Как пожелает Его Милость

Сандор.       Ему казалось, что он умер, и Семеро, сжалившись, пустили его на небеса. Он и не помнил, чтобы хоть когда-нибудь так обильно изливался в женское лоно… Ощущения были настолько яркими и острыми, что не сразу почувствовалась боль: мышцы задницы сильно тянуло от перенапряжения. Руки стали вялыми и слабыми, и, опасаясь не удержать свой вес и рухнуть прямо на пташку, он осторожно и мягко вышел из неё, откатился в сторону и прислонил взмокшую голову к подушке. Его юная жена, оказывается, прекрасно знала, чего хочет, а её девственная сладкая щёлочка просто выжала из него все силы! Грудь тяжело вздымалась, сердце бешено стучало о рёбра, поясницу сводило судорогой, но Боги, какое же это наслаждение – обладать той, о которой так долго и безнадёжно мечтал!..       С самой первой их встречи в далёком и мрачном Винтерфелле Сандор не переставая думал о ней, а с тех пор, как она начала взрослеть и превращаться в красавицу, её образ стал постоянным его спутником. Он мечтал о ней везде и всюду: глубокими ночами лёжа без сна на узкой солдатской койке, изнывая от бурлившего в крови желания; стоя на страже у дверей в королевские покои либо охраняя короля возле Железного трона, уставившись в выбоину в мраморном полу; верхом на Неведомом, сопровождая Джоффри в его показушных поездках по улицам Королевской Гавани; глотая дешёвое кислое пойло в каком-нибудь занюханном трактире в Блошином конце; даже трахая очередную шлюху, он мечтал о пташке.       В его мечтах она всегда смотрела на него открыто, без страха и отвращения, а её сладкий ротик чирикал разные милые глупости, восхищаясь его силой, ловкостью, мощью, например, «какой ты сильный!» или «я всегда хотела прикоснуться к тебе», ну или «рядом с тобой мне ничто не страшно». Это очень льстило его самолюбию. Он снова и снова представлял себе, как она улыбается ему своей неповторимой улыбкой, и будто наяву слышал её слова… А порой мог сильно замечтаться, и тогда вся эта сладкая лесть лилась из пташкиных уст потоком. Ещё он представлял себе, как она, стыдливо опустив глаза, говорит ему сокровенные вещи, например, «я скучала по тебе», «я хочу быть твоей» или «возьми меня»… В его мечтах она всегда отдавалась ему, причём произойти это могло где угодно: на пустынном берегу Черноводной, в каком-нибудь укромном уголке замка, в богороще под чардревом, в его солдатской каморке, да даже в конюшне на тюках с сеном, – не было в Красном замке такого места, где бы Сандор мысленно не брал пташку безудержно, горячо и страстно. Но самым важным в любой его фантазии было желание в её глазах и то, что она хотела принадлежать ему. Только ему, и никому больше.       Однако то, что произошло между ними сейчас, не шло ни в какое сравнение с его мечтами.       Угождать было в её природе, поэтому она беспрекословно исполняла его просьбы: трогала, гладила, сжимала пальцами его естество, прикасалась губами, ласкала ртом… Конечно, всё это было очень сыро, неумело, но он был уверен, что ничего лучше в своей жизни не испытывал. Призвав на помощь всю силу воли, стиснув зубы, он постарался сделать всё, чтобы в ней проснулось желание. Ему стоило нечеловеческих усилий терпеть эту сладкую пытку, но он вытерпел.       Пташка прекрасно понимала, что ему нравится то, что она делает. Ему и самому было трудно сдерживать свою страсть. Он почти физически заставлял себя останавливаться, чтобы не излиться ей прямо в горло, не напугать, не навредить… Боги, да он готов был в узел завязаться, лишь бы видеть этот взгляд, непостижимым образом становившийся то трогательно-наивным, то заинтересованным, полным желания; эту лёгкую улыбку, в один миг способную преобразиться из смущённой, девичьей в по-женски искушённую, страстную, завораживающую…       Когда шёлковый халат соскользнул с её