Лишь шаг до тебя.

Утром в понедельник Тэджу, Чонин, Нелли и я отвели детей в школу и теперь сидим за нашим обычным угловым столиком. Тэджу выглядит усталым. По его словам, у него был адский выходной. Все началось вечером в пятницу, когда ему пришлось пойти с женой на корпоратив.       -А чем она занимается? Я что-то забыл, - говорит Чонин.       -Она юрист.       -Что же было ужасного в пятницу? - спрашиваю я.       -Такие корпоративы - это тесты на выживание. - Тэджу помешивает чай. - Тамошние мужики считают меня скучным стариком, домашним папашей.       -Я уверен, что это не так, - возражаю я, хотя допускаю, что так и есть.       -Считают, считают. Я буквально слышу их мысли: "Господи, о чем мы говорим с этим фриком?"       -Погляди на меня, - вмешивается Чонин. - Если бы многие из тех парней, с кем я работал, увидели, как я гуляю с Нелли и пью чай, пахнущий, - он поднимает кружку, нюхает, - компостом!.. они бы подняли меня на смех. Но мне плевать. Тэджу кивает.       -Я знаю, что нужно быть выше этого и не переживать, но трудно не раздражаться, когда к тебе подходят и говорят: "Я бы не смог поменять подгузник", а один даже похлопал меня по спине со словами: "Где твой фартучек, Тэ-Тэ?"       -"Если бы он был у меня, я бы тебя придушил им", вот как надо было ответить, - возмущаюсь я, насмешив Чонина.       -Я просто посмеялся, но мне очень хотелось сказать ему: "Знаешь, приятель, я могу делать твою работу, стоя на голове, а вот сможешь ли ты - мою?" Потом Тэджу рассказывает нам, что Тео, его младшего, тошнило все выходные. Первый раз у рыбного прилавка, второй раз у кассы. Он кое-как довез Тео и Мэй до дома, но Тео тошнило и в машине. Просидев день дома, они взбесились, и Мэй чуть не убила брата игрушечной скалкой.       -Бедняга, я сочувствую тебе, - говорю я. - Где же была Ками?       -В офисе. Обычно она не работает по выходным, но тут у нее был аврал.       -Ты хотел бы снова с ней поменяться? - спрашивает Чонин.       -Нет. Мне только не хватает хотя бы небольшого признания моих заслуг. Я знаю, что слабая половина испытывают то же самое, так почему люди героизируют мужчин, которые делают такую же работу, но... впрочем, хватит нытья, - говорит он, когда звонит мой мобильный. Я лезу в сумку. Опять какой-то непонятный номер.       -Алло? - Пауза. - Алло?       -Что? - спрашивают Тэджу и Чонин, когда я сбрасываю вызов.       -Иногда случаются вот такие звонки. Вероятно, ничего особенного, - отвечаю я, стараясь скрыть свою озабоченность, и кладу телефон на стол. - Что ты говорил, Тэджу?       -Что за звонки? - спрашивает Чонин.       -Там отключаются. Впрочем, это было лишь несколько раз...       -Ох, слушай, я получаю кучу звонков от ненормальных, - говорит Тэджу. - Там и свистят, и дышат, и просто молчат. Скучают люди, вот и бесятся.       -Кенсу, а ты сам не пытался позвонить по этому номеру? - говорит Чонин.       -Пытался. И ничего. Там никто не отвечает. Скорее всего Тэджу прав - кто-то хулиганит либо ошибается номером.       -Наверняка, - кивает Чонин.       -Чонин, ты, наверное, идешь сегодня на концерт Лухана? - спрашивает Тэджу, меняя тему. Когда у меня снова звонит мобильный, Тэджу и Чонин замолкают и смотрят на него. Я вижу на дисплее имя мамы и испытываю огромное облегчение.

Лухан выступает в церкви. "Я хочу познакомиться с твоим так называемым другом, к с которым ты проводишь так много времени", - сказал мне на днях Лухан. Чонин ждет у входа и не сразу узнает меня, когда я появляюсь в новой рубашке и кардигане.       -Ты хорошо выглядишь, - говорит он, снимая темные очки. - Мне нравятся твои... - Он снова пристально смотрит на меня, словно не понимая, что я с собой сделал. - Твои волосы, - решает он. - Да, нравятся.       -Спасибо. Ты тоже хорошо смотришься. - Я показываю жестом на его бледно-розовую рубашку и темный пиджак. Он усмехается и подает мне руку.       -Знаешь, Чонин, вообще-то ты очень красивый, когда улыбаешься.

