь в одном единственном человеке. Кто бы только знал, как он устал жить именно так. Это не жизнь, когда каждый день кажется ненавистным, а ночь проглатывает его подобно наживке, съедая заживо его до сих пор тлеющие чувства. Жаль, что их нельзя выбросить в утиль, поджечь на костре изгнания и остаться совершенно пустым, как в свои восемнадцать лет. Тогда было гораздо легче. Не было пытливых карих глаз, милой улыбки и длинных пальцев рук, поглаживающих его спину, когда он замерзал на улице их поздними вечерами. Он был свободным — жил как хотел и верил, что эта пора никогда не закончится, когда солнце над головой будет самым ярким, а небо таким же голубым-голубым. Вернуться бы на пять лет назад и не делать роковую ошибку, напрочь перевернувшую его мир. Лучше бы он в тот день остался в своей комнате или студии своего товарища, в очередной раз записывая сырой трек вместе с парой девушек из вокальной группы. Лучше бы ему тогда просидеть там до самого утра и никогда не встречать того, кто в один мир превратил его в ничто. Сделал его никем, когда он был готов свернуть горы только лишь ради одной единственной улыбки. Ради его мира. Ради его любви. Промозглый дождь барабанит по крышам домов, украшая едва заметным орнаментом, а Юнги не знает, куда ему идти. Невероятно, куда катится его жизнь. Он грустно усмехается, взглянув на окна своей комнаты. Свет, что до сих пор горел в спальне, совершенно погас, и вся квартира полностью превратилась в ужасающий мрак. Ничего так и не меняется. Засунув ледяные руки в карманы кожаной куртки, даже если это ничуть не позволит ему согреться, Юнги оглядывается по сторонам. В такое время и такую погоду редко можно кого-то встретить. Нормальные люди сидят дома, смотрят телевизор и пьют горячий чай, сидя на диване, а не гуляют ночью по улицам в проливной дождь. Но разве он был когда-нибудь нормальным? Прохладная вода мягко оседает на его потускневших волосах, плавно стекая под воротки куртки, и вызывает невероятный дискомфорт и табун мурашек на коже. Капля за каплей пробирается под его тонкую рубашку, и он уже действительно не уверен, что стоит далеко уходить от дома. Но ему нужно больше воздуха. Вниз по соседней улице открыто круглосуточное кафе с яркой вывеской «У Боба», где готовят отменные чикагские хот доги, ребрышки, фахитос и крылышки Баффало. Юнги редко выбирается из дома, но если появляется такая возможность, то он обязательно берет на вынос крылышки и наслаждается пикантным вкусом жареного мяса и острого кайенского перца в своей одинокой квартире. Минимум света, минимум звука, и он может почувствовать себя немного счастливей. Хотя бы на одну ночь. До знакомого кафе он добирается за семь минут. Сегодня здесь не многолюдно. Пара человек в баре пьют пшеничное пиво, пока Боб жарит для них сосиски для будущих хот догов. Запах тут, конечно, невероятный. Возможно, если бы он уже не определился со своей профессией, то был бы не против стоять тут рядом с Бобом и жарить чертовы ребрышки на гриле. Веселая компания хозяина, всегда бодрые и энергичные посетители, много чаевых и приятная атмосфера для такого одинокого человека, как Юнги. Жаль, что все сложилось немного иначе. Удобно устроившись за барной стойкой, Юнги поджидает своей очереди, рассеянно наблюдая за каким-то модным клипом по мини-телевизору. Его тонкие пальцы, немного освободившись от прежнего напряжения, в такт барабанят по деревянной поверхности, пока из колонок доносится задорный женский голос, идеально вписываясь в атмосферу кафе. — Тебе сегодня как обычно, Юнги? — громко спрашивает знакомый голос, вырывая его из идеального мира. Черт. Он действительно испугался. — Я мог и получить разрыв сердца, — улыбается Юнги, даже если улыбка не достигает его губ. Если честно, он даже не пытается. Он знает, что выглядит паршиво. Сырой с головы до ног, небритый, с огромными мешками под глазами и полопавшимися капиллярами. Комплект того, как не должен выглядеть парень в свои двадцать шесть. Ему можно давать награду за его видок. Бьет все рекорды, не прикладывая