плеч, Сандор несколько раз моргнул: надо было убедиться, что это не сон и не наваждение. Пташка была стройной, но платья, в которые её обряжали по приказу Серсеи, словно умышленно скрывали всю красоту её тела. Каждый раз, когда она стояла перед королём или подле него, Сандор мог без помех её рассматривать, и изучил её фигурку вдоль и поперёк. Но сейчас ему открылось то, что было спрятано под этими расфуфыренными тряпками. Оказалось, что грудь у неё гораздо выше и полнее - нежно-розовые соски торчали бесстыдно и возбуждающе, будто требуя ласки, и он почувствовал нервное покалывание в пальцах от дикого желания прикоснуться к ним, - что талия у неё тонкая, ноги стройные, а бёдра округлые и плавные, хотя под одеждой она казалась худой и нескладной. Он мысленно возблагодарил богов за то, что никто при дворе не знал, как выглядит пташка без одежды, даже дурак-король. Иначе бы он никогда не согласился отдать её кому бы то ни было.       Жадные глаза буквально пожирали её, вбирая в себя умопомрачительные изгибы её тела, розоватую, почти прозрачную кожу, длинную шею, роскошные бёдра, плоский живот, тёмно-рыжие кудряшки, покрывающие вожделенный холмик… Они оказались именно такими, какими Сандор их представлял в своих мечтах. По правде сказать, после того, как пташка поселилась в его мыслях, он постоянно покупал именно рыжеволосых шлюх, но ни у одной из них не было волосков такого необычного оттенка.       От одного только рассматривания у него помутилось в голове. Безумно захотелось почувствовать её запах…       Он знал, что пташка ни за что не позволит, поэтому решил, что проще будет попросить прощения за подобную дерзость, чем ждать от неё милости. Не говоря ни слова, он опустился на колени, склонился к тёмно-рыжему островку и уткнулся в него носом. «А как иначе можно выразить своё восхищение этому земному воплощению Девы?» - мысленно спросил он сам себя, вдыхая её запах, лёгкий, сладковатый, запах молодости, свежести, чистоты… Запах женщины, ещё не познавшей плотских наслаждений, но уже готовой к ним, запах её возбуждения, желания, страсти… Кровь прилила к паху, отчего его естество ещё больше увеличилось в размерах и заныло, требуя немедленной разрядки.       Захотелось попробовать её на вкус…       Бывая в борделях, Сандор слыхал об этом. Но никогда не делал прежде. Однако в своих сокровенных мечтах с наслаждением ласкал пташку подобным образом. Поэтому молча толкнул её в кресло, развёл в стороны ноги, склонился и лизнул… Сначала нежно, чтобы не напугать, потом ещё… и ещё… Конечно, она испугалась, вскрикнула и даже попыталась отстраниться - именно так всё и было в его мечтах, - но чем смелее он ласкал её, тем больше ослабевало её напряжение. Сначала она сидела, не шевелясь, почти неподвижно, и Сандор не мог понять, от чего: от страха и потрясения, от неведомых ранее ощущений или от ожидания, что будет дальше. Он осторожно приподнял её тонкую ножку и завёл себе на плечо… Пташка не воспротивилась. Тогда он сделал то же самое со второй ножкой. Теперь она была полностью открыта перед ним и лишена возможности сопротивляться проникновению его жадного языка. На мгновенье подняв голову, он увидел огромные, полные растерянности, удивлённые глаза, а затем вновь склонился к ней и принялся ласкать ещё более страстно, мысленно моля Богов, чтобы ей понравилось. Когда сквозь прерывистое дыхание раздался её первый, с трудом сдерживаемый, глубокий, настоящий стон, он чуть было не сошёл с ума от радости. Когда она начала неосознанно двигать бёдрами, подаваясь разгорячённым лоном навстречу его ласкам, он готов был расцеловать Семерых во все места. А когда по его губам и подбородку потёк её пряно-сладкий сок, понял, что пропал окончательно.       - Седьмое пекло, пташка… - хрипло прорычал он, снова подняв голову, и увидел то, о чём так долго мечтал: желание в замутнённых глазах, приоткрытые искусанные губы, рыжие локоны всполохами огня по плечам…       Не в силах более сдерживаться, он накрыл ладонью своё возбуждённое естество… Хватило нескольких движений. Видя, как пташка забилась в объятьях своего первого экстаза, он и сам тут же излился прямо на мирийский ковёр на полу.       Скорее всего, её страстные стоны слышала добрая половина двора, потому что окно покоев выходило в сад. Туда же выходили окна королевы Серсеи и леди Маргери. Но ему было плевать. Вряд ли кто-то осмелится сказать что-либо злобному Псу короля Джоффри. А пташка… Она теперь жена этого злобного Пса. Как пожелал Его Милость.       Позже, когда они лежали рядом на ставшем теперь их общим супружеском ложе, он смотрел на неё и чувствовал, как от счастья рвётся душа. Конечно, в своих мечтах он много чего себе представлял, но даже подумать не смел, что она будет наяву лежать рядом с ним в постели, гладить пальцами волосы у него на груди и улыбаться так, как только она была способна. И уж, конечно же, не мог представить, что именно ему, грубому неотёсанному мужлану, которому даже шлюхи не хотели смотреть в лицо, суждено разбудить её женское начало. Он не мог в это поверить, поскольку осознание просто не укладывалось в голове. Поэтому решил: пусть всё идёт своим чередом. Спешить некуда – впереди вся ночь. И принялся терпеливо потворствовать пташкиному любопытству.       Она смотрела с интересом. Ей очень нравилось то, чем наградили его Боги: отобрав у него лицо, они дали ему взамен великолепное сильное тело и немалое мужское достоинство. И пташка, несмотря на свою неопытность и неискушённость, смогла это оценить.       Сандор не был красавцем, не обладал природной утончённостью и обаянием, привлекающим женщин, не блистал красноречием, не умел расточать любезности, более того, он испытывал отвращение к самому себе, понимая, что никогда не сможет вскружить ей голову. Но он был большим и сильным и мог дать пташке то, что ей было необходимо – спокойствие и защиту. А еще свою любовь и собачью преданность. И пусть она его не любит – ему достаточно того, что он уже увидел в её глазах, и что она смотрела на него открыто, без страха и брезгливости. А его любви хватит на них обоих.       В каком-то смысле это было по-мужски эгоистично – привязать её к себе постелью и наслаждаться тем, как она умоляет о ласке, глядя в его уродливое лицо. Что-то подсказывало ему, что, подчиняясь его желаниям, пташка не просто выполняла обязанности леди-жены. Ему нередко доводилось слышать, как напыщенные лорды обсуждали между собой свои любовные похождения, и всё сводилось к тому, что делить постель с женой скучно и неинтересно. Слушая подобные речи, Сандор всегда мысленно представлял пташку. Он был уверен, что достанься она в жёны одному из этих напыщенных индюков, и через недолгое время её красавец-муженёк тоже назвал бы её скучной и неинтересной. Но она совсем другая, Сандор чувствовал это. И сейчас, лёжа рядом с ней, задыхаясь от переполнявших его ощущений, он понимал, что был прав. Пташка оказалась любопытной, жадной до ласк, открытой и достаточно смелой. Она перестала стесняться и доверилась ему, прислушалась к собственному телу, позволила себе отдаться удовольствию, которое мог подарить ей мужчина.       Нет, пташка, удовольствие, которое я смог подарить тебе…       Ещё утром она была для него недосягаема. Санса Старк, чей род насчитывал тысячелетия, в чьих жилах текла кровь Первых людей, неприступная красавица, истинная леди… Но по тупой прихоти мальчишки-короля, вздумавшего поиздеваться над дочерью казнённого лорда Старка, случилось то, что случилось, и теперь она принадлежала ему, злобному уродливому Псу короля Джоффри, внуку псаря… Сандор не верил в богов, но они всё-таки исполнили его мечту. Теперь они муж и жена, одна плоть, одно сердце, одна душа отныне и навеки. Этот глупец в короне в своём желании унизить, сам того не зная, отдал её человеку, который её боготворил.       