В церкви гул голосов. Мы проходим вперед и садимся на скамью рядом с пожилой парой.       -Сколько времени длится концерт? - Чонин смотрит программку с "Реквием" Моцарта.       -Не меньше трех часов, это если без перерывов и молебна в конце. Он поворачивается ко мне, на лице протест, но тут же видит мою улыбку.       -Тебя так легко поддразнить, Чонин! - говорю я. У боковой стены церкви стоит группа слепых певцов, у всех черные галстуки-бабочки. Они готовятся занять свои места. Лухан говорит мне, что перед концертом их руководитель всегда кипит и бурлит и неизвестно каким чудом размещает всех на сцене. Под разговоры зрителей оркестранты садятся перед пюпитрами и принимаются настраивать инструменты. Хористы поднимаются цепочкой на сцену, держа в руках нотные папки.       -Вон Лухан. - Я показываю на самого высокого певца, который возвышается над всеми, как пальма, его галстук скособочился. - А вон его бывшая подружка, Розэ, - я киваю на блондинку в первом ряду. Они мирно разошлись, когда Чунсо было около двух лет. "Я не хотел на ней жениться, - объяснил Лухан. - Я должен быть честным". У Лухана бас, и потому он садится в заднем ряду рядом с маленьким лысым очкариком. Хор напоминает мне автобус с пестрой толпой разнокалиберных пассажиров или наш клуб АА.       -Я не смог бы там стоять, - замечаю я.       -Почему?       -Начать с того, что я не могу петь. В школе меня всегда заставляли петь во время выступлений, но я отказывался. От моих голосовых связок осыпается стекло.       -Неужели все так ужасно? Не может быть!       -Уж поверь мне.       -Ты бы согласился за миллион подняться на сцену и спеть соло? Я пожимаю плечами.       -Нет, серьезно, я не умею петь, и зрители заплатят миллион, чтобы не слышать меня. Все музыкальные таланты нашей семьи достались Лухану.       -Несправедливо.       -И рост тоже.       -Дважды несправедливо. Зато ты получил красоту и мозги. Я улыбаюсь, чувствуя, что он все еще смотрит на меня. Он переводит взгляд на сцену, когда там под вежливые аплодисменты появляется толстяк-дирижер. Публика затихает. Начинается концерт.

К середине "Реквиема" я забываю обо всем. Гляжу на Лухана, меня распирает гордость. Когда я пил, я ничего не воспринимал живо, даже рождение собственного сына помню смазано. Вот и в такой, как сегодня, я придумал бы какой-нибудь повод, чтобы не приходить сюда, а заглянуть в паб. Теперь я с большим облегчением замечаю в себе перемены. Вот запел один из солистов, и меня переполняет благоговение перед его голосом и красотой - этот тоненький блондин в бледно-розовом шелковом одеянии покачивается в такт музыке. Когда он открывает рот, из него льются поразительно чистые звуки. Как это происходит? Откуда берется такой дар? Когда исполняется "Лакримоза", я незаметно гляжу на Чонина. Он сидит, целиком поглощенный музыкой. На его глазах блестят слезы. Концерт закончен, хористы кланяются. Зрители восторженно аплодируют, мы с Чонином тоже. Пока Лухан переодевается, мы с Чонином остаемся на своих местах. Вскоре в зале сидим мы одни.       -Я и не предполагал, что мне понравится этот концерт, - прочувствованно говорит Чонин. - Если честно, то я ждал его с некоторым ужасом.- В его лице что-то дрогнуло.       -Чонин, все в порядке? Он внезапно плачет, извиняясь, бормоча, чтобы я не обращал внимания на него.       -Чонин? - Я трогаю его за плечо. - Что такое?       -Я думал о Гейс. Она часто говорила мне, что я обыватель; дело в том, что я никогда не любил классическую музыку. А она всегда слушала Моцарта, когда готовила, или еще другого парня, кажется, Баха. Сегодняшний концерт заставил меня вспомнить о ней... Мне не хватает ее, Кенсу, - говорит он с дрожью в голосе. Я тру его спину.       -Сейчас я думал о том, что она больше никогда не увидит Ро, не увидит, как растет ее дочка. У нас с ней почти не было детства. Оно было богатое, но пустое. Лучше жить в вагончиках и в бедности, но с заботливыми родителями, чем так, как мы. У нас были только мы вдвоем, а теперь ее нет. Нет самой доброй и ласковой женщины, которая никогда не говорила с ненавистью о мире и не помнила удары, нанесенные ей людьми. Ей хотелось быть хорошей матерью, но даже это у нее отняли. У Ро должна быть мать, а не я. - Он сжимает руку в кулак. - Мне ужасно не хватает ее, и я растерян, потому что она была моей семьей, она одна. Ты еще так много не знаешь обо мне, Кенсу, так много плохого.       -Иди сюда, - говорю я, обнимая его за плечи. Он падает в мои объятия, вцепившись мне в руку, его тело сотрясается от рыданий. Я прижимаю его к себе, глажу его по спине, как ребенка. Я плачу вместе с ним. - Ты хороший человек, Чонин, и никогда не думай, что это не так. Гейс бы тобой гордилась, у меня нет в этом сомнений! Постепенно его дыхание становится ровным, он поднимает ко мне лицо.       -Только не говори Лухану, что я так разнюнился. Я чувствую себя идиотом. Пожалуй, тебе надо было взять с собой Тэджу. - Беспроигрышный вариант.       -Возможно. Но кому нужен беспроигрышный вариант?