никаких усилий. — Я ждал около пяти минут, когда ты, наконец, отвлечешься от телевизора, — хрипло смеется Боб, пока наливает ему немного нефильтрованного пива. — Дерьмо, я на самом деле завис, — разочарованно стонет Юнги. Он пропускает сквозь пальцы напрочь промокшие волосы и ругается себе под нос, что продолжает раз за разом вести себя чертовски глупо. Он уже взрослый, а со стороны в таком-то виде можно подумать, что ему едва перевалило за шестнадцать. — Ты выбрал удивительную погодку для сегодняшнего похода сюда, — указывая на окно, весело усмехается мужчина. Вот он уже ставит перед ним кружку пива и предлагает немного чесночных ржаных гренок для закуски. — В следующий раз, когда тебе захочется фирменных крылышек, не забудь посмотреть в окно. Иногда это полезно. — Я и не знал, что ты можешь быть таким суровым, — притворно возмущается светловолосый, пока отпивает немного пива. Фух. То, что было нужно. — Я принесу тебе полотенце, — отрезает Боб, не давая возможности возразить, когда замечает небольшое мокрое пятно на барной стойке. И вот он уже исчезает за дверью со строгой табличкой «не входить», даже не удосужившись ее закрыть. Правда, Юнги и не пытался ему перечить. Сейчас ему хочется немного отвлечься и просто побыть сами собой хотя бы в эту ночь. Купаться в заботе чужого человека, в надежде хотя бы чуть-чуть почувствовать себя значимым, смотреть тупую передачу по телевизору с крошечным экраном круглосуточного кафе и просто быть свободным, позабыв о своей боли и печали, терзающей внутренности и выворачивающей наизнанку. Надоело быть хорошим для всех, когда хочется быть эгоистом для себя. Вдали от знакомых лиц, вдали от того, кто делает его в последние годы самым несчастным. Пустым. — Тебе не нужно было этого делать, — вежливо говорит Юнги, когда Боб возвращается с мягкой улыбкой. Он благодарно принимает из чужих рук махровое полотенце зеленого цвета и, слегка приподнявшись со стула, стряхивает с себя ненужную влагу. Становится не так холодно. — Не нужно, но я захотел, — беззаботно пожимает плечами Боб, пока принимает заказ у другого клиента. — Сегодня что-то в тебе изменилось, и мне это уже нравится. — Слава богу, — искренне смеется Юнги. Впервые с кем-то он ощущает легкость. Не нужно много думать, не нужно много улыбаться и говорить то, что от него хотят услышать. Не нужно притворяться тем, кем он на самом деле не является. Сейчас он всего лишь просто Юнги, не больше и не меньше. — Ты сегодня тоже выглядишь по-другому. Светишься, что ли. — У моей дочери родился сын, — гордо заявляет мужчина, лучезарно улыбаясь. Прядь седых волос выбивается из-под козырька кепки и лезет слегка в глаза, но его это ничуть не беспокоит, когда в его радужке горит счастливый огонек веры, надежды и любви. — Четыре кило! Богатырь! — Искренне тебя поздравляю. — Спасибо, Юнги, — вновь возвращаясь к серьезному тону, благодарит Боб. — Порцию крылышек? — Нет, сегодня я бы не отказался от фахитоса, — задумчиво кивает светловолосый, замечая перемену в его настроении. Он и забыл, что тот на работе. — Хороший выбор. С этими словами мужчина уходит. И остается только лишь он, свежее пиво с пышной пеной и какое-то телешоу на развлекательном канале телевизора. Невероятный комплект. То, что нужно, для одинокого дождливого вечера. С сердцем, разбитым в очередной раз. Пока Боб готовит ему поздний ужин, он задумчиво оглядывается по сторонам, разглядывая причудливый интерьер. Раньше он редко тут оставался дольше десяти минут, сразу же возвращаясь к себе домой. А сейчас все предстает перед ним в другом свете. Яркий принт «У Боба» на темно-зеленых стенах, массивные деревянные столы из прочного дуба и в тон им стулья с мягкой плюшевой обивкой. На потолке кое-где висят люстры в стиле кантри и причудливые граффити на отдельной стене в конце зала. Кажется, это для посетителей. Достаточно просто и со вкусом, но здесь приятно находиться в любое время года. Летом он предпочитает пиву и крылышкам свежие чипсы и ледяной морс с клюквой. Это его маленький рай. И вот уже буквально