А пташка с каждым движением руки становилась всё смелее… Медленно спустилась ниже и пару раз как бы невзначай задела снова восставшее естество. Мысленно ликуя, Сандор перехватил её ладошку, смазал принесённым с собой маслянистым снадобьем и решил снова попытать удачу. Он видел, как блестели её глаза, чувствовал, как она напрягается и дрожит, замирая от предвкушения. Нетерпеливая пташка… Конечно же, ей надо было немного помочь, подсказать, показать… Он склонился к её уху и прошептал, чего хочет. Задумка удалась: она сразу же смекнула, что и как надо делать, и без колебаний исполнила то, что он велел. Пекло, это было потрясающе! Её неопытные трепетные пальцы вокруг его естества; сперва робкие, а потом всё более смелые движения… Спустя недолгое время она уже сама водила скользким округлым кончиком по своим пока ещё плотно сжатым складочкам, и было видно, что ей это нравится!       Боги… Она желала его! Дрожала от нетерпения, кусала губы, стыдливо краснела, но желала! Ему казалось, что от переизбытка чувств и нереальности происходящего у него сейчас разорвётся сердце.       По правде говоря, Сандору было плевать, девственна она или нет. Почему-то у высокородных лордов на этот счёт существовало особое мнение. А его волновало только то, что пташка захотела, чтобы он оказался в её постели. Хоть и по велению Его Милости, но всё-таки у неё был выбор, пусть и небогатый, и она выбрала его. Конечно, он знал, что она невинна. Это было волнующе и… боязно. Нельзя было вести себя привычно, как со шлюхами, наоборот, приходилось следить за каждым движением, чтобы не навредить, не причинить боли, не испортить того, что уже достигнуто. Ему было безумно сложно держать себя в руках. Медленно входя в неё, Сандор испытывал настоящие муки, но пекло, какими же они были сладкими! Очень хотелось, чтобы ей понравился их первый раз, но он понятия не имел, как этого добиться. С ним самим было всё предельно ясно: пташка просто прикоснулась к его естеству - и он окончательно потерял остатки разума. Может, удастся завоевать её сердце, овладев её щёлочкой?.. Он очень старался быть с нею нежным и осторожным, показать, как много она для него значит, надеясь, что это ему зачтётся. А лопнувший под его напором кусочек тонкой плоти, доказавший, что пташка хранила свою невинность для будущего мужа… Конечно, это было удивительно и очень лестно, но имело для него значение только потому, что она сама относилась к этому трепетно. Он слышал, как она ахнула, когда пало последнее препятствие между ними, и хрипло застонал в ответ, почувствовав как сжалось вокруг его естества тугое упругое лоно. Ей было больно, и она интуитивно искала, за что бы ухватиться, чтобы боль отступила… Сандор на мгновение растерялся, не зная, что сделать, чтобы помочь ей, но потом решил, что надо просто войти до конца и заполнить её собой.       Войти до конца, конечно же, не получилось. Куда с таким-то здоровенным? Да, Боги не поскупились: он и правда был здоровенный, длинный и толстый, а у основания ещё толще. Узенькое лоно пташки оказалось не готово принять его. Сандор был уверен, что вошёл совсем на немного, а ей, наверное, казалось, что он заполнил её всю. Ничего, надо просто набраться терпения и подождать, когда её щёлочка привыкнет к его размерам. Он слышал - шлюхи в борделях говорили, - что женское лоно способно растягиваться и принимать любое мужское естество, пусть и не сразу. Так что надо просто подождать.       