Мы с Чонином и Луханом находим столик в людном итальянском ресторане поблизости от церкви. После наших с Чонином бурных панегириков хору я добавляю, что бас был особенно хорош и что мне хочется попросить у этого солиста номерок телефона. Я зачитываю меню Лухану. "Времена года", - говорит он, когда я дохожу в меню до пиццы. - И этого достаточно. Стройный официант в черном фартучке принимает у наш заказ.       -Вино? - подсказывает он, держа наготове ручку.       -Нет, - отвечаем мы в один голос. Он убирает со столика бокалы. Пока мы ждем пиццу, Чонин расспрашивает Лухана о его радиопередаче.       -Я рад, что ты спросил. Возможно, ты мне подскажешь какие-нибудь идеи. На следующей неделе мы будем говорить о том, что бы мы делали, если бы у нас было много времени и денег.       -Ах, интересно, - вклиниваюсь я. - В таком случае я бы отправился в Ирландию, в Баллималоу. Я рассказываю, что там неожиданно появилась зашибенная кулинарная школа.       -Я бы с удовольствием выращивал собственные овощи и фрукты, плавал на лодке в море и ловил лангустов.       -Хуже не придумаешь, - фыркает Лухан.       -Согласен, - заявляет Чонин. - Я научился готовить только из-за Ро, да и то для меня это означает нажать кнопку на микроволновке.       -Ну а вы бы чем занялись? - спрашиваю я.       -Крикетом, - не раздумывая, отвечает Чонин. - Чем бы я ни занимался, где и с кем бы ни был, я все бросаю и смотрю игру.       -Даже если лежишь в постели с Кенсу? - подковыристо уточняет Лухан и улыбается.       -Все равно замру. Хотя, может, и нет. - Он смеется. - Играл в крикет в школе, тогда я влюбился в эту игру. Мы с бабушкой всегда смотрели в летние каникулы отборочные матчи, обложившись шоколадным печеньем и коробочками с апельсиновым соком. Она присылала мне вырезки из газет, где было написано про наших любимых игроков. Я часто играл с друзьями сестры. Мы образовали клуб, ездили летом по окрестностям и играли с другими командами. Лухан говорит, что он жил бы в горах и целыми днями катался на лыжах.       -Я не хочу показаться бестактным, - говорит Чонин, взяв из корзинки рогалик, - но как же ты можешь кататься на лыжах, не рискуя кого-нибудь сшибить или улететь в пропасть? Разве тебе не страшно?       -Вообще-то Лухан выиграл две серебряные медали на городском чемпионате, - с гордостью сообщаю я.       -Кто же был первым? - интересуется Чонин.       -Один хрен из Швейцарии, - отвечает Лухан, и мы все смеемся.       -Что ж, первый мерзавец, второй молодец, - говорит Чонин. - Я впечатлен. Ты, должно быть, начинал кататься с гор в детстве.       -В школе. Меня взяли в Сеульский лыжный клуб по специальной программе. Таких, как я, учили кататься на лыжах, чтобы повысить уверенность в себе. А уж спортивная карьера моя началась, когда мне было четырнадцать. Впереди меня всегда находился инструктор. Тогда то я и увлекся горными лыжами. Я люблю скорость, - признается Лухан. - Из-за этого я заработал шрамы. Вот, например. - Он показывает еле заметный шрам над левой бровью. - Горные лыжи компенсируют мне то, что я не могу сесть за руль. Я люблю автомобили, но вот, по воле судьбы, не могу на них ездить. Конечно,на трассе всякое бывает, но в горах великолепный отраженный свет, и там я вижу гораздо больше, чем вот теперь, когда сижу напротив тебя.       -Я высокий, темноволосый и потрясающе красивый, вот и все, что тебе нужно знать. Они смеются, и между ними возникает обоюдная симпатия.       -Вообще лыжи - одна из немногих вещей, где я могу отбросить осторожность. Когда мы поворачиваем, мой инструктор кричит "направо" или "налево", и я развиваю адскую скорость.       -Я видел его, - вмешиваюсь я. - Он несется как скоростной экспресс.       -Многие думают, что "слепые" сидят дома и читают книжки по Брайлю, живут в темноте и ковыляют по улицам с белой палкой.       -Виноват, - говорит Чонин, выставляя перед собой ладонь. - Ковылять тоже плохо, но я бы все-таки не отправлял слепых со свистом кататься с гор.       -Не беспокойся. Но вот ты меня спросил, страшно ли мне. Вначале я каменел от страха на старте, а еще изрядно перепугался, когда тренировался на леднике в Италии и упал в трещину. Но речь идет о вере в себя и свободе. лыжи во многом побороли мой страх. Вы оба можете меня понять.