через десять минут перед ним возникает дымящаяся кукурузная лепешка с говядиной и острыми пряностями, самое то для дождливой промозглой ночи. Юнги в знак благодарности кивает, в то время как Боб отмахивается от его похвалы, расплачивается по счету с приличными чаевыми и удаляется за самый дальний столик около окна. Так тепло и невероятно уютно от настенного подогрева, что хочется поглубже укутаться в куртку и задремать на пару часов, совершенно не переживая о завтрашнем дне. С кухни доносится ароматный запах выпечки, а рядом открывающаяся дверь слегка приводит его в чувства, когда прохладный ветерок пробирается под его рубашку и голые щиколотки. Замечательная ночь. Через пару столиков он замечает двух взрослых мужчин лет на десять старшего его самого, что так трепетно держатся за руки, будто их никто не видит. Один их них выглядит менее уверенным, в отличие от другого. Постоянно кусает губы до кровавых ран и с опаской оглядывается по сторонам, явно боясь быть замеченным недоброжелателем. В целом они выглядят расслабленно, несмотря на то, что сами же себя загоняют в рамки. Но что-то есть в том, как один из них ласково поглаживает чужую ладонь подушечками пальцев и смотрит с такими невероятными чувствами в глаза напротив и неописуемым трепетом. Словно пытается передать сквозь маленькие прикосновения и теплый взгляд, что нет другого мира кроме их и есть только они и больше никого. Словно больше ничего не имеет значения, когда они вот так держатся за руки в кафе глубокой ночью. И Юнги за них чувствует глубокую гордость. Да, тяжело справиться с собственными предрассудками, но они пытаются. Шаг за шагом. Это удивительно. Значит, это и есть «любовь»? Когда Юнги доедает свой фахитос, парочка уже скрывается за массивными дверями. Ему тоже пора. Он искренне благодарит Боба за замечательную еду, напоследок одаривая его зубастой улыбкой, и выходит на свежий воздух, встречаемый проливным дождем со смесью буйного ветра. Да уж, дорога до дома будет долгой. Черт, он на самом деле глуп, что не взял зонт. Но буквально через несколько минут, минуя все лужи и скорость проезжающих мимо машин, он уже оказывается на месте. Неуверенно топчется около квартиры, нервно перебирая пальцами в карманах куртке, и искренне не знает, стоит ли ему возвращаться домой. Ему еще не стало легче, а сердце так и продолжает отбивать чечетку, что он чувствует каждое биение в своем горле. Если бы не дождь, он бы вряд ли вернулся. Бродил бы всю ночь напролет по знакомым улицам, сидел в парке под звездным небом с хором ярких звезд и отстукивал ритм очередной неизданной песни. Но сегодня не его день, это он уже выяснил. Поэтому пару раз повернув замок, он оказывается там, откуда сбежал несколько часов назад. Света нет ни в одной комнате, лишь не выключенный компьютер напоминает о своем присутствии. Стараясь не приносить с собой много шума, он аккуратно снимает кеды, ставя их на обувную полку, вешает в шкаф куртку и, не спеша, проходит в ванную. Одним движением бросает мокрую одежду в стиральную машину и забирается в теплый расслабляющий душ с массажной настройкой. Ох. Нужно было уже давно принять ванну. Это слегка расслабляет и позволяет хотя бы на мгновение позабыть об этом ужасном дне и Тэхёне, что до сих пор находится у него дома. Мышцы постепенно отпускает от прежнего напряжения, и он уже может спокойно дышать и чувствовать себя чуть-чуть в порядке. Завтра же он попросит его вернуться к себе в общежитие. Так больше не может продолжаться. Ему нужно попытаться двигаться дальше, иначе в свои двадцать шесть он загнется в какой-нибудь подворотне из-за невыносимой боли в его сердце и душе, что так сильно хочет покинуть его уставшее от борьбы тело. И он совершенно не будет ее винить. Она все сделает правильно, если бросит его задыхаться в собственной жалости к себе. Он этого достоин. Ничего больше. После душа действительно становится немного лучше. Мысли не давят, мышцы успокоились, а разум кажется отдохнувшим. Он натягивает на себя огромную черную толстовку с серыми спортивными