А пока он смотрел в её красивое лицо и не мог насмотреться. Тонкие, почти прозрачные веки трепетали, черты лица были искажены от удивления и боли, губы приоткрыты... Она была напряжена и почти не дышала. Ему вдруг захотелось что-нибудь сказать ей. Но что? Он никогда не блистал красноречием, как этот глупый розанчик Лорас Тирелл, дувший ей в уши всякую любезную чушь. Наверное, подошла бы строка одной из песенок, которые пташка так любила, но он ни хрена не смог припомнить. Зато вспомнил вдруг отрешённое выражение её лица и пустые глаза. Такой она была на мостике в тот день, когда ублюдочный садист Его Милость привёл её «полюбоваться» отрубленной головой отца; такой же он увидел её сегодня, когда вовремя успел вернуться. Поэтому сказал то, о чём думал, прекрасно понимая, что она хотела сделать:       - Ты потрясающая, пташка. Никогда не сомневайся в этом. Я никому больше не позволю издеваться над тобой.       Она чуть не расплакалась и обняла его за шею. А затем Сандор почувствовал, как её ножки обвили поясницу… Семеро, эта юная женщина непостижима! Она оказалась настолько горячей и страстной, словно выросла под дорнийским солнцем, а не у себя на холодном неприветливом Севере. Её тело, стоны, запах, вкус и осознание того, что она наслаждается их близостью, сводили его с ума.       Когда она, поборов свою стыдливость, попросила его двигаться сильнее и глубже, он чуть не излился от одних только её слов. А когда ускорился, выполняя её желание, и она забилась в экстазе, выгнувшись дугой, то не смог больше сдерживаться и бурно выплеснулся прямо в её сладкое лоно. И великим счастьем было услышать из её уст тихое:       - Сандор…       Боги, она знала, как его зовут! Он так давно не слышал собственного имени, что даже начал забывать его звучание.       «Отлично, Псина, - думал он, глядя на её довольное, удовлетворённое лицо и подрагивающее в остаточных волнах экстаза тело, - ты справился.»       - Так всегда бывает на брачном ложе? – Её слова вывели Сандора из задумчивости.       - Как, пташка? – спросил он, пытаясь поймать её всё ещё рваное дыхание.       - Так… хорошо, - прошептала она, и Сандору показалось, что у него запела душа.       - Всегда. И будет ещё лучше, - хрипло ответил он, стараясь, чтобы пташка не заметила его волнения.       Перекатившись на спину, он вольготно раскинулся на кровати, ощущая приятную истому во всём теле. Пташка сама потянулась к нему, повернулась и прижалась к его боку.       - А он теперь всегда будет… таким?       - Кто? - Сандор приподнял голову и посмотрел на неё.       - Ну… он… - она стыдливо повела глазами вниз, указывая на его до сих пор не опавшее естество. Сандор, довольный, улыбнулся.       - Только когда ты рядом, - с чувством скрытой гордости отозвался он. Конечно, он мог бы объяснить ей, что это сильнее его, что несмотря на только что пережитое удовольствие, снова желал её, причём не менее страстно… Но не знал, как она отнесётся к подобному откровению. А она смотрела во все глаза и словно ждала чего-то…       Не сдержавшись, он прижал её к себе и легко поцеловал в губы: «Я уверен, что никогда не смогу насытиться тобой…»       Они целовались долго, нежно и осторожно: пташка – от неопытности, а Сандор - из боязни причинить боль её и без того припухшим искусанным губам. Он покрывал поцелуями её лицо, обводил влажным языком маленькие аккуратные ушки, ласкал шею, чувствуя, как бьётся под его губами тонкая венка…       - Сандор…       - Что, пташка? – Он оторвался от неё, приподнялся на локте и заглянул ей в глаза.       - А ты покажешь мне, что ещё делают на ложе муж и жена?       Семеро… Даже в самых откровенных и горячих его мечтах она не говорила такого! Наверное, он точно умер… Или спит, и всё это ему снится. Но стыдливо потупившая взор искусительница вдруг посмотрела на него так, как он и мечтал. В её бездонных глазах плескался огонь, а от взгляда забитой испуганной пичужки не осталось и следа. Теперь это был взгляд волчицы, жадный, ждущий, притягивающий к себе…       - Я бы хотела… Ну, стать тебе хорошей женой… Чтобы тебе не пришлось… чтобы ты никогда не пожалел, что согласился… - прошептала пташка, даже не подозревая, какие страсти кипели у него в душе.       