Вечер. Тетя Вив, уходя, надевает плащ. Сегодня мы оставляли на нее Чунсо, Ро и Нелли.       -Большое спасибо за помощь, - говорит Чонин.       -Всегда готова, - отвечает она, целуя нас обоих на прощание. - Я рада, что вы хорошо провели время. После ухода тети Вив я показываю Чонину фотографию Лухана, катающегося на горных лыжах в Колорадо. На нем желтый комбинезон, облегающий его высокую фигуру, и шлем.       -Как он добирается домой?       -По опорным точкам, - говорю я. - Он знает маршруты автобусов, это уже хорошо. Еще он знает, что возле его дома растут шесть деревьев, а его дверь прямо под деревом номер пять. Когда мы были детьми, мы вместе считали ступеньки, и через какое-то время он знал весь дом наизусть. То же самое и в Сеуле. Он знает маленькие приметы. Тут работает интуиция больше, чем где-либо. Зимой он часто берет кебы, но он не очень любит так делать, говорит, что с таким же успехом можно просто спускать деньги в унитаз. Но иногда все-таки жалеет себя и не хочет замерзнуть и заблудиться.       -Твой брат необыкновенный человек, - говорит Чонин. Я снова ставлю фотографию на каминную полку.       -Да. Да, он такой. После кружки мятного чая мы идем на цыпочках в спальню Чунсо. Ро спит на выдвижном матрасе. Чонин бережно берет ее на руки. Она тонкими ручками обнимает его за шею. Теперь они больше походят на родных людей. Пазл начинает складываться.

      -Чонин теперь стал папой Ро? - спрашивает Чунсо, когда я целую его перед сном.       -Я думал,ты спишь. - Я сажусь на край его кровати. - Да, он ее папа.       -Ты хочешь поцеловать Чонина?       -Лапушка, он мой друг. - Я ловлю себя на том, что колеблюсь.       -Тогда он мог бы жить здесь и стать бы моим папой.       -Ох, Чунсо. - Я глажу его по щеке. - Чонин просто мой хороший друг, вот как Ро твоя подружка. Чонин не захочет переезжать к нам.       -Ро хочет, чтобы ты стала ее еще одним папочкой, вот что она сказала. Я польщен.       -Я не могу стать папой для Ро, но могу быть ее другом. - В моем голосе убежденность. - Ну а теперь спи.       -Ро говорит, что ее мама умерла во сне. Ты не умрешь во сне, правда, папочка? Я поправляю его одеяло, прошу, чтобы он отодвинулся подальше от края, обещаю, что я не умру.