шортами, в надежде почувствовать себя защищенным, сушит волосы полотенцем до приемлемой влажности и, наконец, выходит. Начнем все с начала. Тихо ступая по прохладному полу голыми ступнями, Юнги добирается до кухни, специально не включая свет. Он знает тут все как свои пять пальцев. Кипятит электрический чайник, ставя его на минимальную мощность, в надежде избежать лишнего шума, и заваривает себе крепкий кофе с пару капель молока. Сегодня ночью ему нужно побыть чуть-чуть продуктивным. Прихватив с собой чашку хлопьев с йогуртом, он возвращается обратно в гостиную, отодвигая кресло, садится за стол и выводит заждавшийся компьютер из режима сна. В такие дни немного алкоголя для него не помеха. Даже наоборот, приводят мысли в порядок, а в комплекте с ароматным кофе обеспечивают продуктивное времяпровождение. Что, к слову, ему и необходимо. Засунув в рот ложку с хлопьями, он открывает запылившиеся программы в запароленной папке и снова погружается в прежний ритм трудовых будней. И неважно, что за окном еще стоит ночь. Уже вошло в привычку, уходить от проблем и себя, зарывшись с головой в работу. На его жестком диске насчитывается около сотни неизданных треков, тьма текстов о светлой любви и тоске, пронзившей его сердце. Но он не решается их кому-нибудь показать. Сидит вот так в своей квартире вдали от мира, пишет чувственные песни и сохраняет их в черновиках или папке с гордым названием «никогда не появится на свет». Это сделает его уязвим, стоит лишь отправить пару треков, откроет его едва зажившие раны и покажет все те чувства, что он так усердно пытается в себе утопить. Да, Тэхён знает о его глупых чувствах, но он не хочет, чтобы об этом знал кто-то еще. Это только его и для него. Его тексты пропитаны тяжелой меланхолией и депрессивными мотивами, где строки о любви переплетаются со словами «нет смысла» и «не легче ли сдаться». Но порой ему нравится, что он слышит. Подключает свою звуковую систему, звук на минимум, чтобы соседи не услышали, ложится на диван и прикрывает глаза, сразу же пропадая в песне с первой же секунды, стоит лишь хотя бы одному биту проскользнуть сквозь динамики. Перед глазами сразу проносится вся его жизнь, детство, юность, бабушка, что его воспитала, и квадратная улыбка, сразу покорившая сердце. Но он ни о чем не желает. Потому что именно сам хотел, чтобы тот русоволосый школьник в мятой широкой рубашке и выцветших джинсах был его ошибкой. Он знал, что эта история вряд ли будет иметь какой-то положительный финал, только вот сердце все равно трепетало, стоило лишь увидеть этого мальчишку выходящего их своего дома и эти рассказы о собаке его мечты. Для всех они были хорошими друзьями, надежными и с тесной связью, но на деле была лишь односторонняя любовь и эгоизм с чужой стороны. Внезапно его жизнь отошла на второй план, заменяя ее другой, более значимой. Более родной. Он напевает в такт заученной наизусть песне, пока босые ступни отбивают ритм, а пальцы быстро щелкают по клавиатуре в поисках нужной высоты. Редко, когда можно услышать его голос, ноты, что он так усердно пытается вытянуть, но иногда это случается. Как сегодня. Он обожает эту песню. У нет названия, но зато есть обложка, если бы она когда-то вышла в свет. Но не выйдет. Она написана четыре года назад. В самом расцвете чувств и любви, заполонившей его тоскующую душу. В целом, она олицетворяет прямое признание. Неважно, то ли это предложение руки и сердца, то ли просто раскрытие своих образовавшихся чувств. Но для него она является всем. Его начало и его конец. — Прости, что я такой отстойный друг, — внезапно разносится за его спиной, пугая его до побеления конечностей. Он резко выключает песню, надеясь, что Тэхён ничего не успел услышать, открывает свой «рабочий стол» и только после этого поворачивается к источнику его сердечного приступа, устроившегося на диване. Видимо, всем сегодня приносит удовольствие его пугать. Тэхён впервые выглядит маленьким, прижав колени к груди и положив на них свою голову. Длинная челка закрывает его незабываемые карие глаза, она