Он мог с уверенностью сказать, что это лучшая ночь в его жизни. Что дальше – ве́домо только Богам, но Сандор знал, что эту ночь он будет помнить до конца своих дней. Пташка оказалась настоящим сокровищем, и он готов был грудью упасть на меч, лишь бы снова услышать эти её слова.       - Я никогда не пожалею, пташка… - От волнения у него перехватило дыхание.       - Тогда покажи сейчас, - улыбнулась она и легонько прикоснулась пальцами к обожжённой стороне его лица, словно давая понять, что принимает его полностью.       - Если мы попробуем ещё раз, утром тебе будет больно ходить.       - А может, не будет? Откуда тебе знать? - дерзко ответила она.       Сандор зарычал, почувствовав новую тяжесть в паху.       - Хочешь научиться, да, пташка? – Он легко подхватил её одной рукой и уложил на себя сверху. – Тогда начнём учиться ездить на лошади.       И с удовольствием заметил, как у неё от удивления вытянулось лицо.       - Но я умею ездить на лошади, - ошарашенно ответила она, не понимая, что он задумал.       Сандор хищно улыбнулся, развёл её ноги по бокам от себя и, потянув за плечи, заставил сесть… Провёл пальцами по её шее, груди, животу… нырнул к её лону и осторожно погладил пальцами влажные складочки. Пташка задышала, не спуская с него глаз, и поёрзала, поудобней усаживаясь у него на бёдрах. Было видно, что она немного растеряна.       «Наверное, решила, что я сейчас поведу её в конюшню, на лошадях кататься», - мысленно усмехнувшись, подумал Сандор. А вслух сказал:       - Вот и покажешь мне, как ты ездишь. Заодно и расскажешь потом, понравилась ли тебе такая… лошадь.       И толкнулся бёдрами ей навстречу. Его возбуждённое естество упёрлось ей в спину, и он, приподняв пташку над собой, направил его к влажному манящему лону в надежде, что она догадается насадиться на него сверху. Конечно, надо было бы повременить с подобными забавами, дать ей возможность прийти в себя, отдохнуть, подождать, пока боль утихнет. Но нетерпеливая пташка настояла на своём, а он не смог сдержаться. Как и в первый раз, ей не надо было объяснять дважды: она быстро поняла, что делать, и не успел он опомниться, как почувствовал, что погружается в неё.       «Боги, это… это… Седьмое грёбаное пекло!» - только и смог подумать он. В своих мечтах он часто представлял, как пташка отдаётся ему, сидя сверху. И теперь, глядя на всё это наяву, понимал, что его фантазия была просто жалким бледным подобием того, что он видел и чувствовал сейчас.       - О Боги… Сандор… - застонала она, полностью приняв его в себя, судорожно сжимая пальцами волосы на его груди. Её голова запрокинулась, открыв жадному горящему взгляду шею и полную налитую грудь, а рыжий огонь водопадом рассыпался по плечам и спине…       - Тебе нравится, пташка? – прохрипел он, жадно лаская руками её тело. – Нравится глубоко, да?       - Да… О Боги, да… - всхлипнула она в ответ. Глаза её были закрыты, а на лице читалось выражение ни с чем не сравнимого удовольствия.       - Я всегда завидовал твоей лошади. Ты так красиво держишься в седле… - прошептал он и, взяв её обеими руками за бёдра, немного приподнял над собой и осторожно опустил, показывая, что надо делать. Она снова застонала и выгнула спину. А потом начала сама скользить по его естеству вверх-вниз… Он смотрел, как её грудь красиво и плавно колышется в такт движениям, как напрягается её животик, как пульсирует вена на шее… Сандору вдруг безумно захотелось увидеть, как пташка вбирает его в себя. Он приподнял голову и уставился на её широко разведённые ноги, на островок тёмно-рыжих волосков, поднимающийся и опускающийся по блестевшему от их общей влаги естеству. Это было словно во сне.       - Пекло, пташка… - с трудом прохрипел он, не в силах оторвать глаз от этого волшебства. Внутренние мышцы её жадного лона, плотные, упругие, облегали его как новая кожаная перчатка, а развратные хлюпающие звуки были лучше, чем самая чарующая музыка. Он не сдержался и погладил пальцами внутреннюю часть её раскинутых бёдер, затем провёл ими по мокрым складочкам – пташка словно и внимания не обратила, увлечённая скачкой, - и поднёс пальцы к губам… Её божественный вкус…       Он обхватил руками её груди, погладил большими пальцами розовые соски... Пташка судорожно втянула в себя воздух, но не перестала двигаться. Она словно отрешилась от всего вокруг, даже от Сандора, на котором сидела, и делала то, что нравилось ей самой: то двигалась мучительно-медленно, поднимаясь и опускаясь, то, наоборот, начинала яростно насаживаться на его естество, то замирала на короткие моменты, будто прислушивалась к себе… Он взял в рот её бесстыдно торчавший сосок, провёл по нему языком, не переставая ласкать пальцами другую грудь.       Пташка замерла и, закатив от восторга глаза, застонала. Сандор дёрнул бёдрами ей навстречу, словно требуя продолжения, и она снова задвигалась, но теперь уже выпрямилась и полностью откинулась назад, подставив свою грудь его губам. С голодным рвением он набросился на её нежные полушария, лаская, посасывая, легонько прикусывая, перекатывая соски между пальцами. Пташка была почти на грани: громко стонала, хватала воздух открытым ртом, на висках выступили бисеринки пота, внутренние мышцы судорожно сжимались…       Он сел в постели, обхватил руками её бёдра и стал сам насаживать пташку на себя. Она вдруг выгнулась и вскрикнула, а Сандор почувствовал, как его естество упёрлось во что-то внутри неё. Он попытался это повторить – пташка снова вскрикнула, задрожав всем телом. И тогда он принялся яростно долбить в эту невидимую точку, пока она не взорвалась от наслаждения, всхлипывая и содрогаясь.       Пекло, как же ему повезло! Эта юная женщина была самым лучшим, самым светлым и радостным, что случалось во всей его никчемной собачьей жизни, наполненной ненавистью и злобой. Её экстаз был похож на эмоциональное высвобождение от всего, что ей с детства твердили в родном Винтерфелле, о её предназначении, долге, обязанностях, а затем уже здесь, в Красном замке, о её глупости, бесполезности, порченой крови предателей Короны… И ни слова не говорили о том, что она достойна любви, что имеет право на счастье, что её тело способно испытывать наслаждение… Она считала, что так и должно быть, и почти смирилась со своей долей. Но теперь знала, что всё может быть иначе.       Сандор снова откинулся на подушки, увлекая за собой обмякшую пташку. Сам он излиться не успел: ему требовалось больше времени, а увлечённая собственными ощущениями неопытная пташка этого не поняла. Он не сомневался, что она с готовностью откликнулась бы и потерпела, но не хотел пользоваться её безотказностью. Ей и без того завтра будет больно. Какое-то время он ждал, пока успокоится её дыхание, перестанет так гулко биться сердце… Затем подмял её под себя, перекатился, медленно вышел из сладкого лона и встал на колени, глядя на неё с восхищением, любуясь расслабленным выражением лица, рассыпанными по подушке локонами, искусанными губами, зацелованной грудью. Его мечта, его маленькая пташка, ниспосланная Богами… Она была рождена для любви, счастья, поклонения мужчин, и должна была стать женой какого-нибудь богатого и красивого лорда, который бы носил её на руках, кормил любимыми лимонными пирожными и пел ей песни. А выбрала его - уродливого, злобного, одинокого Пса…       Тянущая боль в паху не давала покоя, требуя разрядки. Потянувшись к склянке со