Осужденные на смерть и проклятые

Я пришла в себя ночью, когда все мои соседи уже спали. Мне теперь было совсем не весело. Особенно, когда я вспомнила красное лицо, наклонившееся надо мной. И брезгливо скривившиеся губы Главного врача. Грубость санитаров, их вспотевшие руки... Мне хотелось плакать и громко выть на всю клинику. Впрочем, этим я бы никого не удивила – все мы немного сумасшедшие. Меня не в первый раз так унижали. Но всегда раздражало одно. То, как смотрели на тебя эти порядочные люди. Они видели во мне монстра. Я еще не убивала – наверное, возможности не было. Меня сюда отдала собственная мать. Тогда, мне успело исполниться десять лет. Сейчас пятнадцать, то есть я уже пять лет тут живу! Ужасно. Сбежать отсюда невозможно – санитары люди опытные. Новичков редко берут. Или приводят таких, что даже не пикнешь. Впервые, мать посмотрела на меня, как на чудовище в три года, когда я со злости ее укусила. И не хотела отпускать. Мне понравился испуг в ее глазах. Наверное, ей следовало меня наказать, но она этого не сделала. Лишь надолго заперлась в ванной. Я стала неуправляемой. Свобода меня окрыляла. Но это были черные греховные крылья. Я точно знала, что могу все. Не стану перечислять всего того, что я натворила. В десять лет я подожгла школу. Это было жутко весело. Не я одна плясала в свете пламени – со мной радовались и другие ученики. Но большинство молчало. Какой-то первоклашка сгорел. Меня хотели посадить, но неожиданно заметили, как я по утрам надеваю линзы. Тут-то все и догадались, кто я такая. Бедная мама умоляла меня не убивать. И отправила сюда. А какая ей разница, жива я или нет? Все равно сюда ее не пускают. Главный врач опасается, что мы заразны. Да и место это ничем не лучше тюрьмы. Я немножко люблю ее. Мне бы хотелось поглядеть, как она там живет. И жалко ее. Впрочем, сама виновата. Не надо было по темным улицам одной бродить. Да, я дочь насильника. Наверное, мне многое передалось от папы. Мне нравится видеть, как людям больно. У меня такие же глаза. Я не одна такая. Нас здесь десять. Мы все молодые. Старые тут не нужны. Есть те, кого надеются исправить, и я нахожусь в средней категории. В соседней комнате есть младенец. Девочка. Ее специально выращивают в особенных условиях, чтобы посмотреть станет ли она преступником, не зная о зле ничего. Я желаю ей удачи. Мне хотелось бы ее увидеть и сказать ей, чтобы она не повторяла наших ошибок. У нее есть шанс, но… Все равно люди будут ее избегать. А закон – всю ее жизнь за ней следить. Напротив меня сидит Джесси. Она забавная, как обезьянка. И отчаянная воришка. Она тащит себе даже ненужные вещи. И прячет. Не понимаю этого. А чуть дальше находится Морлен. Он мне нравится. Он самый спокойный из всех и самый умный. Но иногда на него находит. Злым таким становится. В этом состоянии он и убил шесть человек. Его, Главный врач считает неисправимым. Мой сосед – Энди. Он ненормальный. Даже здоровенный силач Ким его боится. Потому, что тот может пырнуть в спину. Или и того хуже. Он настоящий монстр. И конечно же неисправим. Есть еще Гарвольт, потрясающий черноволосый красавец. Многие девушки были от него без ума. Через некоторое время, они убивали себя – так сильно он их терзал. Одну заставлял для себя воровать... Мне он нравится. И он меня понимает. Со мной он не такой, как с теми девушками. А с моей ровесницей, Делиной, я не дружу. Она ненормальная. Режет руки стеклом и лижет свою кровь. Нам постоянно колют всякую успокаивающую гадость. Я от нее тупею, но лучше не становлюсь. Возможно, они когда-нибудь превратят меня в бревно, и будут хвастаться, показывая меня своим коллегам. А я буду сидеть и пускать слюни. Гораздо больше, нам всем нравятся люди, которых пускают нас перевоспитывать. Они очень забавные. Сидят и долго что-то талдычат. Я люблю их удивлять. У них очень добрые, но глуповатые лица. Когда я им рассказываю свою историю они сразу надолго замолкают. Потом, очень осторожно, пытаются понять, зачем я подожгла школу. Мой ответ «чтобы было весело» их не устраивает. Они начинают допрос и нытье. Когда они надоедают их надо шокировать. Например, сказать очень крепкое ругательство, от которого мужики краснеют (Но не наши санитары. Они и не такое слышали). Особенно на это бурно реагируют дамочки. Из тех, кто любит жертвовать денежки. Впрочем, этих благодетельниц к нам перестали пускать. Я сижу и пытаюсь расчесать волосы. Не хочу, чтобы мне их велели состричь. Это моя последняя красота и надежда. Когда станет совсем невмоготу – задушу себя косой. Не знаю как – тут не на чем повиснуть. Но придумаю. Морлен подошел к решетке и смотрит на меня. Ему двадцать лет. Он тут всего несколько месяцев. У него тоска. Нас посадили всех так близко, чтобы мы окончательно не сошли с ума. И научились жить вместе. Но хорошо, что мы в разных камерах. А то порвали бы друг друга в клочья. - Тисса, - шипит Морлен и протягивает руку сквозь решетку. Я тоже тянусь к нему, но между нами вечно огромное расстояние. Три шага. - Как твой новый план? – спрашиваю его. Он успел недавно убить двух санитаров, но никак не может найти выход из клетки. И новые санитары еще хуже прежних. - Наркотики действуют на меня все слабее. Скоро мне нужна будет более сильная доза. Но я по-прежнему притворяюсь одурманенным. Ты понимаешь меня? Я киваю. Он очень сильный. Он может бороться с туманом. А я – нет. Даже если выйду отсюда – стану зависимой. Всюду расставлены ловушки. Я устала сопротивляться и поэтому мне приятно смотреть на Морлена. Пусть спасется хоть кто-то. - Я вытащу тебя отсюда, - шепчет он. Здорово. Но это всего лишь слова. - Кто-то идет! – поднимая голову, предупреждающе прошипел Бэб. Он совсем мальчишка, но у него отличный слух. И он вечно старается услужить нам. Это противно, но полезно. Я бросилась на пол и закрыла глаза. Пусть думают, что я еще не отошла. А то еще опять уколют. Я была очень удивлена, когда увидела доктора Глосса. В такой час сюда приходили только санитары. Он шел между решеток, заглядывая за каждую. Лицо у него было снова очень грустным. Всегда он что ли такой?!