явно мешает, но блондин не прилагает к этому никаких усилий, продолжая также пялиться в стену перед собой. Он замечает покрасневшую кожу щек на чужом лице, раздражение вокруг век и мешки под глазами, словно он долго плакал. Только вот Юнги ничего не слышал. — Я не знаю, что должен на это ответить, — пожимает плечами старший, стараясь не смотреть на виноватое красивое лицо напротив. — Ты и не должен, — шмыгает Тэхён, еле-еле сдерживая слезы. — Так было с самого начала. Я каждый раз только и делал, что не затыкался о чертовых хаски и рассказывал тебе истории моих взрослых лучших друзей. Ты всегда был искренне любопытным и просил меня продолжать, когда я даже не умудрился узнать что-то о тебе. Я говорил тебе о чем угодно, но ты никогда не говорил о себе. Потому что мне было это неинтересно. Мне нравилось, что ты меня всегда слушал, нравилось рассказывать одноклассникам, что у меня есть крутой взрослый друг из университета. Но больше ничего. Черт, — тяжело вздыхает блондин, будто его только что осенило, — я даже никогда не пытался. — Зачем ты сейчас мне об этом рассказываешь? — сглатывая подступающий ком в горле, едва слышно спрашивает Юнги. Он не понимает, что происходит. Он больше ничего не хочет слушать. Потому что с каждым словом дыра в его сердце становится лишь больше, а дыхание трудным. Это больно. — Потому что ты это заслужил, — смаргивая слезы, признается Тэхён. — Ты всегда был рядом, когда мне это было даже не нужно. Ты просто был, а я воспринимал это как должное. Все не должно было быть так. Ты должен был поставить меня на место, я был всего лишь глупой малолеткой. Но ты этого никогда не делал. Потакал мне и моим желаниям. Для чего? Я не понимаю. — Все гораздо проще, чем ты думаешь, — прочищая горло, говорит старший. — Я любил тебя и готов был сделать все, что угодно, лишь бы ты был счастлив. — Это глупо, Юнги, — недовольно качает головой Тэхён, поджав обкусанные губы. Он крепче прижимает ноги к своей груди и пытается уменьшиться в размерах до минимума, потому что испытывающий взгляд черных глаз напротив рушит весь его построенный за двадцать один год каскад. — Я этого не стоил. Ты продолжал быть таким же внимательным, даже когда я сказал, что нашел себе парня. Ты улыбался, когда я знакомил тебя с Чонгуком. Но что ты тогда чувствовал на самом деле? — Я умирал внутри. Признание, как гром среди ясного неба, обрушивается на них обоих. Младший кусает до боли губы и жмурит глаза от накативших слез, а Юнги хочет подорваться с места и сделать все, что в его силах, лишь бы только успокоить. Он знает, что его нужно прижать к своей груди и поцеловать в висок, чтобы он пришел в себя, запутаться в его волнистых блондинистых волосах и плавно массировать его голову, пока он не начнет мурлыкать от удовольствия. Он знает это все, но сегодня он не сдвинется с места. Будет сидеть здесь, вдали от своей первой любви, даже если истерзанное сердце умоляет сдаться и помочь ему. — Прости, — сокрушенно всхлипывает Тэхён. — Прости меня за все… — Почему ты сейчас живешь у меня? — не давая возможности договорить, резко обрывает Юнги. Он должен знать правду. Но Тэхён сразу не отвечает. Жует свои истерзанные губы и неуверенно перебирает пальцами, смотря куда угодно, только не на него. Ему невыносимо от того, что они сделали это друг с другом. — Потому что Чонгук выбрал не меня, — сквозь слезы усмехается блондин, утыкаясь в свои колени. — Он выбрал Чимина, даже не думая. Я пытался поцеловать его, вразумить, что Чимин его совсем не любит, что он ему не нужен. Я был действительно в отчаянии, когда он не пытался прижать меня к себе и поцеловать. А потом приходит тот, кого я так ненавижу. Весь потерянный и сбитый с толку увиденной картиной. Мне хотелось, чтобы он сбежал и больше никогда не возвращался. Но он остался. Потому что Чонгук его об этом судорожно просил и умолял. Я никогда не видел, чтобы он мог быть таким отчаявшимся и со звездами в глазах. Мне казалось, что если Чимин сейчас уйдет, он просто наложит на себя руки. Но этого не произошло. Они