снадобьем, он окунул в неё пальцы, снова накрыл ладонью своё естество и провёл по нему вверх и вниз. Пташка лежала, закрыв глаза, и он надеялся, что ей не покажется странным видеть, как её новоиспечённый муж ублажает сам себя. В последних отблесках догорающего камина он видел её маленькую розовую щёлочку меж раскинутых ног… Когда он впервые прикоснулся к ней и поцеловал, она была ещё целомудренно закрыта. А теперь её створки открылись, словно в ожидании новых наслаждений. Он первым прикоснулся к ней, познал её сладость, почувствовал её упругость, влажность, жадность… От этих мыслей застучала кровь в висках, и он ещё более интенсивно стал ласкать себя…       А пташка из-под полуприкрытых глаз наблюдала за ним. Ей нравилось то, что она видела. Его сильное тело, бугрившиеся на руках мышцы, тяжело вздымающаяся грудь, покрытая мягкими, как шёлк, чёрными волосами… Его «корень жизни», подаривший ей такое наслаждение… Она смотрела на него и не понимала, почему не замечала раньше, что он совсем не такой, каким его все считают. Почему она так долго боялась его?..       Сандор вдруг быстрее задвигал рукой, склонился, приблизив своё естество к её раскинутым ногам, и с протяжным хриплым стоном обильно излился на её холмик. И только потом увидел, что она смотрит.       - Хочешь поцеловать его, пташка? – прохрипел он, тяжело дыша.       В ответ она улыбнулась ему той самой улыбкой, о которой он всегда мечтал, села, придвинувшись, и прикоснулась губами к влажной округлой вершинке. «Интересно, знает ли она, что творит со мной?» - промелькнула в голове мысль.       Рухнув рядом с ней на кровать, он обнял и притянул её к себе. Она положила голову ему на грудь и принялась лениво водить пальчиками по его плечам и мощной шее.       - Мне понравилось чувствовать твоё семя… понравился его запах… вкус… - прошептала она.       Сандор замер, не зная, что ответить. Это было несравнимо лучше, чем в его мечтах. Её слова, её глаза, улыбка… да всё было несравнимо лучше! Он никогда не испытывал такого наслаждения, как сейчас. И никогда ни одна женщина не лежала в его объятьях после соития. Как оказалось, это очень волнующе и приятно. Он чувствовал себя наполненным, словно именно этого ему не хватало всю его жизнь.       А хитрая пташка, продолжая легонько гладить его грудь и шею, второй рукой принялась ласкать его живот, незаметно подкрадываясь к паху. Сандор сразу понял, чего она добивается, поднял голову и улыбнулся.       - Я пока не могу, - сказал он, намекая на необходимую передышку, – ты меня совсем опустошила, пташка.       Будучи воином, он никогда не проигрывал. Для воина это означало смерть. Но сейчас он был готов признать своё поражение и чувствовал себя более чем счастливым, отдавая победу такому прелестному противнику.       - Вы победили, леди Клиган.       Пташка тихо засмеялась и ещё крепче прижалась к его груди. Он вдохнул запах её волос, мягко поглаживая горячей ладонью гладкую спину, тонкие лопатки, ниточку позвоночника…       - Рядом с тобой мне ничего не страшно, Сандор, - сонно вздохнула она. У него оборвалось сердце: это были те самые слова, которые он часто слышал в своих мечтах. И это было потрясающе, словно экстаз души.       Он снова сжал её в объятиях, вдыхая неповторимый аромат… Так уныло и однообразно начался этот день, и так неожиданно закончился, подарив ему нежданное, неописуемое счастье. Пташка по какой-то нелепой случайности досталась именно ему, а не всем этим придворным льстецам и подсералам, рыцарям и лордикам, мечтающим заполучить её в свою постель, всегда смотревшим на неё с вожделением, но готовым разорвать на части по приказу жестокого мстительного мерзавца, полирующего своей тощей задницей Железный трон. Хер им всем! Теперь она принадлежит ему, и пока он жив, никто не посмеет и пальцем её коснуться.