мило обнимались, пока Гук доказывал, что вся вина лежит на мне. И тогда я понял, что потерял его навсегда. Он любит Чимина так, как не любил никогда меня. Ему легко с ним, он выглядит счастливым и улыбка никогда не спадает с его лица. Он действительно нашел того, кого так долго искал. И им оказался не я. — Я говорил тебе об этом еще в самом начале, — спокойно говорит Юнги, нисколько не пытаясь задеть его израненные чувства. Он понимает, каково это, когда выбирают не его. — Ты должен был отпустить его с самого начала. Они счастливы, понимаешь? — Но я его любил! — Ты никогда не любил его, — мотает головой старший, теребя края своих шорт. Черт, он не планировал в такую прекрасную ночь, когда впервые почувствовало себя немного лучше, выяснять отношения и расставлять все точки, даже если хочется кое-где оставить запятые. — Ты путал привязанность с любовью, Тэхён. Тебе с ним был комфортно, он был тем, кого ты видел в своих мечтах еще в пятнадцать. Высокий, атлетически сложен, с хорошим чувством юмора, симпатичный, водит машину и еще куча всего. Чонгук подходил подо все твои параметры. Легко было утонуть в нем, когда твоя самая заветная мечта сбылась. Но вы оба не были счастливы. Ты хотя бы жил в своем выдуманном идеальном мире, а Чонгук просто смирился со своей судьбой и просто боялся потерять тебя. Вам было хорошо вместе, но назвать эту химию между вами «любовью» нельзя. — Зачем ты пытаешься сделать мне еще больнее? — поднимая свои заплаканные глаза, уязвленно спрашивает Тэхён. — Я не пытаюсь, — хмурится Юнги. Нет, это не то, чего он хочет. — Со стороны гораздо проще сделать выводы. Я видел тебя с Гуком и я видел милого мальчика Чимина с Гуком. Это две колоссально разные вещи. Чонгук, черт возьми, наконец-то расцвел и показал свою истинную натуру. Тот, кем он на самом деле является. Он вовсе не скала и не твоя надежная стена, он обычный парень, у которого тоже есть внутренние проблемы, своя борьба, только ты так и не увидел от чего он мучается. Тебе было все равно, пока тебе было хорошо. А для Чимина важен именно Чонгук со всем его букетом проблем, недостатков и предрассудков. — Ты меня презираешь? Нет, все не так. — Я тебя не презираю, — присаживаясь на полу около блондина, спокойно отвечает Юнги. Ему нечего скрывать. — Но я в тебе разочарован. Моя любовь к тебе была светлой, но своими поступками ты ее запятнал. И она стала серой, угрюмой и какой-то вынужденной. Я хотел тебя рядом с собой пять лет. Но сейчас я уже не уверен, что хочу. Мне больно от мысли, что все может закончиться именно так, но я больше не хочу так жить. Мне хочется дышать полной грудью и быть совершенно независимым, больше не слушая твои вечные проблемы. Ты замечательный, Тэхён, но твой эгоизм просто разрушил тот светлый образ, в который я так отчаянно был влюблен. Ты пользовался моими чувствами, когда это было удобно, только для меня это было всем. Ты отнял часть меня, когда мы впервые поцеловались. И раскромсал меня насовсем, когда снова наплевал на мои чувства и побежал к тому, кто уже давно пытался жить без тебя. Он пытается улыбнуться и быть действительно искренним, но Тэхён на него не смотрит. Изучает кольца на своих тонких пальцах и думает о чем-то таком, что заставляет его сильно хмуриться. Морщинки между бровей становятся лишь очевиднее, что хочется кончиком пальца разгладить эту неровность. Но он этого не сделает. Больше нет. — Так значит, это все? Ты и я? — срывает голос Тэхён, в отчаянии хлюпая носом. Черт. — Нас не было, Тэхён, — его холодные руки аккуратно берут чужую ладонь в свою, словно надеясь хотя бы немного его успокоить. Он хочет повторить это действие из кафе пару часов назад, чтобы разгадать, действует ли оно на самом деле или нет. Нежно гладит подушечками бархатистую кожу чужой руки, рисуя тонкие узоры, и просто улыбается, стоит лишь заглянуть в океан самых любимых глаз. Он до сих пор его любит, также сильно и также безвозмездно. И ничего не может с собой поделать. Но ему не нравится видеть младшего расстроенным, с красными пятнами по всему лицу и пустыми глазами, где нет ничего кроме охапки горьких слез. Хотя бы на сегодня ему нужно это исправить. — И теперь это точно все. Я ставлю точку и советую тебе сделать то же самое. Думаю, утром тебе нужно будет вернуться к себе. — Я на самом деле рад, что мы дружили, — захлебываясь слезами, невнятно бормочет младший. Его губы невероятно покраснели и дрожат, тело сотрясается от очередной истерики, но он позволяет ей быть. Он получает за то, что натворил. Он должен искупить всю ту боль, что причин самым дорогим в его жизни людям. — Это сложно назвать дружбой, но я тоже рад, — искренне кивает Юнги, стирая с мягких щек дорожки горячих слез. — Просто мы встретились не в то время и не в том месте. Пять лет назад я должен был проводить тебя до дома и просто сказать, чтобы ты больше никогда не посещал студенческие пьяные сборища. Но я этого не сделал. Тогда бы мы, наверно, не попали в такую ситуацию. — Ты же знаешь, что люди в нашу жизнь приходят не случайно, — заглядывая старшему в глаза, совсем тихо говорит Тэхён, крепче сжимая чужую ладонь. — Значит, мы должны были встретиться, пусть и при таких обстоятельствах. — Верно. Между ними повисает тишина. Нет, она больше не давит, но все равно оставляет свой осадок. Каждый из них хочет сказать что-то еще, но ничего не говорит. Поэтому Юнги первый прерывает их внутренний монолог. — Если ты не против, я бы хотел еще поработать, пока не наступило утро. — Я никогда не знал, чем ты занимаешься, — грустно усмехается Тэхён, заправляя прядь выбившихся волос за ухо. — Черт, прости еще раз. — Это уже не имеет значения, — вставая с колен, отмахивается Юнги. — Но если сейчас тебе действительно интересно, то я пишу песни. Он на самом деле сейчас признался? — О. Можно что-то послушать? И этот взгляд, полный любопытства, разрывает его на части. Глубокие карие глаза сияют чистотой и открытостью, будто это не он буквально несколько минут назад умывался колкими слезами. Такой же беззаботный с легкой тенью улыбки на лице, запечатленной в его памяти, и льнет поближе к его рукам, как делает, когда обычно хочет что-то заполучить. Только сегодня все будет по-другому. Потому что ответ будет лишь один. Нет, не можешь. — Я пишу для заказчиков, Тэ, не для себя, — возвращаясь обратно к столу, жестикулирует руками Юнги. Больше он не может ничего рассказать. — Мне нечего тебе показать. — Ясно, — сдуваясь, отвечает блондин. Он резко встает с дивана, пытаясь скрыть свое явное разочарование, но старший все равно замечает. Его голос. Юнги знает о нем слишком много. Но он его не останавливает, предоставляя ему свободный путь делать то, что он хочет. — Тогда я пойду лягу обратно в постель. Спасибо, что поговорил со мной. — Мы должны были это сделать, — оглядываясь через плечо, тепло улыбается Юнги. Он никогда не признается как выло его разочарованное сердце. Оно хочет все по-другому. Но сам старший его больше не слушает. Больше нет. Юнги видит, как блондин быстрыми шагами возвращается в спальню, видит сутулый силуэт и маленького пятнадцатилетнего мальчика, что так отчаянно хотел заполучить хаски на свое день рождение. Он видит в нем все до мельчайших подробностей, знает каждый шрам и каждую родинку на его теле, знает каждую его привычку и знает ритм, в каком бьется его собственное сердце. Оно никогда не совпадало с его. Они бы никогда не были вместе. Но он искренне и по-настоящему рад, что они были друг у друга. Пусть и недолго. — Мне будет тебя не хватать, — напоследок говорит Тэхён, прежде чем скрыться в комнате, глухо закрыв за собой дверь. И вот он остается один. Снова поднимается рассвет, разукрашивая небо разными красками, вокруг витает холодный дымчатый воздух, а он улыбается, не обращая внимание на слезы, хлынувшие из его глаз. Так должно быть. Он все сделал правильно. — Мне тебя тоже, — едва различимо шепчет старший в пустоту гостиной. Но Тэхён его уже не слышит. Любовь не приносит боли. Боль приносят люди, что не умеют любить. Теперь его руки всегда будут холодными. И если бы он только знал, что Тэхён тоже плачет.